Идеальное рассыпается в прах, прикоснувшись к действительному (Гюго)
{timeline: after five year’s of Vongola Ring Conflict} Мерзкий звук сирены прорывался сквозь толщу переливчатого шума бушующих волн, разбивающихся о каменистые валуны. Вода жадно облизывала тёмную поблескивающую поверхность, возмущенно скатывалась белыми барашками к черноте непроглядной глади, и вновь стремилась дотянуться до верха обрывистого берега. Штормовой ветер бился о серые бетонные стены, гулко завывая, ввинчивался в закрытые ставни, грозясь вывернуть их на корню. Заядлые моряки, оказавшись здесь, окрестили бы разбушевавшийся шторм не ниже шестого ранга. Густая пена волн то расправляла свои могучие крылья, с сердитым гвалтом набрасываясь на каменный фундамент, то отступала с тихим шипением, чтобы опять попытаться достичь намеченной цели, с каждым разом поднимаясь всё выше. В желании как можно быстрее добраться до одинокого маяка, расположившегося на неприметном закутке посреди бескрайней водной стихии. Не теряя скорости и периодически наращивая силу, морской прибой грозился в скором времени размыть подножие стойкой конструкции. Проблеск фонаря методично обводил окрестности, остро разделяя непроглядную, густую, пугающую неизвестность на две половинки. И как отлаженный механизм, свет, отразившись по водной пучине, безразлично мазнув по каменистой кромке, исчезал, предоставляя возможность воссоединиться мгле в единое целое, чтобы после вновь монотонно повторить круг почета. Периодичность оборота луча сто двадцать секунд, невольный посетитель давно успел просчитать с точностью до секунды. Здесь напрочь стёрта грань между небом и землей. И можно долго с преклонением наблюдать за красотой разыгравшейся стихии. Пока море полностью не поглотит сушу, нарушая устоявшийся баланс. Тем временем вода принялась методично затапливать первый этаж, недовольными толчками пробираясь сквозь щели входной двери, бесшумно облизывала сопутствующее и заглатывала повстречавшееся на своём пути. Завораживающая метаморфоза: за маяком почерневшее море, оказавшись внутри, светлело, попадая под освещение одиноко висящей и неугомонно пошатывающейся с наипротивнейшим звуком из стороны в сторону лампочки. Словно хамелеон принимало цвет окружающей обстановки, становясь отражением серого бетонного пола. В этом месте происходящее — простая обыденность, помноженная на обречённость бытия остаться навечно в одиночестве. Маяки созданы для тех, кто заблудился в непроглядной мгле, и служили предостережением — кому не стоило соваться в открытое море. Обманчиво тихая гавань губила опрометчивых и лихих капитанов, топя вместе с ними их судна, самоуверившихся в собственных амбициях и зазнавшихся в силе возможностей. И только ориентирам нипочём буйные проявления недовольства стихии, навечно проклятые и обособленные в своём предназначении. Как и любому строению, для поддержания и контроля, маяку требовались смотрители, как правило чаще всего ими являлись одиночки, отрешённые, которых никто не ждал по обе стороны: ни на суше, ни в море. Встречались и экземпляры, бегущие от своего прошлого, прячущиеся за бетонной защитой, лелея тщетные надежды в ожидании, что кара не настигнет их здесь. Обычно судьба распоряжалась иначе, так, как ей самой заблагорассудится. Рано или поздно попавшись под меч правосудия, виновный очень горько жалел о свершившихся деяниях, сполна получив наказание. Всё в мире возобновляемо и циклично, словно бумеранг, плохие поступки гибли под добродетелью, а она, в свою очередь, вызывала непреодолимое искушающее желание свергнуть её. Постоянно и неминуемо они сменяли друг друга. Так и на маяке круглосуточно, находясь буквально на укромном клочке земли, можно было наблюдать изменчивость настроения стихии от ласкового штиля до агрессивной бури. При длительном пребывании смотритель мог стать непременно великим философом, безусловно, если первоначально не сойдёт с ума. Однако невольному наблюдателю известно, кроме него именно на этом маяке никого нет. Рев стихии и сирены, причудливо сплетаясь, отбивал набатом по ушным перепонкам, раздражая и вызывая глухую головную боль. Столь яркие звуки невыносимы, здесь совершенно невозможно продержаться в здравом уме и меньше суток. По крайней мере так заключил случайный слушатель. Заморосивший дождь сначала робко, безмолвно спрашивая разрешения, еле уловимо постучал по мерно грохочущим створкам, щедро обдуваемых шквалистым ветром. Приносил вместе с собой фальшивую надежду на спокойствие и умиротворение, благородно предлагал на откуп страннику. Мимолетная ложь, стремительно сменяемая крупными каплями, неминуемо разбилась о ставни, сквозь образовавшиеся щели принялась затекать внутрь помещения. В этом месте всё подчинено одному закону и движется по определённому стандартному сценарию. И невольному наблюдателю нестерпимо раз за разом хотелось непременно найти того, кто его писал, и толково и красочно разъяснить: не стоит переводить драгоценную бумагу, потакая больному воображению. Не всё, что представлялось, стоило обличать и тем более — демонстрировать. Гость бы также мудро поведал, как с опытом и вовсе придёт простое осознание — держать всё в голове, так проще и намного безопасней. Ещё босса бы желательно переубедить, а то рутинное написание отчётов неимоверно тяготило капитана Варии. Скуало стоял каменным изваянием посреди просторного помещения, единственного на маяке. Не двигаясь с места и ни разу не шелохнувшись, соревновался на звание лучшей неприступной крепости в округе. И совершенно не важно, что в ста милях отсюда ровным счётом ничего не было. Он уже успел проверить, раз так несколько. Его статная фигура неестественно мерцала во тьме в мимолетно просвечиваемым изломанным светом фонаря. Причудливые эффекты преломления света создавали ореол таинственности. Не столь важно вынужденное уединение. Оставалась только одна главная мысль, занимающая его голову. Отсюда нет выхода. Это исходное положение, не меняющееся ни при каких обстоятельствах. Серый взгляд безучастно обвёл скудную обстановку жилища. Комната неприметна и компактно собрана, есть всё необходимое для проживания. Удобно расположена на верхнем этаже. Скуало, со своими минималистичными пристрастиями и с полным отсутствием неосознанного потребительского мышления, возможно мог бы прожить здесь пару лет, не находись оно у черта на куличках посреди бескрайнего моря. И проблема заключалась не в узкой полоске берега — для тренировок оно непременно бы вполне сгодилось. Скуало шумно вдохнул невыносимо ставший солёный воздух. Влажность стремительно повышалась. Кислород обильно насыщался тяжёлым солоноватым запахом моря с едва уловимыми нотками свежести дождя, постепенно перемешивался с духотой помещения и с выделяющимся острым характерным ароматом старых вещей. Невероятная комбинация, от которой хотелось, неприятно поморщившись, отгородиться, забаррикадироваться, да просто отвернуться. Забыться. А ведь Ало бы непременно пришёлся по вкусу необъятный простор, скрывающийся за гулкими ставнями. Мысли принимались скакать хороводом, долго находиться в замкнутом, ограниченном пространстве мечник совершенно не привык. И вроде выйди наружу и вот оно — бескрайнее море, куда ещё безграничной свободы, но щемящее чувство неотвратимого одиночества сковывало сердце. Всё не то. Задумываться, почему отсутствовала коробочка, он не желал, ровно как и опускать взгляд, чтобы в сотый раз удостовериться, что на руках нет ни единого кольца. Ставни единственного окна вмиг распахнулись, не выдержав, уступая стихии. Дождевой шквал заливисто проник внутрь, повышая уровень невероятного гвалта до максимума. Вода, сверху осыпающаяся крупными каплями, постепенно заливала всё окончательно. Скуало поморщился, напряжённо стискивая зубы так, что ещё чуть-чуть и он услышит характерный треск зубной эмали. Ситуация осточертела. Как желанен сейчас низкий гул прибоя. Очередной проблеск света медленно пробежался по комнате, жадно облизнул стоящую фигуру, отбрасывая причудливые тени, и исчез за окном, чтобы заново совершить очередной круг почета. Стальной взгляд серых глаз прикован во мглу, миловидно заглядывающую в призывно открытое окно. Внезапно почудился тихий зов, требующий приблизиться, сделать несколько шагов вперёд, предвещая нечто интересное, заставляя сердце пропустить удар в предвкушении. Грубая и непозволительная ошибка. Скуало не подвластен страстям, его не волновали предвещающие блага, безынтересны были и возможные ответы на сложные вопросы, а раскрытием неких неведанных таинств он и вовсе не увлекался. Тьма давно заглянула в его душу, уютно поселяясь и оставаясь там навечно. Ветер не ласково трепал его отросшие длинные волосы, серебрящиеся в причудливом свете, вспыхивая белоснежным отливом при каждом обороте луча. Непослушные, изрядно намокшие пряди немилосердно хлестали по лицу, но мечник не обращал должного внимания, продолжая внимательно всматриваться в непроглядную темноту. По подсчётам скоро должно начаться представление, и Скуало закрыл глаза. В искомом жесте не было ни грамма обречённости, его не сломить. По крайней мере, точно не происходящим сейчас событием. На что стихия, словно заслышав чужие мысли, отозвалась неодобрительным рыком. Ей нужны наблюдатели. Тем временем вдалеке зарождалась сердитая волна, медленно набирая силу и высоту, она ворчливо поднималась из глубины, чтобы набравшейся многотонной массой обрушиться на маяк. Местами оседая белыми хлопьями, безжалостно заглатывала попадающиеся на пути белые барашки и выплёвывала позади себя борозды густой пены. До приближения разинутой водной пасти оставались считанные секунды. И мысленно Скуало начал обратный отсчёт. 10 Тело рефлекторно расслабилось. Мечник ощутил, как мышцы приятно размягчились после длительного монотонного напряжения. 9 Скуало расправил руки в стороны, с простой непосредственностью принимая настигаемую судьбу. Его верный меч, соединённый с железной кистью левой руки, опасно упирался в бетонную стенку, оставляя мелкие крошки. Звук скрежета металла безжалостно утонул в стремительно нарастающем гвалте. 8 Он залихватски улыбнулся привычным оскалом, расчерчивающим лицо, не выражающее ни единой эмоции. Принцип, встречать судьбу с хищной акульей ухмылкой, не покидал даже в этом забытом всеми месте. Гордая акула. 7 Глубоко вдохнул полной грудью, насыщая лёгкие осточертевшим солёным воздухом. Скуало на миг почудилось, будто тело полностью состояло из сплошной соли. Зато разрушение костных тканей и малокровие ему точно не грозило. Недовольный ветер сильнее принялся хлестать по лицу намокшими прядями, пытаясь содрать китель капитанской формы Варии, чтобы вскоре немилосердно жалить холодом. 6 Скуало открыл светло-серые глаза, невидящим взором обратился к представшей во всей красе опасной стремительно сгущающейся черноте. 5 Невербально предоставляя знак стихии начинать свою смертоносную атаку, Скуало отдал должное и чётко разделил грани, выделяя сегодняшнего противника. Какая ирония: хранитель Дождя против самой морской стихии. Искажённые проблески света, пробивающие мутную толщу воды, демонстрировали неминуемое приближение волны. Вызывали только раздражение внутри, однако мечник держался. Бывали времена похуже, и не такое приходилось на долю душевного равновесия. 4 Успел очистить сознание, опытом выверенная формула проста — успех боя зависел от его начала. Оглушительный рёв раскатился по маяку. Но стихия играла по своим правилам. 3 Меч звучно соскользнул со стены, прочерчивая неровную борозду. Скуало не мог отпустить прошлое, не в этот раз, не сейчас. Капитан Варии принял боевую стойку. 2 Моментально вспыхнула ярость, топя сознание и заставляя тело мечника фактически гореть в собственной ненависти, явственно отражая вздымающую морскую пасть стихии перед распахнутым взглядом. Скуало на миг почудилось горькое и невероятное. Волна — его собственная проекция. 1 Успел сделать заключительный вдох. Тонна воды оглушительно обрушилась на маяк, концентрируясь, неумолимо сминая сооружение под собой. 0 Наступила оглушительная тишина и свет померк. Шумный вдох нарушил ночное спокойствие спальни, тело рефлекторно резко поднялось со смятой развороченной постели. Скуало тяжело вынырнул из хищных лап беспокойного сна, ошалело встречаясь с действительностью в виде привычной минималистичной обстановки своей комнаты в замке Варии. Грозный взгляд с диким проблеском натолкнулся на небрежно сложенную капитанскую форму на спинке стула, вскоре лихорадочно перескочил на пустой ночной двор, виднеющийся из приоткрытого окна, и в завершении застыл на искрящей стали начищенного клинка, аккуратно оставленного вдоль стены. Тихий и незаметный глубокий выдох. Словно Скуало и не дышал всё это время. Сегодня ожидаемо спокойная ночь преподнесла ему весьма неприятный сюрприз. И будто в насмешку весенний ветерок озорно зашумел, ласково играя с листвой деревьев. Необычайная тишина и миролюбивое спокойствие, настоящая благодать, если эти понятия вообще применимы по отношению к варийскому замку. И ни единого намека на развернувшиеся красочные события из сновидения в сознании мечника. А тем временем вдалеке принималось постепенно светать в ожидании предутреннего солнца. Хотелось сказать, что осточертело. Только правда явно не прозвучала бы солидно, да и подозрительно в пустующей комнате произносить нечто громкое, но столь желанное. На помощь могли прийти лишь старые верные изматывающие тренировки и сложные миссии, где он обычно полумёртвый и истощённый валился кульком на постель, забываясь глубоким сном без каких-либо безумных картин из недр своего чёртова воображения. Ему с лихвой достаточно окружающей действительности, незачем разукрашивать ничем не примечательные сны. Стрелка на часах, дрогнув, перевелась на следующее деление, показывая четыре часа ночи. И наконец Скуало очнулся, хмыкнул и бодро потянулся, разминая мыщцы и окончательно стряхивая с себя остатки наваждения. Не в его принципах подолгу размышлять о свершившемся и что собственно нельзя было изменить. Попросту не привык. Мысли оставались отражением действий — стремительны и без всякого сожаления. Чтобы вынырнуть из затянувшейся трясины, ему жизненно необходимо двигаться вперёд и меч останется верным спутником. Как, впрочем, было всегда. Наскоро надеть тренировочную форму, ловко зашнуровать кожаные ботинки, любя прикоснуться кончиками пальцев к холодному лезвию — все отточенные движения постепенно превращались в опостылевшую обыденность, становясь каждодневно рутинным ритуалом. Пальцы скользнули дальше, невесомо прошлись вдоль острия, непроизвольно перечёркивая отражение владельца. И в горе, и в радости… То единственное, вызывающее трепещущую эмоцию в душе капитана. Усмехнувшись тёплым чувствам, Скуало вскинул меч на плечо и, ни разу не обернувшись, бесшумно выскользнул из спальни. Наступивший рассвет только окрасит яркими красками пустую свороченную постель капитана Варии.***
— Вроой! Лус, к чёрту твои поиски тайных смыслов! — Скуало шумно завалился в обеденный зал и гулко отодвинул стул. — Ты мне все мозги уже промыл! Не работают твои советы, — схватил ароматную булку, по-акульи откусил сочную кромку и следом отправил в рот ложку горячего супа. Готовил Луссурия, безусловно, отменно, тут не поспоришь. Есть хотелось зверски после сегодняшней усердной тренировки, прошедшей весьма удачно. Скуало будто заново родился, а контрастный душ окончательно смыл оставшиеся оковы после сна. — Дорогой, — жеманная улыбочка «мамочки» Варии. — Я просто предположил, сны — проекция нашего подсознания. Если ты что-то делал или, допустим, на тебя воздействовало что-то эмоционально насыщенное извне, то возможно возникновение этой интерпретации в сновидении. Не более того, — спокойно проговорил боец, аккуратно помешивая ложкой суп и попутно сдувая жар с тарелки. — Не работает, — грубо отрезал Сурепки. — Абсолютно не работает. Дождя ночью не было, вчера с противниками не пересекался, миссий никаких, одна чёртова рутинная работа — отчитываться, которая скоро меня сведёт с ума. И где, спрашивается, ты тут увидел проекцию? — Что опять мучают странные сны? — вклинился Бельфегор, царски явившийся в столовую со счастливой широченной улыбкой, не предвещающей ничего хорошего — явно совершил или затеял какую-то очередную пакость. Не обращая внимания на напряжённый взгляд серых глаз хранитель Урагана беспечно расположился поблизости от капитана и с важным видом взял ложку. Если бы Скуало мог разглядеть его глаза, скрывающиеся под невыносимо длинной чёлкой, точно запротоколировал, как неистово горящие. Точно что-то натворил. Ещё только не хватало капитану дел — снимать обострившееся возбуждение у маньяков. Тем временем медленно варийцы подтягивались к обеду: следом на кухню прошествовал Леви-А-Тан, как обычно хмурый с раннего утра, олицетворяющий собой грозовую тучу, вот-вот готовящуюся низвергнуться на их смертные головы. На что мечник чуть слышно непроизвольно икнул, случайно вспоминая отрывки сновидения. Мысленно отвесив себе щедрую оплеуху, подавил всплеск возмущения от накатившей реакции тела. И, не удостоив ответом, активней принялся работать ложкой. Всё-таки чистейшее безумие реагировать так на окружающую действительность. Что прикажете делать дальше? Воды избегать? — Как же хорошо, что я не вижу снов, — заслышав тему разговора, гнусаво пробубнил Леви. Терпение капитана вовсе нельзя было описать как всеобъемлющее, скорее наоборот — оно частенько отсутствовало напрочь. А в текущих реалиях стало истекать стремительней, чем несущаяся стрела, выпущенная из арбалета. — Вроой! — оглушительный рык на всё помещение, — Леви, прекращай, просто ты ничего не помнишь о них! Это ни черта не является признаком их отсутствия! — под неодобрительный взгляд хранителя Грозы, Скуало резко развернулся лицом ко второму несчастному, удачно попавшему под руку. — Где отчёт с прошлой миссии, принц недоделанный? — Шишиши, — руки взметнулись вверх в милом сдающемся жесте, а безумную улыбку наглец даже и не пытался спрятать. — Не знал, что это стало для тебя запретной темой. Впредь обещаюсь быть аккуратным, — уткнувшись в тарелку, Бельфегор решил больше не отсвечивать и поддержать капитана в поглощении еды. Действительно Луссурия готовил безупречно вкусно, что можно было душу продавать. — К чёрту выкину твои сонники, Лус, — на полном серьёзе сообщил Скуало, заставив Бельфегора чуть не поперхнуться супом, тихо хрюкнуть и, благоразумно переваривая приступ хохота, продолжить кушать. Старался не обращать внимания на вмиг направленный в его сторону зловещий взор мечника, стремительно наливающийся грозовым свинцом. Скуало стиснул руки в кулаки. Аппетит был вконец испорчен, и решив, что больше кусок в горло не полезет, он резко встал со стола. Напоследок мстительно раздал всем сопутствующих указаний и гордо удалился заниматься отчётами, которых почему-то день ото дня накапливалось в катастрофическом количестве. Ведь обязанностей капитана с него никто не снимал. — И всё-таки, — печально начал Луссурия, обеспокоенным взглядом проводив удаляющегося Скуало и дождавшись пока за ним закроется дверь, тихо прошептал: — Мне кажется с нашим капитаном творится что-то неладное, — обернувшись, хранитель Солнца Варии внимательно посмотрел на собравшихся. — Может, нам вмешаться и попытаться помочь? Я не думаю, что периодически повторяющийся сон ничего не может значить. — Вскрыть черепную коробку нашего командира? — принц угрожающе блеснул плотоядной улыбкой, поигрывая возникшим из ниоткуда веером остро наточенных ножей. — Оставь лоботомию последним вариантом, — великодушно сообщил материализовавшийся рядом Маммон, со словами о необходимости следить за фигурой отнял у Леви булочку прямо из-под носа и задумчиво надкусил, кружа над столом. — Предлагаешь тоже искать потаённый смысл? — не унимался философскими рассуждениями Бел, краем глаза наблюдающий за развернувшейся сценой: Леви, безуспешно пытающийся достать Маммона, тогда как тот продолжал парить, не даваясь в руки, как обычно рассуждал о повышении цен и что непременно следовало экономить, а тушка хранителя Грозы уже столько отложила запасов впрок, что хватит на весь год. Насущный вопрос повис в воздухе за неимением заинтересованных. Психическое здоровье убийц Варии — последнее, что следовало обсуждать. Не хватало местного психолога завести, вот несусветная потеха на их головы. — Хватит Фран, уже не смешно эксплуатировать старый образ Маммона, — и словно в подтверждении своих слов, принц метко кинул ножик в тельце аркобалено. Последний, поблекнув, моментально исчез, и кинжал шумно упал на стол, жалобно звякнув. Луссурия удручённо вздохнул. Как бы сильно он не желал сплотить и сделать из офицеров настоящую семью, всегда реальность жёстко осаждала, каждый раз убеждая — в Варии находились только отъявленные убийцы и отчаянные сорвиголовы. О какой дружеской атмосфере здесь могла идти речь? — Возможно вскрывать, тогда и потаённых смыслов искать не придётся, — уклончиво ответил он Бельфегору. — Будь наш капитан более внимательным и куда осознанно подходил к знакам судьбы, то и разговоров бы не было. Как правило, ответ всегда лежит на поверхности, естественно, если просто захотеть его увидеть. На тот момент Луссурия даже не предполагал насколько оказался близок к истине, правда его советы Скуало не расценивал по достоинству. Максимум, на что хватало мечника — это пробежаться вокруг маяка и удостовериться в своём единоличном владении мощного сооружения, которое по оценочным суждениям не должно разрушаться и при десятибалльном шторме. Итог всегда был один: раз за разом он окунался в смертоносную пучину. Закрыть плотно дверь, прогуляться внутри, обшарив и перевернув всю обстановку кверху дном, и, не найдя ничего интересного и нового, вновь ждать немилосердного конца. И если раньше Суперби действительно пытался выкарабкаться: уплывал, захлёбываясь и борясь с гонимыми ветрами на маяк, неминуемо прибивающих его к берегу, то после — призма интересов сместилась. Жгучая беспомощность, помноженная на тщетность попыток спастись, превратилась в лютую ненависть. Он принимался яростно кромсать мечом всё, что попадалось под руку, поднимая в воздух осточертевшую бетонную пыль вместе с крошкой. Никакое действие не приносило успокоения. Всё завершалось одинаково, Скуало мог отмерять события по секундам безошибочно, как чёртов хронометр. Скоро будет год, как треклятый сон его начал преследовать. Проклятье или наказание за допущенные ошибки. За то, что совершил или же должен был сделать?