Феникс

      Несколько дней прошли, словно ничего особенного не происходило... Рейстлина видели лишь в башне и библиотеке, но Гил, даже полностью погруженный в собственные заботы, коих было немало и в спокойные дни, а после вторжения и лишения ключей лишь прибавилось, чувствовал порой не свои порывы, не свои эмоции, и забыть о присутствии колдуна не выходило. Ощущалась злость — Гил боялся за город. Ощущалось разочарование — у Гила просыпалась надежда. Ощущалась порой странная, сложная радость — Гил гадал, что могло быть причиной. Порой ощущалось желание, и приходилось стискивать зубы, умываться холодной водой, гнать и чужие чувства, и собственную похоть — да будто она сама по себе не просыпалась порой! Было тяжко. Неужели и Рейстлин ловит эхо его настроения? Матерь, Матерь, чем же тебя так прогневал Хранитель?! Дрянное зелье, мерзкое заклинание, порочная сила!       Однажды ночью Гилтиас, облетая округу, едва не захлебнулся воздушным потоком, почувствовав отголосок чего-то чужого и совсем непонятного. Колдун... тосковал? Да способен ли он вообще на такие чувства?       Отчего-то сама мысль возмущала. Он, захватчик, владыка города, где он ленится даже править, вынудивший Хранителя не только отдать ключи, но и разделить с ним самое большое сокровище, подаренное здешними местами, не имел даже права на подобные чувства!       Гилтиас зло скользнул лапами-руками по шпилю, на который последние дни не приземлялся, стараясь держаться от Башни подальше, и сбежал по ступенькам торопливо, а потом замер на пороге комнаты колдуна, оглушенный сначала чужой радостью от встречи, на которую и своя наложилась, а после — пониманием, разочарованием и злостью.       Гил попятился от порога под мрачным взглядом колдуна.       — Вон, — равнодушно бросил тот, и в груди оборвалось дважды.       Не ответив, Хранитель сбежал по узкой лестнице. Подальше, подальше!       Не сразу удалось успокоиться, а после навалилась уже своя, привычная злость, только в несколько раз сильнее... За себя, за город, за эти сбивающие с толку чувства, противоположные тем, что диктовал разум. Двусторонняя связь... «Хозяин»!       — Как бы не так, — шепнул Гил с ненавистью, уткнувшись невидящим взглядом в зеленоватый камень какого-то случайного дома. Пусть не снять заклятье, пусть не убить ненавистного колдуна, но он может отомстить и так! Довольно этого унижения! Ключи были у Рейстлина, но Гилтиас чувствовал все же город, связанный с ним своей ролью Хранителя — та колдуну не отдалась…       Гил резко вскинул голову. Но ключи у Рейстлина! Тот, возможно, не знает, как ими пользоваться, но ведь знает Хранитель, знает и что с ключами впустит его впервые настоящий город в самое Сердце — волшебное, чудесное... Достаточно ли чудесное, чтобы направленный умелой рукой меч смог бы разрубить и эти проклятые узы, самому Фениксу противостоять? Получится ли? Сколько времени потребуется? Кто быстрей поймет, что нужно делать — Феникс или Хозяин?       Гилтиас не успел обдумать всего, но уже чувствовал — решение принято.       Было нетрудно... Мертвецы на улицах, серебро заиндевевшего камыша в излучине над багровой открытой раной реки, пропитавшийся тревогой и запахом смерти воздух Гилтиас помнил ясно, ненависть придала сил, а город и сам будто был рад тому, что Хранитель снова обратился к его уникальной магии. Наверняка и Маджере мог бы сделать подобное: наслать иллюзию, кошмар, но только те закончились бы, не оставив следа...       Завершая волшбу, Гил задавал себе один за другим множество вопросов, но поутру твердо знал лишь одно — все получилось. Ту реальность, которую с собой принес Маджере, он и сам теперь ночами будет проживать до тех пор, пока ему не удастся выйти из ворот: ощущать страх, отчаянье, оскальзываться на темном льду полной крови, ядовитой реки... Все в ночном городе сулило колдуну опасность: каждый камень под ногой, каждый встреченный стражник, каждый глоток воздуха. В то, что выйти из ворот ему удастся даже с ключами, Гилтиас не верил, но все же прибавил к кошмару Рейстлина и его собственную смерть. Пусть попытается сначала сбежать от нее!       Утром, наяву, на улицах опять поселился холод. Хранитель с ужасом всмотрелся в лед, но багровой мути видно не было — лишь чистое серебро прозрачной замерзшей воды. Лишь отголосок чужого кошмара.       Гилтиас чувствовал и самого колдуна до сих пор — и мог не сомневаться, что удар достиг цели. Отчего-то он ничего не предпринял в ответ, но Гил понял это лишь к ночи, когда удалось привести в порядок теплолюбивый город, очистить ото льда.       На следующую ночь все повторилось. И на следующую. И…       Хранитель выматывал захватчика ночь за ночью, лишая сил, и теша себя надеждой, что тому нечего противопоставить. Он и не пытался.       «Это справедливо!» — раз за разом повторял себе Гилтиас, каждый день снимая зиму ночных чар колдуна со своего города. Наяву они не виделись с тех пор ни разу, а отголоски эмоций колдуна в предрассветной туманной дремоте, зыбкой и правдоподобной, не дали бы ошибиться — все шло так, как нужно было Хранителю.       И все же отсутствие реакции нервировало. Гилтиас вкладывал все больше магии, все больше деталей добавлял в кошмары Маджере, и... Ничего! Словно ему было все равно!       Однажды утром он не выдержал. Захотелось наяву увидеть, как нравится новоявленному «Хозяину» эта еженощная пытка, убедиться, что месть, пусть еще и не доведенная до конца, не ничтожна, не смешна... Гилтиас не злился так даже когда мрачная тень колдуна только-только легла на его город, даже когда он получил ключи или когда вынудил выпить зелье... Ублюдок, ведь и башню занял, словно в насмешку, словно зная, что Гилу она нравится! Злость едва не сочилась из-под пальцев, которыми дракон оглаживал темные каменные стены, поднимаясь.       Колдун нашелся почти на самом верху лестницы у огромного окна.       — Кому ты мстишь, мне или городу? — спросил он, кивая на реку и кутаясь в мантию. — Ненависть застит тебе глаза, глупец. Ты сам разрушаешь то, что пытаешься защитить.       В словах слышалось снисхождение, глухое раздражение и бесконечная усталость, и Хранитель чувствовал, насколько те искренни... Фыркнув, Гил отвернулся, уставился в окно, за которым золотое солнце блестело в умирающем льду, звенящем капелью на улицах. Вранье. Это он топит лед на реке, на улицах, лед, а кто приносит этот лед еженощно?       — Очнись уже... — сказал ненавистный колдун за плечом, и вдруг, не дождавшись даже ответа, коснулся спины кончиками пальцев, прильнул порывисто, выдохнул куда-то в затылок горячо. Проклятое заклинание... Гилтиас обернулся и не стал даже пытаться бороться — впился сам в подставленный с готовностью рот, ненавидя себя за то, что отрываться не хочется. Слишком долго хотелось. Слишком сильно.       — Глупый мальчишка, — Рейстлин отстранился через несколько мгновений, сказал почти с нежностью, вынуждая с удивлением вглядеться в золотые глаза; а уже в следующий миг та же узкая ладонь, что только что оглаживала драконий подбородок, легла ему на грудь. Ощущение сильного толчка растворилось в панике, древнем страхе, спиной вперед в человеческой ипостаси падать с высоты башни оказалось жутко почти до ступора. У самой земли удалось, наконец, собраться и обратиться, невероятным кульбитом развернуться, расправляя крылья — кончики мазнули по стенам домов, хрустнула где-то задетая черепица крыши, когда он поднялся над улицей, чтобы сделать круг и снова вернуться к башне. Шпиль под лапами тоже хрустнул, но Гил не обратил внимания, снова возвращая себе человеческую сущность и зло бросаясь вниз.       Рейстлин даже не отошел от окна, но толкать его в провал, при виде которого на миг замерло бешено колотящееся сердце, Гилтиасу показалось мало.       — Ублюдок! — пальцы колдуна вцепились в сжавшую его горло руку дракона, но с лица так и не сошла кривая ухмылка. — Ты хотел убить меня!       — А сколько раз меня убил ты? Пусть не наяву, но… — Гилтиас сильнее прижал Рейстлина к позеленевшим от старости камням стены, но тот лишь поморщился и снова ухмыльнулся. — Тебе совсем не так хочется меня коснуться.       — Побочный эффект Феникса! — рыкнул Гилтиас.       — Какая разница? Дай себе волю!       — Ты так хочешь этого?!       — И что, если так? — зашипел вдруг Рейстлин сдавленно, но яростно. — Готов себя обделить, лишь бы я не получил то, чего хочу?       Ненависть толкнула. Ненависть солоно коснулась языка, и впиваясь в мага укусом-поцелуем, Гилтиас не понимал, вкус чьей крови ощущает, не заметил того, как они оказались в спальне — как? дошли? или волшба? Не имело значения, ничто не имело значения, поддаться хотелось слишком долго. Боль и наслаждение смешались, причудливо перетекая друг в друга, закружила головы излишне яркая смесь магии, вожделения, ненависти, желание мести уступило желанию дойти до пика, вспыхнула суть связавшего их заклинания, будто они снова разделили на двоих смерть — только на этот раз огонь ласкал, множил удовольствие, и агония была сладостной.       После ныла, казалось, каждая мышца. Гилтиас, лежа на боку, смотрел в окно. Чародей за плечом вздохнул, сел повыше — Гил чувствовал его внимательный взгляд. Думать не хотелось. На душе было дрянно и странно. Чародей хмыкнул, через мгновение коснулся осторожно волос на драконьем затылке, огладил шею так, что плечи мурашками покрылись.       — Не трогай меня! — вяло огрызнулся Гилтиас.       — Тебе нравится.       Дракон поднялся, сердито выдернул простыню из-под мага и намотал на бедра, встал у окна. Очень тянуло схватиться за голову. Поддался все-таки...       — Ты и сам не знал, что делаешь, правда?       — Замолчи.       — Бесполезно сопротивляться, ты не видишь?       — Закрой рот!       — Заставь меня.       — Тебе что, нравится все это?       — Смотреть, как мучается мальчишка, думавший, что сможет обхитрить меня?       — Ублюдок...       — Невежда.       Рейстлин поднялся с постели, набросил мантию на плечи и подошел ближе.       — Этой ночью река застынет снова до самого дна... Я ее заморожу, невольно. Пытаясь закрыться от тебя, от города… Пытаясь не найти тебя там, не убить в свою очередь, потому что шанс, что у меня получится по-настоящему, слишком велик. А ты ведь не остановишься. Что убьет меня сегодня? Стрела в горло? Меч стражника? Может, просто понесет лошадь и я сверну шею?       — Неважно, что...       — Ты ведь чувствуешь это. Все это, Гилтиас, правда? Тебя не пугает, как далеко ты зашел?       — Плевать. Ты принес сюда смерть и зиму, вот и получай их сполна! — выплюнул Хранитель, развернулся и замер — Рейстлин протягивал ключи.       — Что ты делаешь?       — Забирай... И уйди.       Гилтиас задрал подбородок, вырвал ключи от города из рук проклятого чародея, не сдержал торжествующего смеха. Теперь между ними только проклятый Феникс!       — У тебя и шанса не будет выбраться из этих снов без ключей!       — Знаю.

***

      В ту ночь дракон долго не мог заснуть. Что это было все же? Хитрость? Нет, с какой стороны не посмотри — выходила глупость. Колдун не мог не понимать, что значит этот жест… Ключи позволили ему войти в Сердце города, но выйти без них не было ни единого шанса. Почему же он на это пошел?       Разозлившись от бесплодных попыток понять, что происходит, Гил в сердцах едва ли не сплюнул. Хватит ломать голову! Нужно просто довести дело до конца и плевать, что стоит за действиями колдуна! Пора наведаться в эти кошмары самому. Убить колдуна самому! Не впервой! Его силы истощены сейчас, ключей нет, незачем растягивать агонию, лучше поскорей избавиться… Убить навсегда, не только во сне, получится ли? Даже если Феникс все же его воскресит — хуже уже не будет. Попробовать стоило.       Тот самый сон накатил быстро, а скоро покрылись и деревья инеем, и излучина остановившейся реки холодно замерцала в свете серебрянной луны. Цоканье лошадиных копыт раздалось за углом, но у самых ворот — закрытых намертво, разумеется! — всадника догнала стража, стащила из седла...       — Стойте. Я сам.       Гилтиас подошел, упиваясь моментом.       — На колени.       — Мечтай.       Надменное холодное лицо не дало усомниться в правильности решения. Так ли важно, будет он стоять на коленях или в полный рост? Теперь было даже странно, что его кровь — такая же горячая, такая же алая в лунном сиянии, как и у других людей. Он не пытался защититься, и Гилтиас кивнул удовлетворенно, вытирая клинок о траву... Раз.       Сколько еще осталось, сколько придется убивать его здесь, чтобы избавиться и наяву? Агонии возрождения не было, огонь Феникса не проявлял себя во сне, ведь каждая смерть была почти ненастоящей… Почти. Однажды их станет достаточно для того, чтобы и наяву умер тот, чьей смерти Гилтиас сейчас так желал.       Колдун молчал. Каждый раз, когда у самых ворот, у самой стены его останавливали — молчал, только смотрел так, будто не помнил прошлых попыток. Единственное, что он мог изменить в той петле, где запер его Гилтиас, это сделать хоть что-то именно сейчас, и он... не сопротивлялся.       Дракон и сам сбился уже со счета... В который раз колдуна стащили с лошади, повинуясь командному окрику, который раз ударили, пока тащили к командиру, меч которого снова был наготове? Рейстлин молчал. Он знал, что будет теперь — боль, смерть, и снова все по кругу, но молчал.       Выходит, он отдал ключи, зная, что все будет так... Гилтиас, пораженный очевидной нелогичностью мысли, замешкался в этот раз с ударом меча и Рейстлин приподнял бровь, пусть не с удивлением, но с вопросом. И будто рука, державшая меч, ослабела разом, дрогнула, следом за ней дрогнул и маг, оседая на вдруг подогнувшихся ногах с почти молитвенным шепотом на губах — Гилтиас подхватил машинально, крепко смыкая руки и чувствуя, как сжимается что-то в груди. Только потом дракону удалось, наконец, сообразить, что же колдун шепнул перед тем, как потерять сознание — его имя.

***

      Контроль над сном ускользнул, истаял худым силуэтом в руках, потерей этой испугал до дрожи, до крика. Бежать из собственных покоев до башенки было недалеко, но времени все же хватило сообразить — а в чем, собственно дело? Если колдун умер... Разве не этого он хотел?       Подъем разом стал тяжелее, до комнаты Рейстлина Гилтиас поднимался все медленнее и медленнее, и все равно сердце частило.       — Хватит мяться на пороге.       Голос был бессильный и тихий, но твердый, и отчего-то услышав его, действительно замерший у порога настороженный дракон почувствовал не досаду все же, а облегчение.       Чувство, впрочем, схлынуло, едва в рассеянном свете на сбитой постели показался с последним, самым нерешительным шагом чародей: измученный, изуродованный отпечатком ночной боли, легшей на все тело, искусанными в кровь губами, несомненной слабостью.       — Нравится, мучитель? — спросил он равнодушно, и Гил опустился на пол рядом, прижался лбом к кровати. Сколько ему не хватило, пары смертей там? Одной? Последнего, неслучившегося удара мечом?       Пальцы чародея легли вдруг невесомо на затылок, и Гил замер, опасаясь даже дышать. Проклясть попробует?       — Двусторонние узы, помнишь? Ты поступаешь так, как должен бы я... И наоборот.       Рейстлин прервался, вдохнул тяжело — раз, другой, тело в постели свело судорожной дрожью.       — Зачем ты мне это говоришь? — с недоумением спросил Гилтиас.       Ответа пришлось ждать долго.       — Подумай... Должен же ты знать... Подумай. Будь ты всегда такой дрянью...       — Кто бы говорил! — возмутился было Гилтиас, но маг ещё не договорил.       — ...ты никогда не стал бы Хранителем города.       Гилтиас сглотнул. И правда, что на него нашло... Да, он был в ярости, ненавидел и армию, и самого Рейстлина, но... Пытать? Столько ночей подряд?! Пытаться убить? Не договориться, не обхитрить, не избавиться — убить, уничтожить, а если не выйдет, причинить боль, как можно больше боли?!       В голове словно ураган зашумел. От мысли, что план мог бы удасться, что колдун мог умереть, стало холодно.       — Я... Принесу тебе воды... Или еще чего-нибудь, — пообещал дракон, поднимаясь. Перед глазами дрянно кружилось, подгибались колени, дрожали руки… Одолеть лестницу было трудно, еще труднее — собраться с мыслями. Нужно было побыть одному... Что же он делает?! Словно Всепроклятый обнял, да что же это такое?       До целебного настоя в своих покоях Хранитель не дошел. В грудь ударила вдруг чужая злость, ярость, но они оборвались так резко… Что могло случиться?       — Нет, нет, нет… — неверяще шепнул Гилтиас и помчался обратно, в Башню.       — Мы перерезали ему горло! — кинулась навстречу свита. Растолкав их, Хранитель замер и нервно сглотнул, глядя на кровь на драгоценной ткани, на перекошенное мертвое лицо колдуна.       — Пошли вон! — не своим голосом рявкнул Гил, показалось — на всю башню.       Рука, в прошлый раз протянутая к нему, лежала совершенно безвольно. Почему заклятие Феникса не воскрешает колдуна? Матерь… Когда он был неправ — сейчас или раньше?! Он же хотел этого! Все время с тех пор, как пролилась кровь по каменным мостовым его города, он жил мечтой о том, что ненавистного захватчика — а был ли он им? — можно убить, вопреки легенде, живым воплощением которой он сам стал...       Но теперь Гилтиас чувствовал не торжество, а ужас, боль и вину. Словно пелену с души сдернули... Последним пришло чувство потери, и дракон снова опустился у постели, на этот раз на колени, коснулся пальцев, следы которых чувствовал ещё на затылке...       Неужели колдун прав? Это сделал с ними Феникс? Дрянное заклятье, зачем?! И что еще успел понять Рейстлин, пока Хранитель города сходил с ума, переживая его ненависть, переплавляя ее внутри себя в пытки, в лед на реке? И что толку с ответов на эти вопросы теперь? Сейчас он все равно остался один — и впервые чувствовал всю глубину слова «одиночество» по-настоящему, словно внутри пульсировала свежая мучительная рана, словно...       Вот что было невыносимо на самом деле.       Огненная буря в этот раз оказалась стократ больнее прежнего — она сожгла душу, вырвалась наружу при попытке выдохнуть жгучее пламя, лёгким пеплом осыпала куда-то сердце, но даже тогда Гил не разжал пальцев, не отпустил руки, и наконец, когда все закончилось, почувствовал, что та сжимается в ответ...       Не было сил даже говорить, дракон чувствовал себя новорожденным, но с кровати не слышалось ни звука и возродившееся сердце толкнуло найти силы, ухватиться за кровать подняться... И упасть снова — бессильно, рядом, не обращая внимания на холодную липкую кровь, коснувшуюся кожи. Маг дышал еле слышно, но спокойно, жар воскрешающего пламени высушил болезненную испарину на лбу, стер глубокие тени под глазами, уничтожил все следы прошлых смертей... Гил уткнулся в костлявое плечо, захлебываясь в своем и чужом облегчении, но почти сразу же снова приподнялся. Оставался вопрос, который нельзя было откладывать.       — Ты поэтому отдал мне ключи? Поэтому не сопротивлялся?       — Сдался и проиграл, — глядя в потолок, тихо откликнулся чародей. — Чтобы выиграть.       — Ты не выиграл, ты умер.       — Я жив. А ты, кажется, начинаешь понимать.       — Это ты схитрил или я, как выходит? Ничего я не понимаю…       — Какая разница? Просто слушай.       — Что?       — Лед тает. А ни один из нас не прикладывал к этому усилий.