***
Ренкогу едва дожидается пяти часов вечера и стремительно покидает офис. Он идет, порывистыми шагами, не оглядываясь, сжимая в руках телефон. Он чувствует на себе его взгляд — но ему не жаль. Он ведь все объяснил и больше не собирался продолжать это. Ему необходимо побыть одному. И вот, почти добравшись до автобусной остановки, его телефон разрывается от звонков: — Братишка! Поздравь меня! Я стал отцом! — Радостно вопит в трубку голос свояка. — Черт, Кёджуро, ты слышишь меня? — и голос становится более серьезным и твердым, — Я не могу дозвонится до Шинобу, она снова пропадает на дежурстве, да? — Мои поздравления, Санеми! — Кёджуро давится словами, вслушиваясь в радостный голос мужчины, но поздравляет от всей души, он правда рад за него, но погребенный под собственными проблемами, все казалось… не столь хорошим. А после потока радостных речей, добавляет, подводя итог: — Я передам Шинобу! — и кладет трубку, не в силах вынести подобной пытки. Шинобу и в правду не берет трубку. Постояв на улице еще немного, Кёджуро разворачивается к метро: он знает — так добраться до работы его жены быстрее, чем на автобусе. Когда в последний раз он ехал к ней так вот? Он и не помнит… Повседневность съела их мир. Задумавшийся Кёджуро едва не проезжает необходимую ему станцию, но успевает выскочить из вагона в последний момент. Больница встречает его не гаснущими огнями на первом этаже. Стойка регистрации и простая просьба: вызвать врача Кочо. Регистратор устало поднимает на него взгляд, уточняя его данные и причину визита, одной рукой уже почти схватившись за стационарный телефон. — Я её супруг. Кёджуро Ренгоку.***
Он сидит на одной из железных скамеек в зале ожидания. Шинобу появляется перед ним, усталая и измотанная, с огромными кругами под глазами. Она прячет руки в широкие карманы белого халата и отводит взгляд в сторону. — Ты что-то хотел? — У тебя не доступен телефон. — медлил с ответом мужчина, — Звонил Санеми. Канаэ родила. Шинобу меняется на его глазах стремительно: в потухших глазах зажигается огонь, а в вялом теле появляются силы. — Ты не мог сказать это сразу? — вспыливает Шинобу, и ткнув его в плечо, просит телефон. Кёджуро почти что на автомате дает его. Она встревожено наворачивает круги. — Санеми? Да, да… Как она?.. Как все прошло?.. О, боже, я так счастлива за вас!.. Кёджуро все еще сидит на скамье, разглядывая активную Шинобу. Осознание режет его. Вскоре девушка опускается на скамью рядом с ним и смахивает счастливые слезы с глаз. «Все хорошо!» — Если сможешь, прости меня, Шинобу, — шепчет Кёджуро. Это те слова, что он должен был сказать в самом начале. Там, в их уютной кухне, напившейся в дребезг Шинобу. Или раньше… Гораздо раньше… — Я… Это начал я… — А сможешь ты простить меня? — Шинобу посмотрела ему в глаза в поиске ответа. Они сидели рядом, уставшие, вымотанные, совершенно выжатые собственными чувствами. Сгоревшие в этих странных чувствах до тла, до черного, горького пепелища. И кто в этом виноват: они оба оступились, оба поняли свои ошибки, но не смогли остановиться вовремя. И теперь, оставался лишь один вопрос: что же у них осталось? Кёджуро осторожно берет в руку её тонкую и изящную ладонь. Шинобу сжимает пальцами его горячую ладонь.