Золотой век.

18 глава. «Мне никогда не хватит духу признаться перед тобой. Вина! Вина. Моя Вина. Непереносимо и страшно от мысли, что все может быть раскрыто перед посторонними глазами. Твоя нежность не сможет спасти нас. Твой тонкий голос не заставит остановиться их. И я, будучи трусливым, останусь молчалив до конца. Мне никогда не хватит, предав Нас, оставшись один на один со своей гордыней. До чего же низко пал человек, жертвуя всем во имя своей защиты. Простишь ли крах или же…» *** Открой свои глаза. Солнце вставало не раз для тебя, прощаясь и уходя восвояси, так и не дожидаясь встречи с мимолетной улыбкой губ твоих. Эй… открой глаза. Открой двери в новый день и досчитай до любимого числа, прежде чем дать невзгодам обидеть тебя, а счастью обнять крепко. Уверенно. Ты успе… - И-нуд-зу-ка, летаешь в облаках. Сейчас дадут звонок, не пали на дверь влюбленным взглядом – не ответит. - Хлопнув парня по плечу, одноклассник ухмыльнулся, зайдя в класс. Вьюга проблем для Кибы набирала свои обороты, вертя им, как ей того угодно. Лета больше не было в нем, как и весны, и осени. А сердце замирало при мысли о том, чего никогда не ждал. По крайней мере, надеялся на это. Глупо, но полагал. - Ты пародируешь столб? - поравнявшись с ним, Учиха пощелкал пальцами перед его глазами. - Шевели поршнями. Киба перехватил его руку, раздраженно посмотрев на него, но тут же смягчился. Это же Учиха, что с него взять? Есть что-то, что поднимет ему его паршивый настрой, верно? - Не слишком ли много внимания от женушки Удзумаки? - Чужой кулак почти достал его. Почти. Парень рассмеялся. - Твое место у плиты, милая, а не в бардаке моих коридоров. Чмокни Наруто за меня, сегодня я прогуляю занятия. - Он хотел увидеть тебя. - Я зайду, - не спеша ответил он. - Следи лучше внимательнее за той психопаткой. У меня только одна рука, если не забыл. Уйти, чтобы полегчало. Проветриться. Остудить голову и дать себе несколько минут на появление ясных мыслей: что делать? Что сказать? Что предпринять? Стоит ли уйти? И уйти ли вообще? Зачем? Куда? Просто отдохнуть. От ситуации, в которую сам попал по своей же глупости. От сердца. От нее. Слишком много сил было потрачено впустую, пока он дышал одним воздухом, но не осмелился прокрасться ближе. Занять большую территорию в ее сердце и вырезать на нем свои инициалы, чтобы помнила, знала и… на каплю больше любила. *** «Люди двигаются. Как смешно звучит, но есть шанс остаться в здравом рассудке, если еще не успел сойти с рельсов. Они дышат. Они качают головами и размахивают руками. Они говорят. Воют. Бьются. За право жить. За право называться живыми и иметь свое представление о будущем, ведь у кого-то его нет, а кто-то отдал по прихоти, лишив себя спасения и не успев вдохнуть сладкий аромат свободы. Ночью дышится ровно. Как-то легче и приятнее, смотря через решето на небо темное, расступающееся только перед красавицей луной, но иногда беря свое, когда та убывает от глаз, прячется, разрешая всего один раз поглотить самые светлые отблески чужих надежд. Учиться ценить то, что дано, и то, что занимает в жизни самое маленькое значение. Иногда мелочи приносят радость получше всякой крупной выручки. Не пой криками, Лилит...» Когда горячий лоб встречается с холодной стеной – это блаженство на пару секунд. Когда в голове мутность теряет контроль над ясностью – все разрешает тебе поступать так, как угодно. А уж когда тебя продолжает лихорадить… Трясло. Трясло не по-детски. И казалось, словно пол ходит ходуном, изредка встряхивая Сабаку, от чего он падал на колени, пытаясь схватиться за стену, которая была ему в данный момент верным плечом. Хрипение, вроде бы тихое, сейчас эхом отходило от него, ударяясь о ровную поверхность и возвращаясь обратно – калеча слух. - Скорее, Гаара, ты не успеешь. - Парень рухнул. – Капуша Гаара. Капу-у-уша. - Постой, - цепляясь ногтями в пол, проронил Собаку. Он, едва не упав снова, пошатываясь, поднялся, отталкиваясь ладонями. – Да остановись же ты! Лилит! *** «В ненужности к себе и окружающим, большинство отчаивается и тянет руки к солнцу, крича Всевышнему и прося об ответной руке, чтобы встать на ноги. Не дрожа. Без боли и сожалений, откинув назад от себя лишнее, как тележку, что тащилась следом. Вдыхай, Лилит...» Хината скажет. Хината вздохнет. Хината окинет взглядом, поджав губы. - Эта девочка… - Помутнение его рассудка? Итачи прыснул, не веря себе. Картинки сменялись, заставляя прыгать его по своим воспоминаниям, ворошить давно утраченное. – Душа! – воззвал он, оглянувшись, но мальчик не появился, как обычно делал подобное и решил отмолчаться, оставив его с малюткой наедине. Воздух переполняло давление. Стало как-то глухо и холодно одновременно. Учиха съежился, обняв колени и посмотрев на нее исподлобья. Подняться не было сил, не говоря уже о желании. - Как долго мы будем здесь? Я хочу к маме и папе. Они сказали, что у меня появился братик. Я хочу домой! - Не кричи. Ты всего лишь «запись» в моей голове. - Небрежно отнесся к ней Итачи, отдернув руку, на которой висла девочка. – Пустышка. Его мозг будто сверлили, пока он отчаянно пытался услышать отголосок настоящего, но шум все сбивал, уводя прочь. - Итачи, мне страшно! – снова наваливаясь на него, заверещала Хината. Хината… Хината… и нет ничего, кроме имени. Но был странный запах, или ему снова казалось, что после ее появления воздух наполнился чем-то необъяснимо сладким, словно он ощущал раньше, может быть, в детстве, но давно забыл его. «Нет-нет, это только догадки», - уговаривая себя в этом, Итачи закрыл глаза. Да, все исчезнет, как и глупая девчонка, тогда он откроет глаза вновь и увидит свою комнату, вечно недовольного Орочимару, брата, пианино, того Наруто и… И? - Итачи. - Действуя на нервы. - Замолчи. - Раздражаясь. - Итачи, помоги… - Не унимаясь и теребя его руку. – Итачи, пожалуйста. «Холодно...» - нехотя открыв глаза, мужчина моргнул пару раз. Картинка не менялась. Оставалась тьма. Его лица коснулась другая рука. Не ее. Не теплая, не маленькая, не девичья... - Что ты?.. - А часы тикают. - Последовал смешок. Свет зажегся не только в комнате. Он ни на секунду не засомневался, спешно обхватив ребенка рукой и прижав к себе. Место соприкосновения горело, словно мужчина побывал в огне, вернувшись с меткой. - Итачи, вернемся домой? Пожалуйста, прошу тебя... - плакала девочка, ища успокоения в его широкой груди. Хината… Холод отпустил ненадолго, будто давая фору. И опять воспоминания унесли в прошлое. Ощущение касательной пустоты. Ощущение никому не изведанного упадка сил, быть может, старался, а, может, и нет.. - Что ты делаешь? – Закутавшись сильнее в одеяло, Итачи взирал на такой же ком, но чуть поменьше, из центра которого выглядывала темная голова и всего одна ручонка, слабо водящая своими крошечными ноготками по полу. Скрипучий звук за дверью не прекращался, как и движение, как и ее невидимые линии, которые она так старательно пыталась вывести, время от времени меняя одну руку на другую, пряча замерзшую в тепло. - Мама говорила, что мы ценны, потому что наши желания невинны, как и линии, что мы строим на листочках, ставя крошечный домик и маленькую, но полную семью рядом. Правда, странно? – она не подняла лица, продолжая шептать и постукивать. Ребенок не ответил, отвернувшись от нее к стене. Ему почти тринадцать лет, но он продолжает сидеть в заснеженной тюрьме на протяжении двух лет. Отопление идет на нет, сопротивляясь тем комнатам, в которые его только не вселяли, словно весь мир решил отвернуться от него, забрав все до последней ниточки. Кашляя, он чувствовал горечь своей души. Морщась от боли – представлял свое избавление. Дыша – слышал музыку давно выученных нот. Хотелось простого человеческого понимания и речи, недалеко ушедшей от простой, но в ответ молчали стены, и лишь иногда отвечал ветер за забитым окном. Хината. Хината... Дитя, заселенное к нему полгода назад, выглядело на крепкую шестерку. «Я не помню...» - сказала она, когда он спросил о ее фамилии. Учиха вздохнул. Его родные избавились от него, кинув на попечение «взрослым дядям». Отец обещал ему встречу с братом. Мать обещала быть рядом, но все обещания были развеяны короткими звонками и пустыми листами без слова на ответ, отпуская эмоции ночью, пока оно бушевало, а он спал разумом, бодрствуя телом. Вытянув одну руку из одеяла, Итачи прикоснулся к стене, чувствуя пульсацию на кончиках своих пальцев. Горячий холод, то стечение, когда одно накрывает другое, все еще колеблясь и не зная, куда ступать, в чем раствориться, чтобы найти равновесие. Теплее не стало, чему не удивился Учиха, также припав к стене лбом. Они, руки, были в бинтах не впервые. - Папа сказал, что тебя отведут в мягкое место. - Мальчик дрогнул, только вспомнив, что она все еще была здесь, рядом с ним, но теперь ближе. - Как это? - У тебя появится новый друг, тогда меня не будет рядом. - Скрежет ногтей прекратился. Не смотря на нее, он мог понять по звукам, что она спешно поднялась с пола, подхватив длинное одеяло на ручки, не беря в счет то, что может упасть и поранить бледные коленки, и подошла впритык к его линии «барьера», которую ей нельзя было переступать ни в коем случае. - Нет, - категорично заявила она. - Это не нам решать. Ты не должна забывать, что именно он тебя здесь оставил. Он и мой отец. Отказываться верить в это – твое дело. Мы – ничто в этом месте. Я бы даже сказал, что это - все. - Он отпрянул, развернувшись к ней и махнув рукой. – Твой «домик с семьей». И как? Мы ценны? – с горечью в глазах обратился к ней Итачи. Хината повернула голову в сторону, делая вид, что любуется закрытой дверью. - И чего ты молчишь? – накинулся на нее ребенок. Брови сошлись на переносице. – Думала, в сказке живем? Дура. Она топнула ногой. Еще раз. Третий. Четвертый. - Прекращай. Пятый. Шестой. - Нет! Седьмой. Восьмой. Девятый, теребя его нервишки шалеющие. - Они сейчас вернутся, ты хочешь их разозлить? Сумасшедшая! – Спрыгнув с кровати, Итачи схватил ее за плечо, силой заставив развернуться к себе. - Итачи должен быть рядом! Должен быть со мной! Со мной! – кричала девочка, пытаясь вырваться. - Да ни черта! – прорычал он в ответ. Десятый. Одиннадцатый. - Что там происходит? – донеслось из-за двери. Учиха замер, закрыв Хинате рот рукой и прижав к себе сильнее. «Нет. Нет, только не сейчас, пожалуйста». - Позовите Хьюгу-сана! Воспоминания развеялись, и Сердце открылось. *** - Лилит… - как-то печально шептали уста, боясь нарушить песню ветра. Там, за какой-то преградой, в виде тонкого стекла. - Лилит – это ключ к каждой двери. Я думал, что мы ошибаемся в своих предположениях, но мои руки так и не смогли коснуться ее. Они проходят сквозь, и мне остается только слушать, как она просит тепла, чтобы согреться.. - Ребенок, родившийся от связи двух противоположных личностей, в смысле, различия их психики. - То есть один из них был вполне здравомыслящим, а другой… - Да. Но ребенка больше нет. Мы видим только ее оболочку успокоенной души, - спокойно продолжил Сасори, прерывая свой говор глотками горячего чая. - Это необъяснимо, - вмешался Дейдара, войдя в свою комнату с подносом, на котором стояли три кружки такого же чая и маленькая вазочка с печеньем и конфетами. – Мы обыскали все, что смогли, но Лилит не оставляла своих следов. Чаще приходит, когда сама того желает и говорит. Для нее все друзья, кроме своей семьи, потому что она боится, любит и ненавидит их одновременно. Но мы знаем, что она что-то ищет. Какаши забрал протянутый ему стакан, обвив его пальцами. Блондин сел напротив, возле своего парня. - А мать? – спросил Сарутоби, распластавшийся по всему дивану. Еще час назад они покинули стены того места, что звалось "работой". - Матери нет. Она была убита за неопределенный срок после смерти ребенка. Информация неточная, потому что я не уверен, говорили ли Они правду. - Ладно... - Быстро поднявшись со своего места, Сасори взял карты со стола, тут же сев обратно. На маленьком журнальном столике, сложив три домика совсем впритык, он взял лежащие рядом карандаши. - Это, - показав им один небольшой черного цвета, начал он, – Якорь - Лилит. – Он поставил его внутрь домика. То же самое проделал с двумя красными карандашами. – Это ее мать и отец. - Наверх он поставил два домика и еще один поверх двух. – Вторые – подручные ее отца. Третьи – люди. - Мы работаем в психиатрической больнице, верно? Но к нам, в основном, поступают люди с обычными травмами и без наблюдения явных отклонений от нормы, - вмешался Асума. Дейдара изогнул левую бровь, покосившись на говорящего. - Ты снова клонишь к тому, что Пейн берет взятки и насильно пихает их в палаты? – фыркнул Какаши, скрестив руки на груди. - Это так, - прервал их перепалку Акасуна. – Он не врет. И есть кое-кто, кого они скоро заходят видеть в своей клинике. Люди не сходят с ума, Они сами доводят их до этой ступени. - Зачем? - Почему, - поправил его Сасори. – Если раньше разумные стояли на самой вершине, то Они скинули их, руководствуясь ненавистью и болью других. Пейну не нужны больные. Ему нужны жертвы, чтобы наслаждаться мучениями других. И, когда игрушка наскучит, он ее выкинет. Пирамида перевернулась. Та клиника не была закрыта после пропажи больных. Потому что больные сами ее заняли. Мы нашли ее. 1996 год стал началом. Тот год - конец для работы двух исследователей. Один из них был найден мертвым на своем рабочем месте. Второго так и не нашли. Говорилось, что они основали эту клинику для своих близких родственников, у которых были острые формы «болезней». Тот, которого нашли мертвым, звали Хиаши Хьюгой. - О, это не тот самый, который раньше занимал руководящую должность в компании?.. - Нет, это был его отец, придурок. - Эй! - Ты сказал, что они кого-то скоро начнут искать. - Пепельноволосый вздохнул. Говорить с Дейдарой и Асумой - невозможно спокойно. Акасуна нырнул рукой под стол, вытащив папку. - Его, - протянув ему ее, спокойно сказал Акасуна. - «Наруто». *** - Чертово фортепиано! – отдернув руку от клавиши, прошипел двойник. Сидеть в этом теле было пыткой, но не иметь возможности трогать свою страсть - теребило, злило его. Инструмент не поддавался, больно обжигая руки, словно был до предела раскален. «Итачи» сощурился, во всю разглядывая девушку. – Что тебе здесь нужно? Она неслышно подошла, проведя ладошкой по фортепиано, смахивая с него, осевшую за несколько дней отсутствия хозяина, пыль. - Когда я была маленькой, тетя играла одну мою любимую мелодию, хочешь услышать? *** Пока солнце не покинуло нас… Скорее. Беги. Его скоро бросятся искать, иначе и быть не может. Он закрыл рот рукой, пытаясь заглушить свой, рвущийся наружу, кашель. Горло не переставало драть. - Лилит, дай секунду. - Остановившись, вытер выступивший пот на лбу рукавом и вновь сорвался с места, ступая по тем местам, где еще не была его нога. Девочка обернулась, проверив, не отстал ли он. - Я думала, что мальчишки быстрее. - С явным недопониманием. - Мальчишки не всегда здоровы, - прохрипел Гаара, почти нагнав ее. Они свернули, и только ему стоило поднять глаза, как все его прежние замки из выдумок рухнули. «Две комнаты и две двери». Он отступил. - Стой, не беги, я не смогу тебе ничего сделать, семпай. Теперь это неосуществимо. Только… Лилит подошла к Тоби, по привычке скользнув своей ладонью в его. Парень поднял ее, удерживая одной рукой, и подошел к одной из дверей. - Пошли, ты утомил ее. Неужели она зря тебя искала? - Почему ты касаешься ее? – Все еще недоверчиво глядя на него, Сабаку подошел ближе на несколько метров, но не решился ступить дальше. Инстинкт самосохранения, мать его. В прошлый раз он пытался схватить ребенка, но рука схватила ничто. «Боже, как это смешно». Яркий свет ударил в глаза. Они зашли вовнутрь. Хиротоши был прав. Это место существовало не только в его голове. Тоби усадил Лилит на рабочий стол, шагнув прочь к «железной стене» и прошел чуть дальше. - Прелесть этого так называемого холодильника в том, что камеры в нем совершенно разные, - схватившись за ручку, весело сказал он. Одна из камер открылась. Гаара подошел ближе, морщась от колющих иголок холода в ступнях. Пол был ледяным, как и камера, показавшая ему тело, прикрытое жалкой простыней. Он открыл рот. - Мертвого может касаться только мертвый. По крайней мере, это доказывает, что ты, семпай, еще жив... - голос стал приниженным. – Трогать вещи, но не касаться желанного - больно. Мы не можем уйти. Рука потянулась к белой ткани, схватив которую, он дернул на себя, скидывая с кого-то его тонкую «маску». - Он был зол, вспомнив правду, а я всего лишь хотел угостить его любимыми сладостями. Нас осталось так мало, Гаара... Совсем скоро мы... - Ты мертв! - … Умрем еще раз.