Spider-Man: The Long Way Home

1. Солнце поднялось высоко. Тёмные очки Квентина, похожие на те, что носят пожилые туристки, давили Питеру на переносицу. Он внезапно понял, что сегодня переборщил с одеколоном. Бек натянул на глаза свою бейсболку. На нём бирюзовая гавайская рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами. Квентин любил жару. Паркер же ждал момента убраться в какое-нибудь прохладное помещение с кондиционером, но терпеливо сидел в тени дерева. — …ну, и я везде совал этот паспорт. — Тебя не ловили? С таким-то имечком? — Да нет. Представь, каково мне было, когда какой-нибудь из вышибал в клубе сверял моё фото с моим лицом и потом выдавал: «Проходите, мистер Сервеза (исп. cerveza — пиво)». Смех. 2. — Мэй звонит. — Ты же отпросился сегодня? — Конечно. Тс, помолчи… Ага, привет, Мэй. Всё хорошо, да… — Бек делает большой глоток кофе и, как обычно, морщится. Он пьёт этот отвратный растворимый порошок, продающийся в пакетиках на кассах магазинов за десять центов. Каждый раз заваривает, забывает на час, пока кофе не становится ядрёным, потом греет в микроволновке и давится им. Никотиновый пластырь. Квентин постоянно чешет его. Грязная пепельница на подоконнике. — Мы… устраиваем марафон Звёздных Войн. Да, поспим, конечно. «Metallica с симфоническим оркестром», город, дата (вроде бы 99-й год). Бек показывает Питеру обложку концерта и вопросительно вскидывает брови. Парень в ответ кивает. — Нет, не забирай меня завтра. Я… сам дойду. Да-да. Спокойной ночи, Мэй. Я тоже тебя люблю. 3. Вонь. От Бека несло потом, расплывшимся тёмным пятном на его футболке. — О Боже, иди помойся, спортсмен хренов, — Питер скривился и вылупился на мужчину, который развалился на диване рядом. Лицо Квентина можно было фотографировать и использовать как мем в переписках с друзьями. — Не щурься так, Бек, иначе мне придётся купить тебе крем от морщин. — Да иди ты, — подзатыльник. Небрежный и тяжёлый — такие раздают пьяные отцы своим малолетним отпрыскам на детских площадках. Диван был накрыт каким-то тусклым полосатым пледом с фенечками по краям и со следом от кофе, стёртым вместе с тканевой краской. Когда Квентин всё-таки поднялся с места, Питер с оттяжкой шлёпнул его по заднице. Не так, как подобное делают любовники: это был скорее издевательский жест. Флэш — парнишка-идиот из школы — часто злоупотреблял такими «жестами». — Никон, а ну фас на него. Никон, большая лохматая немецкая овчарка Бека, вместе с ними пробежавшая две, если не больше, мили, ткнулась Питеру в лицо своим мокрым холодным носом и навалилась всем телом на его живот. 4. Слабость. Квентин — это сплошная слабость, нелепый прыщ на теле Нью-Йорка, каких в штате сотни тысяч, если не миллионы. Он во многих вещах инфантилен и незрел, как считает Питер. Неудачник. Один из миллиардов, бродящих по Земле. Он талантлив и обладает острым умом, но за свои тридцать с лишним лет так и не смог собраться и организовать себя. Он нуждается в поддержке, как ребёнок — в родительской похвале, и феноменально долго не перегорает — не разочаровывается в своих хобби и даже мелких увлечениях, как дошкольник не перестаёт безудержно хохотать над одной и той же шуткой на протяжении нескольких дней. Бек разрежен и расфокусирован, как его старый профессиональный фотоаппарат при съёмке на слишком освещённой местности. Квентин ни разу не совался в большой мир как человек, знающий себе цену, несмотря на то что амбиции и самодовольство прут у него изо всех щелей, и ни разу чётко не назвал своих преимуществ работодателям на прослушиваниях, потому что боялся, что закричит и стукнет кулаком по столу, когда снова обретёт твёрдость голоса и соберётся с мыслями. Бек неизменно пил невкусный кофе и пытался бросить курить. Он бомба замедленного действия. Амбициозный талантливый неудачник-паззл, в котором не хватает нескольких ничтожных деталей, чтобы достичь успеха. 5. Запах пива, звук соприкосновения лезвия ножа с деревянной доской для резки мяса. Бек делает себе какой-никакой сэндвич с колбасой и листьями салата, торчащими в разные стороны. Хрустит. Стоит в дверном проёме, упираясь плечом в стену. Никон лежит на месте, где он сидел несколько минут назад. Квентин полдня подключал дурацкую консоль к своему телевизору, остальные полдня пытался победить Паркера в «Mortal Kombat», теперь смотрит, как паренёк мочит зомби в игре, название которой уже, если честно, забыл. — У тебя есть ещё пиво? — Есть. В дверце холодильника. Фотография женщины с кривыми зубами и короткими кудрявыми волосами, выбивающимися из-под шапки. В руках — младенец. Глаза сморщенные, ладошки маленькие и нелепые, на макушке светлый пушок. Квентин не носит обручального кольца. — Будь так любезен, принеси мне баночку. — А я разве когда-нибудь любезничаю с тобой? Дай мне джойстик и иди возьми, что надо. — Ты ведь уже стоишь. — А ты уже слишком много играешь. Старшим надо это… Бек не считает, что виноват, когда даёт Питеру выпивать. Он пытается сдвинуть с места пса, своим телом занимающего две трети дивана, но в конце концов пристраивается с краю. Рыгает, прикрыв рот кулаком, и кладёт ноги на обеденный столик. 690к809ао9323л2ц. «ГОРИТ! ВСЁ ГОРИТ!!! ИЗ-ЗА ТЕБЯ, БЛЯДСКИЙ УБЛЮДОК. ЭТО ТЫ ВИНОВАТ. ЭТО ВСЁ ТЫ. ТЫ. ТЫ!!!» Страх в голубых глазах напротив. Под запахом одеколона — запах свежего мяса. 7. Квентин пел в душе и только там пил крепкий алкоголь, поэтому Питер не раз натыкался на запотевшую бутылку виски на полке рядом с шампунем и пенкой для бритья. Когда Бек выходил из ванной, он был похож на тех своеобразных персонажей фильмов конца прошлого столетия, которые ничего не носят под ветхим халатом и имеют дело с запрещёнными веществами. Он плюхался на диван рядом с Паркером и блаженно выдыхал, а если был в особенно хорошем расположении духа — лез куда не надо своими мокрыми патлами и бородой, как довольная лохматая собака, только что вылезшая из озера. Квентин писал пальцем на зеркале каждый вечер, когда чистил зубы после душа. Оно всё было в разводах и смазанных отпечатках рук. 8. Солнце сквозило через железные прутья забора, его тёмно-оранжевые лучи были видны невооружённым глазом. Казалось, это ржавчина под действием света распыляется по бетонному покрытию крыши многоэтажного дома. Квентин перепрыгнул через калитку. На его плече — коврик, который мужчина когда-то давно использовал для медитаций. (Буддизм или йога?) Жёлтая футболка. Ветер, продувающий до дрожи. Лёгкое раздражение (ну почему ты не мог оставить меня сегодня в покое). Бека невозможно заткнуть. Если он решит болтать, то это надолго. Дребезг стекла — Квентин пнул пустую бутылку в сторону, чтобы постелить спортивную пенку на возвышении, где было не так много голубиного дерьма. — Иди сюда. Вид, конечно, не как с Эмпайр-стейт-билдинг, но тебе понравится. Вид с той крыши не завораживал: Питер знавал места и получше. Разумеется, об этом он не сказал. Бек считал Человека-Паука чудовищем, потому что «супергерои не должны убивать людей». Поэтому Паркер опустился рядом с мужчиной и свесил вниз ноги. Близость. Только она делала этот момент хоть что-то стоящим. * * * Питер держит его в руках, как подыхающее животное, и твёрдо смотрит вперёд. Квентин всё же в чём-то был прав: отсюда не видно города, но зато солнце, отражающееся в окнах домов и медленно опускающееся за горизонт, лежит как на ладони. Небо высоко. Птицы летают, рассекая крыльями густой и тяжёлый вечерний воздух. Ветер треплет волосы на голове паренька и бьёт в нос, заставляя на несколько секунд задержать дыхание. Питер моргает, чуть склонив голову набок. Ему сложно думать сейчас; всё это — движение сердца, работа подсознания, которой Паук доверяет больше, чем себе, уже не один год. Квентина нет. Он умер, когда сменил своё имя на идиотское прозвище, и теперь это тело — только оболочка. Кусок мяса, отравляющий мир вокруг себя. — Я ничего не вижу… — Взгляд у Бека стеклянный, глаза — красные и мутные, дыхание — прерывистое, как у рыбы, выбросившейся на берег и хватающей ртом воздух. — Я ничего не вижу… — Даже отупевшим от действия яда мозгом он осознаёт, что не продержится долго. Каждый судорожный вздох может оказаться последним. Больше не будет ни музыки, ни горячих тостов, ни утренних пробежек по парку с собакой, ни полуночных сигарет, ни пустых мечт о карьерном росте. Больше не будет ничего, и последним, что почувствует Квентин, будет нестерпимая и страшная боль. — Чш-ш, всё хорошо, не переживай. — Питер расслабленно берёт в свою руку ладонь мужчины и снисходительно смотрит на него. — Помолчи и дай мне подумать. — Я не могу… — Заткнись, Бек. Квентин жалобно ноет, потому что ему больше ничего не остаётся: боль свела зубы и, как обезумевший бейсболист с битой, одной сильной подачей вынесла все мозги. Остальным совершенно так же кривило лицо и рвало тормоза — Бек и здесь не оказался исключением: даже в этом приглушённом отчаянном крике узнавались интонации его предшественников. Кожа на губах бледнеет и расслаивается, на висках и около глаз — слезает. Вполне возможно, что через минут десять Питер сможет слизать её с чужого тела языком, а через двадцать — соскрести подушечками пальцев, точно отшелушившийся эпителий с линяющей ящерицы. -945546532оакоашу345. Ядовитый запах, обжигающий нос. Зелёные ошмётки пережёванной фасоли и томатная кожура в кровавой рвотной каше. Завтрак, приготовленный Мэй. Дядя Бен зажимает ладонями рваную рану на своём животе. Питер надул в штанишки, и по его ногам течёт. Пародия на полотенце, вырезанная из старой футболки с надписью «Металлика» и аккуратно подшитая по краям, в бордовых каплях. У мужчины с ножом — железо во рту, стягивающее зубы. Он мешкает и тяжело дышит, глядя в глаза карапузу, сидящему на детском стульчике. Выдранный из пазов ящик с серебряными ложками. Зелёные мятые бумажки, запиханные в сумку. 10. Квентин что-то сосредоточенно бормотал перед зеркалом и брился: в тот день у него была запланирована встреча насчёт работы в одной из киностудий. Признаться, Бек неплохо разбирался в спецэффектах и операторских трюках, несмотря на то что неровно дышал к карьерам актёра и режиссёра, и у него должны были быть шансы, так как площадка была новой и ещё не имела большого успеха. Питер, проходя мимо ванной, на несколько секунд задержался и хмыкнул. — Думаешь, они возьмут тебя, потому что ты умеешь пользоваться бритвой? — Так я меньше похож на маньяка или безработного пьяницу. — А ты разве не безработный пьяница? — Я не пьянствую, и у меня есть своя квартира. — А тебе и пьянствовать не нужно, чтобы нести всякую чушь. К тому же, квартира принадлежит твоему брату. — Но это я содержу её на свои гроши. — Именно на гроши, Бек. — Допустим, но я не безработный. — Ты о том, что пристроился в театр? Или пытаешься кому-то там продавать фотографии? Не думаю, что толстопузые люди в пиджаках из студии это оценят. –…если они не понимают, что моё резюме не раскрывает меня полностью… — Если ты так уверен в том, что, несмотря на все недостатки резюме, подходишь для этой работы, зачем лезть не в свою шкуру? Наступаешь на одни и те же грабли. Квентин отложил бритву и обернулся на юношу; пенка для бритья на нём как разводы на стекле после уборки. — И что ты предлагаешь, умник? — Оставил бы ты всё как есть, а не наряжался: тебя не на актёра прослушивают, принцесса. — Хуенцесса. Все собеседования похожи на кастинг: никто не ищет тебя, все оценивают твоё умение носить «хорошие маски». — Кто-кто, а ты, Бек, хорошие маски носить не умеешь, уже давно пора это понять. — Вот как, значит. — Скажем так, с «хорошей маской» на лице ты ничем не выделяешься среди остальных и не тянешь даже на среднячок. Ты эстет. Одержимый и в меру одарённый эстет, вкусами застрявший в восьмидесятых. Зуб даю, на вакансию откликнется молодёжь, воспитанная современными вырви-глаз-эффектами и готовая делать любую хрень, которую предложит начальник. Покажи, что ты породистый специалист и хочешь делать искусство, а не товар на конвеере. Если студия уже переросла шаблонные короткометражки и мелодрамы, они тобой заинтересуются. Если нет, ты сам не протянешь там и года. — Тебе-то откуда знать? — Не так это всё сложно — ваши круговерти рабочих рынков. Пытаюсь рассуждать. — Философ хренов. Лучше шуруй на кухню и сделай мне кофе. 11. Мяч. Квентин заставил Питера его накачивать. Кожа, швы торчат, пятна, логотип производителя стёрт. Имя «P e t e», размашисто написанное перманентным маркером; заглавная «P» с простой, но красивой завитушкой, остальные буквы соединены и выведены одним движением руки. Почерк дяди Бена. Квентин вернулся, когда Паркер уже закончил, с двухлитровой бутылкой воды. Чёлка падала ему на лоб и лезла в глаза, но Бека давила жаба потратить лишний доллар даже на самую дешёвую спортивную повязку. Собака на поводке жалобно смотрела на хозяина, потому что знала: порой такие взгляды на него действуют. Футбол. Питер, не дожидаясь особого приглашения, забил мяч в ворота и заявил, что счёт 1:0 и такими темпами Квентин скоро соснёт. Иногда его грубость было трудно соотнести со смазливым подростковым личиком и первым обманчивым впечатлением, которое оставил о себе мальчишка. Они с Беком встретились год назад как продавец и покупатель: Квентин решил тогда избавиться от своей камеры, потому что, видимо, сильно нуждался в деньгах. Каково же было его удивление, когда вместо «мистера Паркера», с которым мужчина переписывался по поводу объявления, за входной дверью оказался щуплый ботаник, наверняка только-только начавший ходить в старшую школу. Квадратные очки, прицепленные на серую футболку, клетчатая рубашка, висящая на пареньке, как на вешалке, рюкзак с книгами (ну, а с чем же ещё?) на плече. И глаза. Пронзительные и безразличные. Подростки бывают жестокими. «Здравствуйте, мистер Бек.» «Питер, насколько я помню?» «Да, сэр.» «Я думал, ты будешь старше.» «Простите, что разочаровал. У Вас будет сдача с…» «Не будет. Эта камера мне дорога, и мне важно, чтобы её не погребли под обёртками из-под чипсов через месяц-другой. Всего хорошего, мистер Паркер.» «Нет, подождите…» 12ekтремс. — Нет, подожди, Питер, ты всё неправильно понял… Я сейчас всё тебе объясню, — баррикадируется за диваном и прячет за спиной нож. Бесполезно. — Да? Ну, давай. — Глаза. Сотни маленьких зорких глаз, впившихся в Квентина. — Объясняй. Подростки бывают жестоки. 13. Когда люди в смертельной опасности видели Человека-Паука, они почему-то не радовались тому, что спасены, как тогда, когда на помощь приходил какой-нибудь другой стереотипный герой в трусах поверх трико. Впрочем, Питера это не заботило: стадо должно бояться пастушьей собаки ровно так же, как боится волков. Это нормальный оборот вещей, которому глупо удивляться. Девушка стоит, как вкопанная, у стены и прижимает к груди вывернутую наизнанку сумочку. Её колени дрожат от перенапряжения, волосы выбиваются из высокого конского хвоста. Случайно вылетевшие из кошелька монеты рассыпались по асфальту, плеер свисает на наушниках, зацепившихся за застёжку кармана, и качается из стороны в сторону. Прилепленный к мусорным бакам грабитель. Его напарник лежит рядом и стонет от жгучей боли, пронизавшей позвоночник, в пол. Девушка чем-то нравится Пауку (красивым лицом и тем, что не орёт впустую) и чем-то раздражает: взгляд у неё, как у ничего из себя не представляющей жертвы. Такие смешно визжат от вида тараканов, выбегающих из кухонной духовки, и не способны справиться с проблемами серьёзнее отсутствия лайков к записям в социальных сетях. — Всё будет хорошо, мэм, — Паркер свисает с пожарной лестницы вниз головой и бросает реплику молодой особе. Ему не жаль её, и фраза пропитана этим напускным беспокойством, которое парни обычно умело прячут, когда хотят показаться привлекательной барышне чуткими и обаятельными. — Я сейчас со всем разберусь — никуда не уходите, пожалуйста. Питер ловко приземляется на ноги, хотя, признаться честно, гораздо увереннее чувствует себя на весу или карабкаясь по стенам. Часть его лица не скрыта маской, и незнакомка может увидеть, как мальчишка (губы у героя детские, кожа гладкая и однотонная, на щеках — ямочки) невинно ей улыбается, прежде чем повернуться в сторону мусорных баков. Коренастый мужчина в вязаном свитере и тяжёлых ботинках намертво приклеен к одному из них. Голова запрокинута, дыхание сквозь паутину затруднено, движения скованные. Жуткая открытая поза, точно у погребённого под вулканическим пеплом жителя Помпей, в которой мужчина должен оставаться, пока ожидает своей участи. У его напарника кровь идёт носом и в мясо разбиты губы, а также, судя по всему, сломан хребет: бедняга и двинуться не может — как лёг лицом в асфальт, так и лежит, изредка предпринимая попытки опереться ладонями о землю. Паук небрежно берёт его за волосы и с лёгкостью протаскивает ко второму преступнику, волоча тяжёлое тело по обагрённой кровью и протухшими остатками от продуктов, растёкшимися по свалке, поверхности. Взгляд. Глаза в глаза: сообщники теперь оказались лицом к лицу. Один неподвижно сидит и сдавленно дышит, едва ли понимая, что происходит; второй — между его раскинутых ног, упирается слабыми ладонями в липкую дрожащую грудь и болезненно воет, не раскрывая уродливого рта. — Я не… Удар и глухой звук, похожий на тот, который издаёт арбуз, упавший с высоты на землю. Ещё один. И ещё. Питеру несложно пробить человеческий череп, и он не видит причин не пытаться. Мозги вперемешку с кровью не хлещут в разные стороны, как в шедеврах Тарантино, нет громкого треска или хруста, как можно было бы ожидать. Смерть не зрелищна и ни на что столь же важное не похожа. Смерть — это нормальный оборот вещей. Юноша спокойно выдыхает и, поднявшись, снова обращает внимание на девушку. Бледную, парализованную страхом и готовую прямо сейчас упасть в обморок. — Может, пойдём и выпьем кофе где-нибудь рядом? — Но… — Я ведь Вам только что жизнь спас. Неужели откажете мне? — Любезничает и, как ни странно, снимает маску. Девушка не бежит, потому что боится и потому что страх — это естественная вещь, доставляющая удовольствие. Питер знает, что может не беспокоиться по поводу своей анонимности. — Меня не стоит бояться: это всего лишь кофе. Кстати, как Вас зовут? 14. Дверь была не заперта, и Питер вошёл внутрь без стука. Квентин уже давно не пользовался замком: не хотелось вставать с тёплого насиженного места каждый раз, когда перед тем, как прийти домой после школы, эта малолетняя сопля решала заглянуть к нему в гости. Хозяин квартиры сидел на диване и пялился в одну точку. Он, видимо, хотел снять галстук, но забыл об этом тотчас, когда ослабил узел. Никон положил свою морду на колени Бека и, только лениво виляя хвостом, старался не шевелиться, потому что даже чёртовому псу было понятно: что-то назревает. Паркер, разувшись и пройдя в комнату, отчасти понял, в чём дело. Пока Квентин на другом конце города пытался получить работу, его домашний любимец устроил в доме один из погромов, риск которых частенько заставляет сомневаться тех, кто хочет завести большую собаку, в своём выборе. Телевизор лежал, выдранный из розетки, экраном в пол; выпотрошенная и искромсанная тумбочка повалилась набок, ведомые сквозняком пушинки, оставшиеся, скорее всего, от подушки, витали в воздухе вместе с пылью. В спальню Бека, судя по всему, заходить не стоило. Мужчина выглядел уставшим, но не таким подавленным, как бывало обычно, когда он считал, что собеседование прошло ужасно. Квентин скорее думал о чём-то и был заинтригован. Разблокированный телефон в руке. Вкладка с номерами. — Я смотрю, у вас тут весело. Бек, моргнув и нехотя выйдя из прострации, повернул голову в сторону Питера: — Веселее не бывает. Этот засранец нахрен всё здесь уничтожил. — До фотоаппарата с ноутбуком не добрался? — Ножки коротковаты. Но всё равно это долларов шестьсот. Я будто бы целое состояние за день потерял. Паркеру хотелось сказать что-то вроде: «Сам виноват, собак нужно уметь дрессировать, » — но не стал: Квентина такое взбесит, а сидеть ещё минимум полчаса в одной комнате с бушующим мужиком настроения не было. — По дороге сюда зашёл в тайскую забегаловку, — немного помолчав, выдал Питер и сбросил с плеч свой рюкзак. — Будешь должен мне два доллара и сорок девять центов. Пошли, расскажешь, как всё было. — Шутишь? У меня и так полный атас с финансами. — Шучу. Судя по всему, у тебя и с юмором атас. Хватит уже ныть и тащи свою задницу сюда. 15. — Мистерио? — Именно. — Хорошо, пусть будет Мистерио. Подойдёшь завтра по адресу — познакомлю с Тинкерером. Он подстроит под тебя кое-какое оборудование, и ты сможешь выйти на испытательный срок. — Ладно, я понял. — Скажу честно: я рад, что тебя нашёл, Бек. Ты кажешься своим парнем. Особенно после того, как попытался вправить мозги тем негодяям в киностудии. От этих слов в груди у Квентина теплеет. Он чувствует себя человеком, наконец-то… нашедшим выход? — До связи, Хамелеон, — бросает трубку и, окинув взглядом полудохлый ночной Нью-Йорк за оконным стеклом, отрывает от руки никотиновый пластырь. 16. Тинкерер оказался невысоким худощавым старичком лет шестидесяти-семидесяти с залысинами на лбу и сухим морщинистым лицом. Он осмотрел Квентина беглым профессиональным взглядом и, сплющив уголки губ, жестом поманил за собой в длинный коридор с узкими стенами и мятым вздувшимся линолеумом. Хамелеон спокойно шёл за Беком вглубь старого здания, служащего им, видимо, временным пристанищем. Здесь сильно пахло сыростью и духотой, и мрак, сквозь который прорывался только жёлтый свет редких мелких лампочек, сгущал запахи. Мужчина уже начал беспокоиться по поводу того, что его, возможно, совершенно идиотским образом надули, когда Тинкерер остановился, зазвенел связкой ключей и отворил боковую дверь в свой «рабочий кабинет». Вероятно, раньше здесь был какой-то промышленный склад, подчистую набитый коробками и контейнерами, завернутыми в полиэтилен; сейчас же четверть свободного пространства была заставлена приборами, завалена проводами, инструментами и подобным хламом, который по романтическим представлениям Квентина должен был мигать, светиться, как в фильмах, и поражать одним только своим видом, но нет. «Неужели я повёлся на бредни каких-то чокнутых радиолюбителей?» — Подойдите сюда, мистер Бек. — Зачем? — Какого-то чёрта выдал он. — Не беспокойтесь, больно не будет, — снисходительно ответил Тинкерер и встал около верстака. — Будьте добры, снимите куртку и протяните мне руку. У старика холодные твёрдые ладони, закоченевшие от напряжения и рутинного труда. Одна крепко удерживает Квентина за запястье, другая — надевает резинку, которая, скорее всего, будет работать, как подтяжка для чулок, на место чуть пониже локтя, затягивает широкий ремень около основания ладони и пару тонких маленьких — на указательном и безымянном пальцах. Работал Тинкерер быстро и ловко, как хирург, в точности понимающий, что, как и зачем он делает. Бек был готов поспорить, что устройство, прикреплённое теперь к его руке, — это гибкая сенсорная панель управления или нечто вроде. — Знаю, что для непривыкшего человека это сложно, но вот чего я от тебя хочу: во-первых, конечно же, знаний, во-вторых, умения пользоваться этими знаниями, в-третьих, физической помощи, — подал голос Хамелеон. — Физической помощи? — Не думаю, что для тебя это проблема. Считай мои слова предложением познать настоящий вкус жизни. Зуб даю, ты соскучился: сидишь целыми днями на диване и читаешь его описание с листа, хотя наверняка хочешь большего. — Боже, хватит с меня этой абстрактной нудятины. Выражайся яснее. — Мы с Тинкерером недавно решили, что временно объединить силы — это выгодный ход для нас обоих. Дело в том, что он уже стар и непосредственно участвовать в открытых дебошах не может. — Тогда почему я? — Потому что я почувствовал в тебе родственную душу. Иллюзия как главное средство достижения цели? О да, Бек. Желание проявить себя во что бы то ни стало? В яблочко. Я просто подумал, что мы можем хорошо сыграться. Ну, и откопал парочку интересных фактов о тебе и твоей работе в театре. 17. — Я люблю тебя, Бек, — пьяный бред Паркера, почти что уснувшего прямо в проходе между гостиной и коридором. — Иди нахуй, — наполовину утонувшее в унитазе возмущение Квентина в ответ. 18. — Люблю тебя, Паркер, — скалится Бек на следующее утро издевательски, прижимая холодную банку пива ко лбу. — …Заебал. 19. Нэда — одноклассника Питера, общающегося с ним чаще остальных — отец учил рыбачить. Показывал, как насаживать червя на крючок, куда кидать приманку, где выгоднее разбросить сети. Мишель — одноклассницу Питера, с которой они тоже довольно-таки часто пересекаются — отец учил водить машину. Указывал, на какую передачу переключаться, когда сдаешь назад, как вести себя на шоссе, как проверять уровень масла и менять свечи зажигания. Питера отец ничему не учил: он погиб в авиакатастрофе, когда мальчику не было и года отроду. Дядя Бен успел объяснить ему только кое-какие основополагающие вещи, которые дети узнают в начальных классах школы. Квентин дал Паркеру пару уроков по фотографии, вбил в голову несколько проверенных рецептов средств против похмелья, привил привычку бегать по утрам и терпимость к запаху табачного дыма, научил трюкам с картами. Отец Нэда был ему опорой, Мишель тоже всегда могла положиться на своего родителя. Бек в этом плане был бесполезен, но Питер всё равно порой ловил себя на мысли: за какой-то там год Квентин стал ему роднее любого другого человека, кроме, разумеется, тёти Мэй. Да и с ней Паркер довольно-таки редко мог поговорить по душам; их отношения складывались за счёт общего горя и теплоты, направленной друг на друга. От Бека ушла жена, когда их сыну едва стукнуло шесть месяцев, и теперь мужчина отсыпал им добрую часть своей зарплаты. Видеться с мальчиком он не мог — бывшая супруга постаралась — и, честно сказать, не хотел, потому что боялся, что стиснет руку при приветствии и вдруг осознает, что не может разжать пальцы. Отец без сына нашёл сына без отца; мужчина, не сумевший пережить подростковые годы и до сих пор не закрепившийся в жизни, нашёл мальчика, морально уже перешагнувшего детство и не желающего иметь ничего общего со своими ровесниками; человек, привыкший запирать себя в ментальную клетку, нашёл человека, не запрещающего себе ровным счётом ничего, и между ними завязалась пускай странная и неоднозначная, но крепкая и взаимозависимая дружба. 20. Полиция ищет Мистерио, потому что он осмелился бросить ей вызов, — оказался достаточно наглым, чтобы сказать: «Поймайте меня, если сможете», — в лицо вооружённым офицерам, явно не готовым к играм в догонялки. Всё началось с ограблений магазинов: Хамелеон сказал, что для больших дел нужна практика. Квентин огромную часть своей жизни дурил людей за деньги в театрах: экспериментировал с проекциями, перспективами, цветовыми сочетаниями, газами, искал бреши в человеческих мозгах, проходил курсы гипноза и делал много чего ещё, чтобы добиться схожих с кино спецэффектов (правда, получалось у Бека что-то совершенно иное). Поэтому, чтобы двигаться дальше, ему было необходимо работать с людьми: продавцами, стражами правопорядка, случайными прохожими, журналистами и так далее. Вкус жизни. Неужели это действительно он? Дыхание перехватило, живот надорвало, будто бы после продолжительного смеха. Квентину было хорошо. Невыносимо хорошо. Прислонившись к стене, он пытался унять готовое выскочить из груди сердце: хотелось испробовать один из новых трюков и «слиться с окружением». Теоретически, если какой-нибудь офицер заглянет в переулок и бегло окинет его взглядом, то не заметит прячущегося совсем рядом Бека. В этот момент он чувствовал себя таким, каким хотел видеть долгие годы. Важным. Независимым. Нашедшим своё место в жизни. Открывшим дверь в другую реальность. Не было никаких уколов совести, потому что Квентин внезапно осознал: конец света не наступит, если он отпустит себя. — А кто это у нас здесь? — голос, раздавшийся откуда-то сверху, заставляет Мистерио подпрыгнуть на месте и мысленно проговорить про себя пару комбинаций кодов, позволяющих использовать пока что незамысловатые примочки костюма. — Кажется, я смог найти тебя раньше полиции. За это причитается вознаграждение, не считаешь? Отдай-ка то, что украл. Паук. Квентин пока что не готов ко встрече с ним. Чёрт. Герой полз вниз, весь чёрный и сливающийся с тенями. Отсвечивала только обнажённая кожа нижней части лица. Его тело было напряжено, взгляд сосредоточен, на лице — ни единого намёка на эмоции. — Что это у тебя такое? Аквариум? — Паучья рука упёрлась в стену сбоку от шлема Мистерио, и вот он с «Дружелюбным Соседом» лицом к лицу, видит, как тот слегка щурит глаза, пытаясь, видимо, рассмотреть преступника за непрозрачным стеклом, отчего линзы маски тоже сужаются; замечает подобие хелицеров, как бы выступающих перед рядом ровных белых зубов. Бек тяжело дышит. Это явно противник не его уровня. Паук прекрасно парирует удары и знает наперёд, откуда их ждать. Каждая потасовка для него — это вопрос жизни и смерти, простой и однозначный: парень не знает милосердия и ненавидит играть. Наверняка думает сейчас, что наткнулся на легкую добычу. И наверняка в этом он прав. — Не молчи. Скажи мне что-нибудь. Беку хочется сбросить Паука со стены и надрать ему задницу. А ещё Беку не страшно. Ни капельки. Потому что это чёртов вкус жизни. Ещё немного, и ему конец: у Квентина нет опыта, нет сверхсил, нет даже законченного костюма — но плевать. У Паука тысяча и один способ расправиться с ним меньше, чем за минуту, но плевать. Это чёртов психопат с руками по локоть в крови, но плевать. На Бека это не действует. — Отдай то, что тебе не принадлежит. Но схватка с превосходящим по силе псевдогероем — это самонадеянно. Мистерио не хочет закончить свою преступную карьеру, так её и не начав. Пауку, видимо, надоедает этот односторонний разговор, и он приближает своё лицо к Квентину. Сейчас снимет шлем, вопьётся челюстями в лицо, зубами соскребёт плоть с черепа, впрыснет яд в кровь, и в завтрашних газетах появится ещё одно имя человека, чьё обглоданное тело найдут в каком-нибудь мусорном баке. Давление. Весь мир сужается и долбится в голову Мистерио. Ну уж нет. — Подавись, — выплёвывает Бек — на обратной стороне стекла «аквариума» даже остаются капельки слюны — и накрывает ладонью лицо Паука. Совсем недавно они с Тинкерером установили аэрозольные распылители с ирритантом (содержимое газовых баллончиков для самообороны) на костюм в нескольких местах, и Квентин намеревается узнать, работает ли он на мутантах. Кровь штормит в венах и стучит в ушах, когда Паук валится на пол и лезет пальцами в шею: ему нечем дышать, лёгкие сводит спазмами, слизистые жжёт. Кажется, из уродливо и широко распахнутой пасти — так открывают рот капризные дети в магазинах — вот-вот вырвется крик, но до ушей Квентина доносится только сдавленное шипение. У Мистерио появляется время, чтобы скрыться, и он им пользуется — смерив противника прощальным взглядом, сворачивает за угол и быстрым шагом направляется к месту встречи с Хамелеоном. Корчащийся и хрипящий герой, перебивший половину криминального населения Квинса, на коленях перед Квентином. Эта картина никак не шла у него из головы. Дофамин. Беку никогда не было так легко дышать. 21ёьjiej. Пыльные полки, валяющийся на полу плед, пустая лежанка для собаки. Пакет с грязной одеждой у входной двери. Переполненная пепельница на подоконнике, слегка смятая фотография женщины под стопкой небольших книг: «Сто лет одиночества», «Новая история фотографии», «Я и Оно» и тоненькой «Руководство по эксплуатации Canon XA11». Очки для чтения. Наполовину пустой пакет с молотым кофе. Заляпанное стекло в ванной. Почти не пользованные лезвия для бритвы. Нож. Разбитое зеркало стенного шкафа. «ВСЁ ГОРИТ. ИЗ-ЗА ТЕБЯ, БЛЯДСКИЙ УБЛЮДОК!!!» 22. Питер спит крепко и спокойно — так, будто бы у него чисто за душой. Квентин знает, что это не так, но всё же ведётся на невинное выражение лица мальчишки, когда смотрит на него утром и размышляет над тем, стоит ли будить сладко храпящее создание в такую рань. Никон шныряет по квартире туда-сюда, потому что знает, что скоро его поведут гулять. Язык высунут, морда счастливая, дыхание громкое и частое, пёс весь так и пышет энтузиазмом. Налюбовавшись на мирно лежащего Паркера, Бек всё же ухмыляется себе под нос и, решительно сбросив с юноши одеяло, за ногу стаскивает его с дивана. Питер с гулким низким звуком приземляется спиной на пол и внезапно просыпается — раскрывает глазищи и резко выдыхает через рот. На мгновение Квентину кажется, что с зубами у парня что-то не так. — Просыпайся, Спящая Красавица. Пора работать: солнце уже высоко. — Ты что, совсем ума лишился? Я чуть не… — Ой-ой-ой, какие мы нежные. — Никон, ранее отчего-то побаивавшийся Питера, заметив, что тот лежит на полу — в поле досягаемости, — накидывается на лёгкую жертву и суёт свой дурно пахнущий язык ей в лицо. * * * Треск рвущейся ткани вибрацией отдаётся в пальцах Питера. Он с усердием тянет ворот футболки Мистерио в разные стороны, и та расходится неровной линией по торсу мужчины. Квентин — то, что от него осталось — безвольной тряпичной куклой лежит под мальчишкой и что-то ищет давно мёртвыми глазами — вглядывается в пустоту перед собой, потому что не понимает, насколько его положение безнадёжно. Питер так много перевидал этих тел, похожих на тушки глубоководных рыб, расплющенных атмосферным давлением по земле, что его рот быстро наполняется слюной. Квентин, как осьминог, всё изворачивающийся и еле-еле хватающий губами воздух, пускай имеет знакомое лицо — почти до боли знакомое, — кажется куда более притягательным лакомством, чем те законопреступники, которые обычно ему попадаются: от хорошей жизни мало кто идёт на улицы воровать, грабить и убивать, так что Паркер привык к, по большей части, отбросам общества. Волосы Мистерио облепили форму его головы и сжидились. Питер, когда был чуть младше, так себе представлял раковых больных, не прошедших лучевую терапию. Юноша склоняется над чужим животом, неравномерно вздымающимся в такт дыханию, и на некоторое время замирает на месте. Желудок скручивает. По спине пробегаются мурашки. Отчего? Он не знает и знать не хочет. Паук не вгрызается в Квентина и не рвёт его, но мужчина всё равно истошно воет, потому что кожа сама легко отслаивается от мяса и тянет за собой куски плоти. Питер легко придерживает Мистерио за бёдра для удобства и раскатывает на языке стынущий вкус крови, пока жертва исходится в предсмертной истерике. Он любит медленно вспарывать им брюхо, несмотря на то что никогда не притрагивается к потрохам. Квентин ревёт и с каждой минутой становится всё меньше похож на человека. Эмоции, комкающие и перекашивающие его лицо, не показывают по телевизору и не знакомы американскому обывателю. Нет никаких «остановись» и «пожалуйста», есть только примитивный надрывный вопль, продирающийся через грудь и ослабевшую глотку наружу. Питер зубами цепляет мясо за края дыры, образовавшейся в животе Мистерио, и присасывается к ошмёткам кровеносных сосудов. Его руки липкие, губы уже склеиваются между собой, но паучий голод утолить трудно, особенно если пытаешься топить в нём обиду. Квентин всё ещё живой, когда Паркер наваливается на него всем телом и зубами отрывает левое ухо. Он всё ещё живой, когда Питер понимает, что больше не может этого выносить, и сбрасывает мужчину с крыши. Мистерио летит вниз, как мешок с жидким дерьмом, и расплывается по асфальту огромной бордовой лужицей. 23. — Кто твои друзья, Бек? Хамелеон и Тинкерер? Ты действительно настолько туп, что поверил, что им есть до тебя дело? — Подожди… — Нет, ты меня дослушаешь, идиот. Они искали нового злодея, чтобы заинтересовать меня и отвлечь от по-настоящему важных вещей, — Питер одной рукой отодвигает диван в сторону так, что у Квентина больше не остаётся путей отступления. — То есть… — То есть ты самая подходящая кандидатура, не находишь? Проводишь со мной больше времени, чем с кем-либо другим, и так легко, блять, внушаем. Идеальный вариант для гениальной схемы отступления, если что-то пойдёт не так: у тебя «случайно» слетает шлем, у меня слетает крыша, а парочка злодеев под шумок скрывается с грёбанными планами противоракетной обороны. Квентин — нет, Мистерио — молчит. — ВСЁ ГОРИТ. ВСЁ ГОРИТ!!! ИЗ-ЗА ТЕБЯ, БЛЯДСКИЙ УБЛЮДОК. ЭТО ВСЁ ТЫ. ТЫ. ТЫ!!! — Паркер срывается, и становится понятно: то, что должно произойти, неизбежно. Страх в голубых глазах напротив. Юноша сгребает Бека за ткань одежды и бьёт головой о зеркало шкафа, стоящего рядом. Его пронзает такая злость, что, кажется, Питер вот-вот раздробит самому себе зубы. 1. Цифровой будильник, как обычно, начинает трезвонить в семь часов утра. Это типичное раздражающее пиликанье, автоматически прекращающееся через пять минут после установленного времени. Тускло-синие обои с каким-то рельефным незамысловатым рисунком, напоминающим узор полотенца. Окно, плотно завешанное тёмными занавесками, треплемыми ветром. Торшер, совершенно банальный и наверняка один из самых дешёвых. Собачья лежанка, вся в пыли и явно давно пустующая. Книги в шкафу за стеклом. Под ними — коллекция дисков с музыкой и фильмами. На самой верхней полке лежат два джойстика и игровая приставка, принадлежащая школьнику по имени Нед Лидс. Пачка с салфетками на прикроватной тумбочке, зарядка для телефона с обгрызенным проводом, паспорт в обложке с текстом песни из сериала «Теория большого взрыва». Забавно, насколько простыми и неважными становятся вещи, когда их хозяин внезапно погибает. Всё со временем стареет, покрывается плесенью и опустошается: душа покидает дом после того, как в нём перестают жить люди. Детали превращаются в ничто, когда то главное, что объединяло их в одно целое, теряет смысл и исчезает. Даже Никон, оставшись без владельца, по-своему умер. Теперь в мире есть только один человек, который может позвать пса по имени и вспомнить, какой корм он привык есть и в каких местах его лучше всего гладить. Для других людей сейчас это собирательный образ собаки без прошлого и без характера, стереотипная немецкая овчарка, ассоциирующаяся с полицейскими сериалами и пастбищами. Будильник надрывается минуты три, прежде чем Квентин сонно выключает его и, зевая, садится на кровати. Сегодня мужчина, как ни странно, не выспался: в глазах двоится, во рту сухо, суставы затекли. Небрежно помассировав себе шею и оглядевшись в поисках мобильника, Бек поднимается с места и потягивается. Проходит на кухню. Делает себе кофе: достаёт из ящика специальный чайник для заварки и ставит кипятить воду. Моргает. В голове пусто, будто бы он пил неделю, не просыхая. Квентин смотрит в кружку. Думает о том, что сегодняшний день — один из тех, когда заставить себя что-то делать очень сложно. Без особого энтузиазма убеждает себя, что утренние пробежки поднимают тонус и, как следствие, настроение. Оглядывается в поисках собаки и удивляется тому, что Никон ещё не проснулся. — Эй, проснись и пой, дорогуша! — орёт на всю квартиру, не боясь разбудить соседей: рядом жили только две глуховатые старушки, которые к этому времени уже обычно бодрствовали. Тишина. Бек выдыхает через нос и, как зомби, шаркающий ногами и устало горбящийся, заглядывает за угол, чтобы проверить, всё ли в порядке, но, к своему удивлению, не застаёт пса на лежанке. Его вообще нигде нет. Так же, как нет и мобильника. По квартире витает пыль. Диван отодвинут в сторону и прислоняется подлокотником к окну. Осколки зеркала рассыпались по смятому ковру. Кухонный нож для резки овощей и капельки крови, размазанные по полу. «ИЗ-ЗА ТЕБЯ, БЛЯДСКИЙ УБЛЮДОК!!!» Квентин стоит посреди всего этого, как прокажённый. «Давай всё обсудим, мы же можем прийти к компромиссу…» Питер вгрызается зубами ему в плечо и запрокидывает голову за волосы. Квентин не может поверить. «Ненавижу тебя». Боль, зарождающаяся в шее и медленно пронизывающая всё тело. Квентина сейчас вырвет. «Я ничего не вижу…» Квентин переворачивает вверх дном гостиную, бьёт кулаками по стене, опрокидывает шкаф. Несколько осколков впиваются ему в ноги, но плевать. Квентин выбрасывает в окно ноутбук и крошит в руках любимый фотоаппарат. Он рвёт обивку на диване и орёт ругательства, пока во всём доме не вырубается электричество.