«Алхимия есть ученье дьявольское, противоречащее самому закону мироздания, а алхимики за деяния свои будут вечным проклятьем покрыты».
Проповедь Корнелло, 1916
Пассажир поезда проснулся от сильных толчков: кто-то дергал его за плечо, отчего раны отзывались тупой болью. Кое-как разлепил глаза, нахмурил лоб, пытаясь разглядеть нарушителя спокойствия. Постепенно бесформенное пятно превратилось в фигуру человека в форме. Тот что-то громко говорил с явным раздражением. Эдвард мигом проснулся, сгруппировался, уперевшись спиной в стенку вагона: так удобнее всего было бы ударить незнакомца металлической ногой в случае чего. Человек в форме, здраво оценив обстановку, отпрыгнул от пассажира в проход: — Уважаемый, — голос дрогнул, — поезд далее не последует. Пожалуйста, покиньте вагон! Только сейчас Стальной обратил внимание, что он, за исключением проводника, остался один в пустом вагоне. Голова еще была тяжелая после сна и туго соображала. — Где мы? — Эд коротко глянул в окно. — Это не Ризенбург. — Мы в Фергане. На центральном вокзале… вернее на том, что от него осталось, — парень скрестил руки на груди и нетерпеливо цокнув языком, добавил: — Пошевеливайтесь, я давно уже должен был очистить вагон! «Похоже, я его изрядно достал, вон, аж глаз дергается, — рассуждал алхимик, поднимаясь и проверяя карманы, — думаю, больше он мне ничего не скажет». По какой-то причине, его забавлял и сам проводник, и его раздраженный тон, да и вся эта ситуация казалась Эду уморительной, отчего он не выдержал и засмеялся. Проводник, очевидно, приняв пассажира за умалишенного, поспешил выскочить из вагона, чуть не разорвав свой форменный жилет, зацепившись за ручку двери. День, хоть и обещал быть таким же паршивым, как и все предыдущие, все же начался довольно неплохо. Оказавшись на перроне, алхимик несколько раз осторожно наклонил корпус и пару раз присел, разминая кости. Вокруг было много возмущенных пассажиров, недовольных незапланированной высадкой, однако Эдвард, поискав немного глазами, вычленил одну женщину. Она была довольно тучной, много ругалась и вешалась почти на каждого проходившего мимо нее работника вокзала. Она явно была из тех склочных бесцеремонных людей, что всегда добиваются чего хотят. Именно к ней Эдвард и направился. Как он и полагал, эта мадам (к слову, звали ее Дороти) уже успела не только выведать причины незапланированной остановки, но и добиться от руководства предоставления ей трансфера до Ангрена, чем она с огромным удовольствием поделилась с незнакомым ей человеком. Даже предложила поехать вместе с ней и, не слушая никаких возражений, потащила его к ожидавшему у входа грузовику. По дороге она громко возмущалась, мол, «ленивые работники» слишком уж долго восстанавливают «какие-то там рельсы». В полдень грузовик с двумя пассажирами в кузове отправился от главных ворот Центрального вокзала города Фергана. Пока автомобиль медленно тащился по узким улочкам, подпрыгивая на выбоинах и объезжая завалы, попутчики сидели тихо, каждый в своих мыслях. Только Дороти сдавленно охала, всхлипывала и хваталась за грудь, когда в поле зрения появлялись разрушенные до основания или сожженные дома. Эдвард вел себя намного более спокойно: он старался уделять больше внимания своим ботинкам и не замечать разрушений, оставленных боем, и убитых горем людей, вынужденных теперь скитаться без крыши над головой. Он знал: подобные картины обязательно воскресят в памяти те воспоминания, о которых он поклялся забыть. Когда силуэт разрушенного города скрылся в дымке, было около двух часов дня. Дороти уже перестала испуганно озираться по сторонам: похоже, окружающие пейзажи более не заботили ее. Теперь она нашла новый предмет интереса — загадочного молчаливого спутника — и в данный момент сверлила того взглядом. И, наконец, не выдержав натиска распирающего ее любопытства, она начала свой допрос: — Вот мы с вами едем уже добрых два часа вместе, а вы так за все время не проронили ни слова, — она сказала это как будто бы непринужденно, делая вид, что с интересом разглядывает сгущающиеся тучи, — а я ведь даже и не знаю вашего имени. — Мое имя Эдвард …эээ… Смит — Похоже, не ходить вам в разведке, Эдвард, — хохотнула Дороти, — надеюсь, хоть имя настоящее? «Смит» медленно кивнул. — Я тут заметила, что вы весьма скрытный молодой человек, — женщина, похоже, нисколько не смутилась, услышав откровенное вранье, — а еще вы хромаете на левую ногу, верно? Отвечать было необязательно, так как Дороти и не планировала слушать ответ. Она констатировала факты, с которыми невозможно было спорить. Тем временем, она продолжала: — Вы военный, я права? От неожиданности у Эдварда отвисла челюсть: «Неужели это так очевидно?» Он посмотрел на женщину ошарашенными глазами. — Да не пугайся ты так, — рассмеялась Дороти, незаметно переходя на «ты», — сейчас каждый второй несчастный путник — бывший солдат. Последние слова она произнесла с налетом глубокой тоски, рассматривая проплывавшие мимо деревья. Сейчас они ехали по узкой лесной дороге, то и дело подпрыгивая на ямках и перескакивая торчащие корни деревьев. Какое-то время ехали молча, слушая урчание мотора, пение птиц и шум ветра, игравшего с листвой. Дороти встала со своего места, чтобы поправить юбку и заодно размять суставы как раз в тот момент, когда грузовик в очередной раз подбросило на кочке и повело вправо. Женщина сделала несколько неуклюжих шагов в попытках удержать равновесие, но запуталась в полах собственной длинной юбки. В отчаянной попытке остаться в вертикальном положении, она попыталась схватиться за правую руку своего попутчика, но рукав плаща оказался пуст. Застежки на шее не выдержали давления — и Дороти рухнула на пол, сжимая в крепкой руке черный плащ. Оглушенные, оба еще долго оставались недвижимы. Первым пришел в себя Эдвард. Он опустился на пол и помог несчастной сесть, после чего заставил ее пошевелить всеми конечностями, пальцами и шеей, проверяя, нет ли переломов. К счастью, Дороти была в порядке, по крайней, мере, физически. — Как же… это, — охнув, прошептала она, переводя взгляд с плаща, который все еще сжимала в кулаке, на Эдварда, заставляя того отвести взгляд и прикрыть здоровой рукой правое плечо. — Твоя рука… ты же совсем еще молод, — она громко всхлипнула и закрыла обеими руками лицо; ее плечи дрожали. — Будь проклята эта война! Какое-то время она просидела так, тихо всхлипывая. — Прости, я не…должна была…я знаю одного механика, он живет в Рашвелли, — начала тараторить Дороти, безуспешно пытаясь накинуть непослушный плащ на плечи Эдварду, который, к слову, сопротивлялся изо всех сил. — Не стоит беспокоиться, — Эдвард улыбнулся как можно шире дабы разрядить обстановку, — у меня есть механик, и я как раз направляюсь к ней в Ризенбург! — Ох, милый, — женщина уже в сотый раз за день схватилась за сердце, — я хотела сказать об этом еще на вокзале, но мы так спешили… Ризенбург… — Я знаю, — тихо сказал парень, — но я все равно должен добраться туда и убедиться, что… Он не договорил: слова встали поперек горла. Но Дороти все поняла, и, бросив последний быстрый взгляд на попутчика, отвернулась, так больше не проронив ни слова. Погода стремительно ухудшалась: на сером небе то и дело вспыхивали молнии, а на путников уже начали падать крупные капли дождя. Четыре долгих часа грузовик с пассажирами пробирался по объездным дорогам и проездам. Ехать по основной трассе было нельзя: там, по заверению водителя, «не осталось живого места — одни дыры в земле». Всю дорогу Эдвард кутался в плащ, стараясь спрятаться от вездесущего дождя и ветра, но это не сильно помогало: мало того, что он так и не сумел вздремнуть, так еще и промок до нитки и теперь стучал зубами от пробирающего до костей холода. Ливень закончился только к тому моменту, как справа и слева от автомобиля начали появляться первые дома и хутора. В этот раз Дороти вообще не смотрела по сторонам: она сидела, обняв себя руками и низко опустив голову. — Это мой дом, — впервые за долгое время заговорила женщина, отчего Эдвард невольно дернулся, — не поможешь мне привести его в порядок? Грузовик, качнувшись, остановился. Эдвард проследил за взглядом Дороти и осмотрел постройку. В целом, все было не так уж плохо: пара-тройка выбитых окон и черепица, пробитая в некоторых местах, но стены были в порядке и даже входная дверь осталась на месте. Следующие пару часов они провели, занимаясь наведением порядка. Дороти все это время была в доме и, судя по всему, таскала мебель из одной комнаты в другую. Эдвард, переодевшись сухую одежду, залез на крышу и ремонтировал черепицу, что было непросто: он постоянно ворчал про себя, когда приходилось в очередной раз чертить преобразовательный круг. Работа затягивала его, отвлекала от мыслей, что месяцами крутились в голове. Приятно было, наконец, использовать алхимию по ее прямому назначению: для созидания — не для разрушения. Когда работа была закончена, на город уже опустились сумерки, а с Юга дул прохладный ветер. Эдвард вытер рукой лоб. — Мне нужно идти. — Никуда я тебя не отпущу! И даже не смей спорить, — Дороти грозно уперлась кулаками в бока, — во-первых, твои вещи еще не высохли, а во-вторых: ты видел время? В такой час ты не найдешь себе водителя, а если решишь пойти пешком — заблудишься и замерзнешь! Возражать не было смысла: Дороти, как обычно, говорила очевидные вещи. — Хорошо, — выдохнул Эдвард, задумчиво глядя в небо, — но я уйду рано утром. — Конечно-конечно, — затараторила женщина, — но вначале ты хорошо выспишься и плотно поешь! Ты, вообще, когда последний раз ел? Эд не ответил, а только схватился за живот, стараясь заглушить предательское урчание. — Вот и славно. Значит, договорились! Ужин был восхитительный. Не менее восхитительным был и сам вечер: Эдвард много слушал и много ел. — Знаешь, ты ведь похож на него, — с легкой улыбкой произнесла хозяйка дома, когда парень перестал смеяться с очередной истории, — на моего сына. Он, кстати, должен скоро вернуться… с войны. Атмосфера вечера улетучилась, оставив после себя лишь мертвую тишину. Эд вдруг понял, что больше не голоден.***
Взрыв на 3 часа: «Слишком далеко, не достанет». Надо двигаться вперед. Голова кружится от вездесущего запаха паленой плоти. Глаза слезятся из-за проклятого дыма. — Майор, мы в окружении! — Знаю! — голос как будто не мой, каждый издаваемый звук раздирает воспаленное горло. — Прорвемся! «Не прорвемся» — Все назад! Слишком поздно. Снаряд с шипением вынырнул из густого облака дыма и воткнулся в рыхлую землю. Хлопок. Голубые отблески. «Только бы успеть». Яркий свет видно даже сквозь плотно закрытые веки; жар опаляет волосы, обжигает кожу. Звук приходит только через мгновение, разрывая барабанные перепонки. Машинально закрываю лицо руками: протез, усиленный наспех сделанным щитом из кремния, — моя последняя надежда на спасение. Взрывной волной меня отбрасывает назад. Одежда становится тяжелой и теплой. «Кровь?» Боль приходит мгновением позже, накатывает приливами, накрывает с головой, не дает дышать. Нет сил кричать, нет сил звать на помощь. «Прости меня, Ал…» Кто-то касается моей шеи, проверяя пульс. Вспышка. Последнее, что я вижу — это красные отсветы в хищных глазах. Пусто и темно. Нет боли, и страха тоже нет — вообще ничего нет. Есть только огромные врата. «Они все это время были здесь?» Расширяющаяся вертикальная полоска света предвещает открытие массивных створок. Яркий белый свет ослепляет, оглушает. В грудь врезается что-то невесомое, теплое. Тонкие, почти прозрачные руки обнимают за плечи: — Наконец, ты нашел меня! — взгляд ясных, больших на фоне худого лица, глаз. — Слушай внимательно, ты должен остановиться…— губы продолжают шевелиться, но слов уже не разобрать. Белая пелена снова сгущается перед глазами, в ушах шумит кровь. Сквозь шум — обеспокоенные голоса и противный писк.***
— Альфонс! Эдвард проснулся от собственного крика и рывком сел на кровати. Влажные волосы прилипли ко лбу, все тело бил озноб, а сердце колотилось так сильно, что норовило пробить грудную клетку. Этот сон не снился ему с тех пор, как он покинул больницу. — Что же ты хотел сказать мне, Ал? — тихо, одними губами прошептал Эд. С самых первых дней войны, чтобы не сойти с ума, Эдвард поклялся себе не волноваться о брате. Это было нелегко, но постепенно суровая действительность замещала любые мысли, кроме одной: желания жить. Мысль, что Альфонс Элрик — жив, не позволяла спуститься в пучину отчаяния, давала ощутимую, реальную цель: преодолеть все и найти брата. «Но этот сон, — Эд откинулся на подушку и закрыл глаза, — заставляет меня сомневаться…» Этой ночью он больше не смог уснуть — так и ворочался до утра. Когда ему все же надоело лежать, он потянулся к стулу, где лежала его сухая одежда. Переодевшись, он кое-как поправил волосы, разбросанные по плечам и спрятал в карман серебряные часы. Горизонт уже был чуть тронут рассветом, а это означало, что пора продолжать путь. Тихо спустившись вниз, парень застал Дороти сидящей за столом: в руках она вертела небольшой медальон со сломанной помятой крышкой и пыталась ее приладить. Получалось не очень. — Давайте, я починю, — сказал Эд, протягивая руку. Алхимик начертил на пыльном столе круг и положил в центр медальон. Дороти пристально следила за каждым его движением. На мгновение вспыхнул голубоватый свет — и вот Эд с довольной ухмылкой протягивает руку с абсолютно целым медальоном. — Ты, — ошарашенно произнесла Дороти. Из ее глаз покатились слезы, – алхимик? Эдвард не успел и рта открыть, как в него полетели различные предметы: от настольных часов до ножей и вилок — все, до чего дотягивалась рука Дороти. — Уму не постижимо, как я могла поверить тебе! — кричала озверевшая женщина, кидаясь на него с кулаками. — Ты ведь сразу показался мне странным! И мало того, что я не заподозрила в тебе мерзкого лживого алхимика, так еще и впустила тебя в свой дом! И это после того, что вы, мерзавцы, сделали со всеми этими людьми, сделали с моей семьей! Ненавижу! Ненавижу! С каждым словом на голову Эдварда обрушивались все новые удары. — Проваливай из моего дома, мерзавец! — крикнула напоследок женщина, так сильно хлопнув дверью, что с разбитого окна на втором этаже на Эдварда посыпалось стекло. Алхимик оглянулся: немногочисленные местные жители повыходили из своих жилищ и с грозным видом зажимали его в круг. Самое время было бежать из города.