Sure it’s a calming notion, perpetual in motion
Конечно, это успокаивающее убеждение, вечное движение
But I don’t need the comfort of any lies
Но мне не нужно утешение от любой лжи
The Rare Occasions — Notion
— Монома, какого хуя? Шинсо явно не ожидал увидеть Моному на территории тюрьмы, куда он вместе с адвокатом приехали навестить Бакуго. Заядлый гедонист и напыщенный индюк каким-то образом узнал, куда Хитоши направлялся. Известно ли ему, с какой целью? Это предстоит выяснить. — Такой же вопрос: Хит, какого хуя? — быстро настигнув друга, словно пролетев по коридору, Монома вылил оскорбление, слишком грубо звучащее из его праведных законопослушных уст. — Что ты здесь делаешь? — Гуляю, — саркастично ответил ему Шинсо. — Знаешь, затхлый тюремный воздух благоприятно воздействует на кожу. — Это видно по твоему сухому, серому и несвежему лицу, — сарказмом на сарказм парировал Монома. — И долго вы собирались скрывать это от нас? Кстати, где моё пальто? — Что — это? — Шинсо поднял бровь, хотя давно догадался, что Нейто с его любовью засовывать свой острый нос уже давно выяснил причину отсутствия троих из их неблагополучной компании. — Вы собрались вызволять Бакуго из тюрьмы? — голос Мономы прозвучал осуждающе. — Ладно ты, тебя не было на нашем собрании, но Мидория и Тодороки? Я так и знал, что их упрямство до добра не доведет. — С чего ты взял, что я с ними заодно? — скептически отозвался Шинсо, скрещивая руки на груди. Нейто посмотрел на друга как на идиота. — А к кому ещё ты приехал сюда? — Монома устало поднял голову и начал массировать переносицу. — Очевидно, что Мидория не услышал наших просьб и полез жертвовать своей задницей. Тодороки пошел вслед за ним, хотя я сильно надеялся на его благоразумие. Мне стоило больше следить за этими двоими и не оставлять их наедине. А ты каким боком решил помогать? С каких пор в твоем сердце появилось место для сопереживания? — Ты говоришь так, потому что не знаешь и вершины айсберга, — Шинсо бесила напыщенность Мономы, и играть с ним в переброс саркастическими фразами он больше не хотел. — Бакуго действительно в жопе, а ты, как друг Мидории, должен это понять. — Я давно это понял, — Монома терял терпение, а делал он это очень редко. Как явление Христа народу. И его нервозность сопровождалось волнением, это было очевидно. — Но что мы можем сделать? Вернуть к жизни человека? Стереть все видеозаписи и стать преступниками? Убить всех свидетелей? Я пытаюсь достучаться до вас, что это бесполезно. Хит, бес-по-лез-но, — отчеканил последние слова Монома. — Мы не можем восстановить письмо, которое сгорело в камине. — Даже из пепла можно вернуть первоначальную форму. Человека нельзя изменить — ты бесишься, потому что волнуешься за Мидорию. Но он всё равно сделает так, как он решит для себя, как бы вы его не переубеждали. И ты это знаешь, Монома. — Я просто… — Монома сдался, и это было таким же редчайшим моментом, как его нервозность. В тюрьме он открыл себя с самой неожиданной стороны. Блондин обезоруживающе опустил руки. — Я просто не хочу, чтобы кто-то ещё умер. Нам хватило фейковых смертей Мидории и Бакуго, тебя. Почему вы не можете жить нормально, черт возьми? — Монома, послушай, — Шинсо подошел к нему и дотронулся до плеча, заставляя его поднять голову. — Дело действительно серьезное. Я не осознавал этого, пока не узнал, что Даби оказался жив, и что он оказался здесь, в этой же тюрьме, что и Бакуго. Я хочу помочь, потому что знаю, что Даби такое. Шинсо поднял руку, показывая шрам посередине ладони, который сделали ему, вонзив нож и продырявив насквозь. Взгляд Мономы потяжелел. — Если тебе плевать на Бакуго, то ты осознаешь, что будет с Мидорией? Нам ни в коем случае нельзя потерять никого из наших — Сецуна была единственной и последней. И поэтому нам нужна твоя помощь, Монома. Твои способности находить информацию. Нам нужно как можно больше узнать о том, что произошло на самом деле до начала заседания в суде. Ты поможешь нам? Озвученные слова Шинсо странно подействовали на Моному. Он стал задумчивым и молчаливым. Взвешивал все за и против, и Шинсо надеялся, что остатки здравомыслия этого перфекциониста ещё не потеряны. — Я всё ещё не доверяю вашей затее… — начал медленно Монома. — И всё ещё считаю вас откровенными глупцами, но… Монома поднял голову на потолок и расслабил лицо. — Возможно, я сделаю это из-за сожаления. — Сожаления? — спросил Шинсо. Монома бросил на него грустный взгляд, и он понял, по кому Нейто тосковал. — Я не помог Сецуне, когда она молила об этом. Поэтому я постараюсь помочь, но при условии, что вы останетесь в живых. Пожалуйста. — Обещаем, — Шинсо надеялся, что говорит правду. — Но Монома — почему спустя столько времени ты не узнал большее о Сецуне? Не только о причине её смерти, но и том, кем она была. В твоих силах было это сделать. Почему ты остановился? Монома посмотрел на него слишком пристально. Шинсо понимал, что они разделяют общие чувства по отношению к Сецуне. До сих пор привязаны к человеку, который давно умер. — Если я узнаю всю правду о Сецуне, то не смогу дальше жить с ощущением, что любил человека, который был для меня незнакомцем. ***I’m sure there won’t always be sunshine
Я уверен, что не всегда будет солнечно
But there’s this momentary beam of light
Но есть этот мимолётный лучик света
После трех нажатий на дверной замок Мина поняла, что зря пришла. Из приоткрытого окна доносились душераздирающие звуки рок-музыки. Трель звонка в какофонии звуков была шепотом. На четвертую попытку Мина не отважилась. Сжимая в руке заготовленную бутылку белого сухого, она развернулась. Бросив взгляд на темное пятно, оставшееся на асфальте после взрыва машины, лицо девушки искривилось. Отрывочные воспоминания событий, не особо радостных, всплывали как части разбившегося корабля. Сделав шаг, Мину остановил звук открывшейся двери, откуда выплеснулся тяжелый металл музыки. Девушка обернулась, испугавшись чувства быть пойманной. Что творит человек на пороге отчаяния? Киришима не ожидал увидеть Ашидо на пороге своего дома. Собственно, как и она — оказаться на пороге дома Киришимы. Мина посчитала, что ей нужно объясниться. — Этот день чертовски долгий, — она смотрела на светлое вино в бутылке. Розовые губы придумывали адекватное объяснение. — Утром мы обсуждали с Мономой дальнейшие действия против Мирио, а потом, когда этот болван снова куда-то запропастился, — Мина от последних слов хмыкнула. — Я почувствовала, что нужно выпить. Мина подняла плечи, обезоруживаясь. Чувствует себя откровенной идиоткой. — Ноги сами привели меня сюда, — странно, ей до сих пор не сказали и слова. Она посчитала, что так даже лучше. — Если вы с Денки, я оставлю вам бутылку и пойду… Черные глаза девушки взметнулись на молчаливого собеседника и округлились. — Здесь никого нет, — устало ответил ей голос. Фигура Киришимы подвинулась, чтобы пропустить девушку внутрь. Под таким углом отбрасывающийся свет из гостиной заметнее показал темно-фиолетовую гематому на левом глазу. — Проходи. Мина слышала историю об отце Киришимы. Однако считала слухи чепухой. Опухший глаз парня говорил об обратном. — У тебя есть лед? — напуганная видом парня, спросила девушка, заходя внутрь дома, в который попала впервые и со странным мотивом. — Вроде бы, — рассеянно протянул Киришима, взлохмачивая пальцами красную макушку. Красные паклы закрыли вид на гематому, видимо жалел, что показал её. Обернувшись по сторонам, Мина прошла вперед по коридору, в конце которого находилась кухня. Таким наглым образом шататься в чужом доме не входило в планы розоволосой, но фингал на глазу заставил её забеспокоиться. Друзья мужского пола постоянно получали различные травмы, и к этому Ашидо привыкла. Чего только стоит глупость Изуку с его вечной жаждой справедливости, рвущая упрямость Шинсо и напыщенность Мономы в части собственного здоровья. Мина привыкла лечить своих мальчиков, но в этом случае она была напугана возникшим чувством. Ведь Киришима не был её другом, как бы они сегодня утром это не обсуждали. Войдя на кухню, девушка успела осмотреться. Чета Киришимы предпочитала мексиканский стиль: в комнате преобладали красно-желтые цвета страны на южной границе Штатов. Песочные обои и коричневый кафель визуально расширяли помещение. По стенам в хаотичном порядке вывешены картины с различными композициями кувшинов, фруктов и мексиканских женщин в ярко-зеленых парео. Рядом с картинами криво приклеены постеры футбольных команд — сразу видна черта Киришимы-младшего. Посередине кухни стоял деревянный стол и четыре стула прошлого века, словно купленные на барахолке. Чувствовалось, что в доме проживали холостяки — вокруг были разбросаны столовые приборы, грязная посуда стояла и на столе, и на кухонном гарнитуре, пачки со специями стояли около плиты — кто-то из мужчин готовил ужин, но их прервали. Готовили паприкаш — Мина учуяла запах уже остывшего блюда. Девушка любила порядок, но не была слишком чистоплотной. А перфекционизм Мономы сводил её с ума — её дом после прихода блондина превратился в стерильную палату, в которой не хватало только смирительной рубашки. А здесь, на этой кухне она на миг почувствовала… бушующую жизнь. Мина поставила бутылку вина на стол, подошла к холодильнику и открыла его. Не увидев льда, она решила, что замороженные овощи тоже подойдут. Она застала Киришиму в гостиной, сидящем на кресле около окна. Полупустая гостиная, в которой находился диван, кресло и телевизор с небольшой тумбочкой, освещался светом из коридора. Киришима был одет в черную майку с коротким рукавом и в серые спортивные шорты — он не ждал гостей. Мина в своём неизменном розовом полушубке, черном топе и узких джинсах выглядела нелепо. Особенно держащая замороженные овощи в руке. А ещё Ашидо была слишком наглой. Присев на подлокотник кресла, она подняла красные волосы и дотронулась до горящего лба. Либо Киришима заболел и у него начался жар, либо он пришел после изнурительной тренировки. Красные глаза парня были грустными, и она никогда не видела его в таком состоянии. В университете он был крепким высоким весельчаком, а вместе с Денки они создавали невероятно яркий тандем. Сейчас блеклость лица Киришимы удивляла и тревожила одновременно. — Если бы ты подрался с кем-то, я бы не была обескуражена, — тихо сказала Мина, но в громкой музыке её слова пропадали. Когда ледяной пакет дотронулся до гематомы, лицо Киришимо болезненно сморщилось. — Особенно вспоминая ту заварушку, что Бакуго учинил во время матча со Львами из Либерти, — она невольно улыбнулась. Эйджиро поднял на неё здоровый глаз. Дальнейшие слова девушки сопровождались взволнованными нотками в голосе. — Но Кири, жить с тем, кто вытворяет такое… Как ты можешь терпеть? — Мина, — Киришима выдал предсказуемые слова. — Почему ты пришла? — Я… — девушка снова почувствовала себя идиоткой, в который раз за день. — Ты прав, мне не стоило… Мина собралась уходить, но её остановили, удерживая за запястье. Рука Киришимы была горячей. — Останься. Я хочу с тобой поговорить. Насчет Ками. Мину почувствовала, как сильнее забилось сердце. Она скривила губы в полуулыбке. — На трезвую голову говорить о нём я не могу. — Так значит, — медленно протянула Ашидо, вертя в руке пустой бокал от вина. После двух порций алкоголя её разум начал потихоньку туманиться, а перед глазами всплывала знакомая пелена. Они перешли из гостиной в комнату Эйджиро. Мина сидела, скрестив ноги, на кровати парня, а сам её обладатель сидел на полу напротив, допивая вслед за девушкой из своего бокала. Киришима вкратце рассказал историю, которая приключилась с ним, Денки и отцом, а Мина тщательно старалась под выпитым алкоголем скрыть тот факт, что она подслушивала их разговор в университете и некоторые моменты, но уже знала. — Твой отец не принимает твои чувства к Ками и избивает тебя как грушу в боксе. Странные у тебя отношения с отцом. — Угу, — угрюмо кивнул Киришима, наливая в свой бокал ещё вина. Под действием крепкого напитка он стал слишком откровенным. Мина сохраняла самообладание, но неловкость происходящего её всё ещё не отпускала. — Меня волнуют вовсе не фингалы под глазом, а то, каким трусом я кажусь перед отцом. Из-за этого… черт, я чувствую себя откровенным дерьмом. — Почему ты боишься отца? — напрямую задала вопрос Мина. Когда они зашли в комнату, Киришима убавил звук музыки, и поэтому слова давались девушке с трудом. Потому что отдавались набатом в голове. — Пытаешься заполучить его признание? Но тогда ты потеряешь то, что бережешь — что бы ты ни сделал, отец не примет тебя настоящего. Конечно, гомофобия всё ещё существует, что я осуждаю, но чего ты хочешь больше? На голодный желудок алкоголь выстрелил в голову слишком сильно. В груди поселилось неприятное чувство — словно ты предаешь что-то, что защищал в себе долгое время. И Мина понимала, что именно. — Ты знаешь, — сглотнув тяжелый ком в горле, девушка сумела произнести слова, которые не хотела произносить никому. Сжимая в руке пустой бокал, она не могла посмотреть в глаза напротив. — Ты давно знал, что мне нравится Ками. Тогда почему… почему сказал остаться? Мина смахнула возникшие слезы из глаз. Она призналась в проклятом чувстве человеку, который состоял в отношениях с Каминари, и это выглядело предательски неправильно. Неправильно, что она сидит на постели, на которой лежал он вместе с Денки, неправильно, что находилась в комнате, где эти двое были счастливы. Ужасно неправильно изливать душу человеку, который разделял её чувства. — Я люблю Денки, — ответили ей, разбивая сердце на осколки. Голос послышался ближе — Киришима приблизился, чтобы налить в бокал девушки вина. Она хотела разбить стеклянный сосуд о его голову. Присев рядом с ней на кровать, Киришима смотрел вперед, на старый телевизор, рядом с которым лежала такая же древняя игровая приставка. От тела парня исходило тепло — Мина подумала, что её охватил озноб, её пальцы задрожали. — И я не могу ничего с этим поделать — это слишком сильное чувство, которое разрывает изнутри. И когда я пригласил его на ужин, то вмиг осознал, что предал его, его чувства по отношению ко мне… Я всё сделал неправильно… Киришима зажмурил глаза, по привычке взъерошивая свои волосы. Мина уже могла сказать эту фразу — «по привычке», потому что заметила, что парень делает эти движения, когда сильно волнуется. Она опустошила залпом свой бокал, поморщившись от горького вкуса. Брать белое сухое было ошибкой — девушка предпочитала красное полусладкое. — Я не хочу потерять Ками и хочу продолжать быть с ним, — продолжил парень, наждачкой прожигая её внутренности этими словами. — Но с каждым днем сомневаюсь всё больше — вдруг я совершил ошибку и нам не нужно было всё начинать? Мы бы остались друзьями, а сейчас… даже друзьями после всего этого не останешься. Я желаю счастья Ками, очень сильно этого хочу, и поэтому… Мина не выдержала этот поток вялых слабохарактерных слов. На пол полетели бокалы — девушка бросила свой и толкнула другой в руке Киришимы. Остатки вина разлились по полу, попав на игровую приставку. — Почему ты так говоришь? — голос девушки звонко ударил по барабанным перепонкам. Вжимая тело парня в кровать, она села сверху и больно вцепилась ногтями в его предплечья. Маячивший фингал сводил с ума, она мотала головой, розовые волосы развивались в один такт. Мина прочитала удивление в глазах Киришимы, ну и пускай, пускай получит по заслугам. — Почему не дорожишь тем, что имеешь? Каминари любит тебя, идиота ты кусок! Хватит сомневаться, хватит вести себя как трус, ведь ты не такой! Если будешь так говорить, то потеряешь Ками, ты этого хочешь? Ты просто дурак! Выплеснутые эмоции сжимали тело. Мина сгорбилась, подрагивая от тяжелых чувств в груди. Ногти вели красную полоску по загорелым предплечьям, останавливаясь на ключицах. Её руки ощущали под собой горячую кожу и вздымающуюся грудь. Теперь Мина поняла, почему пришла сюда. — Ты единственный, кто может меня понять, — голос предательски дрогнул. Мина опустила голову, прижимаясь лбом к его шее. — Ты знаешь, кто такой Мирио. Никто не понимает, какой он мудак на самом деле. Ни Монома, ни Изуку, ни Очако не поймут меня… только ты. Я потерялась в своём настоящем, в своих чувствах. Я не должна была говорить об этом, Каминари принадлежит тебе, он любит тебя, а ты любишь его… поэтому ты и затеял весь этот разговор. Какой же ты ужасный, Киришима, — она стукнула кулаком о его грудь, признавая в который раз, что изливает душу человеку, которому это не нужно. В который раз она ведет себя как идиотка. — Ты заставил меня сказать это. Я не могу признаться в этом Каминари, поэтому забей на меня. Забей на мои чувства. Это твоя жизнь, твой Каминари, а я… я всегда была третьей лишней. Что творит человек на пороге отчаяния? Мина почувствовала руку на своих волосах. Локоны заводили за ухо, и она не могла открыть глаза. Сердце билось в районе горла — её мягко взяли за подбородок и подняли лицо. Она смяла майку и повела руками выше, забирая вместе с собой одежду. Сняв футболку с мужского тела, она расстегнула полушубок и отбросила в сторону. Её чувства изначально были неправильными. ***If you could pull the lever to carry on forever
Если бы ты мог нажать на рычаг, чтобы жить вечно
Would your life even matter anymore?
Не потеряла бы твоя жизнь смысл?
— В твоем возвращении в Спринг-сити был смысл, Шото? Тодороки прислонился к бетонной стене в одном из переулков Лейквуда. Казалось, ночью здесь оживали бетонные здания, электропровода и земля под ногами. Утром того же дня их пытались пристрелить, теперь же, в полночь рядом с пересечением Пэнтстон-стрит и автострадой Артижа, могли только догадываться, что их ждет в ближайших ста футах. Мидория, стоящий напротив, крутил в руках мобильник. Этот мобильник принадлежал Бакуго — его отдал через Шинсо адвокат блондина с тем намерением, что он может помочь. Разве что поможет вычислить их геолокацию для тех, кто всё ещё недолюбливал Бакуго. А таких в городе осталось достаточно много. Зеленоволосый наконец-то переоделся, и теперь выглядел на свой возраст. Привычные массивные берцы с красными вставками, узкие черные джинсы с рваными коленками, ярко-оранжевый топ и кожаная куртка. Голову закрывала черная кепка — его зеленые волосы сильно выделялись. На миг Шото вдруг вернулся в прошлое — для Мидории лишь не хватало хитрой ухмылки и загадочного прищура. Но лицо парня изменилось — оно было напряжено, веснушки поблекли, брови постоянно нахмуренны, а губы сжаты. Мидория изменился, и никакая одежда не вернет его прежний волнительный облик. Шото поправил бейсболку на своих волосах, оттолкнулся от стены и пригладил гавайскую рубашку, под которой приятно к телу прилип белый лонгслив. Потрепанные светлые широкие джинсы выдавали в Тодороки любителя пляжных тусовок, на которых он, само собой, не был. Измененные образы были необходимы, чтобы криминальные лица не узнали в них утренних беглецов. — Я вернулся вовсе не из-за того, что нуждался в тебе, — Изуку смог вытянуть ответ на свой заядлый вопрос. Всё это время в изумрудных глазах витал этот неозвученный вопрос, и Шото давно заготовил правильный ответ. Мидория кивнул. Это был риторический вопрос, и задал он его, потому что давно хотел. Какой бы ответ не был озвучен Шото, Мидория его не примет. Потому что в любой вариации Тодороки соврет, и сделает это намеренно. Изуку включил телефон. На айфоне заканчивалась зарядка, об этом оповещал экран блокировки, на котором сохранилась нелепая фотография Изуку, которую Бакуго сделал, пока тот спал. Он и не знал, что Катсуки поставил эту фотку на заставку телефона — по груди разлилась теплота в перемешку с болью. На телефоне не стояла блокировка — парень без труда открыл главный экран и полез в сообщения. В приложении висело только два диалога и два абонента — Изудиот (Катсуки действительно обозвал его контакт таким прозвищем) и неизвестный. Последнее сообщение от неизвестного пришло пару дней назад, в тот день они с Катсуки разминулись около полицейского участка. Копы очухались. Быстрее соображай, пока я всё не слил. Что означало это сообщение? И от кого оно было? Об этом размышлял Изуку, и первое, что пришло в его кудрявую голову, был Даби. Но почему бы он начал писать Катсуки и с какой целью? Сообщение подразумевало прямую угрозу, и парень понимал, что дело касалось Хакаматы. Кто-то шантажировал Катсуки, и только от этой мысли всё нутро Мидории изводилось в злобе. Никаких подозрительных контактов, никаких фотографий, истории звонков — телефон был кристально чист. Логичнее всего подумать, что Катсуки купил этот телефон, когда ушел от Шигараки, иначе его с легкостью могли вычислить, где бы он ни скрывался. Только знакомые контакты: Изудиот, Принцесска, Политик, Киришима, Круглолицая, Фиолетовая башка, Уебок (последним был номер телефона Тодороки). Никаких зацепок, кроме одного единственного сообщения. Изуку положил телефон в карман и посмотрел на Шото. — В первую очередь нам следует избегать головорезов, которые преследовали нас утром, — сказал Мидория. Шото положил пистолет, который он одолжил (украл) у отца в большой карман джинсов, заранее поставив на предохранитель. — Главное — не привлекать лишнего внимания. — И кого ты собрался искать ночью? — задал логичный вопрос Тодороки. — Есть кто-то на примете? — Нет, — сказал правду Мидория. — Нужно идти туда, где шумнее всего. Улицы Пэнстон-стрит осветились фиолетовыми неоновыми вывесками, асфальт блестел от пролитого алкоголя, стекла разбитых бутылок и фонарей пролетающих мимо машин. Впереди, на перекрестке автомагистрали, собралось большое количество народа. Вылетали скрипучие звуки покрышек, восторженные свисты и крики. Чем ближе они подходили, тем громче звучала музыка, доносящаяся из припаркованных вдоль улицы тачек. Это были ночные гонки — Мидория слышал о них, и о том, что они нелегальны. Полиция закрывала на это глаза, как и в принципе на всё, что творилось в Лейквуде, и случаи угона, столкновения и летального исхода были частым случаем жизни ночных улиц. Тодороки и Мидория вошли в толпу, проталкивая пьяных, орущих во всю глотку людей, чувствуя попеременно запах дыма и выхлопных газов машин. Зрители ночного рейда образовали полукруг, внутри которого началось настоящее зрелище. Посередине воображаемого круга стояла высокая блондинка на слишком высоких каблуках. Черная мини-юбка открывала вид на красные стринги, края белой рубашки замотаны небрежным узлом. Светлые волосы хаотично развивались под ветер, который образовывали кружащие вокруг нее тачки. Бесстрашная незнакомка стояла к ним спиной, и Мидория не мог увидеть её лица. Подняв руку с красным флагом под всеобщий восторженный гул, она остановила машины, свободной рукой махая всем прибывшим посмотреть на ночное зрелище. — Привет всем! — голос девушки был звонким, его не приглушала орущая музыка на парковке. — Рады снова видеть вас на наших еженедельных гонках без правил! Вы помните — никаких правил, никаких запретов! Сто миль по пустой автомагистрали, где вы можете почувствовать себя настоящим королем дорог! Многие отважились участвовать, но не все пришли к финишу живыми! Поэтому подумайте хорошенько, хотите ли вы стушевать и стать трусом или выступить участником сегодняшнего забега и стать чемпионом? Когда девушка повернулась в сторону, где стояли Тодороки и Мидория, её лицо было смутно знакомым. Приятные очертания лица, пухлые розовые губы и длинные ресницы слегка напоминали образ Мины, но его подруга была куда более адекватной. Изуку смог узнать имя незнакомки с помощью раздавшихся криков и одобрительных улюлюканий мужчин — Кеми ослепительно улыбалась появившимся соперникам на ярких спортивных машинах. Парни продолжали держаться в стороне. Изуку посчитал нужным поговорить с этой особой — она могла знать Бакуго, он чувствовал, что это действительно так. Ожидать окончания прелюдий не требовалось — Кеми возникла перед ним слишком стремительно. — Знакомые все люди, не боитесь ходить ночью по Лейквуду? — голос девушки звучал наигранно и лукаво. Вздрогнув, Изуку сделал шаг назад, но Кеми была быстрее. Она схватила его за руку и потянула на себя, прошептав в ухо: — Пытаешься что-то разузнать, Мидория Изуку? — Откуда… — вырвалось из уст Мидории так же неожиданно, как сама эта девушка. Кто она? Откуда она его знает? — сотни вопросов метались в голове. Рядом с зеленоволосым оказался Тодороки, его рука потянулась в карман джинсов. — Но-но-но, малыш, опусти пушку, — цокнула блондинка, заметив движение Шото. Замерев, он таким же нелепо удивленным взглядом смотрел на Кеми, недоумевая, как она всё знает. Тем временем она продолжила, впиваясь глазами в фигуру Мидории: — Вы пришли сюда из-за Бакуго, верно? Мидория сглотнул, посчитав это очередной ловушкой. — Откуда ты знаешь? — растерявшись, задал он вопрос странной девушке. Она хихикнула, признавая свою правоту. — Это было так очевидно, — она приставила указательный палец к губами и наклонилась к зеленоволосому, представив вид на полуоголенную грудь. — После того, как объявился человек с обугленной кожей. — Человек с обугленной кожей? — повторил за ней Мидория, понимая, кого она имеет в виду. — Даби? Он был здесь? — Он искал то же, что и ты. Человек с обугленной кожей вылез из мертвых, и боже защити того, кого он выбрал в качестве своей цели. — Ты знаешь Бакуго? — спросил Мидория, настораживаясь этой девушкой. — Расскажи мне! Кеми замолчала. Она выпрямилась и повернулась к нему спиной, отвечая невербальным образом, что не ответит на его вопросы. Пока не получит что-то, чего хочет. — Эти улицы кипят жизнью, — туманно начала она свою речь. — Каждый день здесь борются за свою жизнь и за право быть на вершине. Мидория Изуку, что ты готов сделать ради Бакуго? Я могу сказать о нём многое — я очень хорошо его знала. — Всё, что требуется, — твердо ответил Мидория. Кеми ждала только этих слов. — Тогда, — она повернулась к нему, обволакивая запахом бензина, пота и дешевого одеколона. В её руке лежали ключи от машины. — Полезай в тачку, Мидория Изуку. Если останешься в живых и доедешь до финиша, то я расскажу тебе всё, что ты хочешь. Если выживешь.