i
По мере приближения волнение всё усиливалось, однако, когда деревья наконец расступились, открывая вид на крепость, Цири поняла, что Лютик имел в виду под очарованием: замок был красив. Окружённый неприступными скалами, он внушал трепет, интриговал своей загадочной мрачностью, вынуждая задуматься о том, что скрывают за собой высокие стены. И он, определённо, входил в список тех творений, чья величественность против воли заставляет сердце биться чаще. — Здесь… красиво, — тихо сказала Цири. Губы Геральта тронула лёгкая улыбка. — Мы на севере Синих Гор, — пояснил Лютик, — здесь, правда, прекрасные виды, чего только стоит Гвенллех, Река Белых Камней, которая берёт тут начало. Надо сказать, ведьмаки выбрали удивительно красивое место для своей школы, — он весело ухмыльнулся. Цири окинула взглядом своих спутников: оба выглядели спокойно и расслабленно, Лютик насвистывал какую-то мелодию. По правде говоря, Цири надеялась, что бард, будучи обычным человеком, разделит её беспокойство, но он явно не чувствовал чего-то, хоть отдалённо похожего на волнение. Девочка расправила плечи и глубоко вздохнула. Она увидела их силуэты сразу. Две фигуры на фоне возвышающейся крепости. Один — похожий на Геральта настолько, что если бы не цвет волос и пересекающий щёку шрам, их даже можно было перепутать, другой — с неприятной ухмылкой и искорками, играющими в жёлтых глазах. — Бард! — послышался голос. — Удивительно узнать, что тебя ещё не съели гули. — Ведьмак, — Лютик обернулся с язвительной улыбкой на губах, — столь же удивительно узнать, что ты ещё не подавился своей желчью. — Ах да, ты же можешь просто запеть, и все монстры сразу же убегут, лишь бы не слышать твоего голоса. — Не быстрее чем они бы убежали от тебя, чтобы только не видеть паскудной гримасы на твоём лице. Цири взволнованно посмотрела на Геральта, тот лишь с тенью улыбки покачал головой. — Не обращай внимания. Они собачатся, каждый раз как встречаются, и при этом души друг в друге не чают. Оппонент поэта беззлобно усмехнулся и приветственно склонил голову набок. — Лютик. Тот улыбнулся уже менее язвительно. — Ламберт. Ведьмак хлопнул его по плечу и перевёл взгляд на Геральта. — Белый Волк. Я рад тебя видеть. Тебя и… — он внимательно посмотрел на Цири. Эскель, беседующий о чём-то с Лютиком, замолчал и также устремил взгляд на девочку. Та слегка смутилась, но тут же почувствовала руку Геральта у себя на плече. — Цирилла из Цинтры, — представил он её, — моё… — он поймал взгляд барда и обвёл глазами всех присутствующих, — наше предназначение.ii
Первым откровением Цири стало то, что в Каэр Морхене было уютно. Да, замок не отличался особой роскошью, комнаты были простые, часто становилось холодно, но отчего-то хотелось называть это место домом. Возможно, потому что, как ни странно, здесь было ощущение семьи. Из-за отсутствия в крепости прислуги ведьмаки готовили еду по очереди. И даже несмотря на то что некоторые из них готовили откровенно ужасно, в этом всё равно было что-то очень душевное, в самих диалогах: «Чья сегодня очередь? Лютика? О да, кажется, нас ожидает вкусный ужин. Ламберта? О чёрт, опять…» Тепло становилось и от песен барда по вечерам, от беззлобных перебранок, от застольных историй: немного жутких, но ужасно интересных — Эскеля, слегка неприличных, порой циничных, однако забавных — Ламберта. Улыбка появлялась сама собой и от того, какими взглядами Геральт порой одаривал Лютика, после чего обязательно утягивал барда в комнату. Их комнату. А остальные ведьмаки неизменно подшучивали над загадочного происхождения следами на шее Геральта, над чёрной, явно не по размеру рубашке на Лютике. И от этого тоже хотелось улыбаться. Даже старческое ворчание Весемира и его нудные нравоучения стали привычными и вызывали исключительно тепло в душе, а уж когда в замок приехал Койон, Цири, которой он понравился сразу, насладилась приятным осознанием того, что некоторые ведьмаки смеются не только по праздникам. Впрочем, не всё сразу было так же гладко, как с Койоном. Цири была умна и способна, поэтому расположение Эскеля и Весемира она получила сразу. С Эскелем было просто: спокойный и терпеливый, он отвечал на все её вопросы, рассказал историю своего шрама, поймав несколько любопытных взглядов на своём лице. Он не был слишком многословен, но недели путешествия с Геральтом сделали Цири привычной к этому. Весемир был строг, но чаще производил впечатление старого дедушки, который ворчит по пустякам, заставляет читать толстенные и наискучнейшие книги, но всё же весьма добродушен. С Ламбертом всё было по-другому. Он был молод, энергичен и циничен до невозможности. Ни дня не проходило без подтруниваний и шуток, что зачастую граничили с оскорблениями. Ни Эскель, ни Геральт не реагировали на его выходки, а с Весемиром, как поняла Цири, у него были натянутые отношения. Только Лютик отвечал на его комментарии своими, не менее язвительными, но в силу их на удивление дружеских отношений, серьёзными ссорами это никогда не заканчивалось. Ламберт, по-видимому, ценил барда за острый язык, поэтому никогда не пытался по-настоящему с ним поругаться, Лютик отвечал ему тем же. Но вот на ещё не привыкшей к нему Цири ведьмак отыгрывался сполна. Она понимала, что за ядовитыми фразочками чаще всего не кроется никакого злого умысла, а Лютик и Геральт частенько осаживали Ламберта, вставая на её защиту, однако колкие слова всё равно задевали. Так продолжалось недолго. Любому терпению приходит конец, а Цири никогда не страдала отсутствием собственного достоинства. Лютик с упоением вещал что-то Геральту, когда оба они стали свидетелями очередной тренировки, которую Ламберт не мог провести без свойственных ему колкостей. — Как ты держишь меч? На кухне так скалку держать будешь. Ну, быстрее! Двигаешься со скоростью беременной улитки. Быстрее! Выпад. Пируэт. Тебя уже убили бы добрый десяток раз. Я с лёгкостью могу показать все раны, которые тебе бы нанесли за то время, пока ты двигаешься так медленно, будто тебе жить надоело. Если хочешь сдохнуть, лучше прыгнуть со скалы. Быстрее будет. Хотя вообще-то… Вот здесь-то пришёл конец и терпению девочки. — Заткнись! — Цири с силой рубанула мечом перед носом Ламберта. — Захлопни свой рот, пока я тебя не кастрировала этим вот мечом! Как ты мне надоел своими идиотскими шуточками, — она сделала несколько резких выпадов, — Хер моржовый! Тишина зазвенела. Цири отёрла пот со лба, хмуро взглянула на ошарашенное лицо Ламберта, который глупо моргал, не отрывая от неё взгляда, и обернулась к Геральту с Лютиком. Никогда ещё она не видела на лицах их обоих такой гордости. Бард буквально светился, а на лице беловолосого ведьмака сияло нечто, подозрительно напоминающее улыбку. Пришедший в себя Весемир недовольно цокнул и посмотрел на них. — Ваша школа? Лютик засиял ещё ярче, а в глазах Геральта засверкали самодовольные искорки. Цири вновь взяла в руки меч и взглянула на Ламберта. — Ну, чего встал? Давай дальше. Бард издал восхищённый вздох. Геральт наклонился к нему. — На моей памяти только ты ставил его на место так, что у него пропадал дар речи. — А? — растерянно переспросил Лютик, не отрываясь от наблюдения за тренировкой. Ведьмак усмехнулся. — Вся в тебя, говорю. Поэт перевёл взгляд на него. — Ну, лексикон-то она у тебя позаимствовала, фразочки явно твои. Геральт необычно для себя озорно улыбнулся. Остаток тренировки прошёл в тишине.iii
После фееричного выступления Цири Ламберт слегка приутих. Не сказать, что его шуточки совсем сошли на нет: Ламберт не был бы Ламбертом, если бы вёл себя как человек, но к Цири он стал относиться уважительнее, и его комментарии перестали носить такой оскорбительный характер. Но вот к чему ей всё ещё предстояло привыкнуть — так это к тому, что Геральт в роли учителя становился строг, непреклонен и почти невыносим. Он никогда не повышал голос, никогда не позволял себе что-то вроде выходок Ламберта, но с тренировки не отпускал, пока все пируэты не будут выполнены идеально; малейшей неточности было достаточно, чтобы переделывать всё ещё раз, а отдых, по мнению Геральта, должен был длиться не дольше семи минут. Зато таким разговорчивым, как на тренировках, он не бывал никогда. Говорил ведьмак много и исключительно о боевых приёмах, чудовищах и способах их уничтожения. Иногда Цири казалось, что в старой книге Весемира информации было меньше, чем её выдавал Геральт, заставляя при этом повторять всё чуть ли не слово в слово. Нет, ей, разумеется, нравилось тренироваться и нравилось тренироваться с Геральтом. Цири неожиданно для себя поняла, каким приятным для неё оказалось ощущение холодной рукояти меча в ладони и как восхитительно щемит сердце при сложном пируэте, но тренировки порой выматывали настолько, что единственное, на что оставались силы после — добраться до любой горизонтальной поверхности и уснуть за несколько мгновений. Сложность тренировок с Геральтом состояла также и в том, что с ним, как ни с кем другим, хотелось показать все свои способности, хотелось выложиться на максимум, поймать одобрительный взгляд после удачно выполненного выпада. И Цири отдавала все свои силы, полностью погружалась в обучение. Это приносило свои плоды, но вместе с тем и выматывало. Она не любила показывать свою слабость, не любила отлынивать, однако иногда ей казалось, что если она сделает ещё хоть один пируэт, то просто упадёт без чувств прямо на землю. Во всём Каэр Морхене был только один человек, с которым можно было побыть слабой, дать волю своим эмоциям, у которого можно было попробовать попросить прикрыть её перед ведьмаками. Милый, понимающий Лютик, наблюдающий за тренировками со стороны, либо пишущий новую балладу где-то неподалёку. Она подошла к нему со спины, но на лице барда не промелькнуло ни капли удивления. — Что, вымотал тебя Геральт? — усмехнулся он. Цири устало привалилась к его плечу. — Я понимаю, что должна больше тренироваться, чтобы уметь за себя постоять, но… Лютик оборвал её недовольным цоканьем. — Ты и так уже многое умеешь. — Геральт говорит, что этого недостаточно. Бард отмахнулся. — Он будет говорить так, даже когда ты переплюнешь его самого. В нём, видите ли, внезапно проснулись таланты учителя, — он забавно скривился, Цири рассмеялась и тут же замолчала, ибо сзади раздался знакомый голос. — Цири! — позвал Геральт. — Не переживай, — лениво бросил ей Лютик, — всё будет в ажуре. — Цири! — послышалось ещё раз, и Геральт появился перед ними. — Вот ты где. Отдых окончен, возвращайся. — О нет, на сегодня тренировка завершена, — отозвался Лютик, поднимаясь с травы, — извини, но я забираю Цири. Мне необходимо опробовать на ней мою новую балладу. Геральт раздражённо взглянул на него. — Что за ерунда? Почему ты не можешь опробовать её на… Эскеле, например? — Потому что Эскель, как и вы все, разбирается в поэзии так же, как я — в оружии. Мне нужен кто-то, кто сможет оценить всю глубину моих метафор. — Лютик… — Дело не терпит отлагательств, Геральт! Спасибо. Он послал ему воздушный поцелуй и, приобняв Цири за плечи, поспешил удалиться с ней, пока Геральт не пришёл в себя. Такие моменты занимали особое место в сердце девочки: на то, как Лютик безнаказанно диктует суровому ведьмаку свои правила, можно было смотреть вечно. Бард привёл её на один из верхних балконов, откуда открывался особенно красивый вид на горы. — Я не буду давать ему советы по поводу твоих тренировок, — сказал он, садясь на пол, — я ничего в этом не понимаю, и это, определённо, не то, в чём я могу на него повлиять, — он ухмыльнулся, — к сожалению. — Не нужно, — улыбнулась Цири, — мне нравится, как Геральт всё объясняет. — Ну, в таком случае тебе придётся терпеть, как педагогическое начало в нём наконец вырвалось наружу. — Странно, что он не пытался научить тебя чему-нибудь, — хихикнула девочка. — Он пытался… Но тренировка… ушла немного не в то русло, — Цири показалось, что на его щеках заиграл румянец, — и из этого мало что вышло. Эй, не надо на меня так смотреть! — Как? — сквозь смех спросила девочка. — Вот так! Лучше давай обеспечивай себе алиби — балладу я всё-таки написал, — он развернул пергамент, — и мне нужно знать, что ты думаешь о вот этой вот строчке…iv
Так вышло, что особым теплом Цири прониклась к Койону: молодой, он казался ровесником Ламберта, но не разделял с ним ни одно из его не самых приятных качеств; он был расчётлив и практичен, как и любой ведьмак, но необыкновенная искренность и добродушие легко читались на лице, отмеченном следами перенесённой оспы; в необычно светлых, слегка зеленоватых глазах часто светилась улыбка, заставляя Цири, которой чаще всего она и была адресована, улыбаться в ответ. Все они нашли в девочке что-то, что вызывало глубоко в душе тепло и давно забытую лёгкость, но Койон, кажется, видел в ней самого себя в детстве. Он редко тренировал её, но всегда случались моменты, когда Геральт с Лютиком пропадали куда-то на добрые несколько часов (она не хотела знать куда), а Эскель с Ламбертом демонстративно садились играть в гвинт. И это всегда были минуты единства и солидарности между Цири и Койоном, ибо, когда вы живёте с двумя сладкими парочками под боком, это ужасно раздражает, а потому — сплачивает. И хотя Ламберт и Эскель на определение «сладкая парочка» неизменно обижались, крепкую связь между ними отрицать было невозможно. Абсолютно разные, они дополняли и уравновешивали друг друга: спокойный и рассудительный, покоряющий своей вежливостью Эскель и взбалмошный, беспокойный, плюющийся цинизмом Ламберт. Они раздражали друг друга с завидным постоянством, но совершенно точно были готовы умереть друг за друга. — Это не закончится, пока Ламберт не обыграет Эскеля, — пробормотал Койон, парируя удар Цири. — А потом Эскель захочет отыграться, и это затянется до полуночи, — меланхолично отозвалась Цири. — А после появится Геральт, и они опять засядут… Здесь лучше вольт, Цири. Она сделала несколько сложных пируэтов, заслужив одобряющий кивок от Койона, и обернулась к столу, где сидели Эскель с Ламбертом, и где неожиданно появились Лютик и Геральт. Игра давно прекратилась, бард сидел на краю стола, беловолосый ведьмак стоял в полушаге от него, и все они неотрывно следили за тренировкой, периодически обмениваясь короткими фразами. — Что-то не так? — спросила Цири, отражая удар. — Нет, всё отлично, мы просто поспорили, кто из вас выиграет, — весело отозвался Лютик, — мы с Ламбертом ставим на тебя, Ласточка. — Мы с Геральтом придерживаемся другого мнения… И слезь со стола, бард! Койон сделал резкий выпад. — На что спорите? — На желание, — ухмыльнулся Геральт. — Не знаю, кто на желание, — возразил Ламберт, — а я собираюсь потребовать с Эскеля горстку монет. — В таком случае, — Койон встал в боевую стойку и опасно улыбнулся, — защищайся, Цири! В течение ближайшего получаса тишину прерывал лишь звон клинков, комментарии наблюдавших и короткие фразы, которыми перебрасывались Цири с Койоном. В воздухе пахло азартом. По мнению большинства, исходом дуэли было решено признать ничью, что совершенно не понравилось Ламберту, зато вполне устроило Лютика с Геральтом, получивших возможность исполнить оба желания, на которые они спорили. Ведьмак и бард смерили друг друга многообещающими, понятными только им одним взглядами, но об их желаниях было разумнее совсем ничего не знать.v
Каэр Морхен был островком спокойствия в мире, где творилось безумие, местом, где тяжёлая песня войны заглушалась в весёлых балладах и задорном звоне клинков, однако от судьбы не сбежать, и, как бы там ни было, приходилось смиряться, что эхо прошлого и неизбежно приближающегося будущего всё равно продолжало преследовать Цири. Оно пряталось днём, скрывалось в тени, не решаясь бороться с улыбками, яркими одеждами, оживлёнными разговорами, переливами струн. Дневной свет не место для мрачных воспоминаний — оно приходило ночью. Удушливый дым, смешанный с металлическим запахом крови. Поглощающий всё на своём пути огонь. Чёрный силуэт смерти, следующий по пятам. Она проснулась от собственного крика. Несколько секунд спустя дверь её комнаты шумно распахнулась. Сквозь пелену перед глазами взгляд зацепился за обеспокоенное лицо Геральта, до неё донёсся взволнованный голос Лютика, его тёплые руки крепко сжали её холодные ладони. — Цири, ты слышишь нас? Она вздрогнула и посмотрела на них уже осмысленно. Преимущество того, что их комнаты находились рядом, было в том, что ведьмак и бард могли прийти к ней в рекордное время. — Ты в порядке? — спросил Лютик. Ответить она не успела: дверь вновь распахнулась, и на пороге появились Ламберт с Эскелем, секундой спустя сзади замаячила голова Койона. — Что произошло? Крик было слышно во всём замке. — Кошмар, — коротко пояснил Геральт, — всё в порядке, можете идти спать дальше. — Ну уж нет, — Ламберт уверенным шагом прошёл в комнату и сел на край кровати, за ним подтянулись остальные, — давай, рассказывай. Цири опустила глаза, закусив губу, и сжала покрывало чуть подрагивающими пальцами. Лютик укоризненно зыркнул. — Ламберт… Тот немного смутился. — Чего? Вообще-то, когда снятся кошмары, лучше о них рассказывать. Мне вот до сих пор иногда снятся нравоучения Весемира, — где-то за спиной хмыкнул Эскель, Ламберт обернулся к нему. — Что? Тебе он никогда не приходил в кошмарах? — Не вспоминай о нём, а то он проснётся и явится, — усмехнулся Койон. Эскель присел подле кровати. — Когда мы были маленькими, этот идиот, — он кивнул на Ламберта, — нашёл где-то змеиное гнездо… — Ламберт расплылся в хитрой улыбке. Эскель вздохнул. — Той ночью я обнаружил это гнездо в своей кровати. Оно снилось мне потом ещё несколько месяцев. Улыбка Ламберта стала шире. — Прости, братишка, но твоё лицо тогда того стоило. Эскель смерил его псевдораздражённым взглядом и повернулся к Геральту. — А ты? Что тебе снится, Геральт? Ведьмак поднял глаза на Цири, которая смотрела на него с несмелым ожиданием, и отвернулся к окну. Он знал, что ей, как никогда, нужны его слова, его поддержка. Некоторое время тишину прерывало лишь биение сердца. — Иногда мне снится моя мать, — сказал он наконец, не поднимая взгляда. — Ты помнишь её? — тихо спросила Цири. — К сожалению, — он помолчал несколько мгновений. — Часто снился Каэр Морхен, люди, которых я убивал, которых не смог спасти… он, — Геральт неуловимым движением показал в сторону Лютика. Бард сглотнул и ответил ему таким взглядом, что стало очевидно: ведьмак и сам был частым гостем в его кошмарах. — Мне тоже снится дом, — поэт поморщился, — это наше прошлое, это часть нас, — он посмотрел в глаза Цири, — от него не сбежать. Мы можем только… принять его. Принять. Порой принятие бывает сложнее сопротивления, она знала это не понаслышке. Но это было необходимо — смириться с прошлым, быть готовой бороться с тем, что несёт будущее, идти не оглядываясь. И может… хоть немного… но становилось легче справляться со всем этим, когда она ловила взгляды светлых зеленовато-жёлтых, глубоких янтарных, чистых небесно-голубых глаз, взгляды, в которых всегда плескалось понимание. Цири окинула взглядом всех присутствующих, и её губы против воли тронула улыбка. В спешке Лютик, кажется, перепутал свою рубашку с рубашкой Геральта и теперь всё никак не мог понять, почему же она постоянно норовит сползти с плеча; Ламберт, по-видимому, даже не стал утруждать себя тем, чтобы надеть что-то, кроме брюк; а на голове Геральта царил абсолютный хаос. Она знала, что дорога им. Все они, прибежавшие сюда посреди ночи, чтобы помочь, отвлечь; Койон, мягко и успокаивающе касающийся её волос; Эскель, начавший рассказывать какую-то длинную историю в качестве поддержки, — всё это заставляло сердце Цири сжиматься от накатывающей нежности и благодарности. И может, мир не так уж беспощаден, чтобы нельзя было перед ним устоять, а судьба не так жестока, как нам кажется. Ведь любые кошмары теряют свою силу, когда есть тёплые уверенные руки, способные от них пробудить.