Золотой век.

17 глава *** Словно в сказке. Все вокруг превращается в золотую пыль, которая только на вид отдает красотой, скрывая за собой уйму противных и несчастных вещей, может быть, даже жизней... - Как нам было известно, вчера, в районе шести-семи вечера, был найден труп, предположительно… - Рука коснулась холодного ствола дерева, облокотившись о которое, Тоби прикрыл веки, заслушавшись в говоре девушки и звоне ветра, разносящегося, словно какая-то невинная песенка ребенка. - Я, Амалия Лон, и это новости с места происшествия... «Было бы веселей, если бы она нашла обитель спящей принцессы», - скользнув языком по сухим губам, подумал в предвкушении парень. - Почему они не вошли туда? – схватившись за холодную руку Тоби, девочка озадаченно окинула людей взглядом, копошащихся вокруг забытого уголка чьего-то прошлого. - Потому что они боятся видеть правду, Лилит. Люди всегда так делают – избегают все, что может пошатнуть их спокойную и размеренную серую жизнь. Ты принесла с собой этот чудный перелив звуков? Мне приятно… - Что значит: быть серым? Я думала, что папа умеет красить людей. - Твой папа красит людей, но люди – не лист альбомный. Они сопротивляются и кричат, что могут доказать свою подлинную цену и иметь право зваться живыми. Мы ведь не существуем, а живем, дорогая. Это те две вещи, которые многие путают. Есть у тебя сердце или нет – не имеет значения. - А я? – хрипло проронила Лилит, пару раз похлопав себя по груди. Белоснежное платье было испорчено. Кровь снова шла из его открытой раны, и девочка отпустила руку Тоби, упав на колени. Уголки губ парня дрогнули в полуулыбке. Ему хватило совсем немного, чтобы почувствовать себя почему-то счастливым и удовлетворенным. - Ты же мертва, разве ты не помнишь этого, дорогая? – открыв, наконец, глаза, Тоби посмотрел на место, где только что задыхалась дочь Пейна. – Бросила меня, негодница, и ветер забрала. Тц. Дети. Он пошел прочь, давно получив то, что его так манило. Место нашли, и это значило, что рыжеволосый начальник придет в бешенство. – Как же я не люблю начинать сначала! – тихо выругавшись, парень, запустив пятерню в волосы, взлохматив их, пусть они и торчали и без того в разные стороны, вскоре скрылся, оставив людей наедине с их новыми задачами. *** «Должно быть, сейчас я выгляжу по-идиотски». Недостаток чего-то значимого. Так начинаешь осознавать, что окончательно пропал. Он нервничал, прекрасно понимая, что вот-вот упадет со своего обрыва. Потому что боялся начинать, не говоря уже об ответе - все же страх был тяжелее любого чувства. Ладони, давно покрытые холодной испариной от волнения, и глаза, не знающие куда смотреть, однако остановившиеся в какой-то миг. И он решился, проглотив ком. - Понимаю, что это весьма неожиданно для тебя, но я достиг своего предела и больше не могу сдерживать все то, что скрывал от тебя годами, - парень выпалил это так быстро, как только мог, нисколько не удивляясь тому, как сейчас горело его лицо. Еще никогда в своей жизни он не слышал в собственном голосе этой робости. – Если бы… если бы я мог избежать того, в каком мы положении, однако даже оно… не имеет теперь никакого значения, потому… - парень замялся, вновь не зная, куда себя девать. - Что смотрел я всегда только на Тебя. Она бы точно посмотрела на него с недоумением и отвесила оплеуху, чтобы последний не вел себя, как полный кретин и говорил по делу. В душе он искренне рассмеялся. Так бы и поступила, глупая она женщина. «Господи Боже, дай мне пинка». Киба с трудом поднял глаза, тихо выдохнув. - Знаю, что сумасшествие, - кусая губы. - Бей после, кричи, матери, только послушай, что я скажу тебе, - где-то глубоко в его подсознании был слышен стон разочарования, но, черт побери, как же его ноги сейчас хотели отделиться от тела и убежать. Дрожь не прекращалась, все чаще и точнее наступая на парня. - Карин. - Словно вырезая ее имя из своего сердца и боясь разбиться от собственной беспомощности. - Я-я люблю тебя. И… если тебе станет легче от этого – ударь меня, потому что, если не это, то меня ничего не остановит. Я… Черт. - Протягивая руку вперед, но касаясь пустоты. – Черт, ты такая милая, что мне не... «Она меня убьет», - посмотрев на свое отражение в зеркале, Инудзука вяло махнул рукой. Это бессмысленно, сколько бы он не пытался донести свои чувства до нее. Она слишком недосягаема, чтобы быть его. Слишком совершенна. «Ладно, пора в школу», - парень схватил рюкзак, хмуро посмотрев на загипсованную руку. Все ту же, которая только успела прийти в норму. Видимо, неудача – его спутница. - Что, кстати, неудивительно, да? – усмехнувшись, он повернул ручку, тут же отпустив ее, слыша, как она со скрипом отступает, выпускает духоту из комнаты и впускает легкий холодок, а с ним и показывает то, чего он не мог предугадать. То, чего и не должен был. Киба не заметил, как упустил лямки, тем самым уронив рюкзак на пол. Карин стояла напротив. «Договорился». *** - Что я чувствовал, находясь взаперти своего тела, отражение? – обращаясь к ребенку, сконфуженно спросил Итачи, вглядываясь в даль построенного, словно конструктор, места, где они находились друг с другом некоторое количество времени. «Почему я так назвал его?» - Холод, голод, одиночество. Печаль, обиду, злость, а иногда и вовсе ничего не мог ощутить, прыгая с места на место. Здесь нет промежутков между днем и ночью. Не ищи закономерности в миражах. Все меняется так, как того хочется ему. В смысле… твоей ненависти в других отражениях. Когда-то ты обещал, что не оступишься и не дашь им поглотить себя. Учиха открыл рот, чтобы ответить что-то колкое в ответ, но тут же закрыл его, почувствовав колющую боль в голове, что вызвало тихий смешок с его стороны. - Сейчас ты во мне разочарован, так? – Ребенок закатил глаза. – И? Я жил с этим больше семнадцати лет, в страхе перед каждым, а ты сидел здесь и поскуливал от безвыходности. У тебя нет прав на то, чтобы судить меня. - Не Вам судить мою душу, да? – Итачи слышал, как эта боль возрастала с каждым словом малыша. Маленький Учиха поднялся, стряхнув с одежды песчинки, и хлопнул ладошкой по груди. День сменился вечером, став перед ними кровавым закатом, пылающим в его глазах, и спокойным размеренным ветром, тревожащим черные волосы. - Я – отражение твоей души, совести, сдержанности. Они – копии, фальшь, тот же мираж, что ты и я сейчас видим. Мне не дано создавать что-то, что может навредить телу. Я – тень на твоем лице, и я тот, кто подсказывает, но не делает что-то во вред. Их создал ты. И в этом повинен только ты. «Ребенок причитает мне. Ребенок, Господи». - Я слышу твой лепет. «Великолепно». - Чем дольше ты здесь, тем больше вероятность того, что Орочимару скоро проснется, и он поиграет с ним. - Этого не произойдет, - отрезал мужчина. - Помнится, ты говорил то же самое, когда погибли твои родители. С тех самых пор ты на дух не переносишь кровь и все, что может заменить тебе твои ноты. Тешишься в них, тешишься, а найти выход так и не смог. В конце концов, вновь страдают те, кто дорог. - Закрой свой рот. - Правда глаза режет, Итачи. Слышишь? – развернувшись, спросило дитя, махнув рукой туда, где секунду назад было сгорающее небо. Они стояли посреди его комнаты, в бардаке, состоящем из давно вычитанных книг и выученных нот. Шуршание страниц было таким приевшимся, что Учиха против воли прикрыл глаза, расслабляясь в этой режущей симфонии. И такова была его страсть. Разделенная им и только им, потому что никто не мог любить это дело так, как он. Но что-то тревожило глубоко, какой-то червь сомнения грыз изнутри, отрывая, мешая раствориться в несчастных квадратах площади этой комнаты. – Итачи, не закрывай глаз. Открой их. Сейчас же, - предостерегающе промолвил ребенок, дернув старшего за кисть. Веки мужчины дрогнули. Комната наполнилась мелодией и светом. Ночь более не затронула их, уступая место дню, но брат Саске никого не обнаружил. Листы, книги, вещи – все исчезло, оставив от себя только голые стены. «Почему?» - Не помнишь? Это твоя комната еще тогда, когда тебя вернули назад. Обычно, у людей нет в душе ничего. - В душе? - Верно. Меня здесь нет. Ты стал пустым сосудом, потому что потерялся в себе и набрел в итоге на это, - скалясь, затараторил мальчик. Музыки больше нет. Ничего нет… Учиха оглянулся. - Мы стоим здесь дольше, чем в остальных частях. Что происходит? – чувствуя тревогу и некое давление от этих стен, мужчина замер. - Мое. Мое и только Мое. Мое. Мое. Мое. Все Мое. Мое, - словно мантру, повторяла девочка. Ее маленькие ручки дрожали, сжимая в объятиях небольшую плюшевую игрушку. В комнате стало намного темнее, чем раньше. - Время суток снова идет в оборот, Итачи. Не смотри на нее – отвернись, иначе ты попадешь в западню. - Я ничего не понимаю. Кто ты? – Отступил назад Учиха, но она тут же наступала вперед, вытягивая левую ручонку вперед, почти касаясь белого рукава рубашки. Резкая боль в боку заставила скорчиться, как если бы его подстрелили, но он не произнес ни звука, молча терпя и кусая внутреннюю сторону щеки. Брат Саске упал на колени, хватаясь за живот, впиваясь ногтями в кожу, пытаясь перебить одну боль другой. Сделать вдох не удалось. «Господи, что же это такое?» - Мое… - Отпустив игрушку и обхватив лицо его ладошками, едва задевая пальчиками длинные волосы, резинка для которых валялась поодаль, дитя улыбнулось ему, вгоняя в ужас. – Я знаю тебя. Я как-то гуляла с тобой во сне, - счастливо отозвалась она, смотря на него своими искрящимися светлыми глазами. - Мое… - уверенно заявила девочка, поддавшись вперед и прикоснувшись своими холодными устами к его горячему лбу. - Все Мое. И только Мое, ты… понимаешь меня? Он кивнул против воли, все еще не смея сделать вдоха. Пустело. Нет, не вокруг, а внутри. Его Душа решила подвести вот уже во второй раз, сбросив с обрыва в пучину воспоминаний. Ненужных, мучительных. Какой-то третий десяток жизни показался ничем рядом с ней - открытой, маленькой, простой. - Мне страшно, Итачи, страшно! Они обижают меня и делают больно! Почему? Почему мы не можем пойти домой к маме и папе? Почему они не пускают нас? - Хината… Топящая его сердце от того, что она так мала, но вселяющая в него стойкую надежду. Топящая отчаяние в белых стенах. Топящая… его трясущийся в гневе страх. *** Наруто потер уставшие глаза, после широко зевнув. Прошло всего два дня, а он узнал столько, что теперь и не знал, куда ему деваться. Девушка не просыпалась, будто снова впала в кому. Он зевнул еще раз, прикрыв рот ладонью. Поспать не удалось - сон сам не шел. Проблемы росли, как ком, и парень помнить забыл, что значит «обычный день». Удзумаки поудобнее устроился на софе, устало вглядываясь в дорожки дневного света, так лояльно пробивающиеся сквозь жалюзи, осторожно ложащиеся на мягкий ковер. Перевел взгляд на дверь в ожидании того, чтобы Его рука несмело коснулась ручки, осторожно, чтобы не создавать шум и предотвратить скрип, повернуть по часовой стрелке и отпустить. Но Саске ушел в школу, оставив парня один на один со спящей гостьей. Она проснется, видя его, как двадцать четыре часа назад проснулся он под присмотром темных глаз совсем рядом. Поверить только… Учиха лежал на боку, подставив одну руку под щеку, отняв вторую от светлых волос, как только Наруто пришел в себя, сонно вглядывавшийся куда-то в сторону. «Я отказываюсь от своих слов…» - с легкой хрипотцой в голосе тогда произнес Саске. Ему не пришлось повторять дважды – голубоглазый понял, о чем тот говорил, продолжая обводить Наруто взглядом, полным притягательной нежности. Он нехотя поднялся, оставив Удзумаки одного, и вышел вон, напоследок шепнув что-то о завтраке и комнате, находящейся напротив его. Лицо горело от прикосновений младшего Учихи. Щеки, нос, уста и даже веки, которых касались, на удивление, теплые пальцы. Парень встряхнул головой, запустив пятерню во вновь отросшие волосы. «Что мне с ним делать?» Постороннее движение привело его в чувства. Девушка высунула руку из-под одеяла, водя ею перед глазами. Наруто резво подскочил, быстро очутившись подле нее. - Что-то не так? Что-то болит, может, колит где? Может, принести попить, или же ты хочешь поесть? – осыпал ее вопросами блондин. Она остановилась, чуть улыбнувшись. - Все в порядке, Наруто... Я чувствую себя хорошо и… - Гаара говорил обо мне? – перебил ее Наруто, услышав свое имя, ведь он никогда не видел ее раньше и не имел возможности представиться. Девушка дернулась от упоминания имени его друга, изумленно посмотрев в его глаза. - Мы уже виделись… не помнишь? Ты пытался поймать меня до того, как я упала вниз. Там, в зиме... В зиме… Перед глазами. Там, где он лежал на холодной земле, неудачно сделав попытку, чтобы шагнуть к закрытому зданию. И упал. Свалился, не обратив внимания на тупую боль в затылке, потому что видел. Дыхание перехватило, и он, не отрываясь, наблюдал за белыми хлопьями на фоне пепельного неба, падающими, но такими теплыми на его лице, едва он успел коснуться растаявшей льдинки, совершенно забыв, зачем стоял здесь и чего ждал. А снег падал, кружил не переставая по прихоти неба и изредка затрагивая голубоглазого. В Зиме… В голове своей. В мыслях своих, где творился хаос, и он, не заметив, отбросил преграды, опустошив голову. И только смотрел. Смотрел… Смотрел... ВЗИМЕ… ВЗИМЕВВЗИМЕ… Тшш… Дыши полной грудью, скажи застывшее внутри и встань, Наруто. Поднимись же… ВЗИМЕВЗИМЕВЗИМЕВЗИМЕВЗИМЕВЗИМЕВЗИМЕ… Может, и потому, что вдруг решил, будто его друг подобен снегу. Чистому, мимолетному, что мгновение. И он исчезал, таял не по его желанию, но все же испарялся и оставлял его одного. Совсем одного. Воспоминания накрыли, унося в прошлое. - Вставай. - Подав руку, чтоб подняться мальчику, Наруто широко улыбнулся. Ребенок принял помощь, тут же отпустив ручонку, и оглядел себя со всех сторон, ища точку своей боли. Колено слегка ободрало, когда он упал. Нет, его столкнули. Снова выразили ненависть в таком ничтожном поступке. – Если у тебя что-то болит? Прости, я не успел тебя защитить. - Мальчик дернулся, резко задрав голову. – Если бы я оказался здесь немного раньше, тебе бы не было больно. Все еще болит, да? Пошли со мной? Мама будет рада тебе. Ты, это... - это триаду прервали. Вытерев грязную руку, ребенок закрыл рот голубоглазому, бесстрастно окинув взглядом с ног до головы. - Ты слишком много говоришь для того, кто должен меня бояться. Удзумаки чуть отступил, непонимающе посмотрев на него. «Ты обещал мне! - всплыл в голове разъяренный голос друга, полный злости, ненависти и обиды. - Наруто!» - ... То… Наруто?.. Удзумаки рассеянно посмотрел на девушку, коснувшись ладонью своего лба. Горячего… Мысли спутались. Все вокруг вдруг стало неимоверно тяжелым, будто приближалось, давя на него и загоняя в угол, как запуганную мышь, почти пойманную хищником. Парень осел на пол. - С тобой все хорошо? Наруто? - Ты сказала: в зиме... - потер глаза и заметил он, чувствуя слабость во всем теле. – Но я не был нигде и, если бы видел тебя, то запомнил бы… Только вот... Я помню сон... «Но это же сон. Такого не может быть», - кусая губы и только на секунду посмотрев в лицо той, которая побудила желание бороться. - Не всегда то, что мы видим, поддается объяснению, - тихо промолвила девушка, обняв себя руками. *** Обжигающая горечь. Он сощурился, мысленно превращая в пепел еще одну дверь, но она, вопреки его затеям, стояла целее целого. Сабаку повернул голову влево. Как же сейчас хотелось горячего чая и теплой компании, чтоб не слышать угнетающей тишины, время от времени нарушаемой чьим-то стоном или визгом. Два дня в поисках. В бессмысленных поисках того, чего он ни разу не видел, но продолжал идти дальше. Он повернул голову вправо. Да-да, копии коридоров – ничего нового. Слышишь, как смеется, издевается над тобой судьба? Гаара посмотрел прямо, сталкиваясь с той же дверью, и протяжно застонал, поддерживая мнение большинства. От одиночества и потерь душа выла. - Тогда мы еще раз поговорим ни о чем, - вслух сказал парень, накрыв ледяную руку женщины. В самом конце коридора стали слышны чьи-то шаги. Седовласая обладательница дрожащей туши, не переставая махала ногами вперед-назад, мыча что-то под нос. Сказать, что жизнь Сабаку стала пустым звуком за эти несколько дней – нет. В бесконечных метаниях был смысл и вполне объяснимый. По крайней мере, для него, ведь никто более не пытался заговорить с ним или прервать личное пространство. И они, двое ничего не смыслящие в том, какого черта творится в эту секунду, сидели совсем рядом, пока он сжимал ее холодную руку и говорил, радуясь уже тому, что говорит не с пустым местом, а с вполне живым человеком. Ее звали Мартой. Такая малость, как имя, почему-то вселяла в парня радость. Она не говорила много, иногда кивая или отвечая коротко: «да», «нет», «Марта хочет спать», «холодно». – Я хочу выбраться отсюда. И «верующий», стоящий у дверей, говорил что-то про последнюю дверь. Ты знаешь, где она может быть? В каком хотя бы крыле? Женщина покачала головой, глупо улыбаясь и смотря под ноги. - Но есть те, кто знают, верно? Она кивнула. - Холодно... - с грустью отозвалась она, стуча ноготками второй руки по стене. Шаги становились громче. Она отняла руку от его, прижав ее к сердцу. Гаара поднялся, встав перед ней и окликнув еще раз. - Я провожу тебя в твою палату, если ты мне скажешь. Пожалуйста. - Марта подняла голову, смотря на него с детской наивностью. - Помнишь, я говорил тебе о моем друге? – Кивок в ответ.- Он ждет меня. Очень ждет. Марта может помочь мне, если скажет, где эта дверь. Где она? Женщина опустила взор, стерев с лица улыбку, словно и вовсе потухла. Ноги перестали болтаться, прирастая к полу. - Спать. Марта хочет спать. - Но… - Холодно, - твердя свое, она медленно поднялась, качнувшись, но все же устояла, медленно шагая прочь. Он не пошел за ней, решив, что попытает удачу завтра. Решив, что справится, продолжая вырисовывать ногтями линии на своих руках и красить в кровь расчесанные раны, заживающие и появляющиеся вновь. - Гаара, нам пора. - Взявший его под руку Какаши, отвел последнего пациента в свою палату. Сабаку упрямо молчал, делая вид, что стал частью «стада» умалишенных. «Так надо...» - уверял он себя, засыпая каждый божий день, дожидаясь, когда сон наградит его своей сказкой. Самой сладкой и самой теплой, нежели холод в стенах и извечные лица перечеркнутых душ. Там ждет Наруто. Свобода. Покой. Конец 17 главы.