Личное влияние

      В такое раннее утро лесная чаща только-только начинает просыпаться. Густой прохладный туман ещё стелется по земле, окутывая стволы деревьев и оставляя после себя хрустальные бусинки росы на невысокой траве и зеленых кустах. Здесь царит хрустальная тишина — уставшая природа мирно дремлет.       Чёрные поношенные ботинки несутся по холодной земле, наступая на сухие ветки, которые с хрустом ломаются под их весом. Следом за ними семенят маленькие красные сандалики, с блёклыми цветочками на носах, застёгнутые на самую последнюю дырочку, которую пришлось проделывать самостоятельно — крохотная девичья ножка никак не держалась в широкой обуви. — Ва-а-а-лера-а-а, по-о-до-о-жди-и-и! — хриплым и тонюсеньким голоском, надрываясь, кричала маленькая девчушка лет пяти. Её короткие русые локоны, взлохмаченные после крепкого сна, подпрыгивали и разлетались в разные стороны, лезли в глаза и прилипали к влажным щекам. В руках она держала любимую тряпичную куколку, крепко прижимала её к груди, лишь бы не потерять по дороге. Ульяна не успевала за бегущим впереди невысоким, но очень быстрым, мальчишкой, который, кажется, ещё немного бы ускорился и взлетел. — Уля, быстрей! — бросил он ей через плечо и прибавил темп. Высокие сосны так и норовили больно уколоть открытые бледные ножки или впиться в ладони при попытке отодвинуть богатую иголками ветку. Тонкие пальчики замерзли, от холода начали болеть уши и Ульяна, вконец измучившись, почти что рухнула на землю: — Ва-а-ле-е-ра-а-а! Я больше не могу-у-у! — заплакала девочка и закрыла лицо грязными ладошками. — Ну, Улечка, тут осталось-то три метра, нужно скорее, а то нянька отругает! Она и так не отпускает тебя с нами, а если задержимся и не успеем вернуться, то вообще запретит нам гулять! — говорил темноволосый мальчишка, поднимая малышку на ноги. — Ты же хотела посмотреть на бункер! — Х-хотела. — Тогда давай, скорее пойдём! — уговаривал он, уже практически тащя девчонку на себе. — Борька нас ждёт там один, быстрее же, ну!       С горем пополам им удалось добежать до заветного «бункера», обнаружением которого Валера очень гордился. Сначала он показал его Борьке — своему другу, старше его года на три, высокому, для своих лет, серьёзному и очень ответственному мальчику. Боря в свои года уже научился лихо ездить на мопеде (правда, недалеко и под присмотром отца), да и вообще был очень способным парнем. Но неразговорчивым. Совсем закрытым для других. И только благодаря стечению обстоятельств им удалось подружиться с Валеркой, но даже спустя время, Борис открывался очень и очень «дозированно». — Борька, ты где?! — негромко позвал Валера. — Мы еле как добежали! — Да здесь я, здесь, — ответил Боря, махая рукой из-за невысокого пригорка, за которым и открывается вид на «бункер». — Вы чего так долго? Нам обратно пора! — Уля, иди смотреть! — отдал Валера приказ. У подножья склона, покрытого травой и увядшими сорными одуванчиками, из огромной ямы, границы которой размыло вчерашним ливнем, торчал круглый, как крышка люка, кусок заржавевшего металла с небольшой выемкой посередине. Пока Ульяна восторженно бегала вокруг «бункера» и стучала по нему кулаком, спрашивая «там кто-нибудь есть?», мальчишки разговаривали. — Валерка, нам попадёт. Сильно. — с досадой сказал Борис. — Мальчики! Мальчики! Идите сюда, скорее!       Маленькими ручками Ульяна раскопала ямку рядом с железякой, уходившей глубоко в землю, а затем стряхнула налипшую грязь с открывшейся части металла. Появилась наполовину стёртая буква «М». Мальчишки резво спустились вниз и присели на корточки рядом с находкой, переглянулись и начали копать дальше. — Валера, а ч-что такое «М О Л О», а? — Не знаю, Уль, подожди, не мешай, — отмахнулся парень. — Боря, неси фонарик. — Нет фонарика… Валерка, мы… А-ха-ха! — мальчик разразился внезапный смехом. — «М О Л О К О»! Как мы раньше не увидели, а-ха-ха! — Это что же… — завороженно произнес он, — это цистерна из-под молока?!       Пока Борис посмеивался над самим собой, заваливаясь назад и почесывая лоб, а маленькая Ульянка донимала их вопросом «что такое чиштерна», обидевшийся на полмира Валерка что-то ворчал себе под нос. В детском возрасте любой промах воспринимается близко к сердцу, что уж говорить о разбившейся в щепки мечте найти настоящий бункер. Парнишка был совсем раздосадован.       Время поджимало и ребята, наконец, двинулись в путь, чтобы успеть до прихода родителей с ночной смены. Борис не особо торопился, потому что его родители вернутся через несколько дней, а бабушка придет ближе к обеду. Он привык оставаться один и самостоятельно о себе заботиться, пусть ему и было каких-то одиннадцать лет. Младшие же остались с нянькой, от которой сумели улизнуть. Но счёт уже шёл на минуты до того, как она проснётся и, обнаружив пропажу детей, побежит по соседям, судорожно стуча во все двери.

***

— И как тебе не стыдно, негодник?! Ты что устроил?! — восклицала няня, срывая с Валеры ботинки, которые он порвал по дороге домой. — Ты что устроил, я тебя спрашиваю?! Бессовестный! Девчонку за собой потащил! Ну-ка не реви, ишь ты чего, сопли распустила, а ещё девочкой называется, тьфу, грязнуля! А ты чего стоишь в дверях, как одинокий тополь на Плющихе?! Ну-ка быстро сюда, снимай портки свои и под душ! Все поизмарались, чумазые, замёрзли, за шкирку бы вас, да ремнём отделать, чтобы сидеть не смогли! Ой, держитесь, приедут ваши родители! Ой вам не поздоровится!       Когда водные процедуры были окончены — все трое, одетые в Валеркину одежду, маршем отправились по койкам, без воды и еды, с одиноким ночным горшком. Няня рассыпалась в благодарностях к соседу, который, оказывается, проследил за детьми верхом на велосипеде, да с ружьём наперевес на случай встречи с каким-нибудь лесным хищником. Стоило троице только спуститься с пригорка, как он тут же сцапал их и отчитав пуще няньки, повел домой. Уля плакала, просила «хотя бы вернуться, хотя бы куклу забрать», но сосед по фамилии Шарков только отмахивался. «Хулиганство запрещено законом», — размеренным тоном декларировал он, будто бы находясь на партийном собрании. Кукла так и осталась лежать рядом с проржавевшей цистерной из-под молока, которую закопали здесь недалёкие наёмные рабочие с местной фермы.       Когда родители всех троих вернулись из командировки и узнали о случившемся, был большой скандал. Борису, как самому старшему, досталось больше всего. Взрослые решили, что отпрыски совсем заигрались и приняли лучшее, как им казалось решение — аннулировать детскую дружбу из-за такого вопиющего случая. Все сидели под домашним арестом, а когда гнев родителей ослаб, прозвучало новое, куда более пугающее и крайне печальное известие — семьи Легасовых, Щербина и Хомюк разъезжаются в другие города. Навсегда.