Имей меня все семьдесят глав

Между нами километры и города, А я забрал твоё сердце и не отдам. Пообещай также сильно любить меня, Я прошу не забывай меня.

      И вот мы сидим и смотрим в экран. Ментально нас нет. Мы — один синергичный выжитый лимон. Мы с ней как два ребенка, которые строили план, как бы сбежать с математики, и, наконец, сбежали. Первый раз в жизни. И теперь в полной растерянности, что же делать с этой пьянящей сбивающей с ног свободой.       Клавиатура отблескивает под светом лампы. Шесть сотен страниц — мало ли? Особенно убились «а», «о», и, почему-то «Caps Lock». Наверное, привлекал мое внимание, как умел.       Вздохнув, оглядываюсь. Чувствую растерянность и какое-то жуткое опустошение. Wi-Fi ободряюще подмигивает зеленым, типа «добро пожаловать домой, чувак». Абсолютная тишина. Воздух пахнет пылью и жжеными свечами и солью. За окном падает снег, наметая сугробы, по которым завтра придется пробираться. Рыжие отблески фонаря изо всех сил стараются создать атмосферу уличного уюта.       Она молчит. И я молчу. В нашей личке — тишина. Девятнадцать часов сорок две минуты через Казань, а/д Волга, М7, где-то на этом пути затерялось мое «Спасибо» или ее «Пожалуйста». Может, не долетело из-за двух часов разницы во времени, впервые за всё наше знакомство.       Молчу. И она молчит. Думаю, она смотрит на открытое диалоговое окно так же, как я. И еще, думаю, в ее вкладках в браузере тоже открыты «Атласные ленты» со статусом «Завершено».       Мой ребенок, широко распахнув глаза, смотрит на необъятное пространство ФБ. Очень неуверенно переводит взгляд с меня, такого уставшего, обессиленного, очевидно оставшегося без лоска и первобытного пафоса, на пространство впереди. Хлопает длинными ресницами и каждый шаг по бежевым страницам делает так, будто я его посреди болота родил и оставил. Улыбаюсь ему ободряюще и всем видом показываю, что все прекрасно.       Он стоит в этом статусе еще минуту или две, пока его никто не заметил, глубоко вздыхает и шмыгает носом.       — Мне страшно, пап.       Хочет попроситься на ручки, но не станет, потому что он смотрит критикам и трудностям в глаза. Хотелось бы верить, что как и его отец, но есть сомнения.       — Мне тоже.       Ребенок умный, он справится. Он, конечно, не идеал, и сам об этом знает, но косяки он перекроет харизмой.       — А вдруг меня не полюбят? — подперев зачем-то ладонями щеки, спрашивает он.       Скрывает смущение, наверное, или неуверенность, отлично понимаю.       — Я люблю тебя.       Смотрю на него, передаю всю благодарность за то, что этот ребенок у меня есть, что накопилась за время творчества. И он улыбается, опускает глаза и прячет свою реакцию на похвалу, чтоб я не заметил. Но тут яблоко от яблони, я и так знаю, что если не оргазм, то минимум эстетическое возбуждение он испытал.       — А если ты не понравишься, приходи ко мне, я-то тебя точно оценю. Каждую строчку, каждую шутку, каждый сюжетный поворот.       Он снова застенчиво улыбается, спрятавшись в свой импровизированный кокон. Придя к решению, резко поднимает голову, поправляет каштановые дженовые волосы, вставляет в ухо наушник с саундтреками и принимает самую вычурную позу, которую можно придумать.       — Ну, я пошел, — провозглашает он, высоко вздернув нос, — радовать читателей.       Улыбаюсь и шлю ему волну поддержки, подкрепленную ментальным поцелуем.       — Увидимся, пап!       Мое «увидимся» тонет в поднимающихся просмотрах. Где-то в глубине души я хочу прижать ребенка к себе и не отпускать в жестокий фикбучный мир. Но также я понимаю, что, подери админы, ему нужна свобода и жизнь. Так что, иди и поражай. Я в тебя верю.       Смахиваю слезу и закрываю статистику просмотров. Ха-ха, родительский контроль рулит! Но сейчас нам обоим нужно время, чтобы привыкнуть: мы больше не ответственны друг за друга, нас больше не держат обязательства.       Вздыхаю. Остался последний неразрешенный вопрос.       Она молчит. Я молчу. Экран тухнет, оповещая, что чувак, я сейчас откинусь, если ты не предпримешь экстренных суетливых действий.       — М, было вкусно.       Сожрать мое чсв и не куска мне не оставить? Хоть тростиночку, хоть пепельный бугорочек…       Смотрю на нее осторожно, чтобы она не подозревала, что меня это волнует. Меня вообще ничего не волнует. Ничего. Совершенно. Она видела меня целиком, одетого, голого, веселого, грустного, рожающего детей, надругающегося над детьми, орущего на детей, орущего на взрослых. Орущего на авторов. Орущего на себя. В подсознании орущего на нее.       Но не сознательно, конечно не сознательно.       Она видела меня много какого, куда больше, чем я ожидал. И я, разумеется, никогда такого не планировал. Даже близко не думал заводить любовь всей фикбучной жизни. Но, о, какая неожиданность, посмотрите! Вот она, в латексе, сидит на железном троне, закинув ногу за ногу, и гладит мышку.       — Тебе нормально? — аккуратно спрашиваю, готовый в любой момент принести ей музыку или красивую картинку — словом, все, что она захочет.       — Я съела тебя полностью, — довольно, но слегка сдавив рвотный рефлекс, улыбается она.       — Да я знаю… — шепчу почти неслышно.       Она облизала его полностью. Она убрала каждую пылинку с моего ребенка, поправила каждое предложение в шапке, каждую мурашку в тексте. *цензура* сожрала семь глав за вечер. Десятую часть всех «Лент» за вечер.       И, да, она изнасиловала меня семь раз.       Да.       — Ты встаешь, нет? — подстегивает она и зачем-то ложиться рядом — очевидно, чтобы смотивировать встать.       Нет, мне бы не хотелось. Я испытал только что самый большой эстетический оргазм за прошедший год. Мы сделали это. Сделали с ней вдвоем, закончили. Мы делали это семьдесят одну главу и три эпилога. В сумме мы сделали это семьдесят четыре раза. Это когда она начинала сверху. А восемь глав, плюс еще пару мини старался доминировать я. И вот сейчас, буквально пятнадцать минут назад, была покорена финалочка. Оргазм-босс.       — Нет, я не встаю. — говорю честно и даже повышаю «Н» Enterом.       — Что, — смеется *цензура* в личке фб, ровно там же, где мы и начинали, — закончились твои «П. — а. — п, — А»?       — Да-а, — утвердительно вожу головой по полу, — все, больше нет. Спасибо тебе.       Время за полночь для нее, к ночи для меня, и остановилось для нас обоих. Завтра наступит соитие еще раз, потому что надо обсудить, надо получить плетью и быть отстрапоненным ее, кхм, мнением. Но не сегодня. Сегодня мы здесь, сейчас, вдвоем празднуем успех.       Абсолютно на автомате поглаживаю ее чсв, она в таком же темпе — мое. Да, мы лежим в полупрострации, смотрим на количество символов и исправлений. Думаю о своем, о ребенке, обо всем этом пути. О *цензура* тоже думаю, и все эти мысли сливаются в поток и единой оглушительной стеной падают в сознание. Наверное, всё это было не просто так?       — Вселен?       Она завет ненавязчиво, но я возвращаюсь в наш диалог через пару закрытых вкладок.       — М?       Она очень красива с этими запутанными от жаркой редакции волосами и раскрасневшимися от тупых ошибок щеками. В зеленых глазах уже отблескивает усталость, но ее упрямая натура не пойдет пока спать. Конечно нет.       — А что будет дальше?       Закрываю последнюю отвлекающую меня вкладку и с «?» смотрю на нее.       — Ну в смысле, — она приподнимается на локтях, и взгляд ее становится совсем пронзительным, — ты, я, «Ленты». Что дальше?       — А дальше нам надо расстаться, — без тени сомнения отвечаю я.       — Что?!       Смеюсь, пока она готовится к протесту, и отвечаю первым:       — Ну ты что, дорогая? Такой гениальный штамп. Пробьет читателей на эмоции, выбьет для нас слезу даже может быть. Думаю, нам больше не быть вместе.       В ее глазах — ярость. Ее веко дергается, а рука, похоже, сама собой тянется за оружием убийства.       — Повтори, — цедит *цензура* по буквам.       — Что, не нравится тебе такой вариант? — смеюсь я, собрав еще одно доказательство, что я ей важен.       — Гениально тупо, — отзывается с пренебрежением и шлет мне многозначительный стикер.       Смеюсь искренне, думая о разочарованных (нет) читателях «Глав» и думаю, что сейчас самое время.       — Эй, *цензура*! — тыкаю ее.       Она передвигает зрачки в мою сторону так медленно, будто на них еще десять тысяч грузов сверху.       — Чего надо, чудище? — обиженно, что и показывает всем видом, спрашивает она.       Я достаю из буфера обмена припрятанное заранее сообщение и всем видом показываю миролюбие и воодушевление.       — Раз мы больше не редактируем, — вставляю ссылку на страницу вк, — ты будешь моим другом?