КуниЧу звучит как "Нахуй Дазая"

"Интересно, не заболел ли он?" "Неужели его так потрепал полуживой блокнот?" "С ним же все будет в порядке?" "Ой, у него руки трясутся!" Изучающий взгляд Рампо пробегает острыми иглами по спине. Руки дрожат и безвольно опускаются, стопка бумаг разлетается по всему кабинету. "Я его лоб трогала, вроде не горячий..." "Я ему валерьянки в чай подлил... Может поможет?" "Да тут шоколадку надо, она счастье вырабатывает!" "Ему надо в отпуск." Чай с мятой, будто зубы почистил, а болевшее сердце успокаивает. Пальцы непроизвольно сжимаются на грудной клетке, надавливая на ребра, чтобы заглушить боль. Только хуже. Усталый взгляд, мешки под глазами. Директор предложил ему отпуск, но он отказался. Зачем? Он же в норме. – Эй, Куникида. – непривычно тихим голосом, подозвал "великий детектив" простого детектива, соизволила даже ноги со стола убрать. – Скажи мне пожалуйста. Давно ли люди стали в Йокогаме пропадать? За прошлую неделю три объявления о пропаже, да и Дазая не видно. – зелёные глаза смотрели с прищуренной укоризной. У блондина вмиг похолодели руки, а от лица отлила краска. – Вот как? Я проверю отчётность, спасибо, Рампо-сан. А Дазай... Наверняка висит где-то. Сердцем чую, скоро позвонят из налоговой и стрясут за ещё одну порванную рыболовную сеть. Он знает? Не знает? Догадывается? Куникида на начале нового предложения болезненно хватается за сердце. Так странно и невыносимо больно, аж слезы навернулись. Последнее, что он видел через эту пелену прежде чем вырубиться – печальный зелёный взгляд. Эдогава все давно понял. "Неудачно выпил?" "А-хах-ха, Накахара-кун, ты в порядке?" "Даже после тортиков у меня не такая злая мина..." "Глаза блестят, неужели заболел?" Как самонадеянно было полагаться на минутную слабость-ненависть. Как глупо было думать, что он кому-то нравится_таким_, как глупо играться с чувствами этого кого-то, так нагло покидая тихую утреннюю чужую квартиру, по-идиотски приготовив завтрак. Как самонадеянно было связывать забинтованные руки, надеясь не вспомнить, как эти руки ласково гладили по щекам и давили вниз, тянули за волосы и дарили ужасную больную ласку. Надеялся не вспомнить, как, пообещав себе потом не плакать, рыдал на полу, зажимая чужие порезы рукой, захлебывался в крови почему-то своей и беспрестанно давил на собственные синяки, стараясь заглушить боль. На что он надеялся? Что побьет того три дня и отпустит, будто так и должно быть? Дазаю дальше – смерть. Но он не сможет. Как и Куникида, он знает. В какой-то момент становится страшно, а Осаму улыбается так искренне-добро, шутя о том, что его тут кормят лучше, чев в агентстве. Понять не может, блевать или плакать хочется. Место заточения Дазая стало ещё и тайным местом встречи детектива и мафиози. Горящий серо-голубой взгляд и такой виноватый синий. Тянущиеся робко руки, дрожащие от внутренних пререканий и встречная стена рук в отказе. Как думаете, Куникида был прав, или... Может отступиться, а? Лёгкая улыбка, вечно взъерошенные волосы и искусственный румянец на щеках. Руки сложены на груди и сжимают букетик, галстук ненавязчиво посверкивает брошью. Вокруг цветы, его любимые – незабудки. Они растут на могиле его друга. Скоро он к ним присоединится. Белые туфли начищены, как никогда раньше, бежевый костюм сидит как влитой, а свечи вокруг придают непередаваемую атмосферу. Исполнители Мафии и все Детективно Агенство присутствовало на похоронах. Священник в изголовье гроба закончил свою речь, которую, по правде, никто не слушал. По одному все, с каменным лицом положили по цветку, два его ученика, Рюноскэ и Накаджина положили по букету, Коё в махровые цветы положила его любимый бокал. Руки так непривычно дрожат. Синхронно, с одной стороны кладут цепочку от часов, с другой – книгу в красно-белой обложке "100 и 1 способ самоубийства." Поднимают друг на друга взгляд и замирают. Тонут в тоске и, отчего-то, усмешке. Он умер в несчастном случае? Курил на балконе и упал? На куст колючих роз? А сигарета подожгла сухую траву? Именно. Да. И не важно, как точно это произошло, это просто несчастный случай, его никто не толкал, а одежда не была смочена алкоголем. Общий вздох. Труп выносят. Кто-то уже не сдерживал слезы, Мори и Фукудзава кратко кивнули друг другу. У каждого за погибшего были свои достоинства. Рядом с С.Ода теперь лежал О.Дазай. Они стояли около могил дольше всех. Они обещали себе не плакать, но по слезе упало у каждой из могил. Они не покаются, но покачают головой и уйдут поздней ночью. Прошел месяц и, если траур прошел одеждой, на лицах он отражался с большей темнотой самого черного платка. Дела шли, надо было выбираться и они выбирались, но сложно отвыкать... Сложно отвыкать от самолётиков по кабинету, от запаха кофе с мышъяком, от ежедневных звонков о том, что "ваш агент попал в рыболовную сеть". А за все это время они даже не поговорили. Куникида набирает занесённый в контакты номер и смотрит в окно. Долгие гудки и, явно нехотя, кто-то берет трубку. За несколько километров оттуда сидел на подоконнике кабинета рыжеволосый юноша и смотрел на начинающийся дождь. Писк телефона вырвал из пустых мыслей, из тишины в голове и заставил окунуться в реальность. – Может встретимся?