Ma cherie

Это было то самое утро, когда все идет по пизде. Противно дребезжащий будильник был сбит подушкой, но это все равно не помогло поспать немного подольше. Через пару минут в комнату вошла мама, громко хлопнув дверью. — Маруся, вставай, опоздаешь, — она резким движением раздвинула шторы, впуская в комнату яркий солнечный свет. Я издала протестующий, немного невнятный звук, отказываясь вылезать из-под теплого одеяла. Высунула руку, слепо пошарила по тумбочке и, не найдя телефон, громко выругалась и села в постели. — Марина! — маман сердито сдвинула брови, глядя на меня с укоризной. Надо было переезжать с Элькой в общагу, — пронеслась мысль в моей еще непроснувшейся башке. Я хмуро уставилась на мать, но играть в гляделки в шесть утра у меня не было сил, поэтому я лишь тяжело вздохнула и кивнула головой в знак согласия и примирения. — Я больше не буду, — буркнула я, укутываясь в одеяло, как в кокон, и направляясь к ванной. Мне просто необходим холодный душ, иначе я не проснусь. До первой пары так точно.

***

Спустя полтора часа, в семь сорок шесть, я неслась к уже уходящему автобусу, проклиная все на свете. И свои вечные проблемы с ранним подъемом, и квартиру далеко от универа, и сам чертов универ, и берцы на высоком каблуке, которые я, неизвестно зачем, напялила в такой гололед. Чертов гололед, ужасная погода! Ненавижу свою жизнь. Я все-таки успела на автобус, благо, водитель меня хорошо знал, я два года каждый день ездила на нем на учебу, поэтому двери меня не раздавили, и я успела втиснуться в самый последний момент, чуть не упав плашмя на задницу. Раз в десятый за несколько минут. Я мысленно вознесла молитву ко всем известным мне богам, чтобы они помогли мне добраться до универа не позже второго звонка. Ибо опоздания на французский язык были сравни самоубийству. И смерть показалась бы тебе наилучшим из всех предложенных вариантов. Роман Алексеевич не прощал опозданий, даже на пару минут, даже самым красивым девушкам потока. А я, к слову, входила в их число. Не то чтобы я этим дико гордилась, но такая привилегия, официально признанная нашими парнями, тешила мое самолюбие. Наравне с Наташкой Задорной, зеленоглазой красавицей и умницей с курса лингвистики, я считалась одной из бьюти-икон, хотя до сих пор не очень понимала, за что. Красилась я почти всегда, но по настроению и крайне специфично, по салонам не шастала, мальчиков с первых секунд знакомства не ослепляла. И ничего такого особенного во мне не было, разве что волосы. Черные, волнистые, пышные, они красиво обрамляли мое бледное лицо и придавали ему живость и значительность. Без них я была бы похожа на куклу, нераскрашенную картинку, блеклую и неинтересную. Вообще, терпеть не могла свою вечную бледность и поразительную устойчивость к солнечным лучам и ультрафиолету. Сгореть — это пожалуйста, а вот загореть — ни за что. Помнится, прошлым летом я купила себе флакон с бронзовым автозагаром и мазалась им перед каждым выходом из дома. Но вскоре это мне надоело: спрей стоил дорого, отнимал много времени и смотрелся неестественно, так что затея не увенчалась успехом. Элька всегда говорила, что во мне есть какая-то изюминка, мол, внутренний стержень. Не знаю, что она имела ввиду, но полагаю, что умение послать любого неугодного далеко и надолго, сопроводив это дело матерным потоком. Если и так, то я бы скорее назвала это врожденным пофигизмом и богатым словарным запасом (а мама ругалась, мам, это все моя индивидуальность, ты не понимаешь). Еще Элька говорила, что у меня офигенные длинные ноги, классная талия и ресницы густые. Я, в общем-то, не опровергала, тем более ноги действительно были что надо, (и я не ЧСВ!) не зря же все парни сворачивали шеи, когда я надевала юбку выше колена. Да и каблуки я любила, у меня весь шкаф ими завален, и это при том, что без них мой рост 174, а в них так и все 180. Но на моем курсе, да и на соседних тоже, были девчонки куда симпатичнее, и я искренне не понимала, почему не они, а я. Впрочем, к чему эти размышления? Я была вполне довольна тем, что имела, и не собиралась ничего менять. Какая в конце-концов разница? В плечо больно толкнули, и я вылетела из своих мыслей, наткнувшись злобным взглядом на тучного мужчину, который пихался, пытаясь выйти из автобуса. Мне некуда было отодвинуться, так что я просто прожигала в нем дырку, пока он пытался пролезть между мной и окном. Стрелки смажешь, урод! Целый час рисовала… В принципе, дни несильно отличались друг от друга. Как и вчера, и позавчера, и неделю, и месяц назад, я вылезла на конечной, добралась до универа, сдала куртку в гардероб. Подкрасила губы около зеркала, закинула рюкзак за плечо и гордо продефилировала мимо компашки первокурсников, толпившихся у входа, направляясь по лестнице на третий этаж. Едва я вышла на лестничную площадку, как на меня вихрем налетела Элька, выбивая из рук телефон, нарушая привычный ритм утра и сжимая в объятиях. — Задушишь, — сдавленно прохрипела я. Эля была выше меня на половину головы, но поскольку я почти всегда щеголяла на высоких каблуках, мы были одного роста. И все же, она была куда сильнее, энергичнее и, несомненно, умела проводить приемы на удушение. Интересно, за это есть статья? Вроде бы да, непредумышленное убийство называется. Сейчас она меня кокнет, и ее посадят, точно! Я все-таки выпуталась из мертвой хватки, подняла телефон (и как он еще не разбился?). Поправила юбку и волосы и, наконец, улыбнулась Эльке, которая от нетерпения аж приплясывала рядом со мной. Я действительно рада была видеть подругу. — Ну, как прошел отпуск? Завела курортный роман, а? — ехидно пропела я. Элька восторженно пискнула, схватила меня за руку и поволокла по третьему этажу, в «курилку». Я вяло запротестовала, объясняя, что пара через семь минут, но она только махнула свободной рукой мол, успеем. Мы завернули за угол, к нашему любимому подоконнику. Он был самым широким и меньше остальных просматривался с камер и с другого конца коридора. Я села на него, зацепившись каблуком за батарею и наблюдая, как Элька суетливо достает пачку сигарет. Коридор третьего этажа, самый длинный и холодный во всем универе, официально считался общей курилкой. В основном потому, что здесь были пары у старшеков, а каждый второй из них дымил хуже паровоза, и в этом месте всегда витал стойкий запах табака и дыма. Покурить можно было только здесь, и поэтому сюда стягивались ребята со всего универа. Разумеется, старшим курсам это не очень нравилось, и они оставляли за собой право решать, кто тут может подымить, а кого стоит гнать в шею. Слава богу, мы с Элькой входили в число «золотых», и нас никогда не прогоняли, даже уступали место посидеть или давали закурить. Элька выдала мне сигарету, достала зажигалку, мы прикурили. Немного помолчали. Я затянулась несколько раз, потом лениво спросила: — Так что, будешь рассказывать? Элька моментально встрепенулась. — А я думала, ты не в настроении. Я махнула рукой. — Для тебя не бывает настроения, ты же знаешь. Подруга широко улыбнулась и, набрав побольше воздуха, затрещала: — Ой, ты даже не представляешь! Он т-а-а-а-кой душка, у меня просто нет слов. Прикинь, познакомились на пляже, в первый же день, он с другом в баре сидел. Ну, а я вся такая красивая, в купальнике новом, помнишь, тот, фиолетовый, ну я тебе фотку присылала, так вот, я прохожу мимо них, сажусь за соседний столик, беру коктейль, а он на меня ТАК смотрит, ТАК смотрит, ну ты просто не представляешь! Я значит вообще внимания не обращаю, ну, недотрога, все такое, а он другу своему и говорит… — Смотри, какая за соседним столиком сорока сидит! — прервал из-за Элькиной спины насмешливый голос. Я быстро подняла глаза и усмехнулась, глядя на разворачивавшуюся у меня перед носом картину. Разъяренная тем, что ее так бесцеремонно перебили, Элька молниеносно оборачивается и утыкается носом прямо в Быка. Отходит чуть подальше, возмущенно вопит: — Да что ты вообще понимаешь, чурка бесчувственная! Не лезь в чужие разговоры, понял? Бык улыбается краешком рта, похлопывает Эльку по плечу и миролюбиво говорит: — Да не обижайся, я не со зла, так, пошутил. Поделишься? — указывает на пачку сигарет. Элька ворчит, но достает одну. Я молча киваю Быку и снова отворачиваюсь к окну. В ближайшее время мне Элькиной истории точно не услышать, а кроме нее ничего важного здесь пока нет. Бык затягивается, заводит разговор «ни о чем» с Элькой, подруга, к вящему моему неудовольствию, радостно его поддерживает. А парень нет-нет, да глянет на меня, да ещё КАК глянет… Я закатила глаза. Сережа Быков учился с нами с самого начала, и с первой же встречи оказывал мне совершенно недвусмысленные знаки внимания. Если сначала это льстило, то теперь начало порядком досаждать, он же проходу не давал! Как друг, Бык, конечно, был классный, мог выручить, забрать из клуба или просто прописать какому-нибудь придурку, да и скатать у него домашку всегда было хорошей идеей, но как парень он совершенно не был мне интересен. Хотя та же Элька все уши прожужжала, какой хороший, завидный кавалер! Да плевала я на все на это три раза, не мои проблемы, ничего личного. Я взглянула на Быка еще раз и чуть не взвыла: он беззастенчиво пялился на мои ноги, благо вид открывался что надо, уж очень я любила так сидеть, удобно все-таки. Я потушила окурок о стену, бросила в мусорку, стоящую рядом и спрыгнула с подоконника, одернув юбку, которая вдруг показалась слишком короткой. А ведь мама говорила, надень другую, поскромнее. Я внезапно разозлилась. Да плевать я хотела на всяких там Быков, будто из-за них перестану носить юбки! Я обожала готику и стиль гранж, почти всегда таскалась в черных коротких юбках, кожаных, солнышком, у меня даже была юбка-шорты, и где-то валялась плисерованная. Толстые ремни с тяжелыми пряжками, высокие сапоги на каблуках и со шнуровкой, туфли на платформе и неизменно яркие губы — о да, это был мой образ. Я тащилась от цепей и черных колец, любила рисовать длинные стрелки, скупала красные, голубые и черные матовые помады и периодически красила пару прядей в яркий цвет. Стану я менять свою внешность и свой стиль из-за каких-то тупоголовых, озабоченных придурков! Ладно, Бык не тупой. Просто не понимает слова нет, есть в нем какие-то диктаторские замашки. Вечно мне пытается «вправить мозги», зарядить позитивом и сетует на то, что я апатично-пессимистично иду по жизни. Кстати, за мой такой вечный депресняк и внешний вид я от него же получила прозвище «ведьма». Что ж, меня вполне устраивало. Я тронула Эльку за плечо. — Пойдем, сейчас звонок будет. — Ой, точно, пошли, а то еще опоздаем, Ромчик с нас шкуры спустит. Я фыркнула. «Ромчик», это прозвище было явно не для Романа Алексеевича. Под два метра ростом, статный, спортивный, двадцати пяти лет отроду, он совершенно не был похож на человека, которого можно назвать Ромчиком. Но кокетливая Элька только так его и называла, и вскоре добрая половина группы стала повторять за ней. Я звала его Алексеич, но иногда бывало, что поддавалась подружке и вторила ей. Бык неодобрительно покачал головой. Он вообще терпеть не мог препода по французскому, что, впрочем, было взаимно. Алексеич валил его на всех зачетах, у доски постоянно придирался и вообще, прессовал, как мог. Меня это очень удивляло, тем более, что ко мне он относился хорошо, ну, хотя бы неплохо, даже несмотря на то, что мы часто спорили, да и училась я не очень, на тройку максимум. Элька втирала мне, что я нравлюсь преподу, но я ни на грош ей не верила. Она везде искала сплошную романтику и потайные чувства, так что воспринимать ее восторги всерьез я не могла. Да и Ромчик не был похож на человека, который увлекается девятнадцатилетними студентками. Мы втроем вошли в кабинет одновременно со звонком. Алексеич, наблюдавший нашу вялую компашку, ничего не сказал, только неодобрительно поджал губы. То ли от того, что чуть не опоздали, то ли просто увидел Быка и включил режим «киборг-убийца». Как бы то ни было, я не желала с этим разбираться. Сопроводив Сережу пинком под зад на задние ряды, я плюхнулась рядом с Элькой на первую парту, прямо под носом у Ромчика. Я хмыкнула. Это Эля выбрала такое место, сразу же, первого сентября, как только увидела препода. Сначала я сопротивлялась, понимая, что первая парта под носом у учителя — не самый лучший вариант, но уже через пару недель была готова сказать дальновидной подруге большое спасибо. Мне определенно нравилось проводить полтора часа пары, сидя и пялясь на самого прекрасного мужика, которого я встречала в своей жизни. Да, я была по уши влюблена в нашего препода по французскому, и ни капельки об этом не жалела. Уж лучше сохнуть по такому красавцу, чем по кому-то, похожему на Быка и моих одногруппников. Как там это называют девчонки? Люблю постарше? Да, кажется, именно так. Роман Алексеевич оглядел всю группу, хлопнул в ладоши и изрек: — Ну, раз все здесь, начнем лекцию. Отошел от нашей парты, заслужив этим мой горестный вздох, облокотился на кафедру и сложил руки на груди. От этого его черная рубашка на плечах натянулась, и у меня разве что слюнки не потекли. Откуда-то из тумана донесся его голос: — Надеюсь, вы помните, что на прошлом уроке мы говорили… Помним, говорили. Говорили? О боже, какой у него голос. Так начинался каждый рабочий понедельник в моей жизни. Везло, если Ромчик был в благодушном настроении и не дергал нас, несчастных, невысыпающихся студентов. Если же он включал свою ужасную, невыносимую и деспотичную сторону личности, как правило, дело начиналось мной или какой-нибудь другой скучающей ученицей, а заканчивалось жестоким «избиением» Быка. Еще в уроках Романа Алексеевича был один плюс и один минус. Плюс в том, что это был урок Алексеича, а минус в том, что это был учебный процесс, а не какая-нибудь сцена из бульварного романа, как мечталось мне. Это меня, впрочем, не сильно задевало, если была возможность просто наблюдать за Ромчиком со стороны, чем я успешно теперь и занималась. —…а как мы с вами знаем, количество слогов равняется количеству гласных речевых звуков, и... Егорова! Я вздрогнула. А что я-то сразу? Сижу, даже в телефон не пялюсь! Я подняла глаза и столкнулась с сердитым взглядом Алексеича, непонятно как оказавшегося опасно близко к моему лицу. Готова поклясться, он только что вещал какую-то ересь от окна в другом конце аудитории! Я мельком посмотрела на его губы, но и этого вполне хватило, чтобы сердце ухнуло вниз. О боже мой, Марина, прекрати пожалуйста! — Да, Роман Алексеевич? — пролепетала я, боясь, что дрожь в голосе будет слишком заметна. — Почему ты меня не слушаешь? — Вообще-то, я слушаю, и очень внимательно! — ложь, ужасная и неприкрытая. Ромчик хмыкнул. — Ну раз так, прошу к доске, — он приглашающим жестом показал мне на исписанную его круглым почерком зеленую доску и нагло ухмыльнулся. Тоже мне, чеширский кот недоделанный. Ну зачем, зачем ему ко мне придираться? — А что сразу к доске! — возмутилась я. — И почему я? — Потому что я, как преподаватель, обязан следить за учебным процессом и его продуктивностью, а ты сидишь и пялишься в стену, вместо того, чтобы слушать и воспринимать информацию. Вообще-то, я пялилась на тебя, ты, сухарь надоедливый. Я предприняла еще одну попытку: — Да я правда слушала, все-все! — Вот и проверим. Гад. Я приняла самый скорбный вид, на который только была способна, вылезла из-за парты и гордо прошла к кафедре. Может, чуть больше покачивая бедрами, чем надо. Взяла мел, обернулась и с досадой увидела, что впечатление произвела на половину одногруппников и Быка, но не на Ромчика. Точно сухарь! — Ну, что делать-то надо? — Делать? — он даже не взглянул в мою сторону. — Просклоняй-ка мне все личные местоимения. Что? Да он издевается! Я хорошо, если вспомню, как они сами по себе будут. Эээ, вроде бы… Да откуда мне знать, я ни одну лекцию толком не слушала нормально! Я сделала вид, что усердно думаю, и начала косить на Эльку, повернувшись боком к аудитории. Но она никак не отреагировала, полагаю, потому, что на нее смотрел Ромчик. Знал, что попытается мне подсказать. Вот черт! — Ну, meine gute, почему же не пишем? — Он наконец соизволил повернуться ко мне и смерил насмешливым взглядом пустую доску и мое растерянное лицо. Что ты сказал? По-моему, что-то по-немецки. Я в этом, если честно, не очень хорошо разбираюсь, тройка по французскому в универе и еле-еле натянутая четверка по английскому в школе давали о себе знать. — Думаю, — я постучала по своей голове. — А-а-а, ну думай, мыслительные процессы очень полезны, Егорова. Он прошел мимо меня и встал рядом. Я постаралась воскресить в памяти хоть что-то, что могло бы мне помочь. Личные местоимения… Я? Ты? В голове вдруг всплыла строчка из учебника: J'ai marché lentement dans le jardin… Вспомнила! Я быстро-быстро начала писать, пока из башки окончательно не вылетело, и вскоре на доске появилось три столбика. Ну, двойка теперь точно не светит! Алексеич одобрительно хмыкнул. — Вот это уже другое дело! Иначе мне пришлось бы сильно тебя наказать. Тоже мне, полиглот. А по-русски нельзя? И что он там балаболит? Я обернулась, довольная собой, обвела класс взглядом. Недовольный Бык, скучающая Элька… Эй, а что с Кристиной? Калинина, сидящая на предпоследней парте, была бледная, как смерть, и таращила на меня глаза, размахивая руками, благо, Ромчик проверял мою писанину и этого не видел. Я покрутила пальцем у виска. Свихнулась что-ли? От нее меня отвлек Алексеич. — Марина, не ожидал. Садись, так и быть, поставлю четыре. Я аж подпрыгнула: четыре! Ну даю! Обрадованная, уселась обратно к Эльке. Та похлопала меня по плечу и шепнула: — Слышала, как он фразочками на немецком бросался? — Ага, только ничего не поняла. — Да я тоже, куда уж нам до этого полиглота, — Элька фыркнула. Я оглянулась через плечо и поймала взгляд Кристинки. Та взволнованно махнула рукой в сторону двери. Я одними губами прошептала: после звонка. Она нахмурилась, но кивнула. Я повернулась обратно к Эльке. — Мне кажется, Кристина его поняла. — Калинина? Так она немецкий учит со школы. — Даа? — недоверчиво протянула я. — Конечно, — беззаботно отмахнулась Элька, — я знаю, поверь. — Верю, — она и правда всегда знала все и обо всех. Что же такого сказал Ромчик? Ой, скорее бы паре конец. Через долгих двадцать минут наконец зазвенел звонок. Я вскочила и начала суетливо сбрасывать вещи в рюкзак. Потом подхватила Эльку под локоток и поспешно вывела из класса. — Ты куда так торопишься? — Да хочу с Кристинкой поговорить. Интересно же, что наш Алексеич сказал. Мы направились в угол коридора, чтобы никому не мешать. Народ спешил и толкался, так что даже остановившись и усевшись на свое излюбленное место в универе — подоконник, я не смогла разглядеть в этой суматохе Кристину, хотя выходили мы вместе. Она появилась почти неслышно, сбоку, и сразу же взволнованно затараторила: — Маринка, ты просто афигеешь! Я такую сенсацию принесла! — Калинина остановилась прямо передо мной, сжимая в руках учебник и вставая рядом с Элькой и Быком… Быком? А он-то откуда взялся? Ай, и ладно. — Так, — я нетерпеливо постукивала ногтями по подоконнику, — и что же сказал Ромчик? Кристинка поправила свои густые, темные волосы и важно сообщила: — Ну, сначала, он назвал тебя «моя хорошая». — Что? — я немного прифигела — Вот это да! — пропела Элька. — Как-как? — возмутился Бык. Калинина метнула на него сердитый взгляд. — Он сказал «meine gute», что по-немецки означает «моя хорошая». — Майне гуте? — тупо переспросила я. — Ага, но дальше круче! Потом он сказал «Sonst müsste ich…» — Да нам ничего непонятно из этого, ты лучше сразу перевод давай, — прервал Кристинку Бык. — Ладно. В общем, он сообщил Марине, что она молодец, иначе ему пришлось бы сильно ее наказать. Возникла долгая пауза. У меня в голове установилась тишина. Наказать?! Элька шокированно открывала и закрывала рот, Бык медленно краснел, ему явно все это не понравилось. — Наказать? О господи, это же прямо как в фильмах 18+! — Эля шагнула вперед и потрясла меня за плечи, — Марина, просыпайся! Наш препод хочет тебя наказать по-французски! — Да не по-французски, а по-немецки, говорил он на немецком! — А преподает он французский! — девочки жарко заспорили, как будто это было самым важным в данный момент. Я же не могла собрать мысли по кусочкам. — Если он хотел меня наказать, — медленно проговорила я, — что же он раньше не сделал? Конец ноября уже! Вон, и сессия скоро. — А он как раз ее и ждал, — хохотнула Элька, — зато сразу автомат тебе, круто же? — Я знаю почему, — подал голос Бык. — Из-за твоих блядских каблуков. — Сам ты блядский! — я взглянула на свои шикарные берцы, черные, кожаные, со шнуровкой, на высоком каблуке. — Да ты не дуйся. Просто такие туфли в порно одевают, сам видел, как раз чтобы косить под немецкую госпожу, — усмехнулся он. — Так ты что, с проституткой меня сравниваешь? — взвилась я. — Ты порно смотришь? — округлила глаза Элька. — Да все его смотрят, просто некоторые еще и безбожно врут. Я аж задохнулась от возмущения. — Я не смотрю! — И я! — выкрикнула Эля. Кристина скромно потупила глаза, чем вызвала мой непонимающий взгляд и понимающую усмешку Быка. — Так все еще впереди, — подмигнул он, отвесил нам шутливый поклон и растворился в толпе. — Вот нахал! — выдохнула я. Кристинка тем временем внимательно изучала мои берцы, а после выдала: — И правда, как у немецкой госпожи… — Вот и ясно, чего это Ромчик раскидался своими фразочками! — радостно, тут же забыв про Быка, резюмировала Элька, — нравишься ты ему. — Да, он на тебя запал! — дополнила Кристинка, окончательно обрушив мое ментальное здоровье и самообладание. — Вот и приехали, моя остановочка, — сказала моя кукуха и улетела вдаль. То есть, я сказала, уставившись куда-то в пространство. Вот вам и препод по французскому. Кажется, я влипла.