Не задавай… вопросов, Не жди… ответ. Не всё так… просто, Ответов… нет! Ведь жизнь… не сказка, Она… лишь путь. А что… под маской?.. Позволь взглянуть.
***
Никто не знает, что теперь нас с Чонгуком ничего не объединяет, кроме воспоминаний, которые он хочет забыть… Я не сказала об этом Юнги, Тэхену и даже Хосоку. Никому… Почему-то не решаюсь сказать, что «нас» больше нет. Сколько я плакала, сколько раз я зарывалась лицом в подушку, чтобы никто не слышал… Сколько раз я врала, когда говорила «Все хорошо» и сколько еще раз совру об этом. Когда-нибудь мне обязательно станет легче, но не сейчас… На улице осень, а в моем сердце зима. Мои глаза были закрыты. Я лежала. И думала. Когда же я попыталась их открыть, то жуткая нечеловеческая боль пронзила тело и разлилась, как яд. Я закричала, закричала громко. Впервые в жизни я закричала, и это было сплетение наслаждения и страдания. Не могла остановиться, хотела, но не могла. Каждая клетка отдавала свою силу, теряя жизнь. Но когда доходишь до предела…или умереть, или возродиться. Воздух в легких давно кончился, но я кричала, до сих пор кричала. Внутри все превращалось в воронку, которая высасывала все изнутри и выбрасывала из меня что-то похожее на стаю черной саранчи, которая разрасталась и разрасталась. Дикий вой этой саранчи начал заглушать мой крик, образуя в воздухе непонятные картины. Сил больше не было…и голос пропал. Во рту ощущалось, что что-то копошиться, пролезает по зубам, скрежется об небо. Жуткая тошнота подошла к горлу. Вдруг глаза начали открываться, гной проступал через слезные протоки….гной вместо слез. Но боли не было… Боль ушла, также как и остатки саранчи во рту. Первое что увидела — это ничего… Пустоту… Впереди, сверху, справа и слева: везде ничего не было. Как ты представляешь себе пустоту? Что это? Пустой белый фон и все? Пустота — это небытие. Вокруг может быть что угодно: леса, дома, люди, деньги, оружие, но если для тебя это не имеет значение, то это пустота, это состояние души, это то, что хотят видеть твои глаза и слышать твои уши — то есть ничего. Все просто меркнет, а потом полностью исчезает. Это и есть пустота, которую испытываю я в данный момент. Это то, чего я добивалась, чего хотела в этой жизни. Закрой глаза. Что ты видишь? Когда-то на этом пляже я была с Чонгуком, и этот песок был тёплым, а прибой волн ласкал слух. А что теперь? Я одна лежу на холодном песке и кричу в пустоту. *** Хосок битый час крутится вокруг меня, выламывает себе пальцы рук, взъерошил волосы, теперь они напоминают гнездо вороны. Нервничает. Хочет что-то сказать. Но при этом не может сдержать улыбки, значит что-то хорошее. Пусть хоть этот парень меня обрадует. Я подожду, пока он собирается силами, чтобы сказать это. Теперь я очень терпеливая… — Слушай! — наконец-то решился, садиться на постель и заглядывает в мои глаза. Я пытаюсь не выдавать себя, улыбаюсь, пытаюсь казаться живой, естественной и непринуждённой. Уже целую неделю пытаюсь. А на самом деле волком вою, ночами не сплю, таблетки пачками пью и просто пью, курю. Так сказать саморазрушаюсь… Но внешне пытаюсь быть невозмутимой. Ведь, у меня все хорошо. — Мирэ, ты ведь сильно любишь Чонгука? — нервоз Хосока не ослабевает, он хватает меня за руки и мнёт их, как пластилин. — Да… — а сердце сжимается и отдаёт глухой болью в грудь. От этого имени, которое я стараюсь не произносить по мере возможностей холодеют руки, дрожат губы, а на глазах появляется влага. — Тогда ты должна меня понять… я тоже кое кого очень… ОЧЕНЬ сильно люблю. — он громко складывает слюну, отводит взгляд в сторону, готовится сказать самое важное. То что мне пока еще не известно. — Так вот… — Чон Хосок не испытывай мое терпение, говори уже! — от моих слов парень вздрагивает, поджимает губы в тонкую полоску и опускает стыдливо глаза. Нет, он не скажет ничего хорошего. — Да… — он делает глубокий вдох. — Я переезжаю к своему парню, мы решили, что созрели для нового этапа в наших отношениях. Знаю, ты думаешь, что это рано, но мы чертовски друг друга любим. — Чон так быстро тараторит и не дает вставить даже слова. — Мы просто не можем дышать друг без друга. Ты должна меня понять, у вас такая же любовь с Чонгуком. Я без ума от него. Я обязательно приглашу вас в гости, всех вас, ведь вы моя семья. Познакомлю и вы увидите, что он правда хороший, он самый лучший. Если я переезжаю, это совсем не значит, что вы теперь мне не семья. Для меня вы всегда на первом месте, особенно ты, Мирэ. Я долго не решался на этот разговор, все уже знают об этом. Но именно твоё одобрения так много значит для меня! — Хосок все это так быстро говорил, что дыхание сбились. Его огромные глаза смотрят на меня с необычайной надеждой. Что после этого чувствую я? Хочется плакать… Чон Хосок уходит. Этот чертов дом пустует, ощущение, что совсем скоро я останусь тут одна. Больно, мое солнышко уходит… теперь оно будет светить кому-то другому. Кто-то другой будет греться в его лучах… — Я так рада за тебя! — почти кричу, тянусь к нему, чтобы крепко обнять, чтобы напоследок как следует погреться в его лучах уходящего солнца, в его тепле. — Я очень рада, тебе не нужно одобрение, это твоя жизнь, и она должна быть счастливой. Ты… — поток слез хлынул из глаз, застилая все пеленой. Я рада за него, очень рада, но почему-то мне очень горько, очень грустно, очень больно. Я словно стою в болоте, оно засасывает меня. — Ты плачешь, Мин Мирэ?! — Хосок пытается вырваться из моих объятий, но я его не выпускаю. Еще немного, пожалуйста. — Я рада… рада за тебя. Ты должен быть счастлив, ты слышишь меня?! — я не скрываю слез, не в состоянии. — Слышу, я буду таким же счастливым, как ты! — от слов сводит все внутренности, если бы он знал, как я несчастна, как больно и страшно… — Нет, будь в сотни раз счастливей! — Обязательно, но если ты меня не отпустишь, то задушишь. — он так звонко смеётся. Вроде бы я его обнимаю, он совсем рядом, смеётся, но почему я так далеко, почему все словно во сне, все такое нереалистичное. *** Я боялась этого дня больше всего на свете… передо мной дом семьи Чон. Он такой огромный, угрюмый и грозный. Не хочу идти… надо бежать, не оборачиваться и никогда не возвращаться, забыть дорогу. — Так и будешь стоять, особого приглашения ждёшь? — Джонхен ехидно улыбается. Конечно, он теперь знает о случившемся, возможно даже и сам рассказал Чонгуку. Ведь кто-то ему сказал это… — Нет. — ноги подкашиваются, не пила, но пьяна. Но отнюдь меня опьяняют не самые лучшие чувства. — Надеюсь у тебя есть хорошие новости для меня, не разочаровывай. — он наклоняется к моему уху и шепчет - он змей. — Обязательно. Джонхен открывает дверь в свою комнату и пропускает меня вперед. Ступор… В коридоре возникает Чонгук, он удивлённо смотрит на меня, медленно переводит взгляд на своего брата, который ехидно улыбается. А мне хочется умереть. В прямом смысле умереть, пусть у меня остановится сердце или я упаду с лестницы и сверну шею. Больно видеть его таким. Впервые я вижу такого Чонгука, он сильно похудел, глаза болезненные, но это не простуда - это предательство. — Проходи! — повторяет Джонхен и почти вталкивает в свою комнату. Кровь больно пульсирует в висках, сердце готово проломить грудную клетку, а разум готов отключится, тело стало каменным. Все мысли превратились в один непонятный ком. Дверь уже закрыта, а я все равно вижу Чонгука, тот взгляд… очень больно, как будто нанесли новый удар по еще незажившей ране. — Боже, какая трагедия… — устало говорит Джонхен и ухаживает меня на постель, а я все еще не могу прийти в себя. — Он ненавидит тебя, презирает. Знаешь что он мне сказал вчера? — он стоит напротив, его вид напряжённый, а на губах ухмылка дьявола. — Лучше бы она умерла, мне было бы легче перенести ее смерть, чем предательство. — Мне не интересно, что он говорит обо мне. — вру, нагло вру. Не знаю стоит ли верить этим словам, но все равно больно, хочется заплакать, но не перед этим человеком я могу позволить себе слабость, перед кем угодно, даже перед Чимином, но не перед этим дьяволом. — А твое лицо говорит об обратном! — холодные пальцы больно впиваются в подбородок. — Мирэ, неужели ты влюбилась в моего брата? — Ты позвал меня для того чтобы выяснять мои отношения с Чонгуком или из-за Пак Чимина? — теперь уже не хотелось плакать, я готова разодрать эту наглую морду. — С тобой приятно иметь дело. — Джонхен пододвигает стул и садится на него привычно скрестил руки. — Мои ушки готовы слушать твою песенку. Давай! Я рассказывала о всех планах Чимина и Соён. Без сожалений, буквально все. Даже рассказала о потасовке со стервой Соён. Говорила на какие мероприятия собирается идти Чимин, где проводит свободное время, какие сделки заключил и собирается заключить. Выложила все без остатка… — Надо же… хорошо работаешь. Когда он успевает тебя все это рассказывать? Как часто он тебя трахает? — О, достаточно часто, можешь не беспокоиться! — между нами летали молнии. Если бы взглядом можно было убивать, то из этой комнаты никто не вышел после разговора. — По нему не скажешь, выглядит как долбаный педик! — мерзкий смех режет уши, от этой улыбки хочется блевать. Скорее бы все это закончилось, начинаю задыхаться, и этому есть только одно объяснение... — По себе людей не судят! — я собиралась уходить, больше говорить не о чем. Хочу домой зарыться в одеяло с головой и ничего и никого не слышать и не видеть. Хочу потеряться навсегда. — Грязная шлюха! — у этого парня тяжёлая рука, треснул что надо, но вот только физическая боль ничто в сравнении с тем, что я чувствую внутри. — Думаешь, я не могу тебя оттрахать как следует. Я покажу тебя, кто тут папочка! Джонхен грубо валит меня на постель, больно сдавливает запястья, громко дышит. Он сверху, он сильней, он не остановиться. Хоть это и моя работа спать с клиентами, которые платят, но именно с ним все это мерзко. Сопротивляться нет смысла. Можно ли это считать изнасилованием, если он заплатил деньги за секс со мной… думаю, что нет… Пустота внутри меня одна пустота. Но стоило мне отвести взгляд, как вся эта пустота наполнилась гневом, непониманием, отчаянием, страхом. На стене висело два стикера: «Ким Сокджин — наркотики❌» «Мин Юнги операция в Сеуле» . Все то что произошло ранее стало на свои места. У Джина не было денег на наркотики, но наркотики у него были. Они появились после знакомства с Джонхеном. Операция каждый раз отменяется по непонятным причинам… все это дело рук Джонхена - последнего ублюдка на свете. Из неоткуда взялись силы на борьбу, честное слово я была готова его убить. Из-за него можно брат еще не ходит, из-за него Джин в могиле. Всему этому дерьму виной Джонхен. Я начала толкаться, кусаться, кричать. Его руки пытались меня заткнуть, но чтобы он не пытался сделать я этому давала отпор. — Это ты его убил! Ты убийца! — задыхаюсь от злости и нахлынувших слез, я била его куда придется. — Заткнись, мелкая дрянь! — я чувствую вкус крови, он ударил меня снова. Но это только придаёт сил на борьбу. В одно весь мир мутнеет, сковывает адская боль. Я вырываюсь из стальной хватки рук Джонхена. Понимая, что дальше будет хуже, что боль в животе отпустит нескоро, кидаюсь к выходу, открываю дверь и бегу по лестнице. Я кричу, реву и чувствую, как по ногам льётся что-то теплое — кровь. На лбу появляется испарина, я больше не могу бежать, не могу идти и даже ползти. Больно, чертовски больно! Сознание мутнеет, все что я вижу так это испуганное лицо Чонгука, который боится ко мне прикоснуться, позади стоит Джонхен с кровью на лице. Я теряю сознание… « — Слушай, Мирэ, о чем ты мечтаешь? — передо мной стоит маленький Юнги, ему шесть лет, а мне одиннадцать. Я лежу в постели, потому что у меня температура, только что мне смогли сбить жар. Говорить еще трудно, тусклый свет режет глаза. — Я мечтаю стать знаменитой… — Моя сестра станет Айдолом?! — восторженно трещит маленький комочек. — Нет. Хочу стать таким человеком, кто сможет оставить след в сердцах людей. Ты же знаешь, что я не умею петь. — А это как оставить след в сердце? — он смотрит на меня и ничего не понимает, эти слова, как пустой звук. — Это значит коснуться его. Юнги ложиться рядом сворачивается комочком, и делает вид, что понял о чем я говорю ему. От брата пахнет молоком печеньем… вкусно… Скоро Рождество… Интересно, что мама с папой подарят нам. А теперь я уже на пляже под присмотром миллиардов звезд. — А ты повзрослел. — Нуна, почему ты так думаешь? — парень озадаченно посмотрел на меня, и уголки губ вернулись естественное положение, теперь эти блестящие глаза бурили меня. — Твой взгляд изменился. — Небо такое красивое, сегодня оно очень звёздное, не каждый день такое можно увидеть. Все-таки мир прекрасен. — он улыбнулся и прикупил сигарету об мою, это действие меня немного удивило. — И что же в нем прекрасного? — Нуна знала, что мы сделаны из пепла перегоревших звезд? Мы что-то уникальное, перед нами столько возможностей, они безграничны, как воды океана. — Но в океанах не хватит воды, чтобы смыть кровь, которую пролили люди и не хватит, чтобы смыть грязь… И снова мелькают картинки. — Так сколько стоит твоя любовь?! СКОЛЬКО?! Я заплачу за все, то время, что ты потратила на меня!!! — он тоже плакал. Должно быть ему в сотни раз больнее… — Чонгук… — Хватит! Каково это? Каково играть чужими чувствами, расскажи!!! Я теперь выглядел, как полный идиот, да?! Вот черт, повёлся на какую-то проститутку. — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! — услышь, ты это наконец. — Какая любовь?! Ты ведь и с моим братом спала, ведь так? Боже, после ужина с родителями ты пошла к нему в комнату, он там тебя трахал, а я как дурак ждал своей очереди, так выходит?! — Прошу, перестань, это все не так… — Тогда как?! Как все было! Какой же я идиот. Никакой любви не существует, это все сказки! — из глаз Чонгука текли крокодильи слезы, он ненавидит меня, презирает. — Если бы я имел способность стереть воспоминания, то я бы стёр все, что было связано с тобой. Я думал у тебя есть сердце, в там лишь черви! Надеюсь мы никогда не встретимся. «Я бы стёр все, что было связано с тобой» — раздаётся эхом в моей голове.» *** — Пак Мирэ, как вы? Как себя чувствуете. — в нос ударяет запах стирильного белья. Больница. — Вы слышите меня? — медсестра смотрит на меня большими карими глазами. Они такие добрые и нежные. — Да… — Мы поставили вам капельницу с обезболивающим. Как вы себя чувствуете? — сознание постепенно приходит. Да обезболивающее может заглушить физическую боль, но не душевную… — Нормально, бывало и хуже. — пытаюсь улыбнуться, но выходит из рук вон плохо. — Сейчас придет доктор… вам надо поговорить. — до этого момента ее глаза были спокойны, но теперь они бегают из стороны в сторону и бояться со мной столкнуться. — Не волнуйтесь, вы поправитесь. Неужели я тяжело больна, почему она так себя ведет? Какая-то неизлечимая болезнь — рак? В таком случае, я умру в муках, не хочу лечиться, мне это не нужно, не хочу жить… — Мин Мирэ, рад, что вы пришли в сознание. — в палату входит высокий, плечистый мужчина, он широко мне улыбается. От него пахнет мускатный орехом, это запах заполняет всю палату вытесняя больничный. — Хочу сразу перейти к делу… — он подсаживается и смотрит на меня с глубокой скорбью, берет за руку и крепко сжимает. — Мне жаль… — Жаль?.. — что ж, вот и мой смертный приговор… — Ваш ребенок … — доктор замолкает. — Ребенок? — я ничего не понимаю. НЕТ!!! ОСТАНОВИТЕСЬ, ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! Не надо, только не это... я не выдержу... всему должен быть предел. — Произошла внутриматочная гибель плода на двенадцатой неделе. Скорее всего это произошло вследствие физического повреждения… Ваш плод был мертв примерно неделю. Думаю, вы чувствовали ранее жжение или боль внизу живота, тошнота и общий упадок сил? Мне искренне жаль, что так случилось… Мы благополучно извлекли плод, без хирургических вмешательств, так как срок небольшой, почистили каналы. Вам будут прописаны все необходимые лекарства для восстановления здоровья. После курса, можете пробовать зачать нового ребёнка… - док опускает глаза, берет небольшую паузу - двадцать грамм, пятнадцать сантиметров… Все это словно через вакуум. Во мне зародилась жизнь и умерла… Во мне было двадцать грамм новой жизни… Пустота... Во мне ничего. В физическом и психологическом плане. Я не могу контролировать слезы. Как так?! За что?! Когда ушел Чонгук во мне умерла частичка. Когда умер мой ребенок умерла вторая… Теперь я просто оболочка… Лучше бы рак... СПИД, все что угодно, но не это. Теперь действительно не хочется жить. Пятнадцать сантиметров счастья… Это я его убила, моя глупость... слезы перекрыли кислород. Я кричу, начинает казаться, что чтенв палаты сотрясаются от крика. До чего же больно все это осознавать! Я ненавижу себя. Я не смогу жить с этим дальше... Никогда не задумывалась о детях, о материнстве. Казалось, что все это не про меня. Жизнь у меня такая, что думать о подобных вещах, как минимум глупо. Но сейчас… когда я узнала, что три месяца во мне бились второе сердечко, оно совсем маленькое, совсем крохотное. Что может быть больней? Была бы я хорошей мамой, смогла ли я воспитать достойного человека… теперь это так и останется вопросом… Я не хочу жить… ненавижу все свое существование… Джин умер из-за меня, Юнги страдает из-за меня, я разбила сердце Чонгука… я убила своего ребенка. СВОЕГО РЕБЁНКА!!! Что может быть хуже… теперь мне и правда нечего терять… я все потеряла… Как выключить эту боль? *** Вечер... Такой звёздный, такой лунный, такой... Захотелось прикоснуться к звёздам руками, потрогать какие они на ощупь... Я сейчас это сделаю! И шаловливое небо, словно опустилось ниже, а его жители, звёзды и луна, стали ближе. Я робко протягиваю руку к звезде. На ощупь она холодная и колючая. Рефлекторно я отдёргиваю руку, но любопытство заставляет потянуться к другой, третьей...следующей... Они такие, как я и думала! В них нет тепла, света. Лишь слабое, негреющее мерцание... Мне бы дотронуться до луны, но она этого не желает. Она себя, словно, в другом измерении ощущает и ей нет дела до моего "хочу". У неё своя жизнь: одинокая, задумчивая... Ладно, не буду тебя беспокоить в твоём одиночестве. Вновь переключаю своё внимание к звёздам... ой, я ещё эту не трогала: она такая... маленькая и кажется такой беззащитной... Моя рука тянется к ней и вдруг... Эта малышка начинает трепетно мерцать и прыгает ко мне в ладошку. От неожиданности ладонь сжимается, но не резко, а как-то медленно и нежно. Внутри ладони ощущается неимоверное тепло, оно распространяется по всему моему телу, предавая мне чувство защищённости, надёжности и всепоглощающей нежности. От этого блаженства мои глаза закрываются... Эта маленькая звёздочка дарит мне столько тепла и света...И так хочется, чтобы это длилось всегда. Но не могу же я держать её вечно в своей зажатой ладошке. Мне необходимо её вернуть... Я разжимаю ладонь и...открываю глаза: комната залита ярки солнечным светом. Я спала... А то тепло, что я испытала было рукой, которая нежно снимала мою. Я вздрагиваю. Это тепло знакомо мне до боли. Чонгук тихо сидит рядом, он ничего не говорит, но и не смотрит на меня. Только не уходи, побудь со мной, можешь ничего не говорить, но не бросай меня иначе я задохнусь… Его прискоствие для меня очень много значит, не хочу чтобы он уходил, еще минутку, хотятбы еще минутку пусть не отпускает моей руки. Каждой клеточной впитываю его тепло, но почему-то оно начинает обжигать. — Как ты? — он звучит тихо и мягко, этот голос растекается по венам, заставляя биться сердце. — Двадцать грамм…пятнадцать сантиметров… — закусываю губу, не могу смотреть на него… стыдно… а он в ответ лишь слегка сжимает мою ладонь, не со злобой, а с самой большой нежностью, которую только можно ощутить. Он пришел несмотря на мое предательство… Он пришел... Черт побери, я никогда не смогу быть его достойной. Если бы он знал, как я жалею, что испортила его жизнь, что так сильно ранила его чувства. Не знаю сколько длилась эта пауза. Я смотрела в потолок и плакала, а Чонгук держал мою руку, не выпуска ни на секунду, а другой вытерла слезы с моего лица. Никогда в жизни не чувствовала себя так жалко. — Он был мой? — как гром среди ясного неба. Он пришёл, чтобы убедится в том, что это его ребёнок. — Нет… Ложь… один из самых лживых ответов. Я понятия не имею… есть два человека с которыми я не предохранялись три месяца назад… Чон Чонгук и Пак Чимин… кто-то из этих двоих зачал во мне новую жизнь. И я не знаю, что страшнее… Даже не хочу думать, это слишком больно… Но для Чонгука лучше думать, что это точно не он. С него достаточно боли. Теперь он точно уйдёт и будет ненавидеть меня еще больше. Но хоть так я его смогу оградить. — Джонхен? — еле слышно спрашивает, старается сдержать слезы. Знаю, что когда выйдет из палаты заплачет, вернётся домой в слезах и до конца своих дней будет ненавидеть. — Нет… Тепло рук куда-то исчезает, оно тает. Остается только какое-то фантомное ощущение тепла… он ушел снова… Теперь точно не вернётся. Хочется кричать, бить все что попадётся под руку и в конечном итоге выпрыгнуть из окна, разбиться в лепёшку, перестать думать, перестать все это чувствовать, перестать существовать... Можно прекратить все это!? Я не могу находиться одна… Юнги я не могу позвонить, нет, я не могу об этом сказать. Ни за что на свете. Хосок? Нет, он занят переездом, он весь в любви, не хочу его расстраивать. Остается только Тэхен, я надеюсь, я что он не оставит меня на растерзание этим мыслям. Я чувствую, что в этим болеет погрязла по самую шею. Все это разъедает меня... если бы я только могла описать хоть малую часть того, что я чувствовала. — Мирэ… я с тобой. Слышишь, я никуда не уйду, не брошу… Теперь Тэхен знает: про Чонгука, что мы расстались и про ребенка. От остального решила оградить. Он ложиться рядом, прижимает к себе, гладит по голове и совсем тихо напевает Wake Me Up When September Ends:Лето наступило и прошло — Невинность не может длиться вечно, Разбуди меня, когда закончится сентябрь. Моя память отдыхает, Но никогда не забывает, что я потерял, Разбуди меня, когда закончится сентябрь. И вновь закапал дождь, Мне не видно звезд. Боль мне не превозмочь И не сдержать мне слез.
Когда-нибудь исчезнет мир… Мы не увидим этого. Мы слишком погружены в свои роли, в свои проблемы… Он будет исчезать медленно, снова крича: «Посмотрите, меня же скоро не будет». Зёлёные краски сменятся на пепел. Он будет в каждом атоме воздуха. Спасённые… Будут вынуждены им дышать… Когда-нибудь исчезнут чувства. Вслед за миром… Они не найдут тут приюта. Им нет места в исчезнувшем мире, как не было и места в мире… реальном? Ну, а кто придумал, что он реален? Всего лишь театр. Всего лишь спектакль. Но надо вспомнить, что и спектакль всегда кончается… Когда-нибудь исчезнет небо… Голубое-голубое… Оно затянется дымкой неизвестности. Такой серой… Будничной… Мы не сможем отличить его от земли. Мы просто не ценим небо… Когда-нибудь исчезнет музыка… Все ноты, аккорды… Их магия. Все песни, что мы так любим подпевать. Все те, что слушаем в наушниках любимого плеера… И одна единственная. Любимая… Когда-нибудь сгорит и творчество. Не найдя приюта, оно окутается узорами ненужности. Белой пылью ляжет на дорогу в центре города… Напрасно, оно будет витать в воздухе… Когда-нибудь дождь смоет все признания на асфальте… Банальные, и продуманные, яркие, и депрессивные… Смелые…и нелепые… Когда-нибудь погаснут звёзды… Они медленно будут терять свет… И когда последняя из них будет пролетать над одинокими домами, никто не загадает, чтоб мир не исчезал. Когда-нибудь пропадёт закат… Буйство красок сменятся серой пеленой будничности. Но кто в наше время это заметит… Серый… Так серый. А я наивно буду ждать акварели… Когда-нибудь растворятся фотографии… Лица станут невзрачными и непонятными. Словно камера и не остановила беспрерывный поток времени. Нельзя вернуться к прошлому. И нельзя словить настоящее. Хотя это всё—один момент… Мы сами ограничиваем себя названиями… Когда-нибудь умрёт театр… Наверно, это единственный момент, которого я буду ждать… Театр жизни. Я с удовольствием села бы в первый ряд и наблюдала, как срываются маски с тех, кто ими жил… Как постепенно теряется ложь и лицемерие… Я не уверена, останется ли что-то ещё… От НИХ…Нет… Это мгновение не стоит того, чтоб исчезал МИР. Мой МИР. Когда-нибудь исчезнет шоколад… Молочный… Белый… Чёрный… Мы не будем различать сладкое и горькое. Всё станет одинаковым… Одинаково безвкусным. Всего лишь сладости. Но мне его будет не хватать… Хотя… Если исчезнет небо… То мне не нужен будет шоколад… Когда-нибудь исчезнет улыбка… Искренняя… Та, что заставляла светиться весь мир. С той, которой смотрят дети… С той, в которой спряталось солнце… Когда-нибудь умрут надежды. На то, что всё возможно. Возможно даже воскресить этот мир. Немного усилий. Но зачем? Зачем это всё? Но если мы заметим, мы лучше будем наблюдать, как он будет рушиться. Как медленно исчезает то, что когда-то мы так любили, ненавидели просто не понимали… Лишние движения нам не нужны… а, стоп. Надо взять камеру. Пускай это будет фильм… Такой реальный. И всё равно, что потом его смотреть будет просто некому. Когда-нибудь оборвутся дороги. Внезапно. И всё упадёт в пропасть. Так и не успев дойти логического конца… Оборвав чью-то мечту… Светлую… О счастье… О новой фотокамере… О любви… О предстоящем ужине… И бездна поглотит свет… Согревающий… Ветер уйдёт вместе с ним… Мне захочется упасть с ними… Но кто-то возьмёт меня за руку… Возьмёт…и исчезнет. Я долго буду смотреть…в…ничто… Услышав чей-то отчаянный крик, я быстро побегу на звук. Но будет поздно. Последний признак существования мира исчез. И останусь я… Наедине с ничем. Когда-нибудь исчезнет мир… И я исчезну вместе с ним… 20.15