Руины

Декабрь подходил к концу. Были последние дни Йоля. Приближался День Рождения Тома. Привыкнув к Гарри Поттеру в своей жизни, Марволо привык и к необходимости праздновать этот день, в котором, честно говоря, не видел никакого смысла. Узнал Гарри об этой скрытой завесой тайны дате не без труда, учитывая, что первое время их знакомства Том по большей части молчал. Несмотря на это обстоятельство, Гарри удивительно быстро привязался к Марволо. Том никогда не улыбался. Вообще никогда. Его лицо не было мрачным или злым. Оно было никаким. Гарри видел, как Марволо заботится о нем, но сам Реддл был — словно за каменной стеной. Гарри не знал почему, но состояние наставника причиняло нестерпимую боль. Он не хотел заставлять Марволо что-то делать. Он желал для него только счастья. — Том, а когда у тебя день рождения? Реддл ничего не ответил, как и всегда, впрочем. Гарри и не ждал ответа. Нужно было завязать какой-никакой диалог. — Ты читал Байрона? Я просто не совсем понимаю образ Бога в его «Каине»… И в этот момент Марволо тяжело вздохнул. Разговора было не избежать. — Иова — это символ, солнце, понимаешь? — губ Тома коснулась полупечальная улыбка, когда он начал говорить. — Символ тирании и власти, с которой безуспешно борется главный герой. Джордж Гордон рассматривает в своей пьесе вопрос веры и религии с другой стороны, придавая миссии Люцифера куда больше значимости, чем та, которой дьявол обладает согласно библейским заветам… Гарри слушал его в тот день с упоением. Том редко говорил, а теперь… — Знаешь, вы с Люцифером чем-то похожи, — мечтательно заметил Поттер; Том подавился воздухом. — Оба боретесь со всем миром, оба почти никем не поняты… — С кем же ты тогда ассоциируешь себя? — все ещё немного оторопевший, спросил у него наставник. — Каин. Да, именно Каин, а ты — мой личный демон-искуситель коварный, открывающий мне глаза, срывающий покров невежества с истины, мой проводник в жизнь!.. Реддл улыбнулся, почти естественно, мягко растрепал густую иссиня-чёрную копну поттеровских волос. — Тридцать первое. Декабрь. Тогда я родился… Дарить подарки Гарри не умел. Поэтому обычно Тому он дарил что-то вроде необычных заклинаний или древних фолиантов. Но в этот раз Поттер решил сделать исключение. Мелодия, до той поры звеневшая у него в ушах, наполняющая причудливым ритмом вены и сосуды, выливалась во что-то совершенно неожиданно прекрасное, причудливыми закорючками ложась на строгие линейки нотного стана. Пальцы, мозоли на которых за эти недели уже почти успели зарасти, снова заскользили по грифу, зарабатывая новые. Это будет нечто совсем иное, невероятное в своём великолепии и уж точно — достойное Тома Реддла. *** Заветный день наступил совершенно внезапно. Гарри едва окончил своё сочинение, как на небе уже сияло новое утреннее солнце, а воздух полнился морозной свежестью. Оставалось отыскать уединённое место, где никто их не потревожит. Где Гарри, без риска быть подслушанным чужаком, сыграет своему возлюбленному колыбельную любви и смерти. Это был сад. Беседка у озера, в чьих водах, не полностью покрытых тонкой корочкой льда, плескались белые лебеди. Оставалось каким-то образом заставить Марволо прийти сюда и сыграть ему мелодию, посвященную Тому лично. Реддл уже был в саду. Марволо стоял, спиной прислонившись к каменной ограде. В руке его была зажата ветка вишни, цветущей под влиянием магии, волнами исходившей от колдуна. Очаровательное зрелище, Гарри бы даже мог позволить себе полюбоваться наставником, если бы не боль, резко пронзившая его грудную клетку. Боль Тома. Все еще сжимая в руках скрипку, Поттер направился к родной душе. — Ты не в порядке, — констатировал он факт, неотрывно глядя на старшего мага. — Да, я не в порядке, — согласился Реддл, слегка наклонив голову. — Что-то случилось? — непонятно зачем спросил юноша у Тома. Выражение лица последнего оставалось неизменным, когда он отвел взгляд от подопечного, явно что-то скрывая, и ответил глухим бесцветным голосом: — Жизнь случилась. И тогда Гарри заиграл. Скрипка была одной из тех немногих вещей, которые у мальчишки действительно получались. Спорить с этим Реддл не стал бы даже и пытаться. Когда Гарри играл, он словно бы обнажал перед ним свою душу. Где-то в глубине своего темного сердца Том понимал, что на самом деле не позволит никому более услышать игру своего маленького хоркрукса. Гарри был прекрасен, играя на скрипке, смычком дотрагиваясь до самых сокровенных струн души Марволо. — Это наша колыбельная, — узнал мелодию Реддл. — Да, это она, — кивнул Поттер, не останавливаясь, продолжая играть. — Es scheint mir, dass meine Seele wieder ganz wird, wenn du in der Nähe bist*, — прошептал на немецком Марволо, продолжая наслаждаться музыкой. — Alle glauben, wir sind ein schönes Paar**, — заметил Гарри. — Glaubst du anders? *** — потемневший взгляд Тома встретился с зелеными омутами Поттера, требуя незамедлительного ответа. — Ja, — кивнул Гарри, отмечая, как помрачнело лицо возлюбленного. — Wir sind kein Paar, wir sind eins…*** На устах Реддла отразилась тень улыбки; Гарри улыбался, не скрываясь. Единое целое. Сколько же им пришлось вместе претерпеть, чтобы дойти наконец до этой последней константы, нерушимой истины? Луна, Гермиона, каждый чертов встречный видел их связь, которую сами колдуны отрицали любой ценой!.. Гарри выдохнул. Мелодия давно закончилась, но приятные мотивы до сих пор продолжали звучать на задворках его сознания. Наклонившись к Марволо, давно уже сидевшему на холодном снегу, Поттер едва слышно прошептал, опаляя горячим дыханием шею колдуна: — С днем рождения, Том… — Счастливого Йоля, Гарри… Когда все станет белым, Холодным и спокойным, Я стану самым смелым, Отважнейшим героем. Мне нипочём ни бури, Ни вьюги, ни метели, Но плакать тихо буду У детской колыбели…