Свежий, по-особенному пахнувший летний воздух был тогда особенно приятен молодому человеку, который неспешной походкой прогуливался по парку. Лёгкая улыбка не сходила с его лица, а глаза то широко раскрывались в некотором удивлении, то сужались из-за плохого зрения. Ему было хорошо и свободно, хотя он иногда задумывался о том, что в той стране, в которой он находился, никакой свободы не было в принципе. Но после проведённых дней в Советском Союзе отсутствие всякой свободы казалось ему лишь байкой, пугающей всех американцев и настраивающей страны друг против друга.
Конечно, судя по всему, у людей здесь не было хорошей привычки радоваться каждому мгновению, какой обладали многие на его Родине, но и там не всё было так безоблачно. Например, его начальник был явно не из оптимистов. «Ты попрёшься чёрт знает куда чёрт знает зачем!» — завопил он в первый раз, когда молодой человек заявил ему о своём непреодолимом желании написать статью про ужасный Советский Союз и тем самым поднять продаваемость журналу. «Но в этом есть доля смысла, я согласен. Это может быть сенсацией», — уже задумчиво соглашался тот, когда журналист неотступно терроризировал его своими просьбами достать ему билет в СССР. «Только попробуй написать какую-то чертовщину, я тебя не пожалею, если твоя спецоперация провалится!» — язвил начальник и всё же "добыл" ему разрешение на посещение Москвы, хотя относился к этой авантюре, мягко говоря, скептически.
Но хорошо, что все придури начальства были позади, а пока американец с наслаждением прогуливался по парку, наблюдая за людьми. Всё ему казалось необычным, даже самые простые вещи привлекали внимание, и он совсем не замечал, что смотрел на окружение слишком пристально. Неторопливо он дошёл, так ему показалось, до конца парка, где на скамейке сидел некий мужчина в шарфе, читавший газету. Погода была, хоть и не как во Флориде, но достаточно тёплая, а на шее этого незнакомца висел вполне зимний шарф. Молодого человека сразу заинтересовала именно эта деталь в нём, помимо того, что тот сидел на скамейке один и читал газету в полдень. Он не знал, был это выходной или рабочий день, поэтому не мог судить адекватно.
Иностранец подошёл ближе к заинтересовавшему его человеку, но всё ещё держался на расстоянии, чтобы не вызывать к себе лишнего внимания. Однако неизвестный, словно почувствовав пристальный взгляд на себе, резко повернул голову в сторону молодого человека.
— Вам чем-то помочь? — достаточно властно спросил мужчина, в упор глядя на него.
Американец, несколько растерявшийся, но прекрасно осознавший, что перешёл границы дозволенного, откровенно пялясь на русского, быстро проговорил:
— Excuse me, — и почти рывком он приблизился к скамейке, садясь на противоположный край от мужчины.
«Всё ясно, интурист», — про себя отметил тот, углубляясь в чтение газеты.
Молодой человек, пытаясь как-то оторваться от своего странного увлечения, устремил взгляд на детскую площадку, которая была прямо напротив скамейки. Девчонки и мальчишки, так же, как и в Штатах, бегали, играли и кричали. Дети напоминали ему Родину. Совсем как американские, только одеты по-другому. Но что же с ними случается во взрослой жизни и заставляет одиноко сидеть и читать газеты с беспристрастным выражением лица? Почему они становятся такими холодными, угрюмыми, неприветливыми? За пару дней эту тайну советских людей вряд ли поймёшь.
Русский шумно перевернул лист газеты, заставив иностранца "вернуться" из мира мыслей в реальность. Он посмотрел на источник звука и облегчённо выдохнул, когда понял, что это всё тот же мужчина с шарфом, который ничуть не перестал интересовать его. Американцу не терпелось поговорить с ним, но он не знал, как ему начать. Вообще он был словоохотливее, но необычные обстоятельства и путешествие в некогда пугавшую его страну сделали своё дело. Он понял, что ему будет трудно, но нельзя было терять ни минуты.
— Do you speak English? — американец подвинулся ближе к русскому, смотря на его лицо, чтобы сразу видеть реакцию.
Поняв, что обращаются к нему, хоть он ни слова не знал из произнесённого предложения, мужчина повернул голову в чужую сторону и положил газету на колени. Его бровь приподнялась в непонимании, когда американец повторил, кажется, эти же самые слова. Вновь получив в ответ молчание, иностранец нервно прикусил нижнюю губу, не зная, как ему вытянуть мужчину хоть на какой-то контакт.
— Well… I'm Alfred Franklin Jones, — быстро произнёс неизвестный, и русский с трудом заставил себя подумать, что тот сказал, но всё равно не понял его. — Maybe you'll say what's your name?
«На немецкий несильно похоже. Это английский? И что же он сказал?» — пытаясь понять, что имел в виду этот иностранец, русский в неудовольствии потёр переносицу и зажмурился. «Без паники, мало ли кто он такой, ещё подумает, что я ненормальный или чего хуже», — он попытался расслабиться, но у него это слабо получилось.
Иностранец продолжал просто сидеть и не без любопытства наблюдать за поведением русского. Он упорно не понимал, почему ему не отвечали, а затем, когда внезапная догадка поразила его, как молния, он вздрогнул и резко полез за блокнотом и ручкой в свой небольшой портфель. Русский встревоженно покосился на этого чудака, говорившего на непонятном ему языке, и, когда ему протянули лист бумаги с чем-то написанным, он даже не сразу понял, что нужно взять листок.
«Если их буквы похожи на наши и немецкие хотя бы слегка, то его, должно быть, зовут Альфред Франклин… Что это?» — недовольно подумал мужчина, глядя на совсем непонятную ему букву «J» в начале чужой фамилии. «Не знаю, самое главное, что я понял его имя. Буду называть по первому — Альфред. Но, кажется, он поставил ударение на "А". Или мне показалось?»
— Альфред, — русский довольно отчётливо произнёс чуждое ему имя с ударением на "А", хотя не был уверен в правильности своей речи.
Молодой человек, услышав, пусть и искажённое грубым произношением, но всё же его родное, собственное имя, заулыбался и добродушно посмотрел в глаза собеседнику.
«Отлично, он отзовётся, если понадобится. Представиться ли мне ему? Нет, наверное, не стоит. Мало ли кто он такой», — мысли в голове русского хаотично забегали, не давая ему сосредоточиться на чём-то одном. «Но это неприлично, с другой стороны. Я не могу быть таким бестактным».
— Иван, — проговорил мужчина, несколько неуверенно подавая американцу руку. «Что он подумает об этом? Принято так у них или нет? Вдруг ему будет смешно от этого?» — молниеносно одна мысль сменяла другую, но тут же все они пропали, когда Альфред с улыбкой охотно пожал ему руку. «Кажется, он всё понял», — облегчённо подумал Иван.
Альфред после этого словно проснулся ото сна, "расцвёл", широко улыбаясь.
— I'm from the USA, — быстро сказал Альфред. У Ивана чуть заметно дёрнулись мышцы щеки от напряжения. Иностранец, видимо, осознав, что его снова не поняли, пояснил. — The United States of America.
«Он сказал "Америка"?» — удивлённо подумал Иван. «Передо мной… американец и без охраны? В Союзе?» — он был готов округлить глаза от удивления, но держал себя в руках. «Не-е-ет, за ним явно следит КГБ, сейчас меня агенты повяжут прямо здесь, может, и потом повяжут, но просто так меня не оставят теперь, это точно», — истерические ноты стали проскальзывать в его мыслях, а горло пересохло от одного воспоминания о «комитете безопасности».
Иван беспокойно стал оборачиваться по сторонам, пытаясь найти в отдалении хоть что-то подозрительное, но, к счастью, не обнаружил ничего такого. Альфред вновь был удивлён несколько отстранённому от диалога поведению, но не мог ничего сказать. Он вдруг даже с какой-то грустью подумал, что русский кого-то ждал, поэтому и сидел на скамейке, читая газету. Конечно, в этой стране его дом, его семья… Американец опустил глаза на свои руки. Ему так захотелось покрутить что-то, чтобы расслабиться, но ничего рядом не было, только чужая газета.
Иван, убедившись, что рядом нет ничего подозрительного, вновь повернулся к Альфреду. Их взгляды встретились, и русский впервые за всё это время отметил про себя приятную внешность американца. Было в его лице что-то притягательное, удивительно милое, совсем юношеское и даже какое-то наивное. Хотя Иван и понимал, что тот уже достаточно взрослый человек, но громкость голоса и вечная улыбка сильно молодили его, делая похожим на подростка.
— May I take it? — Альфред указал рукой на газету, которую давно переложили на скамью.
Иван не был уверен, что понял вопрос, но газетой поделился, подвинув её к американцу. Тот кивнул, сразу принявшись рассматривать серые листы бумаги. Конечно же, он ничего не понимал из написанного, но ощущение некой связи с журналистикой другой страны нравилось ему.
— I’m a journalist too, — Альфред добавил слово «тоже», видимо, в такт своим мыслям.
Русский тяжело вздохнул, напрягая мозг в попытках понять сказанное американцем. Вроде бы и звучало знакомо, но в то же время ничего не было ясно наверняка. Не видя понимания в глазах собеседника, Альфред несколько раз демонстративно постучал указательным пальцем по газете, этим же пальцем потом указал на себя, а затем, сложив три пальца вместе, сделал вид, что он пишет от руки.
— А-а-а, так вы — журналист? — с некоторой усмешкой спросил Иван.
Теперь настал черёд Альфреда не понимать, что ему было сказано. Он искренне понадеялся, что ему не почудилась схожесть со словом «journalist», особенно окончанием. Всё же ему приходилось воспринимать разные акценты английского, так что слух его был достаточно тонким, чтобы уловить некоторые лингвистические сходства. Альфред кивнул головой, вновь обратив внимание к газете. Он с любопытством изучал странные формой буквы, которые даже отдалённо не напоминали ему английские.
Иван вновь оглянулся по сторонам. Не то чтобы он рассчитывал увидеть в поле зрения КГБ-шников, ведь они бы никогда не выдали себя столь глупым образом, но беспокойство одолевало Ивана, и он ничего не мог сделать со своей тревожностью.
Альфред очень скоро перестал интересоваться серой бумагой с непонятными буквами и подвинулся ближе к Ивану, отдавая ему газету. Как много он хотел спросить! Он жаждал узнать как можно больше про Советский Союз, но этот странный русский мужчина, судя по всему, не знал английский даже на уровне американского дошкольника. Иван вообще его не знал на самом деле.
В Альфреде горела предварительная гордость за себя, такого невероятно бесстрашного журналиста, сумевшего не только написать статью про угрожающий всему миру СССР, но и даже съездившего в эту страну!
Только вот он понял, что всё на деле оказалось гораздо сложнее, чем он рассчитывал. Проблем было много. Начиная с того, что никто тут не знал его языка, а он не знал русского, и заканчивая тем, что никакие сенсационные государственные тайны он, очевидно, никогда не узнает, просто продолжая гулять по московским паркам. Теперь ещё и Иван… Альфред вдруг даже хмыкнул, подумав, что так называют, наверное, всех русских мужчин, иначе как объяснить такую популярность этого имени.
А в голове Ивана тем временем была каша из мыслей и страхов. То ему начинало казаться, что этот мальчишка перед ним — американский шпион, а его самого приговорят к пожизненному заключению из-за «содействия врагу» и «предательства Родины»; то он вообще думал, что это всё ему снится, и скоро он проснётся и поймёт нереальность происходящего, но чем дальше в жизнь, тем больше он убеждался, что это не сон.
Иван, словно в безнадёжной попытке успокоить себя, рассматривал приветливое лицо Альфреда, который тут же перехватил чужой взгляд, и в итоге они оба стыдливо спрятали глаза. «Чего я жду от него? Мы ведь даже поговорить нормально не можем», — промелькнуло в голове Ивана, и он сразу встал со скамейки, бросив газету. Альфред моментально вскочил, аккуратно взяв мужчину за рукав.
Без слов было понятно, что американец хотел задержать Ивана, он, стоит отметить, хорошо взаимодействовал с ним, почти не используя речь, но русский сразу задумался, а почему, собственно, тот был так им заинтересован? Догадка про шпионаж снова услужливо возникла в мыслях, и Ивану стало не по себе. Но как шпион в таком случае собирался узнавать от него информацию, если он не знал русского языка? Почему отдал газету? Притворялся, что ничего не понимал? А был ли в этом смысл?
Небесно-голубые чистые глаза Альфреда смотрели прямо на Ивана, вынуждая мозг тут же отказаться от мыслей про шпионаж. Американец невольно вызвал чувство, что ему можно довериться. Возможно, от одиночества Ивану это только показалось, но в любом случае что-то пошатнулось в нём, когда Альфред остановил его. Всё случилось за какие-то секунды, но где-то в Иване надтреснули глубокие устои и принципы, вынуждая сомневаться в том, что надо бежать куда подальше от американца.
Иван не любил рисковать. Главным образом потому, что боялся последствий от принятых им рискованных решений. Однако именно в этот раз он разрешил себе отступить от своих же взглядов. Иван почему-то решил дать шанс американцу. Он не знал, будет ли это встреча в итоге роковой для него или их знакомство станет лучшим воспоминанием в его жизни, но он отбросил, по крайней мере попытался отбросить, свой скептицизм и доверительно повернулся к Альфреду.
Это нравственное метание русского продлилось всего пару мгновений, но значительно преобразило его, отражаясь даже на внешности. Альфреду показалось, что чужие глаза чуть просветлели, а мышцы лица, до этого постоянно напряжённые, расслабились, делая Ивана красивее и даже аристократичнее. Нет, его черты были далеки от античных или дворянских, но Альфред отметил, что в Иване была какая-то внутренняя сила, которая делала его волевым, а от этого красивым.
Поняв, что русский готов на его авантюры, Альфред с детской радостью указал на тропинку, которая вела к выходу из парка, и взял Ивана под руку. Несмотря на неозвученное согласие пойти за американцем, Иван аккуратно освободился из хватки Альфреда и помотал головой из стороны в сторону, показывая всем своим видом, что его лучше не трогать. Альфред заметно огорчился, но всё равно пошёл близко к Ивану, словно боясь потерять его.
Американец ещё раз показал указательным пальцем вдаль, обозначая путь, и они пошли. Конечно же, им обоим хотелось поговорить, но как, если они не понимали языка друг друга? Альфреду вновь пришла гениальная в своей простоте идея: музыку ведь понимают все, даже не зная языка, так почему бы ему не начать петь или хотя бы попытаться напеть мотивы некоторых знакомых ему песен?
Когда американец начал насвистывать мотив песни, а затем и тихо петь, Иван растерялся. Не то чтобы ему не нравилось, как Альфред пел, но сам факт этого вновь вывел его из привычных рамок, которые будто на законодательном уровне запрещали ему испытывать радость. Весёлый тон песни и беззаботное выражение лица Альфреда, который не обращал внимания ни на что, заставили Ивана потеряться в несоответствии своих представлений о жизни с принципами этого юноши. Он даже не заметил, как начал наслаждаться непонятным ему английским языком, доносившимся из слов песни, и как они дошли до выхода из парка.
Закончив петь, Альфред повернулся к Ивану и подмигнул ему. Русский поднял бровь в непонимании, а американец лишь засмеялся. Иван про себя отметил, что ему было приятно смотреть на живую мимику Альфреда, его свободную жестикуляцию и быстро менявшийся спектр эмоций. Такое поведение было несколько в новинку для Ивана, привыкшего к вечному сокрытию своих настоящих чувств, но он уже успел смириться с тем, что они оба были противоположны друг другу почти во всём.
Увидев перед собой широкую дорогу, Альфред поглядел направо и налево и решил перейти на другую сторону к магазинам. Иван обеспокоенно огляделся и поспешил за Альфредом, который уже уверенно шёл на середине пешеходного перехода. «Хоть бы подождал, что ли», — недовольно подумал Иван. «Я так его и потерять из виду могу. Как ребёнок». А Альфред, заинтересованный лишь стеклянной витриной магазина, почти напролом шёл к цели. Иван спешно следовал за американцем, горячо желая крикнуть ему что-то вроде: «Остановись!» или «Подожди!», но понимая, что с иностранцем подобного рода вещи не пройдут.
Успешно перейдя дорогу (Иван на секунду побоялся, что они оба не смогут без происшествий сделать даже это), Альфред заворожёнными глазами стал смотреть на еду в витрине. Иван-то, конечно, видел подобное не впервые, но он тоже устремил взгляд на стекло. Не то чтобы Альфреда очень удивил магазин, но его неуёмное любопытство проявилось даже в желании до мелочей исследовать всё вокруг, что было доступно. И, решив ни секунды не терять даром, он достал из небольшого портфеля фотоаппарат.
— Не-а, парень, — сказал Иван, головой показав «нет» и схватив Альфреда за руку, когда тот навёл объектив фотоаппарата на стеклянную витрину магазина. — Так дело не пойдёт.
Альфред, который явно не занимал находчивости, сразу же после этого направил камеру на лицо Ивана. Тот моментально закрыл глаза рукой и отвернулся от американца. Альфред залился громким смехом, довольствуясь собой и своим удавшимся "фокусом".
Иван, поняв, что больше фотографировать его не собирались, резко повернулся к Альфреду, злобно смотря на него. От грозного вида Ивана американцу стало немного не по себе, и он всё же перестал смеяться, но улыбку с лица стереть не смог. «Он правда привык себя так вести или просто прикидывается дурачком?» — промелькнуло в мыслях Ивана, пока он пристально рассматривал Альфреда, который начал, судя по всему, играть с ним в гляделки. Они оба устремили свои взгляды на глаза друг друга, не шевелясь. Ивану подобного рода деятельность казалась, мягко говоря, странной и ребяческой, но отчего-то он просто не мог позволить себе проиграть в этот раз парнишке.
Игра продлилась недолго. Альфред, воинственно начавший "борьбу", очень скоро сдался, часто заморгав глазами. Иван чуть слышно хмыкнул, слегка улыбнувшись. Его позабавило то, что между ними произошло. Но особенно Ивана поразила мысль, которая почему-то раньше не посещала его голову: «Мы же из разных стран, даже с разных континентов, мы не понимаем речи друг друга, но очень легко контактируем жестами и без слов. Как удивительно это получается!» И Иван потрясся этой мысли, даже как будто перестав верить в реальность происходящего.
Альфред тем временем вновь навёл камеру на витрину и, кажется, даже успел сделать пару снимков. Иван в очередной раз испуганно подумал, что американец на самом деле шпион, а после того, как они оба разойдутся, его схватит КГБ. Но даже если и так, то было ведь в этой встрече и что-то хорошее. Перед Иваном открылись положительные стороны случившегося с ним "происшествия". Альфред как минимум скрасил его одиночество.
И стоило только Ивану немного пропасть в мыслях, как Альфред напомнил о себе очередной выходкой — он решил не просто сфотографировать витрину, но и зайти в магазин. Действие, конечно, логичное, в нём не было ничего абсурдного или сумасшедшего, однако появление в русском магазине интуриста вызвало бы ажиотаж или даже некоторого рода панику, чего допустить Ивану совсем не хотелось. Привлекать внимание к своей персоне не входило в его планы, как, собственно, и "охрана" этого мальчишки.
Иван резко схватил Альфреда за рукав, останавливая на входе в магазин. Американец успел только открыть дверь и встать, а затем был вытянут чужой рукой назад на улицу. Альфред недовольно покосился на Ивана, не понимая, почему ему сначала не разрешили фотографировать, а затем и вообще нагло остановили, не дав зайти в магазин. Иван был несколько выше Альфреда, поэтому, когда он свысока посмотрел ему в глаза, а затем провёл пальцем поперёк горла, американец вжал голову в плечи, напуганный грозностью своего спутника. Альфред сразу понял, что шутки с Иваном плохи, и решил не испытывать судьбу, хоть его и терзало любопытство.
Иван надеялся, что смог оказать нужное воздействие на Альфреда, потому что ему совершенно не хотелось попасть в какую-нибудь странную ситуацию с необходимостью объяснять, как он познакомился с иностранцем. Впрочем, Иван всегда мог податься прочь от этого мальчишки, только вот понял, что тот заплутает на московских улицах без него. Тяжело вздохнув, он решил, что ему нужно проводить Альфреда обратно до парка, откуда они и пришли, чтобы тот мог благополучно отправиться "восвояси". Но, кажется, американец на обратную дорогу настроен не был.
Альфред пытливо заглянул в глаза Ивану, то ли пытаясь прочитать что-то на его душе, то ли просто удовлетворяя свою очередную прихоть. Иван нахмурился, не зная, как ему лучше поступить и что сказать, точнее, попытаться сказать американцу. В итоге он просто показал ладонью в даль улицы, собираясь привести незадачливого журналиста обратно в парк, но со стороны набережной.
По дороге Альфред крутился возле Ивана, как юла, изучая его со всех сторон. Он стал трепать пальцами чужой шарф, постучал по плечам и даже посмел дотронуться до его волос. Иван громко закашлял, давая понять, что кое-кто не умел держать дистанцию. Альфред вроде и понял, что с Иваном «шутки плохи», а своё непомерное любопытство не обуздал. Иван уже перестал воспринимать его серьёзно, как взрослого человека. Для него Альфред стал неугомонным студентом-первокурсником, ещё обладавшим неисчерпаемой энергией и жаждой познать мир. Пусть этот мир пока и ограничивался почему-то одним Иваном.
Когда Альфред в очередной раз попытался сделать с ним что-то, Иван уже не вытерпел и сказал:
— Прекрати, иначе я перейду на язык кулаков, — речь Ивана была сдержанной, но от этого пугающе холодной. Альфред ничего не понял, но на всякий случай отошёл от русского, прекратив свои "махинации". Он попытался заглянуть ему в глаза, но Иван упрямо смотрел только на дорогу, игнорируя Альфреда. Тот наконец понял, что терпение Ивана уже кончилось.
Альфред замедлил шаг, чтобы идти позади Ивана. Он пытался на ходу достать из портфеля ручку, листок бумаги, а заодно и карманный англо-русский словарь, о котором он вспомнил, только когда увидел. Быстро написав всего одно слово, Альфред протянул Ивану словарь и бумажку. Иван озадаченно поднял бровь и остановился, чтобы внимательно изучить написанное слово «Sorry».
«Ага, буква, похожая на змею, «о», две «р» и «у». Это я найду», — довольно подумал Иван, принявшись с энтузиазмом искать слово в словаре. Найдя и прочитав перевод, русский усмехнулся и сказал:
— А-а-а… Так ты извинялся!
И, немного помолчав, протянул Альфреду руку.
— Ну что же, извинения приняты.
Альфред, конечно же, не понял, что ему было сказано, но смягчившееся лицо Ивана и протянутая рука указывали на то, что всё прошло гладко. Они легко пожали друг другу руки и пошли дальше наравне. Альфред снова на ходу уложил словарь в портфель и стал оглядываться по сторонам, смотря прямо на лица людей, проходивших мимо. Вдруг девочка, шедшая с мамой навстречу, заметила внимание к себе и скорчила до того глупую рожицу, что Альфред не смог сдержать себя и залился громким безудержным смехом. Мама девочки напряжённо покосилась на Альфреда, но тот сделал вид, что не заметил этого. Иван нервно ткнул молодого человека в бок локтем и, встретив непонятливый взгляд того, приставил указательный палец к губам, показывая, что нужно замолчать.
Альфред обязательно спросил бы Ивана, почему тот старался пресечь любое его действие, если бы знал русский язык. А ещё он просто "закидал" бы его вопросами обо всём, о чём только смог бы спросить. Но это было только в его мыслях. Чтобы продолжить хоть как-то изучать советскую жизнь изнутри, Альфреду пришлось подстроиться под правила Ивана, а они оказались довольно жёсткими для него: не смеяться, не фотографировать, ничего не трогать… Неужели Иван не понимал, что ему важно прочувствовать СССР хотя бы для личного опыта?
Иван считал любые подобные проявления любопытства шпионажем, и в то же время внутренне удивлялся беспечности Альфреда и даже как-то наслаждался откровенностью его поведения. Они так легко нашли некоторого рода контакт, хотя и должны были, по мнению правительств двух стран, считать друг друга чуть ли не врагами. Но этот весёлый, жизнерадостный юноша не казался Ивану врагом. Его чувства в этом отношении были противоречивы.
Американец, хоть и считался бы всей страной врагом Советского Союза, не мог не вызвать у одинокого Ивана чувств, граничащих с некой привязанностью. Ему даже самому себе было сложно объяснить, почему так отчаянно не хотелось верить в «теорию о шпионаже». Он постоянно напоминал себе, что нужно держать дистанцию и не терять бдительности. Это, пожалуй, и было их главным отличием. Альфред приехал с открытой душой, готовый узнавать что-то новое, хотя и боялся, потому что его пугали пропагандой. Иван же всю свою сознательную жизнь приучал себя к тому, что никому и ничему доверять нельзя, особенно, как говорило правительство, иностранцам.
И, конечно же, первое, что Иван сделал, увидев иностранца, доверился ему и не собрался сообщить о нём в ближайшую милицию.
***
Дорога до парка была недолгой, однако по пути Ивана посетила идея, от исполнения которой он не смог отказаться. «Раз Альфред так хочет зайти в магазин, я ему это организую», — подумал Иван и, сам взяв за руку Альфреда, завёл его в ближайший хлебный магазин.
Альфред послушно следовал за Иваном, удивляясь его напористости и решительности. Он посчитал, что на того несколько резко снизошло своего рода "вдохновение", некое желание исполнить прихоть, неизвестно только его или Альфреда.
Как оказалось, булочная граничила с молочным отделом, это американец понял сразу. Очередь была и в том, и в другом отделе, что в целом никогда не считалось удивительным. Иван встал позади какой-то женщины в хлебном отделе. Альфред захотел походить туда-обратно от одной очереди к другой, поизучать магазин, но Иван пригвоздил его к себе грозным взглядом, а заодно приставил указательным палец к губам, заставив замолчать. Американцу пришлось подчиниться.
Очередь продвигалась хоть и быстро, но шумно. Со всех сторон кто-то шептал, говорил, звенел стеклянными бутылками с молоком и кефиром, но Альфреду даже нравилась эта живость. Он старался вслушиваться в чужие разговоры и крутил головой из стороны в сторону, стараясь не отходить от Ивана, чтобы не раздражать его своим поведением. Когда наконец они оба подошли к кассе, Альфред уже не выдержал и через плечо стал заглядывать в кошелёк Ивана, смотреть на его руки, уверенно достававшие монеты, и на то, как он забирал у кассирши две маленькие мягкие булки, даже не посыпанные почему-то сахаром.
Альфред начал чувствовать голод ещё, когда они стояли в очереди и он смотрел на проходивших мимо людей с ароматно пахнувшими буханками хлеба и булочками. А теперь, когда Иван купил такие, да ещё и две… Альфред жадно пронаблюдал за тем, как Иван взял в руки обе булочки, явно не собираясь давать ни одну из них ему. Потом, когда они встали в ещё одну очередь, но уже в молочный отдел, Альфред злобно скривил губы за спиной Ивана, перестав даже надеяться на то, что с ним поделятся.
Во второй раз ожидание в очереди оказалось мучительнее не столько потому, что было долгим, сколько потому, что Альфред просто хотел есть. Американец, русский, всё стёрлось для него перед лицом физиологии. Булочки…
Альфред положил голову на плечо Ивана, смотря на то, что делают продавцы и заодно на те самые заветные булки, по которым он начал сходить с ума. Иван боковым зрением видел профиль Альфреда, но боялся сказать ему что-либо из-за возможного ответа не на русском языке. Если бы в магазине кто-то услышал иностранную речь… Иван не хотел думать, что было бы в таком случае.
Заплатив за две бутылки молока, Иван, игнорируя пристальный взгляд Альфреда, спешно вышел из магазина. Он уже знал, что американец непременно последует за ним.
Ивану показалось, что Альфред даже перестал моргать, когда посмотрел на него. Взгляд того был неизменно устремлён на руки Ивана, которые держали бутылки и булочки. Иван усмехнулся, несколько обрадованный тем, что его покупки не пропадут даром.
— Держи, — мягко сказал Иван, протягивая одну булку и бутылку молока Альфреду.
Глаза американца довольно заблестели, и он радостно ответил:
— Thanks!
Иван слегка улыбнулся в ответ, начав открывать бутылку.
***
Иван и Альфред вновь вернулись в парк, из которого ушли до этого, только теперь зашли со стороны набережной. Альфред, по-ребячески обрадованный, подбежал к забору, за которым виднелась Москва-река. Иван неспешно подошёл, а после опёрся локтями на забор, смотря в водную даль. Альфред крутил головой направо-налево, словно желая осмотреть каждую мелочь вокруг.
Он вдруг заострил внимание на профиле Ивана. Альфреда сразу чем-то привлёк этот несколько надменный, холодный человек. Он тут же про себя отметил, как сильно его внешность отличалась от внешности этого русского мужчины. Затем взгляд Альфреда опустился вниз по лицу и остановился на шее. Шарф, очевидно не предназначенный для ношения летом, отлично дополнял образ Ивана и шёл ему до такой степени, что Альфред из чистого и давно присущего ему любопытства спросил про этот элемент одежды. Точнее, он попытался спросить.
Альфред легко дотронулся рукой до плеча Ивана, так как боялся произнести его имя неправильно, и затем несколько раз провёл указательным пальцем поперёк своей шеи, намекая на странный предмет одежды. Иван усмехнулся, немного оттянув шарф, и показал молодому человеку забинтованную шею. Альфред округлил глаза, не зная, что спросить, вернее, на что намекать дальше.
— Операция, — многозначительно произнёс Иван, и ему повезло, что Альфред оказался неглупым малым, потому что тот быстро сопоставил сказанное со словом «operation», но делу это помогло слабо. Альфред всё ещё сгорал от любопытства, теперь даже большего, чем прежде.
Естественно, что он не мог узнать подробностей произошедшего с Иваном. Альфред посмотрел ему в глаза и понял, что тот пережил, скорее всего, что-то ужасное. Он не умел читать мысли, но внешний вид Ивана "говорил" о многом. Кроме того, поведение мужчины, на котором отпечатались отстранённость и холодность, без слов давало Альфреду понять, что Иван страдал.
Обеспокоенный своими мыслями, Альфред отвернулся от Ивана и стал смотреть на здание на противоположном берегу. Всё так странно смешалось в его голове, что он перестал понимать собственные чувства. Впрочем, Иван тоже не знал, как описать своё состояние.
Они оба стали смотреть на водную гладь, на проплывавшие мимо теплоходы, на проходивших людей на другом берегу. Вокруг было довольно тихо, лишь в отдалении слышались голоса людей и шелестели листья деревьев. Летний лёгкий ветер с Москва-реки обдувал лица Альфреда и Ивана, сердца которых как-то удивительно одинаково ощущали одну и ту же странную тоску. Иван не был фаталистом, но поблагодарил судьбу за то, что он впервые вот уже за много лет вновь смог почувствовать себя живым, пусть и рядом с непонятным ему человеком.
Альфред устремил взгляд на вечернее московское небо. И такое приятное любовно-вдохновлённое чувство охватило Альфреда, что он даже оказался не в состоянии по-настоящему осознать происходившее с ним. Ему никогда прежде не доводилось испытывать что-то подобное, и столь необычный опыт взбодрил его, заставив стряхнуть с души уже начавшую виднеться на ней офисную пыль.
Вновь подул ветер, разнося по воздуху речную влажность. Альфред вдохнул поглубже и даже улыбнулся от удовольствия. Иван бросил беглый взгляд на довольного американца, и уголки его губ приподнялись. Это служило у него подобием улыбки.
Альфред поднял глаза на Ивана, горя желанием выразить свои чувства и сказать, что он пережил за один день столько, сколько не пережил за всю жизнь, но он не знал русского языка и, кроме того, даже на английском вряд ли бы смог грамотно описать своё состояние. Однако Альфред точно знал одно: он навсегда запомнит этот день, потому что никто и никогда не задевал струны его души таким образом, что ему одновременно хотелось и радоваться, и плакать. Он не знал названия этого чувства. Иван назвал бы это светлой тоской.
Альфред, в порыве непонятной ему грусти, совсем отвернулся от Ивана, пряча взгляд, чтобы тот не увидел на уголках его глаз слёзы. Меланхолия, сдавившая его сердце, подступила так же неожиданно, как накатило однажды желание полететь в Советский Союз. Это мгновение вскоре миновало, но Альфред опустил голову, смотря на воду внизу, из-за тянущей глубокой боли, которая всё ещё ныла где-то внутри от осознания того, что ему через несколько дней придётся улететь, а значит они с Иваном больше никогда не увидятся. Но как сказать ему об этом? Как объяснить, почему так невыносимо тяжело?
— Альфред, — тихо сказал Иван.
Американец сразу же отреагировал, повернув голову к нему. Иван ладонью указал на проплывавший мимо теплоход. Альфред, как заворожённый, стал смотреть на судно, на людей на борту. Когда он увидел, как кто-то помахал им рукой, ему стало значительно легче, словно некий груз упал с его души. Альфред хаотично замахал в ответ и заулыбался, краем глаза увидев, что Иван тоже сделал пару движений рукой из стороны в сторону.
После того, как теплоход отплыл на значительное расстояние от них, Альфред, вновь воодушевлённый новой идеей, открыл свой небольшой портфель и достал оттуда листок бумаги, ручку и словарь. Он постарался писать аккуратно, чтобы его почерк был понят, а слова правильно истолкованы. Ничего не говоря, Альфред протянул записку Ивану.
«Tomorrow. 11:00 a.m. This park».
Добродушно улыбнувшись, Альфред подал Ивану и словарь, чтобы он точно всё понял. Он не хотел уходить, но в то же время не знал, насколько занят Иван. Быть может, у него были какие-то дела, которые нужно было довести до конца. Альфред и сам захотел сходить куда-нибудь ещё, уже в одиночестве. В любом случае нужно было попрощаться.
Иван быстро пролистал словарь и понял, что первое слово обозначало «Завтра». «Ему повезло, что сегодня — суббота», — подумал Иван, по написанному времени догадываясь, что с ним вновь хотят встретиться. «Буду надеяться, что время написано дневное, а не ночное. Вот привязался-то, как банный лист, и не отстаёт», — Иван даже усмехнулся из-за своих мыслей, но в то же время был как-то странно доволен тем, что он заинтересован американцем так же, как и тот им.
Переведя до конца записку, Иван вернул и листок, и словарь. Он кивнул, согласившись на встречу. Альфред, обрадованный этим, легко протянул ему руку. Иван ответил рукопожатием, прошептав:
— До встречи.
Альфред понадеялся, что с ним так попрощались.
— Goodbye.
После того, как они разошлись, Иван не посмотрел на то, как и куда ушёл Альфред, но всё же обернулся по дороге, словно желая проверить его, а потом, заметив похожую фигуру где-то вдалеке, успокоился и продолжил путь. Это "приключение" и знакомство поразили Ивана настолько, что он ещё долго и по дороге, и дома, думал о произошедшем и по-прежнему боялся, что к нему в квартиру постучат из КГБ.
Но если он не хотел рисковать собой и своей свободой, то почему согласился встретиться с американцем ещё раз? Иван посчитал, что он и так упустил много возможностей в жизни из-за своего страха рисковать. Пусть эти несколько странные встречи и окажутся короткими, будут казаться какими-то даже наивными и смешными со стороны, Иван решил, что так будет лучше. Да и к тому же, почему он, в конце концов, должен был отказаться, если сам где-то в глубине души признал, что даже хотел бы увидеться с Альфредом ещё раз?
Альфред тоже много думал об этой встрече с Иваном. Разве мог он знать или хотя бы предполагать, что этот угрюмый мужчина, сидевший с газетой в руках на скамейке, в итоге окажется неплохим человеком, пусть и достаточно непонятным? Альфред видел в нём много странного и даже удивительного, но он никак не мог ожидать, что будет заинтересован им сильнее, чем напуган. Удивлённый сначала страной, вскоре он стал удивлён ещё и людьми с их где-то принципиальными отличиями от американцев, а где-то казавшейся невероятной схожестью с ними.
Альфред гулял в окрестностях парка и гостиницы, куда его поселили, до самого позднего вечера. Зажёгшиеся фонари, проходившие мимо люди и непередаваемая атмосфера приближавшейся тёплой летней ночи погрузили Альфреда в какой-то сказочный мир, пропитанный непостижимым для него духом столицы. Он очень хотел как-то сохранить этот момент с помощью фотоаппарата, но понимал, что камера бессильна перед человеческим взглядом на мир. Тогда он постарался запомнить каждую деталь вокруг себя, а когда вдоволь насладился московскими видами, то вернулся в гостиничный номер. Но каким чудом удалось Альфреду выйти с утра из гостиницы без переводчика было такой же загадкой, как и то, каким образом он сумел выпросить разрешение на написание статьи про Советский Союз с прилагающимся путешествием в эту страну.
