***
Сидеть на диване было очень удобно, несмотря на то, что он был вполне себе жёстким — Питер пытался отвлечься, постоянно то надавливая ладонью на сидение рядом, то отпуская его и чувствуя, как крупные пружины внутри разжимаются. Пружина. Его состояние чем-то напоминало пружину: то он спокойно поддавался, сжимал эмоции и чувства внутри, запирая их на крепкий замок, то он скакал мыслями из крайности в крайность. Джеймса в комнате не было, так что он не мог видеть метаний Паркера, а юноша метался — хватался за голову, оттягивая волосы до боли, чтобы отвлечь себя, а когда отвлекался, начинал мучить диван, и всё по кругу. Впрочем, даже если сержант не видел, запросто знал, что творится в мозгах Пита — уж он-то прекрасно понимал, как мальчишку подбрасывало изнутри. Сегодняшняя встреча с мистером Барнсом сначала не на шутку разозлила Питера: он едва ли не стискивал зубы, дабы не сорваться в неподходящий момент. Вспоминая своё состояние теперь, сидя в тихой квартире и слушая звон чайных ложек о кружки из кухни, парень закатил глаза, ощущая одновременно и нелепый стыд, и какое-то пограничное с грустью веселье — в том состоянии, когда он был готов выбить сержанту зубы за одно только вмешательство, он был так похож на отца. Но эта злоба, странная слепая ярость из-за получаемой помощи, которая всю жизнь была присуща Тони, хоть и нашла отклик в юноше, угасла очень быстро, да и сдерживать себя получилось куда легче, чем казалось при первом взгляде на Старка в таком состоянии. Несмотря на теперешнее самоощущение, от этого факта молодой человек хотел рассмеяться громче, но не стал, тихо хрюкнув в кулак — такое поведение могло показаться той самой гранью истерии и вызвать неверное впечатление. Точнее говоря, это и было гранью истерии — впечатления были бы самыми верными. Вообще, всё с самого начала сложилось до смешного глупо и просто, хотя Пит всё-таки старался даже не хихикать. Глупо и смешно, потому что Питер до сегодняшнего дня не обнаружил маячок Баки на своём костюме — он даже не подозревал, ведь Барнс не враг, а потому и проверять ничего не стал. А просто было, потому что та красная точка в ноутбуке и есть Питер, то есть тот самый маячок, и Джеймс просто следовал за ней. Теперь было ясно, почему Паркеру не разрешили поглазеть на эту чёртову точку. Голову мелко пронзала боль, лёгкая и ненавязчивая, почти невесомая, но она всё же была. Питер редко замечал её, а если замечал, то отмахивался и забывал. То ли причина в неудобном сне из ночи в ночь, то ли в постоянно переживаемом стрессе, но боль эта преследовала парня частенько — если не каждый день, то пару раз в неделю точно. Для обычного человека это уже было тревожным звоночком, а вот в случае Пита и того хуже — похоже, организм нуждался в крайне длительном отдыхе, желательно с применением седативных. На душе было невероятно гадко от того, как сложилась ситуация. Думать об этом не хотелось, как и говорить, но мысли неумолимо забирались в голову, червями заползая друг на друга, а разговор был явно неотложным. Питер осмотрел взглядом закрытое окно, вдруг поняв, что ему категорически не хватает воздуха, и поднялся с дивана. Окно легко поддалось толчку и медленно открылось под управлением юноши. Ветер тут же ударил в лицо ночной прохладой и свежестью, а на небе скучковались в большой ком рельефные свинцовые тучи. Что-то в такой погоде было успокаивающее, умиротворяющее до одури. Не будь грозы столь опасными, молодой человек не стал бы избегать возможности полежать на какой-нибудь высокой крыше под эти небом, которое казалось таким близким, давящим на плечи, но было таким далёким и притягивало взгляд. Первая молния показалась вспышкой откуда-то из-за верхних туч, но свет всё же озарил улицы и отразился в карих глазах, сужая зрачки на несколько долгих секунд. Гром, последовавший за этим, был раскатистым и долгим, дотрагивался, казалось, до самых глубин естества, посылая через тело вибрации звуковой волной. Многие не любили грозы и дожди, связывая такую погоду с тоской и пакостной болью в груди. Питер же находил в грозах что-то поистине прекрасное, такое, что рука человека никогда не сможет воссоздать в полной мере при всём желании — природное и настоящее. За второй вспышкой вместе со вторым раскатом грома небо опустило свои плечи, вываливая на Нью-Йорк толщу мелких капель, начавших стучать по крышам, машинам, асфальту часто-часто и совсем не раздражающе — убаюкивающе. И всё же перемене настроя в лучшую сторону погода в этот раз не способствовала. — Хэй, — прозвучало за спиной, и Питер обернулся, наблюдая, как мужчина опускает на кофейный столик поднос. — Надо перекусить. Уверен, последний раз ты ел днём. На подносе покоились сэндвичи, выглядящие свежими и аппетитными, и чай в больших кружках. На вид еды желудок отозвался протяжным урчанием и болью, хотя ему самому кусок в горло не лез — юноша скривился от неприятного чувства, бедром опираясь на оконную раму и ощущая, как крупные капли заливают его спину, толкаемые порывами ветра. Не заметить настроя мальчишки было нельзя: даже мучимый болью от множественных гематом и переломов он не выглядел так… побито. В тот день его глаза хоть каплю светились чем-то таким, что напоминало Джеймсу весёлый солнечный лучик, пробивающийся через багрово-коричневую ткань шторы. А сейчас той загадочной смешинки не было видно даже вблизи, не говоря уже о цельной картине: опущенные плечи, напряжённый корпус и ни толики какой-либо эмоции на лице, — Питер за столь короткий срок стал похож на тень, бледную, едва заметную. — Присядь, Пит, — тихо пробормотал Баки, махая рукой на диван, а сам поторопился прикрыть окно, пока дождь не решил пробраться в квартиру полностью. И так и замер, наблюдая за молодым человеком: Паркер неторопливо отошёл от окна, но на диван так и не сел, подхватывая кружку с чаем, чтобы немного согреться — явно спину от воды неприятно холодило, а футболка, кажется, промокла насквозь. Барнс думал, что смотреть на избитого и полуобморочного Паркера — это было самое тяжёлое, что вообще мог воспринимать его разум. Как оказалось, не совсем так — вид поникшего, будто бы потерявшегося в собственной голове юноши наводил морок обеспокоенности и колол в самое сердце ещё пуще. В конце концов, мужчина не был бесчувственной скотиной, хотя и не до конца понимал причины. Дело было, скорее всего, в том, что это Питер Паркер — будь на его место некто менее знакомый, Джеймс вряд ли бы так переживал за его состояние. — Я знал его, — вдруг заговорил Питер, медленно поднося кружку ко рту и делая обжигающий глоток, из-за чего тут же поморщился. — Знал до того, как он стал таким… Другим. Сержант, так и стоя у окна, как-то глупо смотрел на парня, ведь совсем не ожидал, что тот начнёт говорить о проблеме сам. Питер был слишком сильно похож на Тони, что было видно сразу и невооружённым глазом. Этот же непредсказуемый, по мнению Баки, ход больше напоминал поведение Стива — тот тоже всегда высказывался о проблемах и позволял другим, и не важно, спрашивали его или нет. Наверное, именно Роджерс воспитал в Джеймсе эту истину: закрывшись от всех, никому не поможешь, тем более себе. — Он был отзывчивым человеком, жадным до знаний и радушным к помощи, — продолжал Паркер, сжимая ледяными пальцами кружку, в которой медленно остывал чай. По крайней мере, Джеймсу казалось, что его руки сейчас холодны, как снега на Аляске. — Он был готов поведать миру столько всего, что узнал сам, так хотел поделиться чем-то полезным, действительно полезным, но не смог. Солнечный генератор задумывался как вечная замена электроэнергии, которая могла бы встать на одном уровне с реакторами папы и была бы практически нескончаемой. — Что случилось? — участливо поинтересовался Барнс, медленно подходя к Питу, чтобы всё же усадить его на диван. Он осторожно потянул мальчишку за локоть, призывая сесть, но тот лёгким движением, без намёка на резкость или раздражение, высвободился и взглянул на Джеймса грустными глазами. Слушая рассказ об этом докторе, мужчина начинал убеждаться в том, что тот не был сумасшедшим, отнюдь, он был почти великим — и потому Баки ожидал обвиняющего взгляда, может, даже криков или полного игнорирования, но в глазах юноши читалась лишь горькая печаль, которую, похоже, не вытравить просто так. — Первое испытание прошло крайне неудачно, — покачал головой Пит, отведя взгляд. — Его жена погибла, а он сам пострадал лишь тем, что чип, связывающий его нервную систему с бионическими щупальцами, сломался, но так и остался в нём. — Эти клешни стали им управлять, — догадался Баки, так и замерев рядом с парнем. — Я хотел помочь ему, — вновь покачал головой молодой человек, и в этом жесте сержант уловил волну вины, которая отразилась и в голосе. Картина полноценно встала перед глазами: вот почему Питер сначала обозлился, а теперь ходил как в воду опущенный; вот почему его глаза больше не улыбались, а голос звучал сорвано и тоскливо, — он пытался помочь, даже несмотря на то, что учёный чуть не убил его и собирался сделать это снова. — Иди сюда, — позвал Барнс, захваченный осознанием всей проблемы, которая когда-то преследовала и его, и потянул мальчишку за локоть снова, в этот раз прижимая его к себе в объятии. Питер неуверенно обхватил мужчину руками поперёк спины, будто бы прижавшись ещё сильнее. Но Джеймс на это никак не отреагировал — его взгляд метался от каштановой макушки к стене и обратно, а мысли только и были, что о том, как удивителен на самом деле Питер. В голове никак не укладывалось: как же, пережив в своём возрасте столько ужаса, столько борьбы, включая бой с самим собой, можно остаться таким светлым, добрым и наивным, пытаться исправить даже непоправимое, столько раз упасть — и всё равно подняться, и всё равно идти дальше? Баки метался от варианта к варианту: быть может, Пит был ещё слишком юным, чтобы разочароваться хоть в чём-то в этой жизни, даже несмотря на крупное количество пережитого; может, он просто постоянно посещал психотерапевта, который помогал ему разбираться со всем, что падало на его плечи; а может, это просто Питер Паркер — какой он и есть, максимально простой, но необычайно сложный. — Такое уже бывало, — немного отстранившись, почти шёпотом произнёс юноша, взглянув Джеймсу в глаза. — Но каждый раз, как в первый: неприятно и тоскливо, потому что правда виноват, но исправить уже невозможно. — Вини меня, если тебе станет легче. В конце концов, это ведь я убил его, я виноват. — Я не могу вас винить, — нахмурив брови, запротестовал Паркер, — потому что вы просто помо… — Но и себя не вини, — перебил Джеймс, для убедительности смерив мальчишку строгим взглядом. — Слишком тяжёлый вечер, — пробормотал Пит, роняя голову мужчине на плечо. Раздался звон металла — он разнёсся по комнате, отражаясь от стен тихим эхом и возвращаясь обратно. Барнс скосил напряжённый взгляд на лохматую макушку. Это было левое плечо, и Питер стукнулся знатно, судя по звуку, но голову не поднял, даже не зашипел и не ойкнул, будто терпя эту боль в наказание. — Сотрясение не получил? — монотонно бросил Баки, всё же поднимая голову Питера и взволнованно осматривая лоб на повреждения. Тот лишь досадливо усмехнулся и потёр ушибленное место, на котором расползалось красное пятно. — Поделом мне. — Придурок, — буркнул сержант, грозно отвесив Паркеру подзатыльник. Парень болезненно скривился, но спорить не решился — лишь тяжело упал на диван, откинув голову на спинку, и уставился в потолок. Джеймс решил, что делать что-то большее для поддержки не стоило — это может оказаться лишним или, хуже того, заставить Питера думать, что он абсолютно несамостоятельный и не способный на такие, казалось бы, простые вещи. Частично оно так, конечно, и было, но надо ли тыкать этим в лицо и доставлять ещё большие неудобства? Конечно, нет. Мужчина лишь подхватил кружки, в которых так и был остывший чай, и пошёл на кухню. Заставить Питера поесть было просто обязательно, хотя бы чтобы отвлечь, но в первую очередь, потому что тот голодный — как бы он ни упирался, Барнс знал наверняка, что так и есть. — Вы не против, если я побуду здесь до утра? — послышалось за спиной, и Джеймс вздрогнул всем телом, оборачиваясь на Питера. Тот поставил на стол поднос с нетронутой едой и присел на стул, но, что удивило, он совершенно незаметно прошёл мимо Баки — так тихо, будто был призраком, нематериальным и невидимым. — Да, конечно. — Я уйду утром, честно, — пообещал юноша. Выглядел он, казалось, хуже: ещё ниже опущенные плечи, всё так же напряжённая спина, понуро опущенная голова, — и расстраивать мальчишку ещё больше Барнсу не хотелось совсем. Ситуация не располагала даже к простому открытому разговору, уж шутить и издеваться над Питером было бы верхом жестокости. — Не волнуйся об этом, — неожиданно для себя решил сказать Баки. Повинуясь ощущению сочувствия, он похлопал пацана по плечу. — Я ж не стану тебя выгонять. Паркер лишь пожал плечами и снова понурил голову. Вообще говоря, Джеймсу очень давно не доводилось кого-то успокаивать и поддерживать, так что чувства, пробуждающиеся в нём при взгляде на подавленного Питера, который был не просто расстроен, но ещё и считал себя виноватым, казались ему несколько чуждыми, будто были не его собственными. С момента возвращения в мир в трезвом уме и твёрдой памяти, если так можно выражаться, Барнс старался не отрицать всё, о чём думал и мечтал освободившийся мозг и о чём колотилось сердце. Он старался принимать каждую мысль, желание, может, даже навязчивую идею — это был он сам, уже вольный, а не заключённый в собственной черепной коробке. Монстр, который всегда поглощал его мысли, чувства, желания, который принимал решения за двоих, остался лишь воспоминанием, которое порой всё ещё будит его по ночам. И всё же чудовище, сидевшее многие годы за пультом управления вместо него, давно сгинуло, но ощущение, которое он испытывал при малейшем отторжении своей же воли, до сих пор тянуло его ко дну. И этот страх, скручивающий внутренности в крутую спираль, он старался обходить — разве человек, который отрицает свои эмоции, увлечения, душевные порывы, на самом деле человек? Джеймс так не считал, а потому принимал каждую свою эмоцию, даже если не показывал её, каждое чувство, будь то сопереживание или нежность, и каждый душевный порыв, и не важно, что он в себе нёс — желание уберечь, поддержать или обнять. — Будешь чай? — опомнился Баки. Ему вдруг почудилось, что он тонул в раздумьях бесконечно долго, однако, судя по реакции юноши, он пробыл там всего пару минут. Питер заторможенно кивнул, похоже, тоже занятый какими-то своими мыслями. Чай они пили почти в полной тишине, лишь гудение холодильника и шумы машин с улицы разбавляли её. Барнсу всё-таки удалось скормить Паркеру пару сэндвичей, и пусть настрой мальчишки поднять не удалось, сержант хотя бы был уверен, что тот не голоден. На самом деле, хотелось как-то приободрить Пита, внушить ему, что всё не так плохо, как он считает, что ситуация, виновником которой он себя считал, вообще не его проблема, но всё, что приходило на ум, казалось Баки глупым и неуместным, поэтому он молчал, лишь изредка кидая на парнишку тревожные взгляды. Этот ребёнок — по-другому его назвать язык не поворачивался, — который стремился помочь всем и сразу, пытался уместить в сутки больше, чем возможно, и старался не падать духом, был сейчас совсем не в себе, и Джеймс был почти не удивлён. Непомерно сильно хотелось устроить взбучку Старку и Роджерсу за то, что пускают всё на самотёк. Было совершенно очевидно: Тони ни сделал ни одного правильного или хотя бы мирного жеста в сторону сына, но всегда запирал его в Башне, отбирал костюм и возможность помогать людям; а Стив, будь он неладен тоже, наверняка лишь проводил воспитательные беседы о том, как опасно и безрассудно делать благое дело! Отчего-то Джеймс был прочно убеждён, что родители не так должны заботиться о своих детях, тем более супергеройские родители. Мысль о том, что Питеру ещё ни разу не предлагали помощи и что он сам никогда её не просил, выводила мужчину ещё больше — ну как же так можно, жить такой жизнью и совсем не объяснить ребёнку, что он может и должен попросить помощи, если она нужна? А она всегда нужна. Нет, что ты, Барнс, они никогда — лучше запереть мальчишку дома, наорать за очень, блядь, плохой поступок и запретить заниматься тем, чем он живёт. Питер был так раздражён и расстроен появлением Джеймса сегодня, что складывалось не вполне однозначное впечатление — словно дело было не только в смерти доктора. И Баки, надо думать, даже не удивится, если прознает, что Питер просто боится попросить помощи, уверенный, что ему за это навешают затрещин и запрут в Башне лишь потому, что он собрался броситься на подмогу. Возможно, Джеймс не столько хотел вдолбить эту истину в головы двух папаш-идиотов, сколько наглядно показать им, как много всего зависит от воспитания и как много моментов из жизни своего сына они упустили. А Питеру хотелось показать, что он не виноват в том, что его папаша-гений на самом деле редкостный тупица, совершенно некомпетентный в вопросах воспитания. И у этого желания был один-единственный минус: Баки ни в коем случае нельзя было раскрываться. Вообще-то, это не было таким уж важным аспектом, хотя Барнс убеждал себя в обратном и совсем не хотел нарушать собственное правило. Перед самым сном, которого не было ни в одном глазу, Джеймс решил заглянуть в гостиную, где устроил Пита на диване. Парень не спал, и мужчина нисколько не удивился, потому как и сам был загружен некоторыми мыслями и сомневался, что вообще сможет уснуть сегодня. — Хэй, я разбужу тебя в шесть, — сообщил он, не подав виду, что всё ещё обеспокоен состоянием мальчишки. Питер лишь молча кивнул, и Барнс решил больше его не беспокоить — иногда всем нужно побыть наедине с собой, и он решил, что сейчас тот самый момент, а потому тихо вышел, прикрывая за собой дверь. Это был действительно тяжёлый вечер, смазано перетёкший в ночь, которую Баки с уверенностью нарёк бессонной.***
Уснуть, как Джеймс и ожидал, у него не вышло, так что, стоило будильнику прозвонить, он поднялся с постели, пытаясь настроить себя на хорошую работу, которая требовала большой концентрации — по крайней мере, в его случае. И хотя размышления о Питере его так и не покинули, он постарался сразу отгородить себя от них хотя бы на сегодня. Паркер же возился всю ночь: было слышно, как он ходит по гостиной, как ворочается в кровати, как открывает и закрывает окно, — и хотя Баки это никак не мешало, ведь сам он не спал, всё же хотелось, чтобы парень успокоился и расслабился. Это было странно — знать, что Пит взвинчен и напряжён, и напрягаться самому. Это не было похоже на раздражение, однако чувство явно не из приятных — лишняя тревога, Джеймсу давно несвойственная, лишь мешала. За некоторое время до часа подъёма в квартире стало невыносимо тихо, и мужчина почти расслабился, надеясь, что Питер заснул хоть ненадолго. Однако, как выяснилось позже, тишина была обусловлена не этим: вместо посапывающего в подушку мальчишки в гостиной обнаружилась сложенная стопкой на диване постель и распахнутое окно, штору на котором тихонько трепал ветер. Барнсу оставалось только вздохнуть и убрать постель в шкаф — тому, что Пит выпрыгнул в окно, решив не обременять сержанта лишней заботой по утру, хозяин квартиры был не удивлён. В том, что до дома юноша добрался в целости и сохранности, Джеймс не сомневался — лишь переживал насчёт его морального состояния, которое так сильно меняло его даже внешне, что о душевной картине Барнс думать не решился. Он постарался оставить эту тему в покое, хотя бы потому что работа ему таких вольностей не позволяла, но, как и с бессонницей, он потерпел поражение.***
Тони, уговариваемый всю ночь Стивом пойти спать, спать так и не пошёл и сейчас попивал ромашковый чай — на кофе уже неделю стояло крепкое табу, и на решение Роджерса было невозможно повлиять никакими рычагами. Так что он отдыхал мозгом и периодически поглядывал на время, ожидая пробуждения мужчины своей жизни. Может, сегодня стоило попробовать ещё один способ выпросить чашечку-другую кофеина. Мыслями мужчина всё возвращался и возвращался к микросхемам и расчётам, и это даже начинало надоедать — целая неделя работы над одним и тем же проектом, сколько ж можно, в самом-то деле? Как себя отвлечь, Тони понятия не имел: рисовать он не умел, телевизор смотреть не любил, а музыка так часто его окружала, что он её даже не замечал, — а потому лишь смотрел в одну точку на стене и едва ли не вслух отгонял от себя вычисления и чертежи. — Доброе утро, — прозвучало над самым ухом, и Старк сперва возрадовался, что сможет, наконец, отвлечься на Стива, а потом вдруг понял, что совсем не слышал, как тот вошёл. — Когда и как ты вошёл? — логично, но глупо спросил он, наблюдая, как его почти-что-супруг заправляет турку кофе и водой. Правило «никакого кофе» на Стива Роджерса не распространялось. А ещё, кажется, для него не существовало кофемашины. — Шумы в голове от усталости давно уже не новость, Тони, — покачал головой Кэп, усмехнувшись. — Давай ты пойдёшь спать прямо сейчас, а? — Не могу, Кэп, ты проснулся, — развёл руками гений, — и мне нужно тебя развлекать. Куда же мой муж, да без меня? — Не переоценивай свои возможности, — рассмеялся Стив, снимая с плиты турку, и наполняя ей чашку. Когда перед Тони оказалась его порция, он понял, что чашек было две. — Погоди, ты сказал «муж»? — Ну, да, но это потом, — махнул рукой Старк, как на что-то незначительное, и кивнул на чашку с кофе. — Это что? Как же наш сухой кофе-закон? — Маленькое предложение, — важно заявил Капитан, придвигая чашечку чуть ближе к Тони. — Суть такова: ты пьёшь кофе и рассказываешь мне, что ты там задумал с женитьбой, а потом мы смотрим фильм, под который ты уснёшь. Как тебе такое? — Ох, и вариант, конечно, беспроигрышный, — столь же важно закивал гений и сделал глоток любимого напитка, который не пробовал на язык, кажется, целую вечность. — Ладно, работаем. Что ты хочешь знать, дорогой? — Всё, что приходит тебе в голову? — хмыкнул не то вопросительно, не то утвердительно Стив, смотря с каким-то странным блеском в глазах. Тони для себя решил, что спустя столько лет имеет право характеризовать этот взгляд как нежный и что хочет видеть его до самой смерти. Пожалуй, лучше и не придумаешь. — Ну, всё началось вообще с… — Босс, Питер в Башне, — перебила его Пятница. Роджерс — похоже, по привычке, — посмотрел в потолок, удивлённо поднимая брови на реплику ИскИна. — Вечно ты мешаешь моим планам. Перепишу и продам Щ.И.Т.у, — обозлился на интеллект Тони, хотя злостью от него и не веяло совсем, потому что волновало его не это. — Что ты там сказала? — Питер в Башне, сэр, — повторила Пятница, и Старк собрался было удивиться, но Стив его опередил. — А почему так рано? — спросил Кэп, снова взирая на потолок. Тони этот маленький жест забавлял — Роджерс ко всем машинам в доме, которые хоть как-то понимали людскую речь, относился как к живым, и это было почти мило. Пятница на вопрос, конечно же, не ответила, и Тони был уверен процентов на семьдесят, что и без неё знал причину. А вот Стив оказался по-прежнему наивен, словно не было стольких лет пережитого ужаса за плечами. Хотя дело, может, было в том, что это касалось семьи — в семье люди друг другу доверяют. — Где он? — снова делая глоток кофе, спросил Тони. — В своей комнате, босс, — отрапортовала Пятница. — Наводит порядок. — Странно. А когда такое было-то в последний раз? — изумился Роджерс, посмотрев на Старка. И хотя вопрос был чисто риторическим, ИскИн тут же на него ответил: — Три месяца, восемь дней и тринадцать часов назад. — Спасибо, это было очень важно, — язвительно фыркнул Тони. Кофе в чашке постепенно заканчивалось, но продлить это удовольствие хотелось просто безумно, поэтому очередной глоток мужчина отложил ещё на минутку. — Заметила что-нибудь странное? — Старк! Он твой сын, а не какой-нибудь преступник! — тотчас возмутился Стив, хлопнув гения по руке; Тони почти не сомневался, что это должен был быть подзатыльник. Пятница промолчала. — Но всё же он под подозрением, — сообщил мужчина, осадив тем самым Стива, который тут же переменился в лице и со страхом в глазах уставился на Тони. — Что это значит? — Нед уехал позавчера, — без особого участия сообщил Старк. — Испания, отдых, все дела. — И что с того? — продолжил Стив, хотя явно понял, на что намекает собеседник. Тони вздохнул, покачав головой. — Что-что, запрет на выход из Башни, никакого костю… — Тони, ему двадцать, — успокаивающе и почти умоляюще напомнил Кэп, поджав губы. — Он уже взрослый и может решать, что ему делать. — Пока живёт под моей крышей — даже слышать ничего такого не хочу, — тут же возразил Старк, допивая чёртов кофе, который теперь горчил на языке совсем неприятно. А может, это была его собственная злость. — Ты такой идиот иногда, — зло зыркнул Роджерс. — Ты не думаешь, что у него могло быть, ну, свидание, например? Личная жизнь на то и личная, что других не касается. — Предупреждение, Стив. Что сложного? «Папа, я к девушке, буду поздно», в чём проблема? — Ты точно идиот, — вздохнул Стив и покачал головой. Быть может, он правда прав, и Тони чего-то действительно не понимает. Хотя когда было такое, чтобы Старк чего-то не понимал? — Я серьёзно, Кэп. — Я будто шучу, — съязвил Роджерс, хмуро сведя брови, но тут же смягчился. — Может, он просто стесняется или думает, что ещё рано для афиширования. А может, там и не девушка вовсе и… — Но это же ещё проще, разве… — Тони, просто оставь эту ситуацию, — попросил Капитан, смотря тем своим взглядом, который не терпел препирательств. Тони жутко бесил этот взгляд, но поделать с собой он ничего не мог — слушался под таким взором почти всегда, за исключением редких и серьёзных ситуаций. — К тому же, у нас был уговор, — продолжил Стив, ткнув пальцем в пустые чашки, — я тебе кофе, ты мне про все свои мысли. — Нет ничего хуже, чем заключать с тобой сделку, — поджал губы мужчина, чем вызвал лёгкую улыбку на лице возлюбленного. — Ладно, натуральный блондин, уговорил, — закатил глаза Старк, поднимаясь из-за стола. — Вот всегда так, между прочим! Тебе больше выгоды, чем мне, разве это честно? — всё-таки возмутился он, разведя руками. — Мне начать приводить аргументы из других аспектов нашей жизни, чтобы доказать, что это честно? — хмыкнул Кэп, поднимаясь следом и составляя грязные чашки в раковину. Старк едва не поблагодарил Господа Бога, в которого даже не верил, за то, что Роджерс не принялся мыть их прямо сейчас — не к месту, у них ведь уговор. — Ты можешь только попытаться, — фыркнул в ответ Тони, скрещивая руки на груди в ожидании, абсолютно уверенный в своей правоте. Как всегда, впрочем. — Ты сверху, — выгнул бровь Стив, повторяя позу Тони. — Почти всегда. — Но не всегда, — выставив указательный палец гений, хотя был вынужден согласиться с Роджерсом. На этом спор и закончился — один-ноль в пользу Стива. Может, в другой раз Старк и отыграется, но в этот раз он должен был признать: Стив прав и насчёт Питера, и насчёт равной выгоды. А прочие проблемы нужно решать на свежую голову.