Когда все вокруг считают тебя негодяем и преступником, найдешь ли ты в себе силы не стать таковым?
«И обрушит Солнце гнев свой на землю, и придут с небес Светлые Воины сеять мор и погибель людскую. И всяк, кто колен покорно пред ними не преклонит, Смерть свою примет от Ангельских мечей их».
Сказ о падении Ксеркса, прибл. 1500 г.
Густой непроглядный лес шумел неприветливо, хлестал колючими ветвями по лицу, подставлял горбатые корни под ноги. Вне поля зрения, спрятанная за деревьями, бурлила широкая река. Пешее путешествие алхимика длилось уже около четырех часов. Напрямую идти было бы быстрее, но он нарочно избегал открытой местности и протоптанных тропинок, где его с легкостью могли бы окружить и захватить: он знал этот лес достаточно хорошо, чтобы не бояться заплутать. Все тело ныло от усталости, а пустой желудок не позволял мыслить хладнокровно. Необходимо было устроить привал, чтобы отдохнуть и перевести дух перед встречей с неизвестностью. Лес слева мельчал, и сквозь тонкие редкие стволы деревьев начали пробиваться яркие лучи полуденного солнца, а журчание воды усилилось и теперь будто слышалось со всех сторон, успокаивая душу. Влажная глинистая почва мягко хлюпала под ногами, заставляя замедлить шаг. Высокая трава постепенно вытеснялась камышом, а молодые здоровые деревья — сухими черными корягами. Наконец, алхимик пришел, куда хотел: здесь бурная река Реос, наткнувшись на препятствие, изгибалась и образовывала тихую болотистую заводь, где в кристально чистой воде всегда была рыба, а весной прилетали гнездиться утки. Небо, наконец, освободилось от серых плотных облаков и теперь ослепляло, а лучи яркого солнца отражались от водной глади и распадались на тысячи бликов. Эдвард скинул потрепанный пыльный плащ, снял тяжелые, разбухшие от воды и грязи, армейские ботинки и закатал повыше черные штанины. Свою шляпу и темные очки он в спешке оставил в доме Дороти и не рискнул за ними возвращаться. Некоторое время он возился с ловушками для рыб, стоя по колено в холодной воде и всеми силами стараясь не делать резких движений. Когда сети были расставлены, он зачерпнул со дна сырой вязкой глины и, нарисовав простой круг, создал чашу, в которую сразу же набрал немного мутной воды. «Не будь я алхимиком, — в задумчивости разглядывал он слегка искаженное отражение собственного лица, — тяжко бы мне пришлось. Не смог бы и воды вскипятить». Разумно решив, что привал на болоте — не лучшая идея, парень перенес все свои вещи обратно в чащу леса, а когда вернулся, то в сетях обнаружил несколько крупных рыбешек. От одной только мысли о скором обеде, в животе ощутимо заурчало. Алхимик расположился на небольшой, более-менее ровной полянке, скрытой от случайных глаз пушистыми кустарниками. Сухой веточкой начертил круг, чтобы вскипятить воду, а после занялся разделыванием рыбы. Кроме нее в импровизированную уху добавить было нечего, поэтому она получилась до ужаса пресной, к тому же воняла болотом. Спустя четверть часа Эдвард уже сыто улыбался, положа руку на живот, и расслабленно откинулся на мягкий ковер из мха, направив взгляд золотистых глаз в голубую бездну неба. Кроны раскидистых деревьев смыкались сплошным зеленым куполом, но свет неизбежно находил в нем бреши и пробивался ярким потоком, освещая пылинки в неподвижном воздухе, падая на землю причудливыми пятнами. Это волшебное время длилось недолго и совсем скоро солнце вновь затянулось плотными серыми облаками. Время, отведенное на отдых, стремительно утекало: необходимо было двигаться дальше. Прошло каких-то полчаса — и Эдвард добрался до опушки леса. Дальше начинался луг, поросший сухими колючками и дикой травой. Кое-где, то поодиночке, то сбиваясь в группы, росли деревья, похожие на огромные фрегаты и изящные парусники посреди поля, бушующего словно море в шторм. Продолжать путь пришлось практически ползком, чтобы не быть замеченным, при этом полы плаща постоянно цеплялись за ветки, а длинные, разбросанные по плечам, волосы путались в колючих стеблях. — И какого черта я вообще сюда полез? — раздраженно пробурчал Эдвард, вырывая очередную ветку вместе с клоком светлых волос. Парень на минуту остановился, бездумно крутя эту ветку в руке, а после направил долгий, полный беспокойства, взгляд туда, где на небольшом возвышении должен стоять дом семьи Рокбелл. Дом, о котором он думал каждый день эти два долгих года, куда мечтал однажды вернуться. С этим местом, что часто являлось ему во снах, связаны были его самые счастливые воспоминания, дарившие ему силы жить и сражаться. «Даже если меня схватят, даже если мне суждено в итоге умереть на эшафоте за преступления, которых не совершал, — Эд ударил кулаком в рыхлую землю и странно улыбнулся, — я хочу добраться до этого дома и не увидеть там крови Уинри». Эдвард еще издали заметил силуэт дома, который поначалу выглядел совсем как в его воспоминаниях. Однако, чем ближе он подбирался, тем сильнее сжималось сердце, а содержимое желудка все яростнее стремилось вырваться наружу. Дом был теперь похож на страшного зверя, притаившегося для атаки: наполовину разрушенная крыша напоминала чешуйчатую спину монстра, груда мусора и обломков — его лапы и хвост, а сам он следил за своей жертвой пустыми глазницами разбитых окон. Эдвард невольно поежился от пробежавших по спине мурашек, вытер со лба холодный липкий пот. Он вдруг почувствовал себя маленьким беспомощным ребенком, встретившим огромного голодного медведя. Оцепенение и страх сковали его настолько, что он не сразу заметил двух людей в форме, ошивавшихся около груды досок, что раньше была крыльцом. Они оживленно о чем-то спорили, забыв об осторожности. Эдвард, как мог, напрягал слух, но так и не разобрал ни единого слова. Сам того не осознавая, он начал оценивать обстановку: «Двое снаружи на карауле, — звучал в голове холодный чеканный голос, каким когда-то Эдвард сам отдавал приказы, — внутри, скорее всего, есть еще не менее двух солдат им на смену, но не более четырех. Вполне вероятно, что есть еще люди — тогда они расставлены по территории: на главных въездах и выездах из города». С каждой секундой в его душе все сильнее разгоралось пламя ярости. Его раздражала каждая мелочь: хмурый вояка, задумчиво ковырявший облупившуюся краску на стене, мельтешащие силуэты тех, кто был внутри, их громкие разговоры, редкий смех — все это словно наносило Эдварду личное оскорбление, насмехалось над ним и его воспоминаниями. А от одной мысли, что они могут зайти в комнату Уинри, копаться в ее вещах, он готов был лично расщепить их руки в прах. Его тело пылало, пульс участился, как перед боем, а мозг работал с удвоенной силой, просчитывая всевозможные варианты. «Дом стоит на возвышенности, значит, меня заметят еще издали — в этом случае караульные применят оружие. Если оно холостое, то для того, чтобы подать сигнал остальным, а если боевое, то мне крышка, — лицо Эдварда исказила злая улыбка. — Так или иначе, я не должен позволить хоть кому-то из них его применить». Он знал и понимал, что рациональнее всего было бы сейчас отступить, скрыться, залечить раны и восстановить руку, но в его глазах эти солдаты вдруг стали врагами, захватчиками, оккупировавшими его территорию. Сердце требовало действий, причем решительных. В голове уже начал зарождаться план.***
Входная дверь дома открылась и оттуда выглянуло недовольное хмурое лицо военного: — Эй, вы, двое — прорычал Рик, делая страшную гримасу, — какого черта вы орете на всю округу, болваны? — Да нет, ты только послушай этого чудака Мэтта! — не унимался высокий худощавый караульный, не переставая активно махать руками. — Сидит тут, да болтает ересь всякую, мол, не придет сюда этот Стальной как бишь его, а мы здесь, видите ли, штаны зря просиживаем! — Я тебе, дураку, сто раз уже одно и то же сказал, и еще раз повторю, если так хочешь, — медленно, выделяя каждое слово, прошипел Мэтт, коренастый мужчина лет сорока с уродливым шрамом под левым глазом, — коли слухи о нем не врут, то он поумнее тебя будет, Джо, и точно уж не полезет в мышеловку, — и, громко хмыкнув, добавил: — Если, конечно, жизнь ему еще дорога. — И все-таки, я не привык сомневаться в приказах сверху, — буркнул Джо, скрещивая руки на груди, — как-никак, там сидят люди знающие, чай, не новички в стратегии! И раз уж они сказали, что Стальной явится сюда, значит — так тому и быть! Собеседники демонстративно отвернулись друг от друга, выражая несогласие. Высокий молодой солдат, которого звали Джо, прислонился к стене дома и взглядом сверлил стоящее неподалеку дерево. — Я так вам скажу, э-эх, — Рик слегка подался вперед и с кряхтением уселся на порог, уперев ноги в груду досок, — слыхал я на фронте пару баек об отряде, что из ада вернулся. И говорили, что спас их Ангел… — И ты, конечно, каждой байке веришь! — перебил Джо, громко язвительно рассмеявшись. — Ты бы поменьше перебивал, да побольше слушал! Глядишь, ума бы набрался! — военный со шрамом зло сплюнул на траву и презрительно скривился. Джо, не теряя веселого расположения духа, засунул сорванную травинку в рот и теперь щурился от вышедшего из-за туч яркого солнца. Его явно забавляла вся серьезность, с которой его сослуживцы говорят о простой армейской байке, коих было десятки тысяч, если не больше. Но все же парень обезоруживающе улыбнулся и, карикатурно подложив ладони под подбородок, изображая внимание, произнес: — Пожалуйста, поведай нам свою историю об ангелах. Рик какое-то время, похоже, боролся с желанием влепить оплеуху наглецу и стереть эту улыбочку с его лица, но, собравшись, сделал глубокий вдох и начал рассказ: — Дело было под конец 14-го года. Самые ожесточенные бои прошли и нужны были разведданные врага для предотвращения диверсий и планирования наступления. На такие миссии обычно посылали отряды из шести человек разного профиля, в их числе одного алхимика, — Рик уперся шершавым подбородком в скрещенные в замок пальцы и прикрыл глаза, вспоминая. — Так было и в тот раз. Отряд отправился глубоко в тыл врага и выяснил много важной информации, но, к сожалению, их рассекретили и перехватили на полпути. Говорят, их тогда застали врасплох: командир был пленен, а сам отряд оказался в окружении. — И что потом? — не вытерпел долговязый. Нахальная улыбка на его лице сменилась плохо скрываемым интересом. — Ну-у, в таких случаях ставят ультиматум: сдавайтесь или командиру вашему каюк! — прохрипел Мэтт и зашелся свистящим смехом. — Это же ловушка… либо умрет только командир, либо весь отряд, а с ним исчезнут и добытые сведения, — взволнованно воскликнул Джо, с силой стукнув кулаком о раскрытую ладонь, — в академии нам говорили, что любая информация о враге важнее жизни одного, так как она может помочь спасти сотни, или даже тысячи жизней! Рик посмотрел на молодого парня с недоумением, но от комментариев воздержался. Вместо этого он с силой потер руками лицо, и едва заметно пошевелил губами, словно подбирая нужные слова, чтобы продолжить рассказ. — Молодой алхимик, доселе не нюхавший пороху, вдруг принимает командование отрядом на себя — и с этого момента в истории начинает твориться какая-то дьявольщина, — Рик поскреб заросший черной щетиной подбородок и окинул странным взглядом собеседников. — Одни говорят, что врагов было около двадцати, другие — что около полусотни, но все рассказчики сходятся в одном: мальчишка положил их всех за одну ночь. Резкий порыв холодного ветра приглушил последние сказанные слова. Несколько секунд все трое молчали. — Это все… выдумки, — после некоторой паузы произнес Джо, выплюнув соломинку, которую жевал все это время, — одна из тех баек, которую уставшие солдаты рассказывают вечером у костра, чтобы не пасть духом! — Я слышал эту историю. И ее мне вкратце рассказал не простой солдат на привале, а мой командир, ныне покойный, — прогремел Мэтт, — не слушай этого балбеса, Рик, продолжай. — Члены того отряда потом неохотно рассказывали, что произошло на самом деле. Говорили только, что и не надеялись выбраться живыми из того ада, что там развергся, — рассказчик, разгорячившись, говорил теперь загадочным голосом, вращая глазами и делая пассы руками, нагоняя атмосферу мистики, — эту историю собирали по крупицам из обрывков разговоров, официальных рапортов и тайных источников. То, что я вам расскажу, покажется вам невероятным, но уверяю вас, что все так и было. Рик сделал продолжительную паузу, с довольной ухмылкой любуясь произведенным на слушателей эффектом. В этот раз Джо даже воздержался от скептических комментариев и теперь сидел чуть ли не с открытым ртом, от нетерпения постукивая пальцами обеих рук по коленям. Мэттью выглядел намного более спокойным внешне, однако даже в его холодных глазах, где-то в глубине, затаился интерес. Рассказчик нарочито медленно поправил китель, снял невидимые ворсинки с лацканов и расположился поудобнее, приготовившись к долгому и подробному повествованию. — Это была на удивление темная, беззвездная ночь. Четыре разведчика, ничего не смыслящих в бою, и пятнадцатилетний мальчишка-алхимик, только вышедший из академии, против полусотни бравых вояк Креты. Исход битвы, казалось бы, предрешен. Ярость и ненависть витает вокруг, вспыхивая, как молнии, в наэлектризованном густом воздухе. Мгновение — и враг без предупреждения кидается в бой; солдаты кричат, они воодушевлены, ведь их — большинство. Заглушенный боевым кличем и топотом сотни ног в тяжелых ботинках, едва слышится тихий хлопок — и вот солдаты с разбегу впечатываются в толстенные стены, за секунду с треском выросшие прямо из-под земли. Позже, один из четырех разведчиков, Ричард Корман, описывал происходившее в тот момент так: «Мы оказались на дне "колодца", оградившего нас от нападавших, и не видели развернувшегося боя напрямую. Однако, ежесекундно ночное небо озарялось мощнейшей вспышкой, а оглушительный грохот заставлял землю дрожать. В редкие мгновения тишины слышны были голоса нападавших, сначала бравые, а потом все больше напоминавшие крики ужаса. Казалось, гневаются сами небеса, или Дьявол собственной персоной, уж не знаю». Рик остановился: в горле пересохло от столь эмоционального рассказа. Впрочем, он не обращал на это никакого внимания. Слегка улыбнувшись, он не без удовольствия отметил, что в данный момент слушатели находились полностью в его власти. Осознание полного контроля над эмоциями собеседника всегда льстило ему: все-таки он считался одним из лучших рассказчиков на всем Южном фронте. Выждав ровно столько, сколько было необходимо для поддержания искры интереса, Рик продолжил: — Стены, на вид незыблемые, с шипением рассыпались в пыль как песчаный замок. В неподвижном воздухе звенела тишина, нарушаемая только шуршанием оседавших наземь песчинок. Не было больше ни криков, ни грохота, только изредка где-то на миг возникали яркие всполохи былой ярости. На черной, как смоль, земле, лежали бездыханные тела врагов, лица которых не были искажены гримасами боли и страха, а на телах их не было следов ран и крови. Чуть поодаль недвижимо стоял один человек, лицом обращенный к небу. Плечи его сотрясались, как от смеха, глаза горели в ночи, как два солнца, а сам он окружен был ярким светом, исходящим словно от него самого. Он упал наземь и закричал, и крик этот, полный боли, растворился в дожде, с небес обрушенном. Словно вторя рассказу, забарабанили первые капли дождя по листве, по пробитой крыше, послышался далекий раскат грома. Холодное осеннее солнце скрылось за черной грозовой тучей, а шквалистый ветер продувал сквозь толстую шинель, лишая остатков тепла. Трое мужчин в военной форме с беспокойством глядели в небо, явно обещавшее бурю. — Я, конечно, не суеверный и не склонен верить во всякие совпадения, — практически прокричал Мэтт, перекрикивая гудящий ветер, — но не нравится мне все это.