***
Чанбин лежит и смотрит в потолок. Как там говорят? «Жизнь прекрасна, если правильно подобрать антидепрессанты»? Враньё. Антидепрессанты — это расфокусированный взгляд, тремор, головная боль. Это суицидальные мысли, не покидающие пределы твоей черепной коробки, но в то же время — нехватка физических сил, чтобы встать с кровати и что-то сделать с собой. Самое страшное — передозировка. Когда ты находишься в таком состоянии, что не понимаешь в каком количестве ссыпаешь в свою ладонь таблеток. Ты продолжаешь лежать, ощущая, что находишься под водой. Чувствуешь давление на свое тело, а грудная клетка вздымается еле-еле. У потолка плывут множество бело-красных кои, трёхголовые черепахи, панцири которые отрываются от спин. Чанбин не думал, что всё это происходит именно так. Ведь название-то какое — «антидепрессанты». Повсеместная романтизация психических расстройств, непринятие ментальных болезней за болезни действует пагубно. Парень не понимает: это он неправильный или мир, окружающий его? Он чувствует на себе чей-то взгляд, но не понимает чей. Он абсолютно один, на него некому смотреть. Чтобы повернуть голову Чанбин прилагает немалые усилия, но видит лишь незнакомый зыбкий образ рыжего веснушчатого парня, глаза которого крайне печальны. Чанбин закрывает глаза, в попытке сбежать от этих галлюцинаций.***
— Чанбин, — незнакомый голос заставляет его распахнуть глаза и в это же мгновение зажмуриться от попадающего в глаза света. Он размыто видит чей-то силуэт, медленно присаживающийся на край его кровати. Когда глаза привыкают к яркому свету, он открывает их. Он снова видит странного парня. Незнакомого парня. Невероятно напоминающего кого-то. Рыжие волосы и веснушки. Словно видел его буквально минуту назад. Но… Он не помнит. Не помнит, что заставило его спешно закрыть глаза, не помнит, на что он отвлёкся тогда на улице. Словно этот объект старательно вырезали канцелярским ножом из альбома его воспоминаний. Лишь нерушимое ощущение того, что это всё связано, а также устойчивое понимание нежелания понимать происходящее. — Чанбин, — раздаётся вновь басистое, но невероятно нежное обращение. — Кто ты? — только этот вопрос и смог выдавить из себя Чанбин. Но незнакомец лишь покачал головой. — Это не то, на что я могу дать тебе ответ. — Тогда… Как мне называть тебя? — внезапно вылетает из уст. Чанбин даже не понимает, кто это или что это: галлюцинация ли, сон ли; может он и вовсе умер, а этот рыжеволосый парень — ангел, что сопроводит его в мир иной. Несмотря на это, он почему-то думает, что это что-то невероятно важное сейчас. — Я не… Ладно. Феликс? Чанбин не успевает что-то сказать: всё вокруг меркнет. Это был сон. Он распахивает глаза лишь с одной мыслью: «Феликс. Феликс. Феликс», — судорожно повторяет про себя он, боясь забыть. Чанбин находит в себе силы подорваться с места. «Феликс. Феликс. Феликс. Феликс. Феликс». Он находит лист бумаги и ручку буквально за секунды, дрожащей рукой записывает заветные шесть букв. Он смотрит на написанное только что им имя и уже не помнит откуда он его взял, и что ему приснилось, но он всё ещё помнит, что это почему-то важно.***
Чанбин находит в себе силы встать и подойти к окну. Его никогда не интересовала жизнь снаружи, но сейчас он каждый раз пытался выцепить что-то или кого-то взглядом. Он смотрел на детей, бегающих на площадке, катающихся на качелях, на их родителей, мирно сидевших на скамейках. Парень пытался увидеть в этих силуэтах что-то знакомое, но он сам не помнил, каким был этот силуэт. Он не помнит ни глаз, ни волос, ни того, кто это был. У Чанбина был лишь клочок с загадочным «Феликс», но эти шесть букв, шесть звуков, два слога все ещё не несли ему никакой информации. Впервые за долгое время ему что-то интересно. Впервые он хочет узнать у чём-то, таившимся за пределами его комнаты. А может, это что-то укромно спряталось в его голове. Чанбин совсем не заметил пару бездонных глаз рыжеволосого парня, стоявшего посреди детской площадки. Не заметил взгляда, направленного чётко на его окно. Может это и к лучшему?***
Бокал воды. Таблетница на прикроватной тумбе. Весёлая такая, в виде кругляша апельсина, поделённая на семь частей с подписанными днями недели. Если верить таблетнице, сегодня пятница, ведь Чанбин только что выпил горсть лекарств и таблетки, остались только в отсеках с подписью «сб» и «вс». Парень поворачивает голову и встречается с тёмными бездонными глазами. В этот раз незнакомец так близко, что до него можно коснуться рукой. Рыжие волосы и веснушки, которые близко настолько, что их можно сосчитать. — Ты… — Я просто приглядываю за тобой, — рыжеволосый мягко улыбнулся, а глаза его прищурились. Это странно, но Чанбин испытывает дежавю. Рыжие волосы, веснушки. Веснушки и рыжие волосы. Сколько ни повторяй, сколько ни меняй порядок слов, он не может вспомнить, но у Чанбина все ещё стойкое ощущение дежавю. В его голову влетают те внезапные шесть букв, неизвестно, как застрявшие в памяти, неизвестно кому принадлежащие. — Ты… Феликс? — неожиданно для него самого вылетает из уст, в ответ на что получает лишь удивлённый и напуганный взгляд. — Ты помнишь меня? — Подожди, так это… Вспышка. И в комнате никого нет. И он снова не помнит, почему же в этих четырёх стенах снова так пусто, и почему пару секунд назад он на редкость не чувствовал поглощающего его изнутри одиночества.***
Чанбину кажется, что он сходит с ума: он постоянно ищет что-то неопределённое, надеется на какое-то малейшее движение в комнате. Он пропускал приём таблеток или пил их в слишком больших количествах, ловил галлюцинации из-за передозировки и испытывал давление суицидальных мыслей из-за отсутствия в его жизни транквилизаторов и антидепрессантов. Но уже две недели в комнате не было движения, а за её пределами движения слишком много, но никак не интересующего Чанбина. Он не знает, что ищет, не помнит; он лишь изредка поглядывает на клочок бумаги с загадочным «Феликс» на нём, не помня, кому принадлежит это имя. Эти шесть букв то и дело крутятся на кончике его языка, щекотя неба, вызывая чувство тошноты на нервной почве. Шесть букв, заставляющие тело потяжелеть; вдавливающие истощённое тело в матрас. Чанбин хочет понять, что с ним происходит последний месяц; хочет снова ориентироваться в днях недели по таблетнице, часами смотреть в окно без цели, пить ромашковый чай трясущимися руками с абсолютно нулевой концентрацией внимания. Сейчас же парень находится в вечном напряжении и поиске. И он сам не понимает чего. Он хочет сбежать. Далеко. Где нет тремора, головной боли, спазмов в тех частях тела, где их даже не может быть; где нет физической боли, где нет моральной боли, где нет тревожности и поиска неизвестно чего. Именно тогда Чанбин впервые всерьёз задумывается о смерти. Он открывает окно и высовывается в него так, как позволяет ему рост, перегнувшись через подоконник; он считает метры, что пролетит его тело, выпади он из него невзначай. Однако парень понимает, что если и прыгать с пятого этажа, то щучкой, постаравшись сделать так, чтобы основной удар пришёлся на голову, но Чанбин понимает, что он не настолько смелый, чтобы закончить именно так. Он смотрит на шнурки худи, свисающие у него на уровне груди и понимает, что они слишком короткие, чтобы сделать петлю. Шнурки от кед — не длиннее. Только если повеситься на дверной ручке, но Чанбин всё ещё уверен, что ему не хватит на это сил. Он крутит в руках баночку транквилизаторов, понимая, что это далеко не романтичный уход из жизни, а быть обнаруженным в пене и собственной рвоте, но Чанбин понимает, что это его единственный выход. Единственное, на что он сможет решиться. И он даёт себе неделю на то, чтобы со всем разобраться.***
И он не разбирается. Чанбин в ожидании смотрит в окно, на дверь, на край кровати — на всё то, что нелепо напоминает ему что-то. Он не понимает, чего и кого ждет, не понимает, что вызывает дежавю. Он лишь держит написанное на бумаге «Феликс» на прикроватной тумбе, постоянно смотрит на ломанные буквы из-за трясущихся рук. Напрягает извилины, пытается вспомнить. Надеется на шорох и чьё-то дальнейшее появление. Надеется снова увидеть это что-то и не забыть. — Феликс, — прошептал Чанбин, надеясь услышать ответ, но его не последовало, — Феликс! — парень не выдержал и крикнул, но эхом ему отозвались только эти четыре стены. Дрожащими руками он берет баночку с таблетками. Внимательно рассматривает её. Высыпает в ладонь розоватые пилюли. Они так правильно смотрятся в его руке, словно и должны лежать там. Но при этом Чанбин понимает, что происходящее само по себе неправильно. Неправильно эгоистично забирать свою жизнь у других людей: у матери, работающей на трёх работах, чтобы заработать на лекарства сыну; у матери, невероятно любящей своего ребёнка. Поэтому Чанбин и хочет закончить всё так: мама не зря старалась, чтобы купить ему эти таблетки; они будут использованы, но в других целях, чтобы лишить её раз и навсегда от проблем. Он с трудом хватает губами треть таблеток, расположившихся в его ладони, сразу же чувствует горечь во рту и отторжение тела; его организм отказывается погружать в себя розовые вытянутые пилюли. Чанбин с трудом проглатывает n-ое количество таблеток вместе с обильно выделившейся слюной. Он чувствует только горечь, и пока чувствует только её, забрасывает в рот ещё часть транквилизаторов, надеясь на спокойный вечный сон. Перед глазами начинает плыть, а руки не удерживают остаток таблеток; пальцы разжимаются и пропускают пилюли, звонко падающие на пол и распрыгивающиеся в разные стороны, в разные углы комнаты. Чанбин откидывается на спину, распластавшись на кровати, словно морская звезда. Непреодолимое чувство тошноты и обильное выделение слюны; ужасная боль в животе и страшно стучащий в висках пульс. Чанбин вдруг видит человека, смотрящего на него. Рыжие волосы и веснушки. Всё ещё ему незнакомые, но почему-то такие родные. Он снова не помнит их, не помнит их обладателя, но помнит это ощущение, как что-то ускользает сквозь пальцы. Он смотрит в бездонные глаза напротив, не в силах подняться, отвести свой взгляд. Чанбин может сосчитать все веснушки на лице этого парня, а ещё прекрасно помнит, что подобное желание у него появляется не в первый раз. Из последних сил он горько улыбается. — Неужели, чтобы ты пришёл, я должен умереть? А после этого комната погрузилась во мрак.