Words hold me down
Слова, цепями прикованные к своду этого мира They're chained to this world Удерживают меня
Cyberpunk 2.0.2.0 — Health
Спокойные слова, вылетевшие с горечью, заставили его подняться на ноги. — Тот пацан, — процедил сквозь сжатые зубы Шинсо. Дрожащие зрачки напряженно всматривались в улицу сквозь щель из зашторенных окон. Рассвет ярким нимбом поднимался сквозь многоэтажки, фиолетовым куполом накрывая местность. Спящие на парковке машины, темная листва деревьев, на которых бликами прилипало утреннее солнце, выключенные фонари, опустившие голову — всё это Шинсо видел сквозь сетку, которая обрамляла окно. Изуку затаил дыхание. — С площадки, о котором я вам говорил. Мидория ощутил напряжение друга с головой. Обернувшись на Шото, увидел в нём то же. — Похоже, он проследил за мной и пришел сюда. — Шинсо в забвенном, удрученном состоянии, прикоснулся к своему плечу. Сжимая слой одежды в ненавистном жесте. — И не один. При них не было оружия. Опрометчивость вкупе с безрассудностью привела их в один из самых криминальных районов и сожгла пути отступления. Мидория имел только фотоаппарат в руках. Без единой фотографии квартиры, как глупо. Изуку чувствовал, что Хитоши корит себя за легкомыслие. Но обвинять друга не станет ни при каких условиях — всё вышло по его инициативе. И поэтому ответственность он должен возложить на свои плечи. — Нам не стоит сидеть и ждать здесь, — сказал Тодороки. Его хладнокровность пошатнулась. — Они увидят разорванную ленту на двери и вломятся в тот же момент. Мы будем зажаты и… — Хитоши, посмотри, на улице кто-то остался? — напряженно глядя на дверь, спросил Мидория. Шинсо не ожидал услышать твердый голос друга и, слегка опешив, всмотрелся в окно. — Один остался сторожить у входа, — ответил Шинсо, разглядывая мелкую фигуру с четвертого этажа. — Значит, внутрь зашли двое. — У нас есть время, пока они доберутся сюда, — обернувшись на парней, уверенно сказал Мидория. Невозмутимость голоса их удивила — когда зеленоволосый начинал анализировать, его самообладание было на высочайшем уровне. — Есть два варианта: они знают, где нас искать. Тогда они прибыли бы гораздо раньше и поджидали нас за дверью. Второй вариант: они не знали, в какую именно квартиру мы попадем. Тогда наш поиск займет для них больше времени — это даст нам преимущество, поскольку оружием мы не располагаем. — Мы можем взять ножи с кухни, — выкинул свою догадку Шинсо. Мидория отрицательно помотал головой. — Нет, нам нельзя ничего трогать. Эту квартиру обыскивала полиция, значит, при необходимости сюда придут снова. Нам нельзя показывать, что мы здесь были… — Но как же защитная лента? — задал логичный вопрос Тодороки. — Мы обнаружили себя. — Дослушайте меня, пожалуйста, — прервал Мидория. Он был до странности спокоен. — То, что мы сорвали ленту, только на руку. — Заставим их выбить дверь в квартиру, тем самым минимизировав свои следы, — одобряюще хмыкнул Шинсо. — Проворно. Только как мы их заставим прийти сюда? Изуку указал пальцем на дверь, но Шинсо до сих пор ничего не понял. — Мы оставим дверь приоткрытой, и это будет для них единственная зацепка, чтобы понять, где мы скрылись, — объяснил Мидория. — Помните, если они знали, куда идти, нас бы уже застрелили. Поэтому… — Нам нужно уходить отсюда, — продолжил за него Тодороки и утвердительно кивнул. — Только куда. — В конце коридора есть окно, — сказал Изуку под странный взгляд парней. Он сам не понимал, откуда знает эту информацию. — Если выйти через него, попадем на аварийную лестницу и спустимся вниз. Мы не знаем, остался ли кто-то сторожить аварийный выход, и если нет, это будет нам на руку. — Когда ты сказал, что припоминаешь этот дом, я поначалу не поверил, — быстро шагая, тихо сказал Тодороки, оборачиваясь назад, в сторону лестницы, откуда раздавались грубые возгласы и тяжелый топот. — Теперь это кажется чем-то непонятным. — Поверь, Шото, мне не легче, — с сарказмом прыснул Мидория. Подойдя к окну, он поднял нижнюю часть, впуская долгожданный свежий воздух. — Я до сих пор не понимаю, откуда я это знаю. — Хватит болтать, нам жопы спасать надо, — поторопил их Шинсо, услышав, как к ним на этаж поднимаются всё быстрее. — Тодороки, ты вперед. Не пререкаясь командованию фиолетоволосого, Шото вылез первым и, ощущая шаткую железную лестницу, не почувствовал себя в безопасности. Он хотел подать руку Мидории, но даже не заметил, как ловко тот перелез следом. — Эй, туда! — крикнули в конце коридора. — Сука! — выругался Шинсо, понимая, что слишком сильно оплошал. Его фиолетовую башку верзилы заметили сразу. Подавая знак Мидории и Тодороки бежать что есть мочи, он наклонился, и не зря — пуля вылетела наружу и столкнулась с железными прутьями. — Там никого нет, — бегло посмотрев вниз, быстро сообщил Тодороки. — Внизу чисто. — Уже нет смысла, — прервал Мидория. — Они поняли, где мы находимся. Мы должны успеть убежать прежде, чем они сообщат друг другу наше местоположение. — Твой оптимизм не знает границ, — возмущенно засмеялся Шинсо, замыкая их процессию. Когда Тодороки первый спрыгнул на землю, то услышал за углом приглушенные голоса. — Черт, они идут сюда, — повернулся к парням Шото, показывая, что проход перед ними небезопасен. В другой стороне переулок был перекрыт железной сеткой. — Нужно перелазить. — Прости, Монома, я куплю тебе новое пальто, — с такими словами Шинсо, не медля, стянул с себя дорогой сердцу Нейто предмет одежды и побежал к железному забору, но перелезть через него не было такой простой задачей — сетка имела острые концы и не крепкую конструкцию. Перелазить через такое ограждение будет тяжело. Подумав с секунду, Шинсо сгорбил спину и посмотрел на Мидорию. — Ты первый, — сказал твердо Шинсо, указывая на свою спину. — Нет, сначала вы! — как всегда, Мидория упрям, когда это касается безопасности друзей. — Хватит пререкаться, у нас на это нет времени, — ругнулся Хитоши, хлопая себя по спине. — Мидория, быстрее! Ты же хочешь узнать всю правду? Тогда полезай на мою ебучую спину! Сильно сжав челюсти, Мидория с секунду замер, переваривая сказанное. С тяжестью в груди он принял поддержку Хитоши. Перелезть через сетку оказалось для Изуку не таким сложным препятствием. Но, когда он громче услышал приближавшиеся голоса, в тревожном ожидании смотрел на Шото и Хитоши. — Ты тяжелее, поэтому только так, — Шинсо, выпрямившись, опустил руки и скрестил в крепкий замок. — Пощади мою спину. — А как же ты? — придерживаясь рукой за плечо фиолетоволосого, с беспокойством спросил Тодороки. — Они пришли из-за меня, — когда Тодороки перепрыгнул через ограждение, грустно произнес Шинсо, приоткрывая вид на татуировку змеи. — Мне это и разгребать. — Хит, нет, не смей! — вцепившись пальцами за сетку, воскликнул Мидория. — Ты должен идти с нами, черт возьми! — Мидория, где твоя уверенность в друзьях? — усмехнулся Шинсо, понимая, что верзилы уже заходят за переулок. Нервно цыкнув, Хитоши прикинул шансы — высокая железная ограда затормозит его путь к отступлению, и не полностью восстановившееся тело с трудом выдержит такую нагрузку. Остается один вариант… — Хит, что ты делаешь? — обомлел Мидория, наблюдая, как Шинсо поднимается на аварийную лестницу, с которой они ранее прыгнули. Обернувшись, фиолетоволосый увидел своих преследователей. Два громилы в одинаковых джинсовых куртках, в руках у которых находились внушительного вида пушки. Шинсо надеялся на вариант, что они выставят пушки в его сторону. Так и произошло — две огромные руки одновременно вскинули оружие в его сторону, и определенно они охотились за его башкой. Прозвучавшие выстрелы немного подкосили уверенность Шинсо выйти целым. Нагибая голову, парень поднялся на металлический поручень и, вложив все свои силы в прыжок, прыгнул с лестницы и перелетел через железные шипы, благо, что они слегка повредили его свитер, а не снесли кожу на теле к чертям. Ожидая встретиться головой с асфальтом, по его удаче он был схвачен крепкими руками Тодороки, который облегчил его чокнутый полет. Не теряя мгновения, ребята побежали вперед по диагональной траектории, чтобы шальные пули не задели их головы. — Хит, как ты? — быстро дыша, спросил Мидория. — Ты просто идиот! — Зато живой идиот, — засмеялся он, удивляясь, как в таком положении не получил калибр в спину. По всему телу неприятно раздавалось ощущение стянутости — похоже, раскрылись старые раны. — Нам нужно быстрее бежать к тачке. Где она, Тодороки? — В двух кварталах отсюда. Рядом с церковью. Надеюсь, там нас никто не ждет. Не отрываясь от бега, парни перебегали с одного переулка до другого, избегая широких улиц. Спустя пару минут они заметили знакомый форд. Тодороки, на ходу открывая машину, влетел в водительское кресло и, дождавшись, когда остальные залезут внутрь, рванул с места. — Значит, они пришли сюда из-за татуировки змеи? — произнес задумчиво Мидория после того, как обстановка стала более-менее спокойной. Сидящий на переднем сидении Шинсо кивнул. — Ситуация после ареста Шигараки пошла под откос, — размышлял Шинсо, наблюдая за пробегающими силуэтами домов за стеклом. Он приподнял водолазку и неприятно цокнул — он оказался прав. Новые бинты обагрились розовым цветом. — Преступные банды прежде опасались эмблемы змеи, а сейчас напрямую идут охотиться за их обладателями… видимо, Шигараки потерял своё влияние на улицах Лос-Анджелеса. — И логичным образом его нишу заняли другие, — подтвердил его мысль Мидория. Он нахмурился. — Остается непонятным только место Даби в отношениях группировок — его сместили? Или он специально вывел на себя полицию, чтобы отсидеть в тюрьме на время? — Я считаю, что нам следует снова попасть на Пэнстон-стрит, — неожиданно высказался Тодороки. — Но уже ночью. — Ты сдурел? — Шинсо выразительно стучал по своей голове. — Если на нас ранним утром, когда никого не было, напали эти верзилы, ты представляешь, что будет ночью? — Представляю, — твердо отчеканил Шото. Мидория широко раскрыл глаза. — Поэтому нам и стоит попасть ночью на эту улицу. Ты сам говорил, что вся деятельность активизируется именно в это время суток. — Да, говорил, но… — Но ты с нами не пойдешь, Шинсо, — прервал его парень. Под непонимающий взгляд фиолетоволосого он продолжил. — Они объявили охоту на тебя и твою татуировку. Нас они видели впервые, и принадлежности к банде Шигараки мы не имеем. Переодевшись, мы сможем попасть в самую гущу… — В самую гущу и без оружия? — с издевкой выгнул бровь Шинсо. — У нас нет пушек! Они нужны хотя бы для защиты. — Пушки мы найдем, — парировал его иронию Тодороки. Глаза попеременно перемещались с проезжей части на Мидорию, который виднелся через стекло заднего вида. — С остальным разберемся. — Шото прав, — неожиданно поддержал его Мидория. Шинсо, громко цокнув, скрестил руки на груди и отвернулся от них к боковому стеклу. — Идиоты, — буркнул он напоследок. — Но нам всё равно понадобится твоя помощь, Хит. — С чем? — Я… — замялся Мидория, рассматривая фотоаппарат в руках. — Я хочу, чтобы ты нашел адвоката Катсуки и пообщался с ним. — Зачем? — нахмурился Шинсо и обернулся на зеленоволосого. Тот был слишком задумчив. — Расспроси его об уликах, которые предъявила полиция, что она могла найти в квартире, какими доказательствами обладают… это значительно облегчит нашу работу. — Если уж встряли, то встряли с головой, да? — почесав себя за затылок, сказал Шинсо. — Нужно перекрасить волосы, чтобы моя башка была менее заметной. — Или постригись налысо. Будет здорово смотреться. — Только после тебя, мистер Тодороки. ***With every regret Каждое сожаление
One belief falls apart Рушит одну маленькую веру
Катсуки держал его вздымающуюся грудь, когда он напряженно ворочался во сне. Его хриплое взволнованное бормотание вылетало из приоткрытого рта. Бессонница была частым случаем ночного состояния Бакуго, когда их выписали из больницы. Медикаментозный сон сохранял его спокойствие, но дома это превращалось в испытание на стойкость и сохранение адекватности. При пробуждении Изуку не помнил сон, но глаза наливались страхом. Изменения в состоянии зеленоволосого Катсуки заметил несколько недель назад. После пробуждения Мидорию постоянно пичками препаратами, регулярно проверяли уровень крови и состояние организма в целом. С учетом всех больничных процедур Изуку не терял духа и улыбался, когда смотрел на него. В один день на плановом осмотре Бакуго попросили остаться в своей палате, чего он рьяным образом отказывался делать. Усилиями медсестер и помощи Киришимы его заставили остаться на месте. В этот же вечер Катсуки по привычке пришел в палату Изуку. Он не улыбался. И врачи, и медсестры, и идиот-Мидория скрывали что-то от него. Запрещая посещать палату, обосновывали это самочувствием блондина и желанием его скорейшего выздоровления. Катсуки не тупоголовый, чтобы верить в такую херню. В один из бессонных дней Изуку сидел на диване, подогнув под себя ноги. Его умиротворенное лицо всматривалось в страницы журнала, который Катсуки купил по пути домой. Зная нелюбовь зеленоволосого к просмотру фильмов, журналы и фотографии — то, что приносило ему спокойствие. Одетый в просторную для его тела белую майку с группой Silver, Изуку крутил указательным пальцем короткие прядки волос зеленоватого оттенка. Из-под рукава виднелась белая повязка, скрывающая глубокий шрам. Прикусив нижнюю губу, Изуку разглаживал страницы журнала, лежащего на его коленях, зрачки быстро бегали по строчкам текста неизвестного для него, Катсуки, содержания. За всей умиротворенной и спокойной картиной он четко различал хриплое дыхание, которое еле касалось его уха. — Эй, ты мне скажешь, что случилось? — голос прозвучал громко, взволнованно и напряженно. Руки сжимались в кулаки по привычке, но избиением доверия не получишь. — Что тебе сказали медики? Если ты от меня, черт возьми, что-то пытаешься скрыть… Зеленая голова повернулась в его сторону, и настороженные глаза за секунду потеряли прежнюю эмоцию. — Всё в порядке, Катсуки, — ответом ему послужила широкая улыбка. — Верь мне. Верить было слишком опрометчиво с его стороны, но он не мог поступить иначе. В былые времена вера в кого-то была ошибочным преступлением. — Как понять, что нет данных? — тупые лица в больнице выводили его из себя слишком сильно. Катсуки стукнул кулаком по стойке регистрации. — Хватит мне херню в уши заливать! Вы все знаете о его состоянии и диагнозе, какого хуя не говорите? Я разнесу вашу больничку к чертовой матери… Ему продолжали отвечать односложно и скупо. Словно смеялись над ним и его переживаниями. — Не переживай ты так, — поддержка Киришимы выходила слишком натянуто. Или Катсуки просто не хотел поддержки в такие моменты. — Ты не думаешь, что у них нет информации по заболеванию Мидории, потому что болезни и нет вовсе? — догадки, как и сам красноволосый, были до ужаса тупыми. — И что он здоров, но не реабилитировался до конца. Всё-таки, такие травмы… — Тц, и ты туда же! — от злости Бакуго пнул ни в чём не повинный камень, лежащий на тротуаре. Поврежденная нога отозвалась недовольством, блондин сморщился от боли. Катсуки заговорил спокойнее. — Ни черта это не отсутствие болезни. И проблема не только в ней — этот идиот нагло недоговаривал мне! Я это не выношу. В последний момент он хотел произнести «не вывожу». Возможно, так и есть. Слишком тяжело переживать о ком-то, кто не хотел твоей заботы. — Ты слишком коришь себя, — Киришима открыл бутылку с холодной газировкой, даже не смотря на сильный ветер на улице, и протянул её раздраженному до ужаса блондину в надежде, что напиток облегчит его состояние. Приняв от него бутылку, Катсуки всматривался в этикетку, но пить не собирался. Киришима продолжил: — Тебе бы о себе подумать. Прошло больше месяца, а ты до сих пор сильно хромаешь. Катс, это ненормально. — Ненормально обводить меня вокруг пальца, — Бакуго выбросил бутылку на чей-то газон под грустный взгляд Киришимы. — Тебе бы понравилось, что твой глупоголовый что-то недоговаривает? Признай, ты тоже бесился бы. — Его зовут Денки, — обиженно пробубнил Киришима, но не мог не согласиться со словами блондина. — Просто не думаю, что он стал бы что-то от меня скрывать… Киришима краем глаза заметил, как перекошенное от злости лицо Бакуго опустело. Киришима крепко сжал плечо друга, вложив в этот жест всю поддержку, которую имел. — Если ему назначили диагноз, логичнее всего подумать, что какие-то препараты при нём остались, — Эйджиро прочитал в глазах Бакуго осознание этой мысли. — Попробуй поискать в его одежде, укромных местах. Так ты удостоверишься больше, нежели продолжишь кричать на медсотрудников в больнице. Катсуки от такого заявления не смог сдержать ухмылку. После ободряющих и, на удивление, здравых речей Киришимы Катсуки пришел домой. Но, открыв дверь, остался стоять в проходе. Изуку не было. Первым делом в ход пошли телефонные звонки. Идиот не отвечал ни на один из них, и нервное напряжение, которое одолевало блондина долгое время, окончательно выбило его адекватные остатки разума. И факт, что Даби оставался на свободе, гудел набатом в башке громче молотка по колоколу. Бакуго зашел в спальню, практически выбив злосчастную дверь, но и здесь зеленой макушки не оказалось. В расход пошли звонки всем знакомым — Ашидо заливала, что ничего не знает, Монома понятия не имеет, Шинсо вне зоны действия сети, Урараке звонить не было смысла. Оставался лишь один номер. Звонить по проклятому номеру он не хотел всеми фибрами души, но краем сознания понимал, что правда лежит здесь. Прислонившись спиной к стене, Катсуки считал гудки. Длинные, выбешивающие, угнетающие. Трубку взяли спустя пять гудков — видели его звонок, но отвечать не хотели. Он это чувствовал. — Двухцветный, он у тебя? — выдохнул блондин в трубку. Молчание затягивали специально, раздражали до ужаса. — Только вышел, — ответили сухим голосом, словно с укором. — Зря ты за ним не следишь. Катсуки не бросил трубку первым, нет. Он швырнул телефон нахер. Изуку пришел спустя каких-то пятнадцать минут. Чертовски долгих пятнадцать минут. Тихо прикрыв за собой дверь, зеленая макушка заглянула в гостиную. Заметив сидевшего на полу блондина, сминающего в руках любимую зеленую толстовку Изуку, он почувствовал, что совершил слишком опрометчивый поступок. Катсуки слышал, как он вошел. И как остановился на полпути, боясь подойти. Поднявшись с места, блондин подошел к Мидории, требовательно вглядываясь в лицо, которое было опущено. — Прости, Катсуки, телефон разрядился, и я… Изуку не успел договорить свою слезную речь, слова прощения Бакуго были ни к чему. Он потянулся к замку спортивной кофты, дотронулся до неё и медленно повел собачку вниз под растерянный взгляд зеленых глаз. — Катсуки, что ты… Сняв с ничего не понимающего Мидории кофту, Катсуки прикинул в воздухе вес одежды. В карманах ничего не лежало. Потянувшись за штанами зеленоволосого, его рука была отвергнута. — Скажи мне, что с тобой? Что со мной? — засмеялся у себя в голове Бакуго. Он продолжал молчать, иначе не сможет контролировать себя и свои движения. Голос Мидории, его запах, зеленые проблески в глазах продолжали раздражать, настаивать на разговоре. Как же сложно… Закрыв рот Мидории рукой, Бакуго принялся за ширинку штанов. Слабые попытки оттолкнуть его руки не были преградой — с легкостью подняв тельце, Катсуки опустил его на диван и, расстегнув ширинку, стянул бежевые джинсы. Но и в них ничего подозрительного не оказалось — Бакуго чертыхнулся. Глаза Мидории покраснели, он собирался заплакать, тем самым манипулируя дальнейшие действия блондина. Катсуки тоже научился манипулировать — молчанием. Их прервал настойчивый звонок в дверь. В прежней тишине квартиры хриплые вдохи Изуку сильнее выводили Катсуки. — Е-если ты бесишься из-за Тодороки, — заиканье зеленоволосого начиналось, когда он сильно нервничал. — То я пришел к нему поговорить, и только. Со мной разговоры уже не те? — горько подумал про себя блондин. Он резко открыл дверь и увидел перед собой две знакомые рожи. — Изуку здесь? — взволнованный высокий голос Ашидо разнесся по всей квартире. — Что с ним? — Твои звонки были очень неожиданными, — продолжил Монома. Эта парочка наглым образом растолкала блондина на входе и поспешила внутрь, к объекту их сильного беспокойства. — Но спасибо, что позвонил. Мы бы так и оставались в неведении. — Изуку, как ты? — Ашидо пылала к зеленоволосому чрезмерной заботой, и слава богу, что она не касалась Бакуго. — Почему ты без штанов? Пока эти двое кружились над Мидорией как пчелы над цветком, Изуку посмотрел на Катсуки, который продолжал стоять у входа. «Ты настолько переживал обо мне, что позвонил всем?» — читалось в зеленых, отливающих светлым бликом, глазах. Разве это имеет значение сейчас? — Катсуки вышел из квартиры, оставив их наедине. ***Worse yet to come Худшее ещё впереди We still repent Мы продолжаем каяться Where do we go? Но куда же мы катимся?
— Тсую, ты такая чуткая и добрая, почему… Верно. Истина в глазах смотрящих видится в своих зеркальным отражением. Отец держал её руку через прутья решетки, мама дрожащими пальцами сжимала носовой платок. Отцовская ладонь морщинистая, влажная, покрытая тоненькими трещинками от чрезмерной работы. Он сжимал её руку, сухую, светлую, практически белую, не дрогнувшую. Посещения родителей сопровождались молебным взыванием к её разуму. Она не могла сказать им правду — только приходы Очако держали её на плаву. И из-за неё она всё ещё находится за решеткой. — Тсую, дорогая, — тихий голосок матери еле проникал в неё, даже если этих прутьев бы не существовало. — Мы накопили приличную сумму. Мы можем оплатить залог… Она всегда отказывалась. Денежный выкуп, место, в котором она находится, состояние — всё это не повлияет на отношение Очако к ней. Только здесь, в камере общего заключения, Асуи получает свободу, которую не испытывала за бетонными стенами. Тогда Очако приходила попрощаться. В канун Рождества преподнесла не сладкий подарок Санты, а стеклянную, отрезвляющую реальность. В Асуи всегда существовала жилка справедливости — даже по отношению к себе. И всё же, признать она не смогла. И когда Очако пришла после Рождества, тоже. Крохотные, редкие капли дождя за решетчатым окном напоминали чувства Очако. Сквозь стены временного пристанища Тсую чувствовала её одиночество. И причины, по которым она приходила к ней. Никто не мог понять Очако лучше неё. Лучше, чем Сецуна. Но она мертва. Прощание с родителями всегда сопровождалось слезами и надеждами на её, Тсую, благоразумие. Она думала, что сейчас на пике своего здравомыслия. Просто родители этого не поймут, не поймут её мыслей, её чувств и зависимости от человека. Сецуна это понимала. Поэтому она мертва. Лучи вечернего солнца рвались как потерянные ласточки через щели. Чертили линии её потустороннего моста. Шагая по пустому, холодному коридору тюрьмы, она представляла себя Алисой, влекущая поисками загадочного белого зайца в костюме. Ледяной пол был шелковой зеленой травой, трещины на серых стенах — цветущими садами и пушистыми густой листвой деревьями. Перепрыгивая с одного квадратика кафеля на другой, воображала хрупкий мост через огненную бездну, где один неверный шаг — и ты будешь поглощен тьмой, которая называется нечто. Её длинные волосы растормошились и превратились в птичье гнездо. Наэлектризованные волоски рвались в стороны в надежде прикрепиться к стенам и прилипнуть навсегда. Оранжевый комбинезон был слишком большой для её тонкой хрупкой фигуры — она предпочитала ходить в сером свободном сарафане. Такая антитеза была юмористической, Тсую любила несопоставимое преобразовывать в обыденность. Она плыла по коридору как призрак, и никого не встретила на своём пути. Лишь тень преградила ей дорогу. Тень, одетая в оранжевый комбинезон, из которого виднелась часть обугленной кожи. Она наступила на шов между плитками, её шаткий мост накренился, и она упала в то, что зовется нечто. Её прижали к стене, закрыли живительное солнце, словно туча. Она почувствовала вкус железа — на одежде Даби высохла кровь. — Я нашел шприцы в подвале бара, — слова шептали около её уха, словно водили скользким мелом по скрипучей доске. Голос был ужасным, но одновременно притягивающим, как луч света для моли. Опасная игра. — Когда всё взорвалось, подвал оказался спасением. В нём я нашел бедную Тогу, жестоко убитую теми, кого ты спасла. Даби был высоким, худым, но крепкого, сухого телосложения. Её макушка еле доходила до его ключиц, и ребенок, живущий в ней и видящий волшебство, метался по клетке из ребер. От него до сих пор шел тихий, еле слышимый запах жженой кожи. — То, что вы сделали с Бакуго, — Тсую нашла в себе силы поднять глаза. Сильнее смерти она боялась человека, смотрящего на неё голубыми, стеклянными глазами. — Ты сделаешь то же со мной? — Если ты спасла его уже единожды, я не удивлюсь, если захочешь и второй раз, — длинные пальцы обвели её плечо, приоткрывая вид на гладкую, светлую кожу. Он не улыбался, но глаза всегда смеялись над чем-то. Над тем, что знает только он. — Тебя я трогать не буду — ты не носишь наше клеймо. — Змею? — удивилась Тсую, невольно бросив взгляд на темную кожу, на которой еле выдавался силуэт животного. — Зачем она тебе? — Прошлое должно быть забыто, а Кей всё никак этого не поймет. Даби замолчал. Сделав шаг назад, ещё, ещё один, он прислонился к стене напротив неё. Задумчиво огибая её силуэт, как на выставке археологической экспозиции. — Что сподвигло тебя это сделать? Асуи не требовалось пояснение, почему она совершила это. — Бакуго — единственный, кто смог превзойти тебя. Тот, кто сможет окончательно одолеть тебя. Я сделала это осознанно, и не жалею о том, что сделала. — И ты не жалеешь о том, что сделала с Шинсо? О Токаге? Это совершенно противоположное. Совершенно не то, — твердила у себя в голове Тсую. Даби выводил её на чистую воду острым скальпелем слов. — Я боялась, что Шинсо сможет выжить после пережитой травмы, — голос Тсую дрогнул. Впервые за такое долгое время. — Я пыталась завершить дело в больнице, но мне не позволили. Я не знаю, там ли он ещё, выжил ли, мертв ли, — она опустила тяжелую голову. Волосы паутиной закрыли вид перед глазами. — С Сецуной всё было… слишком быстро, слишком непонимающе. Я сделала это по твоей воле. Тсую имела несколько версий, почему она помогла Бакуго и Мидории в том подвале. Скользкая правда, постыдная — она с Бакуго имеет общее чувство. Это был всплеск надежды, помощь, которая в будущем выльется в спасительное облегчение. Они оба понимали, что напротив находился человек, который уничтожит всё, что дорого. И оба понимали, почему им лучше остаться в тюрьме. — Ты желал смерти Сецуны, — холодная, проникновенная мысль облила её с головой. Тсую не хотела ничьей смерти. — Ты сказал, как её лучше убить, чем лучше убить. Почему ты так желал её кончины? Напротив неё молчали. Протяженное молчание сдавливало горло и мешало свободно дышать. Ответа не поступит в её адрес, не считают нужным произносить. — Я нашел тебя не за тем, чтобы обличать мысли, — Даби сдвинулся с места, но не в её сторону. — То, что ты позволила себе спасти Бакуго и дать надежду на жизнь… Не поворачиваясь в её сторону, Тсую услышала то, из-за чего её тело похолодело: — Спасибо.