— *** —
Юкио едва успел заснуть, когда комната осветилась. Это была его первая неделя в сиротском приюте, и все казалось незнакомым, странным и в то же время смутно напоминало о прошлом. Как и многих сирот, жизнь научила Юкио никому не верить, но четыре стены, тепло и крыша над головой несколько притупили рефлексы выживания. Помимо Юкио в комнате находились еще четверо сирот. Всех их привели в это место в один и тот же день, собрав по улицам Киото, и лет им было по восемь-девять. Джиро и Горо — дерзкие, но благородные мальчишки. Акеми — тихая, но высокомерная девица и Атсуши — образованный и честный ребенок. Эти дети на момент прихода Юкио уже прожили вместе достаточное время, поэтому все они лежали в одной кровати, прижимаясь друг к другу и рассказывали страшные истории. Они сторонились Юкио, ведь он был чужаком для них, да и сам Юкио не горел желанием заводить знакомства. Но одиночество… Оно понемногу убивало Юкио. После многих ночевок на булыжной мостовой узкая, жесткая койка казалась мягчайшей периной. Сон манил, окутывая сладостной негой, тяжелые веки смыкались перед обещанием долгожданного отдыха. И тут распахнулась дверь, заливая комнату светом. — Проснитесь, детки мои — Юкио узнал голос госпожи Сейкатсу, директрисы приюта. — Идемте. Юкио тут же безропотно сел и спустил ноги на холодный пол. Он единственный, кто покорно встал со своего ложе, когда остальные дети выражали недовольство, от столь позднего призыва, но у них не было выбора, кроме как не пойти вниз. Спустившись вниз Юкио встретил господина Маджо. Судя по рассказам госпожи Сейкатсу, Маджо специальный человек в приюте, который выполнял административные функции в приюте и всячески пытался помочь госпоже Сейкатсу. Он был приятным мужчиной и судя по разговорам, господин Маджо имеет тесные связи с госпожой Сейкатсу, но его присутствие всегда пугало Юкио… Однажды ночью Юкио проснулся из-за скрипа двери и, открыв глаза, он увидел ужасную для ребенка картину. Господин Маджо стоял прямо напротив кровати Акеми и ёрзал что-то под брюками. Он лицезрел эту картину каждую ночь, однако ему не хватало смелости рассказать об этом госпоже Сейкатсу. Ослушание и донос могли стоить ему пристанища. Юкио не хотел рисковать. — Я понимаю, час поздний, — произнесла госпожа Сейкатсу, возвышаясь над детьми, — но у нашего господина много забот и время его стоит дорого. Тем не менее, он желает лично поприветствовать вас. Было что-то странное в её словах. Произнося эту речь, она выглядела хладнокровней, чем обычно, а в её глазах была лишь пустота. — Это большая честь. — добавил господин Маджо. Внезапно Сейкатсу и Маджо пали ниц. И вот тогда они его заметили, словно этот «наш господин» возник ниоткуда. Высокий, стройный, в невероятно богатых одеяниях. Сейкатсу отступила в сторону с ничего не выражающим лицом. Господин не спеша прошел вдоль ряда сирот, вглядываясь в их лица со странным любопытством. Возле Акеми он почти не задержался. Сердечко Юкио заколотилось, когда он остановился возле него, и стало понемногу успокаиваться, когда пошел дальше. Остальные мальчишки ощетинились, прижавшись друг к дружку. Господин ими не заинтересовался. — Вот этот, — распорядился он низким бархатным голосом. Рука госпожи Сейкатсу тут же легла Юкио на плечо и повлекла в другую дверь. Комната за дверью оказалась пустой, в ней стоял лишь единственный стул. — Он ничего тебе не сделает, — сказала госпожа Сейкатсу и повторила: — Это большая честь. Дверь за ней закрылась, и Юкио остался один. Сев на стул, он напряженно смотрел на единственный вход… И не сразу заметил тень, протянувшуюся от человека у него за спиной. Это был Господин. Юкио в ужасе вскочил, но господин вскинул ладони, как бы говоря: ''Не надо''. Мальчишка изо всех сил старался справиться со страхом, напоминая себе слова госпожи Сейкатсу. — Боишься, что я тебя обижу? — спросил господин мягко. Юкио помотал головой. Вышло, впрочем, не особенно убедительно. Господин усмехнулся с напускным недоумением. — Ах, дитя, разве жизнь обидела тебя не достаточно? — Юкио с опаской следил, как он шагает по комнате кругами. — Не бойся, я здесь лишь для того, чтобы тебя послушать. Хочу знать твою историю. Что привело тебя сюда? Жестом он пригласил его сесть, и Юкио нехотя опустился на стул. — Я из Эдо, — начал он. — Так? — Господин слушал с неподдельным интересом. — Сначала дядя убил папу… — Юкио изо всех сил старался, чтобы голос звучал ровно и не выдал того, что у него на душе. — Тогда мы отправились в город. Мама пошла искать работу. Спустя четыре дня мы перестали ее ждать. У меня была сестра — Ханако. Мы остались с ней вдвоем. Я о ней заботился. Голос все же предательски дрогнул. — Потом она заболела. Я не смог ее защитить и не смог вылечить. И затем я остался… — Один, — негромко закончил за него господин. Боль железной рукой стиснула ему грудь. Боль утраты. — Я остался один, — повторил он, чувствуя, как по щеке скатывается слеза. — Дай-ка, — выдохнул он. Юкио отшатнулся, когда он потянулся к его лицу. — Закрой глаза, — проговорил он тоном, которому невозможно было сопротивляться. — Сосредоточься на этом чувстве. На боли. Она росла у тебя внутри, и ей некуда было деться в этом жестоком мире, некуда вылиться. Почувствуй, как она поднимается из груди, доходит до носа, до ушей, грозит поглотить тебя целиком. Не прячься от нее. Почувствуй, как ее волна разбивается о тебя. Вот это и есть сила. Обрати против боли свой разум, пусть она отхлынет от тебя. Юкио чувствовал, как боль изливается из него с каждым всхлипом. Что-то колющее проткнуло его маленькую руку. Прилив отчаяния, сдавивший грудь, отступил. Юкио открыл глаза. — Спасибо, — произнес господин. Юкио заметил у него в руках стеклянную склянку, наполненную красной жидкостью. — Спасибо, что поделился. — А вы? — осмелился спросить Юкио, увидев в его взгляде нечто смутно знакомое. — Вы тоже один? Он посмотрел на него, отвлекшись от созерцания склянки. — Я много повидал в этом мире, мое путешествие длится уже много лет. И да, по большей части я был один. Юкио шмыгнул носом. — А дальше станет легче? — Тебе? — Он мягко улыбнулся, и в его взгляде на мгновение замерцала печаль. — Нет.— *** —
— Господин, вы не сделали ему ничего дурного? — Мудзан посмотрел на Сейкатсу и вскинул бровь. — Скажи мне, что дурного я сделал тебе много лет назад, когда ты была со мной в этой комнате? — длинными пальцами он протянул ей склянку. Взгляд Сейкатсу остановился на тонком хрупком сосуде, до краев заполненном рубиновой жидкостью. Она схватила склянку и, быстро оглянувшись, спрятала в рукаве. — Если смешать мою кровь и рубиновую кровь того ребёнка, ты получишь еще больше силы. — Мудзан посмотрел прямо в глаза Сейкатсу. — Я повышаю тебя до Четвертой Высшей луны, предыдущий сгинул этим утром. Сейкатсу на секунду обомлела, но быстро взяла себя в руки. Внезапно её глаза заполнила кровь и цифра сменилась с «五» (пять) на «四» (четыре). Глаз быстро адаптировался к этой метаморфозе и Сейкатсу вновь села на колени, выражая искреннюю благодарность. — Я жду от тебя успехов, Сейкатсу. — Мудзан грозно посмотрел на Сейкатсу. — До следующего раза, дорогая. Мудзан попрощался и вышел. Свет полной луны заливал улицы Киото ярким серебром. Мудзан остановился у фонтана, перед входом в приют и окунул в него палец… От его прикосновения в чаше фонтана поплыли алые ленты, и вот вода уже стала красной, как вино. Легко перешагнув через парапет, Мудзан скрылся в фонтане без всплеска. Какое-то время мысли его занимал этот парнишка, Юкио. Несомненно, для него эта встреча была весьма странной, но Мудзан слишком хорошо знал людей, чтобы понимать: их разговор не станет поворотной точкой в его судьбе. Он будет жить, а потом умрет, как положено им всем, ничтожным насекомым. Его имя, лицо, вся их беседа, как всегда, истает в памяти Мудзана, словно мимолетный сон. Люди… Эти создания существовали бок о бок с Мудзаном, и все же его от них отделяла невероятная пропасть, завораживающая, переменчивая. Губы демона искривились в улыбке. Настроение у него сегодня было меланхоличное. — Одинок ли я? — усмехнулся Мудзан, выходя из алого портала в свой дворец. Мудзан замер на секунду, что-то тронуло его. Быть может, это были отголоски его человечности, но это уже было неважно. Эти дурные мысли затмила цель Мудзана — достичь совершенства. Пока он не будет совершенен, он будет жить и ничто его не убьет. Да, пусть это меланхолия, но разве она не уместна? И есть ли на свете что-то, что по красоте сравнится с печалью?