***
В тот же день мне выдали комнату с отоплением, теперь я могла спать без чертовой толстовки, не боясь замерзнуть во сне. Я дико смеялась этому, кружась по комнате, прыгая на кровати. Устав, я упала на нее, мне кажется, это неплохое начало новой жизни. Время в монастыре проходило очень быстро, первое время я часто чувствовала на себе многозначительные взгляды Профессора. Нет, он не доставлял мне неудобства, но следил со мной. Я уверена, что наш Профессор прислушивается к мнению других, но окончательное решение, без сомнений, остается за ним. Первый месяц я была осторожна, внимательно прислушивалась к каждому шороху, к каждому звуку, а если учесть то, что помимо нас здесь живут еще и монахи, то смею сказать, что было нелегко не вздрагивать от любого движения. Особенно меня раздражало то, что они передвигались практически незаметно и бесшумно. Так что встретить очередного ночного гостя напротив твоей двери, стало нормой. Также этот месяц можно назвать продуктивным. Мы с Палермо обсуждали план: он показывал мне свои заметки, перед тем как отнести их Профессору. Еще со времен университета я была дотошной в плане учебы, никогда не заходила на экзамен не уверенная в том, что хотя бы отчасти смогу ответить на все вопросы. Моя дотошность сказалась и во время обсуждения плана: я постоянно уточняла, спрашивала, задавала вопросы инженеру, на которые он охотно отвечал, а иногда недовольно качал головой, находя недочеты в пока что неидеальном плане. Пару раз он нежно гладил меня по голове, поощряя мой интерес. А один раз даже закружил в воздухе за то, что я каким-то образом подарила ему, как он выразился «вполне-таки сносную идею». — Эй, Палермо, а почему мы не можем использовать данный проход, чтобы попасть в кабинет управляющего, — инженер наклонил голову ближе к чертежам и надолго задумался о чем-то. — Я думаю, если использовать вентиляционные входы, то, возможно, ребята смогут обезвредить его на случай, если он запрется там, — через минуту я почувствовала, как мои ноги лишились опоры и мое тело легко закружили в воздухе: — Ты только что дала мне вполне-таки сносную идею, детка, — Палермо отпустил меня на пол и умчался к себе в комнату с чертежами. Это означало одно – его не будет, как минимум, пять часов. Берлин часто наблюдал за нами, замечая, что Палермо привязывается ко мне, как и я к нему. — «Эй, чертовка, не занята?» — так он обычно призывал меня к помощи или: —«Эй, пикачу, у меня для тебя кое-что есть», — это дурацкое прозвище он дал мне из-за того, что я тщательно сидела над его набросками, не забывая прихватить с собой лупу. — «Ты похожа на этого мелкого зверька, когда сидишь за своим ноутбуком. Как его звали... ах, да – пикачу», — он нагло усмехнулся, заметив мое недовольное выражение лица. Если вы думаете, что все это сходит ему с рук, то глубоко заблуждаетесь. На следующий день он обычно находил у себя в комнате неисправный ноутбук, который при включении запрашивал пароль из следующих фраз: — «прошу понять и простить своего глупого верного раба». И что вы думаете, произнес ли он эту фразу? Нет, он пожаловался Профессору — «Этот мелкий желтый зверек (привет, пикачу) не дает мне работать». Это срабатывало, так как Профессор приходил в мою комнату и просил снять пароль, не забывая при этом вздыхать и раздраженно закатывать глаза. Думаете, я сняла его полностью? Конечно, нет! Ему все равно пришлось произнести эту фразу, чтобы добраться до необходимых ценных файлов. Берлин не упускал возможности лишний раз продолжать наблюдение за нами. Он запоминал каждую мелочь, любой пустяк, чтобы использовать это в будущем в случае необходимости. А еще, со временем я вынесла для себя следующий урок - мой наставник «любвеобилен». По крайней мере, он говорил, что от чувств нужно брать все, без остатка. —«Жизнь – противопоставление смерти и секс – это лучший способ узнать: живешь ты или существуешь». Палермо согласился бы с ним, если бы не реагировал так остро на его очередные «прогулки». У меня была веселая жизнь: я жила с высококвалифицированными грабителями – один из которых был слишком умным и осторожным, другой слишком ярким и сумасшедшим, а третий – скрытным и опасным.***
Проснувшись утром тридцать шестого дня моего пребывания здесь, мне было хорошо и тепло, но, несмотря на это, руки все равно оставались холодными. Ещё с детства у меня плохо циркулировала кровь. Быстро переодевшись, я спустилась вниз и заметила мужчин, которые что-то громко обсуждали. Палермо сидел над чертежами с карандашом (принадлежавшим Берлину) во рту, Берлин же спорил с Профессором по поводу того, что нужно арендовать специальное помещение, чтобы научить будущих участников ограбления стрельбе, на что Профессор отрицательно мотал головой. — Мы не какие-то убийцы, Берлин, мы борцы за справедливость, партизаны. Заложники должны быть на нашей стороне, они не должны считать нас обычными преступниками, которым плевать на них. — Профессор, да, мы чертовы Робин Гуды (тут бы я поспорила), если тебе так будет спокойнее, но одними красивыми словами их на нашу сторону не перетянешь. Они должны испытать уважение и страх, они должны знать, что мы готовы наказать их за любое провинение, — ох, видимо, наш общий знакомый не просто страдает манией величия, но еще и возомнил себя Цезарем, а всех остальных Брутами, готовых вонзить сотни ножей в спину. — Берлин, никаких уроков стрельбы, на этом все. Я завидую спокойствию Профессора, интересно, сколько он работал над собой, чтобы добиться таких успехов. — Чернобыль, скажи, что ты думаешь по поводу этого, — я не сразу поняла, что обращаются ко мне, но зато почувствовала заметное тепло позади себя. Повернувшись с яблоком в руках, которое стащила с вазы на столе, я посмотрела на нарушителя спокойствия. Берлин повторил вопрос и тогда, я, откусив яблоко, озвучила свои мысли по поводу этого: — Профессор, уроки необходимы для нашей самозащиты против охранников и специально-обученной охраны управляющего. Этот банк самый известный, самый хорошо обороняемый, попасть туда будет нелегко, но еще сложнее будет держать все под контролем. Там могут быть люди со стержнем, которые откажутся выполнять наши приказы, тогда и нужно будет показать им, что мы из себя представляем. Причинять им вред никто не станет, но нужно продемонстрировать свое влияние. С этим я согласна с Берлином, — он с самодовольной ухмылкой взглянул на меня, — но не согласна с тем, что нужно принимать радикальные меры по поводу их наказания, — его ухмылка после этих слов быстро сошла на нет. — Они в первую очередь должны знать, что мы готовы их выслушать, — Профессор передернул плечами, но внимательно слушал меня, — окажем им психологическую помощь в такой напряженной атмосфере. В комнате повисла тишина, взгляд Профессора словно сканировал мой мозг, но ситуацию исправил мой наставник, который встал передо мной и направился обратно в сторону Профессора. Они продолжали спорить еще час, на что Профессор, вздохнув, ответил, что подумает. Лишь тогда, Берлин с победной улыбкой отошел назад. Меня не удивило это, нет, это в его характере. Мне хватило 36 дней, даже меньше, чтобы понять какой человек находится передо мной. Он никогда не откажется от своих идей, пойдет на все лишь бы достичь желаемого. Он стратег, но у него холодный ум, он скорее использует чужое тело, чтобы достичь желаемого. Нет, меня не удивляло это, но я находилась в шоке от того, что Мартин молчал уже целый час. Даже если он и был занят чем-то, он обычно всегда говорил, но на этот раз все было по-другому. Он нервно теребил воротник рубашки, постоянно сжимал волосы на голове и грыз кончик карандаша. Вскоре, он резко встал, бросив, что мы «задолбали» его величество своими спорами и ненужными комментариями. Наш инженер собрался уже исчезнуть в направлении другой части монастыря, как к нему подошел Берлин и отобрал свой карандаш, недовольно посмотрев на опечатки зубов на нем. Палермо, фыркнув, закатил глаза и уже вместе с Профессором – исчез. Остались только мы с Берлином, который направился в сторону холодильника, открыл его и достал сыр моцарелла. Я наблюдала за его аккуратными движениями, этот мужчина умудрялся не оставлять после себя элементарные корочки от хлеба. Сделав незамысловатые бутерброды из сыра и колбасы, он жестом пригласил меня сесть напротив него. Я в знак признательности кивнула и села. Мы молча ели, пока я не спросила его: — Как ты объяснил то, по какой причине взял меня в группу? — Помимо того, что ты способная, я сказал, что тебе нечего терять, — сказал он, откусив бутерброд с левого края. На его губе осталась незамеченная крошка. Как бы иронично не прозвучало, однако этот мужчина странным образом подмечал все вокруг: стоило тебе задуматься, как он заметит это, стоило не появляться на завтраке – запомнит. Он считывал информацию, а затем пользовался ею во благо себе. Так же и со мной: он спас меня, запомнил, разыскал, а теперь я сижу перед ним, мы завтракаем и пьем кофе. Он чертовски опасен, но он верен своим идеалам. — Как ты узнал о моих прошлых делах, это довольно-таки личная информация, — сказала я, посмотрев ему прямо в глаза. Он улыбнулся, и собрался было раскрыть все карты, как у дверей появился Профессор и сказал, что ему необходим Берлин, после чего исчез. Мой сосед закинул последний кусок бутерброда и запил его кофе. Он встал, чтобы уйти, когда я поднесла свою руку к губам, указывая на крошку от хлеба у него под нижней губой. Вытерев губу салфеткой, Берлин остановился возле двери: — Я расскажу тебе, как узнал о твоем успехе как-нибудь за бокалом крепкого — и ушел. Я сидела и допивала кофе, когда мне в голову пришла идея создать специальный вирус, который сможет в течение сорока секунд попасть в любую базу и захватить контроль.***
Над этим я работала последующие два месяца, когда в мою комнату постучался Мартин и передал мне какие-то пакеты. Там оказались одежда, косметика, духи, нижнее белье и прокладки с запиской: «Надеюсь, хотя бы это заставит тебя вылезти из своей комнаты». Последнее, я была уверена - проделки мистера «шутника». Что ж, моя программа можно сказать уже была готова и сегодня вечером я собиралась ее протестировать. Открыв пакеты с одеждой, я закатила глаза, они купили мне практически платья, юбки, в основном в классическом стиле. И всего две пары брюк, которые сидели впритык и подчеркивали мои ягодицы и ноги и ни одной спортивной одежды. Мужчины, такие мужчины. В следующий раз в магазин схожу и я. Вечером я созвала всех и сказала, что стану тестировать новый вирус. Я попросила Мартина включить ноутбук, он долго ломался после моей прошлой выходки, говоря, что у него там все подсчеты, схемы, но я его уверяла, что все будет нормально и ему не стоит волноваться. Продолжая недовольно бубнить себе под нос, он все же включил его: — Чернобыль, если с моими данными что-то случится, я с тебя три шкуры спущу, а еще тебе придется стирать вручную мое нижнее белье. Фууу, все тут знали, какой Мартин любитель частых «интимных отношений». По моему лицу было видно, что мне эта идея не особо понравилась. Итак, стоило ему подключить свой ноутбук, как я завладела им, заставляя появиться у него на экране матрицы: — «Дамы и господа, вас наебали», — так моя программа приветствовала своего владельца. Мужчины усмехнулись на это и одобрительно кивнули, кроме Берлина, он у нас не любитель обсценных выражений. Мы с Мартином дали друг другу по пять и я, в целости и сохранности вернула ему его ноутбук. — А жаль, я бы посмотрел на то, как ты стираешь мое нижнее белье, — улыбаясь во весь рот, сказал он, я лишь толкнула его в плечо, и мы вместе рассмеялись. Наша дружба с Мартином проходила странные этапы, и это происходило постепенно. Сначала мы подтрунивали друг над другом, потом мы стали часто сталкиваться в читальном зале (спасибо Профессору за идею сделать одну из комнат библиотекой), но все изменилось, когда он стал замечать мое состояние по ночам из-за снившихся мне воспоминаний. Он сначала списывал это на бессонницу, так как раньше и сам страдал этим, но, думается мне, со временем он понял, что дело не только в этом. Тогда он мне сильно помогал, находясь рядом и поддерживая. Во время таких приступов (их у меня случилось рядом с ним два раза, но они были не такие болезненные, как обычно), он часто обнимал меня и гладил по спине, подбирая утешительные слова. Для меня Мартин превратился в старшего брата, которого я ругала, за его непродолжительные повторяющиеся токсичные отношения. Мартин страдал от такого обращения, но все же не отказывал себе в этом, он был безбашенным и часто позволял себе в сексе обращаться с ним как с животным. Это было заметно по его рукам, когда мы сталкивались в ванной, а также по следам на шее, которые он после начал скрывать водолазками. Да, знаю –никаких личных отношений, но, в конце концов, чего вы ожидали, мы жили в одном доме. Сейчас, сидя за небольшим столом, мы обсуждали внешний вид Профессора, нам нравилось безобидно шутить над ним, особенно над его старомодной пижамой. Профессор был ужасно стеснительным и робким,в такие моменты он просто не обращал внимания на нас. — Прошу меня простить, но у меня свидание с моей девушкой, — прервал нашу идиллию вошедший Берлин. На нем был темно-зеленый пиджак с белой сорочкой под ним, черные классические брюки, и завершал его образ красный платок, элегантно заправленный в карман пиджака. Должна признаться, выглядел он эффектно. О том, какой Берлин дамский угодник, становилось известно с каждым днем все больше и больше. Он постоянно после таких вылазок возвращался с запахом чужих женских духов. Палермо не забыл и на этот раз кинуть фразу в его сторону. Однажды мы даже побеседовали на эту тему: — Эй, в чем дело? Почему ты так яростно реагируешь на его свидания? — мягко спросила я. — Мне надоело видеть как он называет свои отношения со своими пассиями «серьезными», он играется с ними, называя это истинными чувствами. Блять, эти чувства меняются каждые две недели. — Палермо, но разве ты сам так не делаешь? — спросила тогда я, на что он ответил, что у него происходит «Бум-Бум, Чао», и что это никакая не любовь и он не скрывает этого от своих напарников, — я усмехнулась на это. «Бум-Бум, Чао», довольно удобно, если не хочешь связываться с кем-то надолго. Тогда, мне было плевать, чем занимался Берлин, с кем он спал, нас связывали только деловые отношения, но постепенно каждый раз, чувствуя запах чужих духов, замечая на нем мятый пиджак, я чувствовала странные ощущения. Я сводила это на свои гормоны, что мне тоже хочется «Бум-Бум, Чао», что организм требует и вообще, расслабиться не помешало бы, но я быстро избавлялась от ненужных мыслей.***
Мне снилось мертвое тело моего друга, его застывшее сердце и стеклянные глаза. Мне снились теплые руки отца, его печальные глаза и последний день. Мне снились темно-карие глаза, холодные руки и печальная ухмылка. А еще мне снились собственные руки, на них была мокрая почва и кровь, на них была смерть собственной персоной. Проснувшись от дикой головной боли, я чувствовала, что не могу дышать. Нужно было спуститься и выпить, желательно чего-нибудь покрепче. Еле заставив собственное тело подняться, я подошла к двери, шатаясь на ходу. Открыв дверь, я прислонилась к нему, переводя дыхание, а затем, держась за стену, медленными шагами направилась на кухню. Когда я отошла от стены, то почувствовала, как меня потянуло в сторону, где не было никакой опоры. Падая, я почувствовала, что меня привлекли к себе теплые, сильные руки, не давая поцеловаться с полом. — Шшш, все в порядке, давай пойдем, я тебя держу, — я обрадовалась, что Палермо, как всегда оказался здесь вовремя, его лицо плыло перед глазами, а голос звучал эхом. Я практически не шла, он перенес вес моего тела на себя и нес меня. Усадив на стул, мне подали воду, все еще придерживая за плечо, не позволяя свалиться. Я попыталась поднять его и выпить, но у меня тряслись руки, из-за чего вода разливалась. Тогда он взял стакан и поднес его к моему рту, помогая делать мелкие глотки. Капелька воды стекала по подбородку, которую нежно убрал мой спаситель. Я пыталась сфокусировать взгляд в течение десяти минут. То, что это был не Палермо, я поняла, когда почувствовала чужой, приторный запах женских духов. Когда мне удалось избавиться от пелены перед глазами, я увидела перед собой лицо Берлина. Если ангел-хранитель и существует, то пусть не он будет моим, так как ангел-хранитель с засосами на шее мне не нужен.