Очарование прошлого в том, что он прошло.
Портрет Дориана Грея
***
Говорят ведь — пули дамы капризные, так вот, судьба видно была их прототипом. Она ведь чертовски плохо обращается с хорошими людьми. Либо просто преподает им такие уроки, и заводит в такие далекие дали, что сам сатана ногу сломит. Идя наперекор всем мифам, не связывает алой нитью лишь двух. Её пряжа всегда в узелках, которые распутать невозможно, а если и возможно, то не в одиночку. Говорят, от судьбы не уйдешь. Побежишь — догонит, не догонит — поставит ловушку, то не получится — проденет в иглу ещё одну нить и привяжет её к твоей. Но касается ли это богов? На дальнем береге ходит слух: боги смотрели судьбе в глаза. И это почти правда. Он помнит: она была кареглазой, с кошачьим зрачком. Он помнит: она ходила с битой за спиной. Он верит: то была посланница судьбы.***
Мадара и Ято залетели в окно с видом таким, будто были к этому привычны. Бог с любопытством глядел на тихо посапывающего парня. Нацумэ легко смирился с тем, что по Яцухаре гуляет бог в спортивках. С тем, что он собирался нечаянно его прикончить он тоже смирился. Сам бездомно-бесхребетный, по словам окружающих разумеется, и то не поверил бы самому себе скажи он такое лет четыреста назад. Лишь лишил бы жизни паршивца, который осмелился так шутить об «Его божественном величестве». Сейчас-то он без единого шинки бродит по Токио, расписывая улицы своим номером. Звоните, мол, если увидите. Слепая вера в глазах парня казалась Ято плохой шуткой, но Такаши не шутил. Он просто согласился с этим. То ли почувствовал, то ли скажи это ему любой другой – доверился бы. Такого шинки не каждый мог заполучить, а хотелось. Обидно – он живой. Может всё же попросить Мадару съесть его?***
Токо Фудзивара всё причитала. Она не могла смириться с фактом того что этот ребенок настолько болен, что падает в обмороки просто гуляя по лесу. Эта анемия, она… Она не дает Нацумэ спокойно жить! Мальчик часто приходит домой весь побитый, форма на нем рвется со скоростью света, а недавно купленная обувь изнашивается так, что создается впечатление будто парень днями напролет бегает от разъяренных монстров. Так то оно так, но никто из опекунов не ведает этого, а потому будем считать, что хозяюшке просто кажется. Неужели он так часто падает и лежит без сознания? Что же делать? Шигеру Фудзивара, который между прочим тоже распереживался из-за пропажи мальца, глубоко вздохнул и отпросившись, побрёл домой. Его жена была на грани. Такаши выглядел болезненно, совершенно не высыпался, возвращался с котом в руках и в синяках да порезах. Да, парень с причудами, говорили прошлые опекуны, но не так чтобы они сводили с ума, со слов тех же опекунов. Просто подросток. Проблема, и не маленькая, заключалась вовсе не в психическом его состоянии, а как раз в здоровье, коего не было от слова совсем. Было необходимо его откормить и дать хорошенько отдохнуть.***
Фудзивара бесцеремонно ввалился в собственный дом. Другая Фудзивара, ждавшая в коридоре, потянула его на кухню и усадила на стул. Налила крепкого чая в стакан и начала свою, вроде как, «балладу о хилом мальчишке». — Такаши-кун такой беззащитный! Шигеру, скажи, как можно так часто болеть? Я бы не выдержала, — Токо чуть ли не плакала, — Я объявляю ему неделю полного безделья в обнимках с Котей! — взгляд её стал воинственным, будто идёт наперекор судьбе и всем проблемам мира сразу. С её решительностью можно было не только выиграть битву против ста амбалов, но и воскресить всю Золотую Орду и посоревноваться с Чингисханом или Наполеоном в завоевании новых земель. — Это как? – Шигеру совсем не понимал слов свой дражайшей жены. Он думал, что она начнет искать доктора для Нацумэ или хотя бы расскажет ему о методах борьбы с анемией, но ни как объявления чего-то-там? — Я звоню в школу и говорю им что он не будет присутствовать на занятиях неделю. Эту неделю буду откармливать его досыта и самолично гулять с ним на свежем воздухе. Пойду-ка я повешу ему на стену что-то от злых духов и болезней! — на последних словах Шигеру точно заметил, что глаза жены стали прямо небесно-голубыми. Её энергия занимала всё свободное пространство от потолка до пола. В соседней комнате кто-то тихо посмеивался, но это было сущей мелочью по сравнению с происходящим. — Я сам позвоню его учителю, — твердо сказал глава семейства, — Ах да, ещё завтра я проведу время с вами, — он решил, что отпроситься от работы на денёк и тоже поможет с формированием из Такаши приличного мужчины. От кого, от кого, а от этой парочки не ожидал такого ни то что сам парень, но и Мадара. Только это уже другая история.***
Толстый котяра смотрел на повеселевшего бога не то что бы с недопониманием, скорее в его глазах читалось «убирайся». Причиной послужило то, что Нянко выбросило из дома как только печать против аякаши опустилась на стену комнаты. — Ято, какого черта? Такаши без меня не выжить, – последнее было сказано с толикой иронии в голосе. — Из каждого правила есть исключение, – нищебог хлопнул в ладоши и двери в дом для оками были вновь открыты. — Кстати, использование божественной одержимости просто так — перечит любым правилам. Хотя ты бы исчез, если бы слушал их. — Вот и я о том же. Ветер мягко колыхал зелень. Вороны каркали, муравьи бежали по своим делам. Негнущееся от крахмала бельё висело на верёвке. Всё было как обычно. Никто не бежал от духов, никто не погибал от боли, никто ничего не менял. Вся прелесть отдалённых районов вроде Яцухары в этом исцеляющем спокойствии. Что бы не произошло ночью, к утру солнце снова будет ласкать траву нежными, тёплыми лучами, трава будет неизменно расти, а с травой будет меняться всё вокруг. Меняться настолько незримо, что время словно останавливается.***
Если тогда существовали часы, они определённо тикали. Мерно. Раздражающе. Если в божественных жилах есть кровь, она определённо вытекала. Наружу. Орошая землю под ногами. Если бы у Ябоку было пристанище, оно определённо было бы здесь. В Яцухаре. Где-то очень далеко от дома.***
Нянко откровенно раздражало постоянное присутствие Ято на его территории. Нет заказов – бегом к нему, к Такаши, к знакомому муравью. В общем под любым предлогом он спешил в Яцухару, даже не задумываясь о приличиях. Будто его ждали. Такаши постоянно выделывал какие-то поклоны, говорил неспешно и с благоговением. Вероятно это был мёд для мухи по имени Магацугами. Нянко попытался отучить от этой престранной манеры своего подопечного, но тот резко отказался. Очень резко. Видимо было что-то в этом поклонении божествам. В один из его очередных визитов, Нянко-таки спросил о причине столь настойчивого посещения, на что божество довольно двусмысленно покачало головой и ответило, что оно тут похоронено. То ли шутка, то ли нет, бог знает. Одно было ясно: лето прошло и осень тоже. Наступило то время года, когда одинокие люди прячут руки в карманы курток что бы согреться и сутулятся. Не одинокие тоже, но они предварительно перекидывают свою руку через чужую. Такие плетутся нога за ногу и походят на два вагона какого-нибудь паровоза. Они, кстати, держат спину ровно. Белый снег покрывалом ложится на земь. Весну считают началом жизни, а зима, в таком случае, ознаменует жизнь с чистого листа. Буквально. На крыльях своих она приносит холод, но этим делает тепло ценнее. Сколько только стоят какие-нибудь шесть утра, когда на улице темень, а ты включил свет и думаешь о чём-нибудь. О чае, например. Но это только например. О кроликах тоже можно думать. И о цветах.***
Тогда тоже была зима. С тех пор прошли века. Два? Три? Чёрт знает. Возможно вы думали, что боги разрушений не проигрывают, но такое ведь попросту невозможно. Кто-то обязательно должен проткнуть тебя клинком, иначе что это за бой? Вот и Ябоку думал так же. Он шёл, куда глаза глядели. Или не глядели, ибо история умалчивает были ли у него тогда открыты глаза или они были полуприкрыты. А может ему их выкололи? Никто не знает, так что пусть он шёл, куда глаза глядели. Доглядели они, по крайнее менее, до каких-то густых лесов, кишащих призраками разного толка. Пучеглазые, остроносые, в масках и без них – выбирай только кто съест тебя сегодня. На удивление местные призраки были вполне сносные. К божествам не лезли – манерам их кто-то загодя научил. Божество брякнулось где-то в тени дерева и уснуло. Или тогда была ночь и теней у деревьев не было вовсе. История снова умолчала. На снегу было… тепло? А ещё снег дышал и рычал. В общем это был не снег. И дерево было не деревом. Бог знает, чем, или кем оно было. Вернёмся к снегу, который не снег, и к богу, который всё же бог. Между ними повисла тишина. Напомню, что второй, как оказалось, проспал на первом до утра, а первый тоже спал, и дерево посапывало всю ночь. Никто не был против этой идиллии, до тех пор пока первый и второй не проснулись, а дерево не убежало. И только потом повисла мёртвая тишина, изредка прерываемая рычанием. Вот так. Оба, уверяю, были ошарашены таким соседством и про себя думали «как неосторожно». Магацугами планировал внеочередное убийство, оками – пир, тоже внеочередной. Планировали они слишком долго, раны на их телах не зажили и оба скоропостижно скончались. То есть скончались бы будь они живы, но они просто уснули. Спать было приятно, а кровь имеет свойство не проливаться. Они проснулись и с рассветом оками, уподобляясь доброму дедушке, проводил богзнаетсколькосотлетнего юнца до самого Токио. Ждал в гости. Бог приходил. Приходил по-разному. Иногда появлялся как гром среди ясного неба неожиданно. Порой больше напоминал сито, нежели живое существо. Слонялся по лесу, пока не добредал до знакомой местности, а там ноги его уже не держали. Сваливал себя на какой-нибудь освящённой земле, сворачивался в калачик и ждал пока его знакомый не объявится. Все вокруг винили его в своих горестях, но вот же ирония: в итоге самым несчастным оказалось божество несчастий. Оно само так думало. Мадаре всё это казалось до невозможности странным. Вроде зовёт себя богом разрушений, а на самом деле больше походит на ребёнка, которому только и делай что веселье подавай. Богу разрушений не нравится разрушать – дожили! Это как если бы он воспитывал человека – абсурд и ахинея. Отрицание своего естества. А может это не его естество вовсе? Кто знает… Но что точно было противоестественно, так это то, что кровь была везде. На тропинке, протоптанной ёкаями, на стенах полузаброшенного деревянного храма, даже на его белой шерсти. Откуда она там только взялась? В округе скопились слабенькие аякаши, которые пытались прорваться сквозь барьер, созданный священниками каких-то полвека назад. Оками одним только намёком на синее испепеляющее свечение разогнал всю толпу. Кто попрятался в кусты, кто улетел далеко за горизонт, кто просто грохнулся в обморок на месте. Лишних зрителей не осталось. Мадара перешагнул через барьер как ни в чём не бывало и уставился на живописную картину, написанную кровавой краской. У него разгулялся аппетит, но когда он увидел прозрачную жидкость в глазах божества, которое распласталось прямо перед входом в храм, аппетит быстро вернулся домой без всяких возражений. Он впервые видел слёзы. Ябоку моргнул и две слезинки одновременно скатились по щекам. Он приподнялся на локтях, пошатнулся, упал обратно. Наконец его взор заприметил фигуру остолбеневшего оками. Повернув голову набок, бог прошептал что-то не совсем членораздельное и, вероятно, потерял сознание. Замолчали даже птицы. Хмурое небо наконец-то пролило уже свои слёзы. Дождь безучастно постукивал по крыше храма, потихоньку набирая обороты. Особо сильные капли сбивали листья с деревьев. Кровь смешалась с водой, посветлела, и впиталась в почву, не оставляя даже напоминания о той живописной картине. Два красных глаза смотрели прямо, но сквозь. С каких это пор он стал таким чувствительным? Оками постоял так ещё пару минут, думая о чём то далёком, нездешнем. Его белая шерсть слиплась, посерела. Красное пятно растекалось по его боку, превращаясь в подобие зимнего заката. Всё это казалось до невозможности странным. Сердце в груди отчего-то сжималось, в ушах нарастал звон. Чужая боль впервые отозвалась в душе ёкая. Пространство сжалось до храма, его опушки и бога под ногами. Под ногами уже человека беловолосого, появившегося на месте волка после голубого, затяжного свечения. Человек поднял божество на руки и деревянные двери распахнулись перед ним.***
Пару часов тому назад завершилась очередная война. Пару часов тому назад очередные «победители» подняли свои бокалы, очередные «проигравшие» склонили голову перед ними, солнце в очередной раз поднялось с востока, ознаменуя очередной новый день. Пару дней тому назад тысячи голов были сбиты с плеч, а пару лет тому назад очередной правитель разглагольствовал о бесценности жизни. И так каждый раз. Ябоку устал содействовать смерти. Он не против умереть сам, если погибель бога несчастий будет залогом счастья человечества. Остриё меча впилось в кожу под рёбрами. Меч был брошен в дальний угол комнаты, в которой находился Ябоку. Бог сбежал. Меч остался ждать.***
День сменил ночь, ночь сменила день и так по кругу, пока однажды божество несчастий не проснулось от сна. Время суток совершенно не имело значения и никто не обратил внимание на то, как яро солнце освещало или не освещало пространство. Барабанил ли дождь, сотресало ли храм землетресение или смыло ли Японию, как остров, цунами – на всё это божеству было всё равно. Он смертельно устал. Возможно жить, а вероятнее – существовать. Ещё вероятнее – прерывать чужое существование. Безразличие тянулось долго – ровно до того момента, пока оно не закончилось. В моменты безразличия живых и полуживых, особенно обескровленных и смертельно уставших, принятно выхаживать. Возможно Мадара никогда не относился к этому берегу, но он это отчётливо понимал. Как и то, что забота о чужих прежде ни сном, ни духом не проявлялась не то что в его действиях – даже в мыслях. Думать о этом было странно, но свыкся он быстро. Выхаживал упорно. Как это обычно бывает основным средством лечения стал чай. Откуда оками доставал чайные листья и откуда он в принципе прознал про этот напиток ныне известно только двум – духу и божеству. Раньше их было три, и третей была она: Рейко Нацумэ собственной персоной. Рейко всегда обладала даром нахождения всех обездоленных и вправления им мозгов. Пожалуй у неё был отличный нюх на чужие несчастия. В одну из своих вылазок в лес она и наткнулась на заброшенный храм, в котором будто остановились и время, и движение. Застывший огрызок мира, который только делал вид что до сих пор крутится вместе с Землей. Огрызок мира, в котором червём существовало божество.