Приговор Персефоны

Аид говорил правду: чем старше ты становишься, тем быстрее проходят годы. Даже с ним рядом, даже в вечно неподвижном Эребе время ускорилось. Для Персефоны было безумием думать, что прошло уже шесть лет. Казалось, будто она была коронована только вчера: в первый момент, когда Адамантовая Корона окружила ее разум и охладила ее мысли. С тех пор, как она и Аид осознанно обменялись частями своей власти; с тех пор, как ее собственный трон был поставлен рядом с троном Неумолимого, идентичный, столь же ужасный, столь же неудобный; с тех пор, как Аид предложил ей садиться на бархатную подушку из-за этого неудобства, но она отказалась; с тех пор, как Персефона издала свой первый приказ в качестве Королевы; и с тех пор, как она начала заботиться о душах детей лично, для их приема на Елисейских полях и для их визитов к родственникам в Дите. Да, казалось, что это было вчера. А вместо этого прошло уже две тысячи сто тридцать дней. Всего лишь несколько, по сравнению с теми, что еще предстояло пережить. Вся вечность. В то время как время текло неотвратимо, как и для всех Богов, Аид и Персефона оставались теми же самыми: он всё ещё привычно носил хитон в Суде, всё ещё презирал технику, всё ещё скептически относился к симпозиумам Богов. Она была всё ещё веселой, импульсивной, молодой, вечно двадцатилетней, по крайней мере телом. И это тело никогда не переставало волновать Аида, и Персефона очень хорошо это знала. Поэтому иногда, несмотря на то, что она стала Королевой, несмотря на то, что у нее было больше обязанностей, чем раньше, Персефоне нравилось возвращаться к роли Коры. Как в то утро: она лежала голая в постели, собираясь опоздать на открытие слушаний. У неё не было желания вставать, зато было желание вернуть себе уже одетого Аида. А ему не терпелось покинуть спальню. - Мой короооль, - Персефона поддразнила его, потягиваясь: ее обнаженные груди были круглыми и мягкими, - ты всегда такой пунктуальный, дотошный... никто не умрет, если мы на пару минут задержимся. Ну, кстати, они ж все уже мертвы... Она подмигнула Богу Мертвых, соблазнительно облизала губы. Аид, в своем строгом костюме, не мог скрыть восхищения. Он стоял перед кроватью, рассматривая супругу, сунув руки в карманы брюк, и сурово глядя на нее с видом превосходства. Персефона позволяла ему такое поведение только потому, что знала: оно дает ему сильное желание, а также - отличную эрекцию. - Я так же скрупулезен в своей работе, как и в постели, моя королева. Но если я не ошибаюсь, в смертной системе счисления, - Аид сделал вид, что смотрит на свои наручные часы с черным кожаным ремешком и со стрелками, украшенными бриллиантами, - в смертной системе счисления без пяти девять, а это значит, что пора на работу, а не в постель. Персефона рассмеялась и закатила глаза. Она не сдвинулась ни на дюйм. С другой стороны, она совершенно рассеянно положила руки на грудь и принялась щипать пальцами свои соски, изображая безразличие. - Осталось пять минут. Интересно, что Неумолимый может сделать со своей женой за такое огрооомное время? Она всегда знала, как вывести его из себя, но на этот раз ей это удалось особенно хорошо: Аид прищурил свои космические глаза и, казалось, сжал кулаки в карманах брюк. - Эй, кто-то обиделся, мой король? Он не потрудился защитить свое мужское достоинство, кроме того, Персефона уже очень хорошо знала, что Аид мог бы заниматься с ней любовью без устали в течение нескольких дней, если бы захотел. Нет, он отказался от всех оправданий, которые считал подходящими только для низших существ, и ограничил себя безапелляционным распоряжением: - Вставай! - И вот мы снова на проторенной дорожке, мой Владыка. Сейчас ты пару раз повторишь свой неумолимый приказ, я опять ослушаюсь, и ты почувствуешь себя достаточно раздраженным, чтобы снять брюки и упасть ко мне, чтобы показать, с кем я имею дело. Но раз уж мы опоздали, может, хоть раз перейдем к последнему шагу? Нет, очевидно, они не могли. Аид, как и во все времена, когда чувствовал вызов, стал еще более непоколебимым и каменистым. Он ни в коем случае не собирался сдаваться. Он не делал шаг вперед, чтобы удовлетворить страсть, которую они оба чувствовали, но он и не повторил приказ, как думала Персефона. Но Богиня Весны уже хорошо знала своего мужа и знала себя. Несущая Хаос - таково было значение ее имени. Имя, которое сам Аид дал ей, так что теперь он не мог на это жаловаться. Персефона знала, что заставит его вспотеть, и наклонилась к прикроватному столику. Там лежала коробка шоколадных конфет с гранатовой начинкой. Богиня Весны сама их сделала и подарила Аиду накануне. Но хорошо уравновешенный Бог Мертвых съел только пару, а их осталось много в коробке. Персефона положила её на постель, притворяясь равнодушной. Взяла одну из конфет и съела. Затем достала еще одну и положила на простыню, на сторону кровати супруга. - Вот, мой король, завтрак для тебя. Если придешь сюда, сможешь удовлетворить любой вид голода. Ты просто должен уступить. Протест Аида прозвучал так быстро, что Персефона едва успела почувствовать вкус ожидания. - Неужели так необходимо класть еду на кровать? Бедняжка, иногда он даже не представлял, как легко было его обмануть. Эти слова стали именно тем, что Персефона хотела услышать. Лукаво улыбнувшись, она взяла конфету, спасая простыни. Легла на спину и раздвинула ноги в сторону Аида. Воображению уже ничего не оставалось, и она положила лакомство на свой лобок, как раз посередине. На самом деле многое было под рукой. - Теперь еда не на кровати. Персефоны снова подмигнула мужу, уже зная, что победила. На самом деле было только одно, что могло сравниться с гордостью Кронидов, и это была их страсть. Аид же был хорошо стимулирован в обоих аспектах. Он поджал губы и превратил их в два тонких раздраженных горизонта. Затем, испустив жалобный стон, отчасти раздраженный, отчасти нетерпеливый, наконец, наклонился к кровати: опустился на колени, потянулся к той части тела, которую так хорошо выставляла напоказ его жена. Наконец, заставив Персефону дрожать, он языком заласкал её жаркие интимные складки, поцеловал. Когда добрался до шоколада, то проглотил его, пристально глядя на Богиню Весны. Его ледяные глаза, обрамленные темнотой, пытались отругать ее за то, что она отвлекла его от дел. - Очень хорошо, - игриво поддразнила Персефона. – Теперь мы можем встать, мы же опаздываем. - Нет-нет. Ты заставила меня слушаться. Теперь ты не можешь отступить. Аид скользнул по ней между ее раздвинутых ног, пока не оказался лицом к лицу с Персефоной. Прижавшись к ней плотно-плотно, схватил еще одну конфету и скормил жене, заботясь о том, чтобы она облизала его пальцы. - Шесть, - прошипел Владыка Подземного Мира, словно раскрывая тайну, скрытую веками. Персефона нахмурилась, нарциссы в ее волосах стали более любопытны, чем когда-либо. С тех пор как они поженились, венок Богини почти всегда состоял из нарциссов. - Я привыкла к твоим тайнам, мой король, но ты должен объяснить мне всё более полным предложением. - Шесть, - повторил Аид весело и страстно, - шесть лет назад ты отправилась в Эреб на шестимесячную стажировку, а теперь шесть раз ела гранат, думая обо мне, со мной и для меня. Отныне ты навсегда связана с Подземным Миром, моя королева. - Я уже давно связана. Аид лукаво улыбнулся и опустил голову, пряча глаза за темными кудрями, упавшими на лоб. - Ммм, - подтвердил он, - но в эти годы ты часто уезжала. Выпускной, встречи со смертными, и лекции твоей матери... но я чувствую, что в этом году ты захочешь остаться здесь. - Это очень похоже на похищение, Аид. Он усмехнулся, его плечи двигались в такт, когда он зарылся лицом в груди Персефоны и глубоко поцеловал один из ее сосков. - Да, - подтвердил Бог Мертвых. - Ты злодей! - А ты гранатовый вредитель… Этот эпитет заставил Персефону искренне расхохотаться. Громко смеясь, с болью в животе, она сказала, что хочет, чтобы это был официальный титул… * В то утро они вошли в зал Суда немного позже, чем обычно, и это было уже не единственное такое утро. Обитатели двора, по правде говоря, вовсе не беспокоились об этом. Строгий Бог Мертвых, возможно, больше не был способен уважать догматические и императивные модели, которым всегда следовал, поскольку Королева стала его справедливостью, но это не имело значения. В конце концов, Эреб никогда не управлялся лучше, чем теперь. Благодаря более длительным дискуссиям, благодаря небольшим молчаливым сражениям царственные супруги выносили более умеренные приговоры, в обоих смыслах. И всегда было ясно, какой из них преобладает время от времени, между строгостью и справедливостью времени. Потому что, возможно, есть идеальные пары, которые хорошо сливаются, пока не станут одним целым, но Аид и Персефона были не такими: они всегда оставались двумя полушариями, идеально подходящими, но никогда не смешанными. Их сотрудничество создало серые полутени, не смешивая черное и белое, а заставляя их сталкиваться друг с другом, пока один из них не сдастся и не даст небольшую передышку. С другой стороны, даже Весна и Зима не являются строгими: иногда случается, что снег падает на уже цветущие растения. Это значит, что Аид и Персефона слишком активно обсуждают то или иное дело. И так будет вечно, как того и желает Колесо. * Однако было одно, что Персефона любила больше всего с тех пор, как стала Королевой Эреба. Это не было ни властью, ни роскошью. По правде говоря, это даже не было ее работой и слушаниями, которые она страстно любила, но которые были более чем когда-либо обременительны, с Адамантовой короной на голове и ответственностью трона. Что ей действительно безумно нравилось, так это иметь неограниченные ресурсы Аида. Не для себя, а для того, чтобы сделать что-то конкретное для других. Это было то, чего всегда не хватало, когда она была всего лишь Корой. Она приняла все дары, которые Аид настойчиво предлагал ей, а потом сделала из них что-то хорошее. Нечто новое. И новая вещь, которой она больше всего гордилась, то, что один Аид не смог бы придумать и за миллион лет, был Уипстаф. Персефона завладела печально известными покоями Королевы, которые она никогда не использовала в качестве личных комнат, ибо ей больше нравилось отдыхать и любиться в постели мужа. Поскольку она не любила тратить впустую пространство и ресурсы, она начала их менять. Сначала устроила там большую оранжерею, читальный зал, место для отдыха. Затем возникла идея: учитывая, что ее покои тоже находились рядом с Элизиумом, Персефона решила превратить их в Место встречи душ. В частности, детских душ, которым еще некого было навещать в Дите, либо потому, что они умерли раньше своих родителей, либо потому, что они ждали отцов и матерей, приговоренных к Тартару. Другими словами, для тех детей, которые жили одни в Элизиуме. Для таких, как Алексис. Персефоне не нравилось название "Приют для сирот". Это была ужасная фраза, вызывающяя неприятные ассоциации с Оливером Твистом, и она определенно не хотела этого. Ей просто нужно было место, где дети могли бы собраться и поиграть вместе, особенно малыши. Уипстаф. Поэтому вечерами Персефона и Аид всегда отправлялись туда. После черных и золотых залов обсидианового дворца внезапно оказывались в Садовых кварталах, и казалось, пересекали порог времени, входя в мистическое, беспорядочное, переполненное место, полное запахов. Мягкий и бледный свет потока Леты проникал через высокие цветные окна зала, закругленные вверху, в стиле модерн. Персефона сказала, что выбрала этот стиль специально, именно в честь Уипстафа. - Уипстаф? - спросил Аид, когда впервые восхитился ее проектом. - Да, Уипстаф. Так называлась вилла, где жил Каспер и другие призраки. - Каспер? - Да, это призрак ребенка. И я подумал, что раз уж я хочу привести сюда души детей, то это правильно и... Ха, забудь об этом. Но сегодня вечером мы смотрим кино! Они смотрели «Каспер», и Аид был не в восторге от концепции смерти в этом фильме, но это была другая история. Важно было то, что Персефона имела своё собственное Уипстаф, яркое, веселое, зеленое, огромное поместье, и она была готова приветствовать там всех: Алексиса и других детей, ожидающих кого-то из близких. Может быть, она и не могла рожать детей, но она определенно могла любить души малышей, так, как если бы они были ее собственными. * В свое время даже Аид медленно расслаблялся для своей новой роли. Не то чтобы он когда-либо проявлял большой энтузиазм, но он никогда не отступал, когда им приходилось идти в Уипстаф. Персефона могла поклясться, что с каждым днем его нейтралитет все больше и больше превращается в застенчивую улыбку. Он тоже любил этих малышей. Вот почему он не отступил даже в ту ночь, когда к нему с криками подбежала кучка ребятишек. Вот почему, серьезный и сдержанный, он опустился на колени, чтобы быть в пределах их досягаемости, и слушал все, что они говорили, часто беспорядочно: не только потому, что они были детьми, но и потому, что они были мертвы, и у них никогда не было новых мыслей, чтобы сформулировать. Но Бог Мертвых всё равно невозмутимо слушал их и всегда делал вид, что удивлен, как человек, который слышит что-то в первый раз. - Дядя, дядя! – позвал его кто-то звонко. Алексис. Он уже не был таким застенчивым с тех пор, как впервые встретил взгляд Неумолимого, хотя теперь Владыка Подземного Мира и посмотрел на него с упреком. - Кто сказал тебе, что меня надо так называть? Алексис, пробираясь между другими детьми и рассеивая их, поднял свои серые и неземные плечи: - Кора! - показал пальцем в сторону королевы, а она покачивала на руках трехлетнего малыша. Аид посмотрел на нее еще более укоризненно. - Что случилось, дядя? – засмеялась Персефона. - Однажды ты сказал мне, чтобы я не стыдилась называть тебя дядей. Ну, я забочусь о том, чтобы никому не было стыдно это делать. Аид бросил пылающий взгляд на супругу (странный для такого холодного человека), но ничего не ответил, только намекнул, что заставит ее заплатить за это. Наверное, в постели. - Дяяя-дяяя! - настаивал Алексис, раздраженный отсутствием внимания. Аид терпеливо перевел взгляд на него, на это круглое личико со слишком длинной челкой. - Что случилось? - Там новенькая. Она не хочет выходить, она боится тебя. - Как странно, - Бог Мертвых холодно пошутил, но не позволил себе слишком увлекаться взрослой иронией и пошел за Алексисом, который тащил его за хитон. Персефона присоединилась к ним, потому что хотела лично познакомиться со всеми новенькими. Пробежав по тропке, сделав слалом между террариумами оранжереи, Алексис скользнул за беседку, увитую багряным плющом, скрытую от посторонних глаз. Там, свернувшись калачиком рядом с пустым глиняным горшком, лежала маленькая девочка. Она была старше Алексиса, выглядела лет на десять-одиннадцать. Она лежала, замкнувшись в себе, крепко прижав колени к груди. Густые тёмные волосы скрывали её лицо – был виден только один глаз, похожий на черный чернильный шар. Персефона отослала Алексиса играть с остальными, потому что девочка казалась испуганной, и лучше было не нависать над ней всем вместе. Пару минут Богиня Весны смотрела на нее и Аида, раздумывая, не посоветовать ли ему уйти. Обычно дети, впервые увидев его, пугались, он ведь заставлял их вспоминать Суд. Но вместо этого Персефона обнаружила нечто неожиданное: девочка не испугалась Неумолимого. Она казалась заинтригованной, потому что смотрела скорее на Бога Мертвых, а не на Богиню Весны. Тогда Персефона взяла мужа за руку, и они вместе подошли к девочке. Наклонились ближе. - Эй! Привет, я Кора. Это – Аид. - Я знаю, кто вы, - дитя ответило резко, сухо и сердито. Это было странно. Она не испугалась. Она была зла. Персефона попыталась её успокоить. - Что ж, я рада, что ты захотела прийти к нам, в Уипстаф. Мы никогда тебя не видели, где же ты была до сих пор? - Я не знаю, - дерзко ответила девочка. - Я просто была... тут… поблизости. - Как долго? - Тоже не знаю. Сто лет… нет, больше, больше… Персефона поняла, что это была древняя душа, намного старше ее. Что она бродила по Элизуму долго-долго. Девочка носила древнюю, бедную, помятую греческую тунику. Она умерла по меньшей мере две тысячи лет назад, а может, и больше. Персефона посмотрела на Аида и подумала, помнит ли он ее. И тут же поняла по его удивленной серьезности, что да, Бог Мертвых хорошо помнит эту маленькую девочку. Теперь Неумолимый смотрел на нее широко открытыми темными глазами, так похожими на глаза древнего ребенка. Персефона не вмешивалась, позволяя им взаимодействовать, потому что у них, казалось, было странное, родовое понимание. Ребенок, сердитый, с единственным глазом, выглядывающим из-под темных волос, казалось, заключил весь хаос вселенной в этой единственной радужке. - Я помню тебя, - сказал наконец Аид так тихо, что казалось это листья плюща ласкают ветер. - я помню, ты пришла очень давно. Ты не знала своего отца, а твоя мать – одна из немногих душ, приговоренных к Вечному заключению в Тартаре. Я прав? В этот момент девочка подняла голову. Шелковистые локоны придавали ей хаотичный, растрепанный, совершенно безумный вид. - Хорошая память, Судья. - Прости, мне жаль, - Аид поспешил извиниться. Он всегда так делал с детьми, хотя на самом деле не считал себя виноватым. Души в его королевстве получали то, что заслуживали, он был просто тем, кто сортировал их, но перед младшими он держал фасад вежливости. - Нет, тебе совсем не жаль! - дерзко поправила его девочка. - Но мама заслужила приговор. И Аид, и Персефона были поражены. В кои-то веки Богиня Весны не знала, как себя вести. Она уже собиралась утешить девочку, посоветовав ей не думать об этом и присоединиться к другим детям на вечер кино, который вот-вот должен был начаться, но неожиданно произошло ещё кое-что: первым к ней подошел Аид. Он почти ничего не делал – просто положил руку ей на плечо. Спокойный, холодный, как всегда. Но с Персефоной эта холодность казалась неуместной, она все-таки была весной; с девушкой же... они были одинаковы. Идентичны. - Я кое-что знаю о плохих родителях, - сказал Бог Мертвых. - Давай оставим их там, где они есть, они не заслуживают наших мыслей. Согласна? Внезапно весь хаотический гнев девочки утих. Она расслабила плечи, выпрямилась, раскрылась, как ночной цветок. Прямые волосы, темные и шелковистые, такие же, как у Аида, обрамляли ее бледное лицо с двумя черными глазами, похожими на маленькие миндалины. Она казалась родом с Ближнего Востока. И смотрела на обоих Богов сначала скептически. - Ты мне нравишься, - сказала она тихо. - Можно я сегодня останусь с тобой? Я так долго скучала. Тут Аид сделал что-то совершенно выходящее из его зоны комфорта: он спонтанно предложил девочке руку. Черноглазая с радостью согласилась, и все трое вместе вышли из заросшего плющом логова. Персефона рядом с ними чувствовала себя странно. У нее были и другие сироты, и она любила их всех, да, но Аиду никогда не случалось быть так близко к кому-то, так быстро. Эта маленькая девочка, казалось, появилась в беседке ниоткуда. Почти нарочно. Как будто Колесо захотело этого. Как будто Судьба создала им дочь, подходящую по своим физическим чертам и характеру. Биологически она родилась в смертном мире, у смертных родителей, но затем умерла, чтобы стать бессмертной душой, как будто с самого начала ей было суждено стать приемной дочерью Властителей Подземного Мира, принцессой Эреба, Повелительницей призраков. Персефона еще не знала всего этого. Наблюдая за своей будущей наследницей, она вздохнула, чувствуя внутри эмоции, которые она не могла понять. Она поймет это только с годами: это проснулся истинный материнский инстинкт. Она тоже взяла девочку за руку и, сделав это, почувствовала весь темный хаос, который она излучала. Не жестокий. Просто беспорядочный, безумный, немного жуткий. Как будто импульсивное безумие юной Коры слилось воедино с серьезной холодностью столь же юного Айдонея. - Вот увидишь, тебе здесь понравится, тебе никогда больше не будет скучно, - сказала Персефона, тепло и приветливо улыбаясь ей. - А теперь скажи, как тебя зовут? Девочка немного подождала – еще одна манера, типичная для Аида. Затем, когда заговорила, она взорвалась – в манере, типичной для Персефоны. - Мелиноя. Первое дитя Аида и Персефоны, за которым в будущем последуют Макария и Загрей, согласно воле Колеса. Первая наследница Подземного Мира. * В этом есть парадокс. Парадокс Эпикура. Когда она была молода, Персефона Кора Сотейра часто думала об этом. Около шести лет, шести месяцев и шести гранатов в прошлом. И только теперь она поняла смысл, когда шла рука об руку с Мелиноей и Аидом. Она понимала многое из того, что когда-то, когда она была просто Корой, она неправильно понимала. В этот момент только Персефона была уверена во всех своих тайнах. Она считала себя парадоксальной, как всегда описывал ее Эпикур, но не по тем же причинам. В этот момент она писала свой собственный закон, свой собственный постулат. Парадокс Персефоны: Королева жизни и смерти; милосердная, но в то же время мстительная; тихая жена, но не покорная; плодовитая женщина, но не производительная; мать многих душ, трех приемных детей; Судья, не щедрая ко всем, но щедрая настолько, насколько возможно; и, наконец, Богиня, которая не может делать всё, но которая должна делать всё возможное. Разве это не величайшее стремление для всех, Богов и смертных? Всё остальное, в конце концов, всегда находится в воле Колеса…