Ему было с ней весело. И совсем немножечко грустно. Такое вот странное сочетание не сочетаемого. Улыбка сквозь слёзы. Словно они два печальных клоуна на этом празднике жизни. Потерянные и захмелевшие. От поэзии чувств. Брагу которых так неосторожно пригубили. И теперь смешат собой счастливчиков живущих без заморочек.
***
Пока я лежала в больнице две недели, Юнги думал, что я уехала в Сеуле. Тэхен сначала не соглашался на такой обман, считал, что неправильно держать в неведении. Но только представьте, что было бы, если Юнги узнал, что я была беременна, при этом не зная от кого и потеряла ребенка. Даже не хочу об этом думать. Слишком это больно. И кому от этого больнее не знаю… Казалось, что вместе с моим ребенком умер весь мир, никогда в жизни я не чувствовала себя такой пустой, несчастной и отчаявшейся. В Сеул я ездила для того, чтобы познакомиться с врачами и прочее. Поэтому у брата не возникло лишних вопросов. Он терпеливо ждал моего возвращения. Но вот только мне совершенно не хотелось возвращаться… это необъяснимо, но хотелось потеряться в городе, раствориться в нем. Без Хосока дом стал совсем пустым, слишком тихо, он был тем, кто делал это место действительно уютным и родным. А теперь все кажется предельно чужим… Тэхен привез меня домой, Юнги встречал у порога смотря на меня рассеянным взглядом. Он был рад меня видеть, но вот внешний вид его немного удивил. — Мирэ, ты так сильно похудела, ты эти дни хоть что-то ела? — Юнги осматривает меня с ног до головы. — Такая бледная, все хорошо, ты болеешь? — Нет, просто дорога сильно утомляет, сейчас отдохну и увидишь, что со мной все хорошо! — улыбаться оказывается так сложно. Я почти забыла как это делается, что такое улыбка. От таталеього счастья к тотальной бездыханности. — Хорошо, как поездка? — на самом деле он хочет спросить о том, когда уже будет сделана операция или ее не будет. Ведь ожидание затянулось в месяцы… долгие и однообразные, погрязшие в серости месяцы. — Врачи сказали, что ждать осталось совсем немного, надо набраться терпения и ждать… — у меня больше нет уверенности в этих словах, не знаю сможет ли мой брат снова ходить. — Так что скоро мой брат будет стоять на ногах! — хлопаю его по плечу и ухожу в комнату. Больше нет сил сдерживать слезы. За время, которое я пролежала в больнице ни раз думала о детях и материнстве. И вот один раз подумала о том, что не почувствовав себя мамой, не видя своего ребенка, меня охватила невозможна боль потери, скорбь, мне до сих пор ужасно паршиво. А родители, которые четырнадцать лет растили Юнги в один день отказались от него. Как? Я искренне не помню как это, сейчас ненавижу себя точно также, как и в первый день, когда узнала, что 20.15 погиб по моей вине, что я его убила я… и даже ненавижу себя еще сильней. Так как они смогли жить дальше?! *** На второй день выписки Чимин больше не мог терпеть моего отсутствия и вызвал к себе домой. Как бы паршиво мне не было, бросить работу я не могла, кто оплатит больничные счета и на что-то надо жить. Удивительно, но Намджун терпеливо ждал моей выписки, ничего не говорил, не угрожал, он просто ждал. От этого молчаливого ожидания было страшно. Уже как по традиции тот самый Бугай провожает меня до комнаты Пака. Он долго смотрит на меня, сверлит своим взглядом. Обычно он так не смотрит на меня. — Вы больны? — низким голосом спрашивает парень. Этот вопрос ставит меня в ступор. Он всегда смотрит на меня сверху вниз, одним взглядом даёт понять, что я ему мерзка, а тут такое. Неужели я так ужасно выгляжу, мне казалось, что макияж сделал свое дело. — Нет, все в порядке. — привычная ложь… я не знаю сколько раз мне придется это повторять изо дня в день окружающим, чтобы самой в это поверить. В комнате Чимин был не один рядом Соён, которая замирает при виде меня. По ее лицу видно, что до моего прихода она выясняла отношения со своим драгоценным мужем. Увидеть друг друга мы были не готовы. — Чхве Соён, можешь быть свободна, мы закончили этот бессмысленный разговор. — на лице Пака какое-то волнение, он смотрит прямо на меня и совсем не замечает, как его жена испепеляет взглядом. — Но! — Я сказал, закрыла рот, и исчезла из моей комнаты! — не думала, что он так груб со своей женой. Я не знаю о чем у них был разговор, но оба не в духе. Не хватало только стать свидетелем семейных разборок. Знаете, мне и своей драмы в жизни хватает, так что увольте от такой пьесы. — С этой шлюхой?! — Соён оскорбленно смотрит то на него, то на меня. От часть ее можно понять, так что эти слова проходят мимо меня и даже не цепляют. Сейчас унижают не меня — Соён… Ведь именно Соён муж променял на меня, не скрывает этого и гонит ее. Но я не чувствую жалости… ничего не чувствую. — Уйди по-хорошему, иначе, — голос становится чуть тише, но злости в нем становится его больше. — я выкину тебя от сюда к чёртовой матери. — от такого тона, даже у меня по спине пробегает холодок. Таким жестоким и холодным я не видела Пак ни разу. Никогда не видела его в гневе, мне казалось, что чувства для него что-то чужеродное. Но конечно, я ошибалась — людям свойственно чувствовать. Громко хлопнув дверью Чхве Соён уходит, оставив нас вдвоём. За это время в Чимине, как и во мне что-то изменилось: взгляд стал тяжелее, да и похудел, он полыхал агрессией, он словно адские пламя, к нему невозможно прикоснуться. — Давно тебя не видел. — он указывает на кожаный диван, чтобы я села. Собственно что я и делаю. — Лежала в больнице… — Намджун говорил, что ты приболела. — Пак стоит облокотившись о стол, сканирует меня, словно изучает каждый миллиметр моего тела. — Скажи мне одну вещь, Мирэ, ты всегда предохраняешься? — Если ты подхватил какую-то гадость, то претензии не ко мне. Я всегда предохраняюсь. — если не считать ночи с Чимином и Чонгуком, когда это правило было нарушено. — И была ясв больнице не из-за венерических заболеваний… — Даже со своим Чон Чонгуком? — взгляд пронизывает насквозь, он с какой-то злостью произносит имя Чона. — Даже с ним, ты что подхватил что-то? — внутри все сжимается и начинает ныть. — Нет, просто стало интересно, видимо, я твое исключение из правил. — Пак тяжело вздыхает, не двигается с места, не сводит с меня глаз. — А я думаю, ты просто брезгуешь мной, если так то будь добр трахай свою жену, а не меня! — начала злиться без причины. Он просто спрашивает, а я впадаю в ярость из-за упоминаний Чонгука. Сразу вспоминаю, как он держал меня за руку, вытирал слезы, а потом молча ушёл… оставил меня одну. Хотя, я не имею права на это обижаться. — Слушай сюда! Я буду делать с тобой все что захочу, пока я плачу, ты будешь делать так как говорю я! — сильная рука впивается в мой подбородок, заставляет встать. Из глаз Чимина летают молнии. — Тебя не должна интересовать Соён, думай только обо мне, и что я могу с тобой сделать! — не на секунду он не ослабевает крепкой хватки. — Почему каждый считает, что Мин Мирэ вещь о которую можно и даже нужно вытирать ноги, а если плохо, то можно вместить всю свою злость на МНЕ?! — нахлынули слезы, сколько можно надо мной издеваться, я что мало страдаю? — У меня тоже есть чувства! Мне тоже бывает больно, тоже обидно!!! Я чувствую, я — человек! Я не прошу уважения, но можно не рушить мою жизнь?! Я человек — мне тоже бывает больно! Очень больно! Если я стала такой не от хорошей жизни! Я уже не помню, когда нормально спала, не помню того дня, когда могла забыть о проблемах! Не помню утра, которым мне хотелось бы жить!!! Я отброс этой жизни, но мне тоже хочется нормальной жизни! Сейчас мне… Чимин не дает мне договорить, пухлые губы накрывают меня. Целует настойчиво и требовательно. Пак вбирает мои губы все сильней и сильней, потом постепенно выпускает их на свободу. А затем он снова вероломно вторгается языком. Его руки жадно блуждают по телу, но не делают больно, они изучают его, как будто заново. Никогда он так не вел себя со мной, за все наше знакомство ни разу не целовал, никогда не касался своими губами моих. А теперь так страстно и терпеливо втягивает в глубокий поцелуй. Крепко прижимает к себе, как будто хочет втолкнуть меня в себя, чтобы я могла взглянуть на все его глазами. Тепло его рук впитывается в меня, он греет меня ими, хочет согреть, расправить в своих объятиях и ласках. Трудно понять что он от меня хочет этим: просто целовать и прикасаться или что-то большее. Ласкает и ласкает, не выпускает из рук, не дает отстраниться ни на секунду. Пак словно боится выпустить меня из своих рук. Я слышу громкое сердцебиение, но не могу понять чье оно — мое или его. И вот он наконец разрывает наш контакт, кажется, что Чимин будет смотреть на меня вечность. Его глаза обычно непроникновенные, они никогда не показывают эмоций, но сейчас я вижу в них что-то болезненное, что-то тоскующее, горькое. Никогда не видела его таким. Эти глаза полны скорби, такие печальные. Что за этими глаза, что в его сердце? — Знаешь что я могу сделать с тобой? — голос смягчается и Чимин садится на диван, ожидая этого же действия от меня. — И что же? — подхожу к большому зеркалу напротив. Вижу в нем нечто похожее на меня, но не я. От прежней меня ничего не осталось, ни внешне, ни душевно. Я умираю… медленно и мучительно. Что-то внутри меня разлагается, пахнет разложением. — Я могу выкупить тебя… сделать свободной. — взгляд словно приклеен ко мне, немного щурится и просматривается. — абсолютно свободной… — Никто не свободен абсолютно. В сущности, мы зависимы даже от собственных решений. Так как ты сделаешь меня абсолютно свободной? — в отражении зеркала вижу, как парень встаёт дивана и движется ко мне очень медленно. — Повторю, я могу выкупить тебя у Намджуна. — чувствую на своей шее его горячее и сбитое дыхание. — Что бы я стала для тебя рабыней? Это ты называешь свободой? — Иногда, я смотрю и думаю, какая она умная, но например, сейчас думаю, как можно быть такой глупой и слепой, а точнее ослепленной. — горячие губы касаются моей шеи, где покрыта плёнкой свежая татуировка «20.15». Он целует и целует, а руки снова обвивают талию. — Я могу изменить твою жизнь… в лучшую сторону. — За все в этой жизни надо платить, просто так ты никогда не отпустишь меня, я ведь права? — Права… — громко выдыхает и обжигает кожу шеи. — Вот видишь… — Ты доведешь начатое до конца, а я сделаю тебя свободной. Отдам твою жизнь тебе в руки. Договорились? — Хорошо. — я не верю его словам, но хотелось бы поверить, хотелось поселить в себя на надежду на что-то лучшее. *** Чимин решил поехать со мной в ресторан, но мне хотелось просто напиться и забыться. Впервые хотелось так сильно напиться, напиться так, чтобы забыть собственное имя, чтобы все мысли ушли из головы, чтобы душа была слишком пьяна, чтобы напоминать о боли. — Почему не ешь? — Не хочется… я сегодня уже ела. — Но не ужинала. Ешь, от тебя ничего не осталось. — Пак сурово на меня смотрит под этим гнётом начинаю нехотя есть. В последнее время аппетита совсем нет. Еда не приносит должного удовольствия, все кажется серым и безвкусным. Когда-то я любила шоколад, но теперь — нет. Все это больше не имеет для меня значения. — Мы с Чонгуком расстались. — не знаю зачем это говорю, тем более Чимину, которому не очень нравится упоминание кого-то из семьи Чон. — При всей возвышенности этого чувства она носит преимущественно биологический характер… — Чимин хмурит брови, но не поднимает на меня взгляда, сосредоточен на тарелке с пастой. - В нашем мозгу рождается то, что именуется в науке «половой доминантой», и мы слепнем. Нами овладевает желание, нас переполняет собственная чувственность, мы, как знаменитая половина лошади барона Мюнхгаузена, пьем и не можем напиться… Все это внутреннее дрожание, трепетание и томление заставляет нас идеализировать объект своей влюбленности. Он становится подобен божеству… — Тебе знакомо это чувство? — Чимин игнорирует мой вопрос, делая вид, что не услышал, а я продолжаю слушать его поток мыслей. — Наша психика намеренно это делает: она хочет, чтобы мы добились удовлетворения своего желания, а поэтому нужна рекламная кампания. А реклама всегда чуть-чуть (и не всегда только чуть-чуть) привирает… В общем, в сознании возникают самые радужные картины… — на несколько секунд Чимин замолкает и делает большой глоток из бокала с красным вином. Как никогда сосредоточен, говорит о любви без насмешки. Говорит так, словно, все эти слова про него. — Нам хочется постоянно быть рядом с объектом нашей любви, нам мечтается погрузиться в эти отношения — дойти, как говорится, «до самой сути», «испить до дна». Нам грезится замечательная будущность и бесконечное счастье. Стоим планы… ну допустим… о свадьбе, покупка совместного дома… первые… д-дети… Впрочем, счастье это длится недолго, любовь-страсть — товар скоропортящийся. У мужчины такая влюбленность вообще скоротечна, женщина, как правило, мучается ею дольше. Конечно бывает и наоборот… все индивидуально. Но, так или иначе, всегда наступает момент, когда влюбленные вдруг обнаруживают, что страсть угасла, волна схлынула, а на оголившемся берегу нет и намека на то, что раньше казалось таким фактическим, таким истинным, таким страстно любимым. Разочарование… одна из стадий любви… а точнее ее конца. — Вот как… — может он и прав, но я все еще не перегорела, не переболела Чон Чонгуком. Наверное, самое удасное для меня — я и не хочу перегарать и забывать. — Ваше расставание вполне было предсказуемым, все что было касаемо вас двоих было предсказуемо. Подумай сама: ему восемнадцать, тебе скоро двадцать шесть. Какое будущее? Сейчас этот возраст кажется не существенным. Допустим, не будем брать во внимание, то чем ты занимаешься, закроем на это глаза. Ему исполняется пятьдесят — еще мужчина, есть порох в пороховницах. А тебе Мирэ — пятьдесят восемь… наступает менопауза… старость… мужской организм не знает такого понятия, как менопауза, соответственно стареть начинает позже. Говоришь, у него душа есть? Когда мне было восемнадцать и душа у меня была, и сострадание, и моральные принципы… сейчас мне тридцать и все эти принципы катятся к чертям, душу я уже давно продал дьяволу за свое богатство, а жалость потерялась где-то по дороге длиною в двенадцать лет. Думаю, что тоже можно сказать о тебе. Когда-то мы все мечтали спасти человечество, но вот только это человечество не хочет этого… Можешь оспорить это? — Я уже ничего не знаю, ничего не понимаю… — в словах Чимина есть здравый смысл, он абсолютно прав, но все внутри меня кричит, о том, что мне нужен только один мужчина на всем Свете — Чон Чонгук. Кричит, о том, что я не смогу его забыть, разлюбить, а тем более стать равнодушной к нему. В такие момент здравый смысл меркнет, слышно только отчаянный крик сердца. Раздаётся телефонный звонок. Сначала я пыталась игнорировать, звонил Чондэ, возможно, хотел со мной выпить. Но он звонил настойчиво, пришлось взять трубку. — Какого черты, ты не берёшь?! — Чондэ сильно раздражен. Слышаться голоса и музыка — он в баре. — Работаю, что ты хотел? — кинула беглый взгляд на Чимина, который уставился в окно ожидая, когда я закончу, он просто терпеливо ждет. — Твой Чонгук сейчас нарывается на неприятность! Забирай его как хочешь, пока кто-нибудь из посетителей не вызвал копов. — Что он забыл у тебя? — Он пьян в стельку, если не забираешь, место ему в каталажке! — Сейчас приеду! — только вот это надо объяснить Чимину. Конечно он не будет в восторге от происходящего. — И куда ты собралась? — Пак приподнимает бровь, медленно поворачивается ко мне и ждет ответа. — Надо в бар «Волкодав», пожалуйста! — Мирэ, умеет портить вечера, как всегда… — Чимин тяжело вздыхает. *** В баре было очень много людей и протиснуться было очень тяжело. Чондэ был за барной стойкой и указал мне пальцем на Чонгука, который задирал какую-то компанию иностранцев. Он толкал парня в плечо, что-то говорил, а сам еле на ногах держался. Мало приятное зрелище. А ведь раньше он подобного никогда не позволял, никогда не проявлял агрессии. Но теперь он взрывается от нее. Уже предвкушая, что Чон пошлёт меня куда подальше, решила позвонить его брату. Джонхен пообещал приехать через полчаса. За это время я должна была сделать все чтобы он не начал драки. — Чонгук! — я подошла со спины и положила руку на плечо, от чего парень резко дернулся, как ошпаренный. — Что ты тут забыла?! — Чон еле языком шевелит. Боже, до чего он себя довёл… до чего я его довела своим безрассудством. — Если ты сейчас не пойдёшь со мной, то тебя заберут копы. Пошли, хватит пить. — впервые я боялась того, кем дышу. — Тебя это не касается. — он отдергивает руку, отводит от меня взгляд и пытается игнорировать. — Чонгук, пожалуйста! — этот взгляд заставляет щипать глаза от слёз. Раньше он никогда так не смотрел ни на кого, я не знала каков Чонгук в гневе, но теперь вижу. У него красные — налитые кровью глаза, они широко распахнуты, в них только ярость, он испепеляет ими. Он крепко сжимает руки в кулаки, смотрит на меня и никого больше не замечает. — Боже, этот цирк долго еще будет продолжаться? — Чимин, которого я просила подождать на улице стоит перед Чонгуком, как будто бросает ему вызов, его руки в карманах брюк, взгляд нечитаемый, но тон голоса выдает все его презрение и негодование. — Кажется тебя сказали уходить… — Пак ловко хватает Чона, как котёнка за шкирку и тащит на улицу. — Какого черта?! — Чонгук отбивается, жадно глотает прохладный осенний воздух и смотрит на Чимина. — Ты по-другому не понимаешь, что мне оставалось? — он все также невозмутимо, стоит и смотрит в бешеные глаза пьяного парня и ни один нерв не дёргает, в то время как я зашлась потом, сердце бешено колотилось и не хватало воздуха. — Ублюдок! — чонгуков кулак попадает в челюсть Чимина, но тот лишь слегка отшатывается, не падает, не теряет равновесия, он лишь сплевывает кровь и так де невозмутимо смотрит на Чона. — И что ты этим хочешь мне сказать, показать свою дикость, ничтожность, незрелость и несдержанность? — Чимин подходит еще ближе к нему и не отрывает взгляда. — Злишься, что твою девушку трахнул парень побогаче? Ах, прости, она ведь не твоя! Поплачь на чем-нибудь плече о несчастной любви, давай! Ведь так делают потерянные романтики? Чонгук начинает теряться под гнётом безразличного и холодного взгляда. Не смею пока вмешиваться, не думаю, что Чимин будет драться или провоцировать на это, хотя эти слова неплохо так задели не только Чона, но и меня. Он только сверлит и молчит, кажется, что в этот момент все вокруг замирает. — Чон, какого дьявола, мне звонят и говорит, что ты пьян, как черт?! — из подъехавшей машины выходит Джонхен, который на секунду растерялся, когда увидел в нашей компании Пак Чимина, который стоит впритык к его брату, показывая ему свое превосходство. — Что тут вообще происходит? — в парне вспыхивает раздражение от увиденного. — А вот и ты, братец, только тебя, подонка, не хватало. — Чонгук движется к своему брату, шатается, почти не стоит на ногах, но движется быстро. — Как жаль, что ты мой брат… — Я… — Джонхен не успевает сказать и слова, как его младший брат со всей силы бьёт его в нос. Старший Чон теряет равновесие и падает на песок, а сверху него валится младший. Он не может себя контролировать и бьёт снова, удар за ударом. Джонхен не может дать отпор, младший превосходит его в физическом плане, даже будучи пьяным в стельку. Чимин некоторое время смотрел на это зрелище с усмешкой. Сейчас его конкуренты по бизнесу готовы перегрызть друг другу глотку. Но вот мое сердце готово разорваться от всех этих картин. Мне не на секунду не жалко Джонхена, пусть его хоть до смерти изобьют, но не Чонгук — он не должен этого делать. — Хватит, ты его сейчас убьёшь. — Пак откидывает Чонгука на землю. — Ты тоже хочешь получить?! — Чон накидывается на Чимина, валит его на землю и точно также, как и своего брата начинает бить, но вот только Пак не дает себя в обиду, он отвечает на удары. Завязывается серьёзная драка, между тремя парнями, разобрать кто есть кто уже не получается. Слезы текут сами по себе, я пытаюсь разнять, утихомирить, кричу, но меня никто не слышит. Все кажется самым страшным кошмаром, хочется проснуться от этого. Когда я поймала Чонгука за локоть, он резко дернулся и ударил меня. Больно ударяюсь головой о холодную стену. Я ничего не могу с этим сделать. Наваливается ужасная обида даже не знаю на кого и жуткое бессилие перед происходящим. Громкий удар о стену, заставляет младшего Чона замереть. Смотрит на меня, в этих глазах я вижу сожаление, он не хотел этого. Джонхен пользуется моментом, быстро садится в свою машину и уезжает, бросив своего брата одного. Самый настоящий трус. — Я одно не могу понять, почему каждый раз, она выбирает тебя?! — Чимин берет Чона за грудки и злобно шипит, из разбитой брови сочится кровь. — Потому что ты не трахался со мной! — кидает с усмешкой парень. Его лицо пострадало не меньше чиминова. — Вот как! — Пак заливается смехом. — Какая ирония… — он знает, что я ничего не чувствую, знает обо мне больше, чем Чонгук. — Что здесь происходит? — теперь перед нами стоит полицейский. — Я полицейский Пак Джинён, будьте добры объясните, почему меня вызывают из-за какой-то драки? — Джинён, все хорошо, можешь ехать. — у меня нет сил встать, сидя у стены я смотрю на полицейского, который негодующе смотрит на меня. — Мирэ… — он тяжело вздыхает. — Я уеду после того как эти двое покажут свои документы. Мне сказали, что драка была между тремя парнями, куда третьего дели, только не говорите, что уже прикопали где-то? — Джинён, давай без этого, все хорошо, правда, мы сейчас уходим. — не хочу чтобы они показывали документы, так как Чонгук несовершеннолетний, к тому же еще и пьяный. Джинён может забрать его с собой чисто из вредности. — Мирэ, давно о тебе уже не слышал, а тут такая потасовка, и ты тут. Слушай, я сейчас вас троих отпускаю, даже эту малолетку, но потом мне нужно будет с тобой переговорить, есть дело. Понимаешь? — парень улыбается мне. — Хорошо… — иметь дело с Джинёном не сулит чем-то хорошим. Мне бы не хотелось иметь с ним что-то, без того хватает приключений на свою задницу. — Тогда ноги по дороге и съебались от сюда по-быстрому! Джинён уезжает, оставив нас в покое. Чимин поручил своему громиле отвезти Чонгука домой, тот особо не сопротивлялся и сел в машину. — Почему он не вступился за тебя, он же твой телохранитель? — В этом нет необходимость, он знает когда надо. А теперь вставай. — почему-то у меня все также не было сил встать, все тело казалось онемевшим. — Ты знакома с этим копом, какие у вас там делишки? — Никаких детишек, знакомы и все… один из моих клиентов. — от этих слов лицо Пака искажается в брезгливой гримасе. — Вставай, я сказал! — он звучит грубо, подхватывает меня, ставит на ноги и ведет внутрь бара. Он напился, как последняя свинья, пил и пил, Чондэ только и успевал ему наливать. Почти на себе под утро я вынесла его из бара. Чимин сказал, что я еду вместе с ним домой, что он будет спать со мной и это не обсуждается. В пять утра мы заваливается домой к Паку, его жена начинает возмущаться, но он грубо ее затыкает, говорит о том, что бы не заходила в его спальню, что постель он с ней никогда не будет делать и спать он собирается со мной. Чимин отказывается раздеваться, он крепко прижимает меня к себе, не выпускает из объятий, несёт пьяный бред, кутается лицом в моих волосах, запускает в них руку, слегка касается губами лба и надолго замолкает. — Ты так слепа, что не видишь самых очевидных вещей…