Феникс

«Фениксъ ​есть​ тварь ​клятая​ Богами Всемилостивыми Свѣтлыми ибо нарушаетъ сами законы ихъ и мірозданія. Паче чаянія ни оная тварь ни богопротивный властитель ​ея​ въ священномъ огнѣ горѣть не желаютъ, посему обоихъ надлежитъ въ каменной заключевнице содержать да другъ отъ друга ​подале​». Устав палача. «Храмовники ополчились на всякую тварь чудесную, всякую чудесную сущность иную <...> Кожи, пергаменты, свитки - все жгут. Храним последние тайные книги пуще зеницы ока, да только сожженные али утерянные - невелика разница. Затеряется с годами и сия рукопись, да может, хоть кому глаза раскрыть успеет, покуда… <...> Оговорили, оклеветали и Феникса, Хранителя жизни. Счастлив тот волшебник, которому посчастливится стать его хозяином! Сама смерть закрывает глаза, отступает от сияния крыльев Феникса. Но ритуал сложен и не каждому достанет сил его пережить, составление же эликсира занимает годы. <...> Опасность представляет и взаимодействие <...> Ежели между Фениксом и его Хозяином согласия нет, быть беде». Дневники чудодея Остиера. «...скажу лишь, что Феникс — отнюдь не то, чем его полагают. Я не оставлю указаний, не возьму на себя ответственность за продолжение попыток приручить его. Правда то, что суть Феникса в невероятном могуществе, но оно может быть настолько же чудовищно и разрушительно, насколько и потрясающе». Письмо Рейстлина Маджере.

      Городок покоился на небольшой возвышенности, словно на уютной подушке: опоясанный разнотравьем, покойной долиной и светлым лесом, он казался игрушечным с высоты полета, и сказочным — изнутри. Старый, но крепкий, он был любим жителями, это было заметно по чистоте внутри городских стен, по тому, как обновлялась на домах начинавшая лупиться краска, какими узорами расцветали на улицах в гармонии со зданиями и коммуникациями растения, какой чистой оставалась вода в единственной, узкой речушке.       Гилтиас легко скользнул уже превращающимися в руки лапами по шпилю. Надо бы попросить, чтобы укрепили. Снова. Приземляться за стенами порой было неудобно, а драконье воплощение чем-то манила эта башенка, казалось, прилепившаяся к скромному дворцу — одно название! — для защиты. Гилтиас не помнил, чтобы хоть раз ей кто-то воспользовался, кроме него самого, и это было заметно — плющ обвил каменную кладку плотными кольцами объятий, пророс в окна, под крышей обитала стайка летучих мышей, а под каждым подоконником по весне отчаянно чирикало. На узкой лестнице без перил в темной пыли отпечатались лишь его собственные следы — торопливые, бесстрашные. Место было неуютным, но Хранителю и в человеческой ипостаси нравился его покой.       — Ну, что там? — у выхода уже караулила «свита» — несколько приближенных, так же как и он, заинтересованных в благополучии города.       — Война, — бросил Гил коротко. — Далеко.       Крошечный городок враждующим армиям был неинтересен. Оттого, должно быть, здесь и царил этот вековой покой: отдаленное от торговых путей, крупных стран, место обеспечивало безопасность, а магический барьер между ними и всем остальным миром ее гарантировал. Они всегда были сами по себе. Еще до того, как появился нынешний Хранитель. Тот поначалу проводил много времени в библиотеке, пытаясь раскрыть историю появления городка, казавшегося нереальным, ненастоящим, проникнуть в его тайны. Узнал немало, но еще больше — осталось скрыто. Что-то удалось понять за проведенные здесь годы, что-то было туманно и поныне, но этот город Гилтиас полюбил всем сердцем.       Сегодня что-то было не так. Хранитель и сам не понимал, откуда вдруг взялось мерзкое, тревожное чувство, но оно было несомненно. За все время, проведенное здесь, подобного не случалось еще ни разу, однако он сразу понял — городу грозила опасность. Неясная пока, кажущаяся невозможной, ведь барьер он проверил, и идущая с запада армия была далеко; но все же чувство не проходило, становилось лишь сильнее с каждой минутой.       Когда войска повернули к городку, было поздно что-то делать. Гилтиас заметался, но ему одному даже в драконьем обличье, даже со всей силой, что давал ему город как Хранителю, не под силу было уничтожить и десятую часть армии. Магический заслон они прошли, словно не заметив, и стало понятно, что с ними сильный колдун. Хуже всего было то, что поврежденный барьер откликнулся и самому Гилу — тот успел отдать несколько приказов, но магическое бессилие валило с ног, делало беспомощным... Взятие города Хранитель помнил на следующий день лишь отрывками.       Командующий вступил в разнесенные ворота с омерзительным воплем победы....       Лошади затоптали сброшенный со стены белый флаг, который Гил распорядился вывесить, чтобы спасти город хотя бы от разорения...       С каждой улицы неслись вопли, воздух пропитался запахом смерти...       Гилтиас очнулся лишь утром следующего дня, в какой-то каморке. Помнил лишь то, что сражался поначалу — отчаянно, бесполезно, зло, вместе с ошарашенными горожанами, вооруженными тем, что попало под руку — содержимого арсенала не хватило бы на стычку и с небольшим отрядом. А потом... Что — потом?       — Слава великой Матери, — шепнул один из приближенных, оказавшийся рядом. — Мы успели спрятать вас.       — Что с городом? — холодея от предчувствия, спросил Хранитель, и ответа не дождался, опущенный взгляд говорил лучше всяких слов.       — Куда вы? Стойте? Не показывайтесь им, вы наша единственная надежда!       — Я должен!       В городе было нехорошо... Мертвецы заполонили улицы, замерзла отчего-то река, ставшая багровой от крови, по зданиям бежали паутинки инея, легкий, но злой снег ломал те растения, что похрупче. Гилтиас оскальзывался на покрытым льдом камнях. Колдун! Где же он... Это ведь не командующий, это он, все он, и барьер снял, и зиму эту привел, и смерть! Силы отказывали Хранителю осажденного города, но он упорно продолжал искать.       — Ну наконец-то, — произнес колдун, не оборачиваясь, когда Гил наконец-то, каким-то десятым чувством ведомый, нашел его в одном из домов.       — Убью! — пообещал Гилтиас бешено, рванулся вперед, но тот остановил его, будто играючи — одним взмахом руки. Резью отозвалось чуждое заклинание в груди, под дых ударило, на колени поставило...       Колдун опустился рядом — тоже на колено, заговорил неожиданно серьезно.       — Мне нужно это не больше, чем тебе... Отдай ключи, Хранитель, и я закончу резню.       — Никогда, — прохрипел Гилтиас, и колдун поднял пальцами его подбородок, вынудил в глаза заглянуть — жуткие, желтые.       — Я не враг тебе.       — Убийца...       — Сейчас пирует в твоем так называемом дворце. Отдай мне ключи от города, и его вздернут на площади. Все закончится.       И будто воли не осталось вдруг. Ключи... Что ключи? Пусть... Город будто толкнул под руку: «Отдай!» и Гил беспрекословно вытащил связку из кармана, твердо откуда-то зная, что не лишится роли Хранителя: лишь передаст власть формальную и часть — лишь часть! — настоящей.       — Увести, — скомандовал, даже не обернувшись, маг, щелкнув связкой и уходя куда-то стремительно.       Хранитель приготовился к тому, что его отведут в темницу, но стражники — молчаливые, бесстрастные, — довели до его покоев и у дверей не остались.       Утро началось, словно не было ни войны рядом, ни армии в стенах... Кто отдал все нужные приказы, чтобы смыли с улиц кровь, чтобы увезли мертвецов? Новый владыка города? Мысль о нем, одно его неприятное имя — Рейстлин Маджере — заставляли ненависть колотиться в виски, тревожно и сильно биться сердце. Новый владыка! Гилтиас, придя в себя уже по-настоящему, бросился к окну. Багровый лед сходил с реки.       Вон из дворца!       На площади за ночь появилась шибеница. Покачивающийся в петле мертвец явно был Гилу знаком — командующий! Колдун не солгал?       — Доволен? — спросил тот, оказавшись вдруг рядом.       — Нет! — выплюнул Хранитель. — Для чего все это? Никому не нужен этот город, что делает здесь армия?       — Скоро их здесь не будет, — проигнорировав суть вопроса, сообщил ненавистный колдун.       — А тебя?       Тот хмыкнул и ушел, не ответив.       Гилтиас, рыкнув вслед, подозвал «свиту». Дела города все же никуда не делись, и Хранитель очень сомневался, что пришлый будет ими заниматься. А трупы небось самому глаза мозолили, ублюдку!       Несколько дней прошло в заботах, и Гил порой ловил себя на том, что вымотавшись, забывает о присутствии в городе колдуна — как он и обещал, армия ушла из-под сдавшихся стен, только его и оставив, а он знать о себе не давал, пока не позвал однажды. «Приглашение» передали с опаской, обычным людям с колдуном было не по себе. К счастью, хоть прислуживали ему собственные слуги — Хранитель знал, что тот облюбовал себе заброшенную башенку и за это тоже ненавидел его.       — Что еще? — бросил зло Гил, входя в тронный зал. Он раньше пустовал почти все время, насколько Хранителю было известно, не заглядывал сюда и захватчик, но отчего-то встречу назначил именно здесь.       — С владыкой города следует говорить уважительно, мальчишка...       — Плевать тебе на город... — с ненавистью отметил Гилтиас. — Чего ты хочешь на самом деле?       — Смотри-ка, сообразил... — колдун помолчал, не спуская пристального взгляда с Хранителя. — Феникс, дракон. Ключи нужны были только для того, чтобы у меня было время убедиться, что я попал по адресу.       — Феникс, значит, — Гил усмехнулся. Не перевелись еще искатели этой силы. Долго же он рылся в книгах, должно быть. Может, это можно будет тоже обратить себе на пользу... Понять бы, что он знает? — Феникс — это сказка, колдун.       — Не морочь мне голову. Ты не можешь не знать, что это не так, ведь верно? — Маджере подошел к трону — своему трону! — жадно всматриваясь в лицо Гила, и тот похолодел... Он понял! — Это ведь ты, правда? Любит же тебя этот город, и крылья Хранителя, и сила Феникса, может, и еще какой подарок он тебе сделал?       — Что ты знаешь? — отбросив попытки лицемерить, хмуро спросил Хранитель.       — Знаю, что долго искал. И ты либо разделишь его со мной, либо твоя река снова вскипит от крови... Мне не потребуется для этого даже войско.       — Разделю, — выплюнул Гилтиас с торжествующей яростью. — Готовить зелье придется три года!       — Я знаю. Оно готово и при мне.       Гил поперхнулся. Колдун знает все... Даже о том, что Хранитель, нареченный сын Всеблагой и великой матери становится драконом, даже спящего в его жилах Феникса разглядел... И ведь прав был ненавистный «владыка», Гилтиас и сам порой задавался вопросом, отчего так любит его город, так осыпает силой, так доверчиво вверяет в его руки свои величайшие сокровища, отчего сейчас и без ключей льнет, позволяет колдовать, проводить все необходимые ритуалы: будто тот и правда любимый сынишка, а формального владыку хоть и терпит, но все равно — как безродного подкидыша...       Да нет же, не может быть, чтобы колдун знал все! Даже сам Гил, сверх меры одаренный, не знал о Фениксе почти ничего и хотя чувствовал его, уверен был — и десятой доли этой силы не расходует...       — На что ты готов пойти, чтобы спасти город, Хранитель? — почти равнодушно спросил Маджере.       — Не боишься? — вкрадчиво поинтересовался Гилтиас. — Я разделю с тобой не только силу...       — Бабкины сказки.       «Все-таки не все! — обрадовался было Гилтиас, но тут же сообразил: — Впрочем, как и я...».       — Выпьешь сам или мне приказать залить его в твою глотку?       Гилтиас представил бурую от крови реку, разбитые камни надежных ранее стен, разбросанных по дорогам, зиму и холод, губительные и для города и для всех его обитателей...       — Будь ты проклят!       Рейстлин отвратительно усмехнулся.       — Думаешь, для меня что-то изменит еще одно маленькое проклятие? Жду на закате в башне.       Мантия резко развернувшегося колдуна взметнула успевшую поселиться во дворце за дни запустения пыль. Гилтиас опустил голову в руки и застонал. На что он согласился?!       — Вы не можете! — бросилась к нему свита. Сейчас Хранитель с трудом распознавал в ней отдельных людей, не видел их лиц, только слышал шепот, кажущийся ему осуждающим. — Не дарите эту власть захватчику!       — Все уже кончено, — Гил поднялся с трона шатаясь, оттолкнул кого-то. — Он просто разрушит город, если не получит того, что хочет... А так... Я смогу сделать хоть что-то.       Кто-то подхватил под руки, голоса стали встревоженными.       — Мы отведем вас к себе!..       — Оставьте меня в покое... — если правда хоть часть того, что он сам знает о Фениксе, Маджере получит над ним ту же самую власть, что и Гил — над ним. Нужно будет успеть первому сообразить, как избавиться от колдуна... Если нет — это станет концом не только его самого, но и города... Хранитель зло вырвал свои руки из чужих. — Отпустите! Прочь!       Полет обычно помогал привести в порядок мысли. Криво взлетев с площади, Гилтиас нарезал пару кругов вокруг города и взмыл вертикально вверх, в прохладные темные облака — почти тучи, за которыми крылось уже начинающее спускаться солнце; оно опалило крылья, ударило по глазам, но свежий воздух очистил мысли. Дракон позволил себе скользнуть по верхнему краю туч, пролететь на границе между стальной прохладой и золотым жаром. Может быть, это последний полет, последние мгновения свободы... Может, этого не будет больше никогда, и он обрекает себя на вечность рабства? Прорезав облака, уже через несколько минут полета вслепую он спустился к городу, по узким улицам которого крались тихим шагом сумерки. Гилтиас рыкнул, прощаясь на всякий случай и со свежим воздухом свободы, и с теплом ласкового солнца, и с привычным взглядом на город с высоты, и лапы-руки вцепились в шпиль.       Колдун уже ждал. На каменном, поросшим зеленью мха подоконнике в его комнате стояло два простых бокала. Казалось, каждый из них хранил в себе по глотку огня, беснующегося в прозрачной тюрьме. Каждый шаг от порога давался с трудом, Гил не мог оторвать взгляда от этого плененного пламени, только надежда на то, что колдун вручит ему в руки оружие против себя самого, заставила решиться. Гил сжал ладонь на тонкой ножке бокала и та хрустнула, ломаясь — стоит разжать хватку, и наверняка польется кровь...       — Пей, — колдун смотрел хмуро. — Сам выбрал...       С ненавистью Хранитель поднял бокал, опрокинул в себя его содержимое, не почувствовав вкуса — только жар в горле, как от крепкой выпивки. Колдун отставил свой пустой бокал обратно на подоконник и протянул руку.       — Дай сюда.       Гилтиас разжал ладонь, не понимая, отчего через мгновение острые осколки брызнули с каменного пола, почему захрустело под ногами. Колдун приложил свой платок к порезу, и тот мгновенно пропитался кровью.       — Возьми себя в руки. Твоему городу больше ничего не грозит.       — И почему я должен верить? — бессильно поинтересовался Гил.       — Не верь, — фыркнул колдун. — Это ведь ты пугал меня бабкиными сказками — будь они правдой, ты бы знал, что я не лгу. Мне никогда не было дела до города и его жителей. Это не я сорвал ваш белый флаг.       — Но это ты... — Гилтиас даже почувствовал облегчение от надежды высказать все, наконец, прямо в лицо, щедро поделиться с мучителем собственной ненавистью...       — Рот закрой.       Чары будто не дали продолжить, хотя Маджере всего лишь залечивал порезанную ладонь Хранителя. Тот не успел спросить, зачем, Рейстлин отвернулся к окну, сказал так равнодушно, что по спине поползли мурашки:       — Мы оба выпили... Пути назад нет, ты ведь знал, что не все могут пережить прием этого эликсира? Ночь будет долгой. Поторопись, если не хочешь провести ее вместе со мной.       — Ненавижу тебя! — не выдержал Гилтиас и шагнул к выходу из комнаты.       — Удивил, — донеслось вслед равнодушное.       В начале ночи дракон тешил себя мыслью, что не пережить действие зелья может колдун, и тогда этим все кончится, но к утру стало казаться, что именно он не выживет. Внутри бесновалось пламя: опустошающее, мучительное, невыносимое, в нем, казалось, сгорало и тело, и душа. Пока невообразимым жаром пылали внутренности, огненные видения пытали разум и дух.       К тому моменту, как покои залило утреннее солнце и агония, казалось, окончилась, оставив Гила бессильным и измученным, колдун явился собственной персоной. Неужели ему досталось меньше?! Несправедливо!       Но о несправедливости Гил успел подумать лишь одно мгновение — следом затопило чем-то столь неожиданным, столь постыдным, что он ощутил пламень теперь на щеках. Показалось: он чувствует, как муторно от собственной нынешней слабости колдуну, как неприятно, захотелось поежиться от прикосновения чего-то темного в глубинах его мыслей, души, и еще... Его самого захотелось коснуться. Тонкий профиль в утреннем солнце показался вдруг красивым. Хрупкие пальцы, задернувшие штору, блеснули золотом, и зрелище заставило затаить дыхание, внимательный взгляд таких неприятных раньше его глаз разжег жар внизу... Один только взгляд!       — Всеблагая матерь... — шепнул Гилтиас бессильно и повалился обратно в подушки на разоренной постели, хотя до этого пытался привстать.       — Не знал всех побочных эффектов? — устало спросил маг. Гила передернуло — теперь понятно, отчего он чувствует, что тот не играет, что действительно сам не ждал подобного от эликсира и едва сдерживается от разрушительной ярости... Ради чего?       — С этим можно справиться, — с отвращением ответил Гил, стараясь не смотреть на хрупкий силуэт на фоне просвечивающей занавеси.       — Со всем можно справиться. Я уже говорил, что пути назад нет.       — Убедиться зашел? Убирайся.       — Не много ли гонора, мальчишка? Ведь я — твой Хозяин.       Гил вспыхнул.       — Да что ты знаешь?!       — Вопрос в другом, ты, идиот! — зашипел вдруг Рейстлин. — Чего я не знаю, что ты от меня утаил?       — Так я и тебе и сказал, — буркнул Хранитель, стараясь не думать о том, что и сам не знает.       — Меня надеешься наказать? — холодно улыбнулся Рейстлин. — Будь по-твоему, молчи. Вот только Феникс — на двоих узы, самому мало не покажется       Гилтиас замер, ожидая угроз, и выдохнул с облегчением только когда Рейстлин удалился, не сказав больше ни слова. «Хозяин»!       «Вот тебе и бабкины сказки», — приводя себя в порядок, думал Хранитель. Лучше бы они, и правда, получили доступ к мыслям друг друга, как в старых сказках говорилось! Это и то было бы не столь мучительно, стыдно... И конечно, это могло быть очень опасно, но и полезно — тоже! Но может... Может, то, что есть, подарит ему шанс вернуть власть над городом полностью?       Воспользоваться тем, что вышло? Гила передернуло. Посулить ему все, чего он хочет? Это будет теперь подразумевать, помимо остального — лечь под него ради того, чтобы вернул ключи? Нет, ни за что. Никогда! Лучше рискнуть... Никто не говорил, что Феникс защитит от меча или от яда, он обещал бессмертие, но ведь не щит... Может, получится? Сражаться честно колдун не станет, бросаться на него из-за угла с ножом бессмысленно, волшба защитит: кто, как не Гил, знал, какой мощью нужно было обладать, чтобы уничтожить его магический барьер... Значит, придется делать тихо. И подло. В душе проснулось отвращение к себе, но мысль о том, что город снова будет свободен, перевешивала.       Но это значит — все равно придется играть, и играть так, чтобы колдун поверил. Мерзость!       Гил отшвырнул от себя таз с водой для умывания. Нужно подумать еще...       Но за весь день ни одной мысли лучше не появилось, и к вечеру Хранитель, полыхая от ненависти к себе, от неуместного желания, от собственной роли, тихо поднялся в Башню, в комнату Маджере.       — Что тебе нужно? — оторвался Рейстлин от гримуара. Гил скользнул взглядом комнате: она все еще казалась нежилой, лишь дорогое постельное белье укрыло широкую постель, исчезла паутина и пыль, зато на столе было и дорогое перо с драгоценным наконечником, и хорошая бумага, и тончайший песок в изящной склянке. Хорошо, что он принес самое лучшее вино, хорошие вещи колдун похоже, любит...       А возможно, теперь — не только вещи... Или и он сейчас — вещь? Рейстлин смотрел внимательно, и Гил почувствовал себя раздетым под этим взглядом. Это было слишком приятно, слишком желанно сейчас здесь, никакое знание того, что это вовсе не его чувства, а лишь эффект от эликсира, не спасало, не спасала даже никакая ненависть. Горло сдавило, весь заготовленный текст вылетел из головы ко Всепроклятому отцу...       Хранитель подошел к стулу медленно, сопротивляясь самому себе отнюдь не напоказ, на ходу зубами выдрал пробку из бутылки, и та глухо стукнула по плитам пола.       — Ты, — шепнул Гил и протянул было руку, но отдернул, скривился, отвернулся — едва сам смог удержаться! Матерь... За что?!       — Пришел сам... Принес вино, — подозрительно протянул колдун, но Гил видел, что тот с трудом заставляет себя не шарить по гостю взглядом, что дышит слишком часто, чувствовал, как и тот с собой борется, не позволяет того, что хочет... Зачем ему это, интересно? Почему не пытается и так утвердить себя в роли Хозяина? — Я должен поверить, что ты сдался?       — Выбора ведь больше нет, — Гил щедро отпил прямо из горлышка сам: дракону этот человеческий яд был не страшен. — К чему сопротивляться? Мне нужны силы. На город. Незачем тратить их впустую.       — Вот как, значит... — Рейстлин встал, заставив Хранителя отшатнуться к столу, едва не прижался. — Я не буду это пить. Все еще хочешь сдаться?       — Не пей, — Гилтиас осторожно прижался своими губами к чужим. Маг дрогнул, но не ответил на поцелуй; отстранившись, Хранитель запальчиво выкрикнул:       — Хочу!       Искренности хватило — маг поверил, выдохнул и поцеловал уже сам, точно как Гилтиас и боялся — нетерпеливо, жадно. С полным правом! И глубоко почти до стона, о, Матерь!.. Думать о мести, думать о деле получалось все хуже, приходилось напоминать себе, что происходит вовсе не то, что чувствуется. Не зря такой здоровый глоток вина сделал, колдуну хватит того, что осталось на языке, на губах...       — Ах ты тварь, — с мрачным удовлетворением сказал Рейстлин, вдруг прерываясь и отталкивая дракона. Неужели уже действует? Понял? Почувствовал? Колдуна шатнуло, Гил с трудом сконцентрировался на собственном предвкушении, гоня нахлынувшую чужую злость и разочарование.       — Ты ведь хотел закончить этот вечер в постели? — Хранитель фыркнул и, подхватив Маджере под локоть, увел от стола и помог лечь. Тот не сопротивлялся. Лишь бы сработало! — Вот и оставайся в ней навечно.       — Ничего не выйдет, Феникс воскресит. Гилтиас?       — Скоро узнаем, воскресит ли... Что?       — Тебе раньше приходилось убивать?       Дракон вздрогнул. Вопрос подействовал как ведро холодной воды, ответ слетел с губ еще до того, как он успел над ним подумать:       — Н-нет...       — Я родом из деревни... Этот яд не очень быстро действует, правда? Когда-то я был всего лишь лекарем. Ко мне, к мальчишке, со всей округе везли самых тяжелых больных. Потому что я мог вытащить с того света тогда, когда никто другой не мог.       — И зачем ты мне это говоришь? — брезгливо поинтересовался Гил. — Я не дам тебе излечить самого себя. Сейчас ты можешь надеяться только на то, что тебя защитит Феникс.       — А ты и сам не знаешь... Затем... — лицо колдуна свело гримасой боли. — Затем, что иногда помочь не мог даже я. Исчерпав все средства, я мог лишь помочь уйти за небесный край... И знаешь, что было наградой за это? За мучительную работу за гранью человеческих сил, за это решение...       — Ну и что же? — отчего-то перестать слушать колдуна Гилтиас не мог.       — Зрелище агонии. Я убивал быстро... Тебе смотреть придется долго.       ...Гилтиасу казалось, что прошло уже несколько часов, но песочные часы на столе говорили, что и получаса не миновало. Глаза Рейстлина давно уже были устремлены в потолок, он не моргал, и Гил видел даже пылинки, оседающие на его неестественно расширившихся странных зрачках, на золотой радужке. Судороги порой уродовали тело, даже сейчас кажущееся Гилтиасу желанным, несмотря на худобу, на неестественный цвет кожи, и когда они заканчивались, колдун издавал хриплый вздох — в легких булькало кровью, мелкой влажной пылью оседающей на потемневших губах, когда его хватало на кашель.       Гилтиас, сидя рядом и потерявшись во времени окончательно, прикусил губу до крови; последние минуты он напряженно следил за грудью Рейстлина — чем ближе становился конец, тем незаметней поднималась она на вдохе, и все же колдун был еще жив. Не-вы-но-си-мо! Периодически впивающиеся в постель длинные пальцы говорили и о том, что тот все еще чувствует боль... Ножны на чужом запястье Гил почувствовал еще у стола, теперь же и отчетливо видел под задравшимся рукавом мантии спрятанный в нем тонкий кинжал. Руки дрожали, расстегнуть кожаную кобуру не удалось, и высвобождая оружие, Хранитель оставил на запястье колдуна длинный порез — тот вздохнул измученно, рука дрогнула запоздало, словно пытаясь отодвинуться подальше.       — Ничего... Все... Уже все, — пробормотал Гил. Под худыми ребрами слабо и медленно бьющееся сердце нащупать было не сложно, кинжал вошел так легко, что пришлось посмотреть, удостовериться, что удар попал в цель.       Он думал, что его вырвет. О том, что это могло и не быть концом, не помнилось уже, и огненная буря, разгоревшаяся в груди, застала врасплох. Кровь превратилась в раскаленный металл, бегущий по жилам, внутри заполыхал пожар, знакомый уже по ночи, в которую они приняли эликсир, и Гил взвыл, бросился к окну, безотчетно впился в собственную грудь ногтями, будто хотел разодрать — казалось, что он полыхает в центре огромного костра, но все закончилось так же внезапно, как и началось...       — Убедился? — слабо с постели поинтересовался Рейстлин. Жив…       Колдун брезгливо пошевелил на груди окровавленную мантию — если бы не она, о его смерти вообще ничто бы не говорило!       — В чем? — Гилтиас устало оперся руками о подоконник. Из окна башни была видна река. Днем она казалась светлой, сейчас Хранитель снова видел в ее застывших водах бордовую тень.       — В том, что так ты меня не убьешь... — за спиной зашуршало и Гилтиас обернулся, но колдун всего лишь сел в постели. И уставился испытующим, насмешливым взглядом. — Понравилось зрелище?       — Стоило попробовать! — с отвращением бросил Хранитель и зашагал вон из комнаты, к лестнице, к выходу из башни. Все, все это было зря! Все оказалось бессмысленным...       Владыка города. Хозяин. Гилтиас не знал, в чем должна выражаться после эликсира его роль, а чем — роль колдуна, но уже того, как звучало это омерзительное слово, было достаточно для того, чтобы ненависть не угасала. Неужели придется смириться?!