wonder

Сверкай, сверкай, звезда моя, кто ты есть мечтаю я Но дело в том, что мы больше этого не делаем. Мечтаем, в смысле. Мы не делали этого уже давно, потому что наука выяснила всё, что можно было выяснить. Человечество зашло слишком далеко, слишком слишком далеко, преодолело слишком много точек невозврата и продолжило нестись вперёд, пока последние остатки мечтания не были разрушены. Люди больше не мечтают. Люди не фантазируют. Люди просто знают. Мы знаем, что есть 42, не 48, других цивилизаций в нашей галактике; Дуглас Адамс, должно быть, чертовски горд (и в любом случае уравнение Дрейка всегда было скорее догадкой, даже близко не такое точное, как Научная Фантастика). Но опять же, реальность всегда была более странной, чем разум может представить. Может быть, поэтому он перестал представлять. Он устал быть превзойдённым. — Чимин! Давай быстрее! Ты пропустишь игру! — Да заткнись уже, я иду! — Чимин делает несколько скачков, подпрыгивая, чтобы коснуться верхушки дверного проёма, даже когда он проносится под ним, чтобы плюхнуться на старый, изношенный диван перед голографическим проектором. Чонгук сидит рядом, грызя ногти. Чимин шлёпает его. — Хватит. — Ты мне не мама. Чимин поднимает бровь, пристально смотря на него. — Серьёзно? Хочешь об этом поговорить? — Ладно, ладно, больше не буду. Подожди, подожди, оно начинает- я клянусь каждой галактике во всей вселенной, что если Россия выиграет ещё один чемпионат, я запихну весь космический корабль себе в жопу. Чимин хохочет и толкает Чонгука в бок: — Ты уверен, что он поместится? Твоя голова уже занимает там слишком много места. Чонгук проталкивает лицо Чимина сквозь голограмму, и выглядит так, будто вступительный кадр проходит прямо сквозь его лоб. Футбол в невесомости уже устарел, но продолжает собирать толпу. Ну, сколько от толпы ещё осталось. Большинство людей уже покинуло Землю, и они не могут ловить сигналы за пределом Юпитера, так что у Высших Классов буквально никаких шансов поймать эту игру. Не то чтобы Высшие Классы всё ещё смотрят футбол в невесомости. Они уже наверняка придумали что-то изысканней и бесконечно дороже. — Мне раньше хотелось быть футболистом, — говорит Чимин, устраиваясь на диване, и тянется через Чонгука за чипсами. — Я думал, ты хотел быть пилотом, — Чонгук даже не отрывает глаз от игры, но его пальцы шуршат в пачке с чипсами, и он запихивает горсть себе в рот. Чимин пожимает плечами. Они оба гудят, когда Корея забивает в ворота. — Нет, ты хотел быть пилотом, — Чимин поправляет. Чонгук останавливается с ещё одной горстью чипсов на полпути в его рот, небольшая морщина появляется на его лбу. — А, да, точно, — затем он запихивает всю горсть и жуёт. Чимин слизывает соль со своих пальцев, причмокивая губами. — Гол! — Чонгук бьёт кулаками в воздух, и Чимин сминает пустую пачку чипсов и перебрасывает её через голограмму прямо в мусоропровод. Тот шипит, пока пачка разлагается, и выпускает небольшое облачко кислорода. В 22010 мало что осталось, чего люди ещё не достигли, мало, что мы ещё не покорили или не уничтожили. Нет последнего рубежа науки, потому что это было сотни лет назад, в прямом смысле. Но одна вещь не изменилась — всё живёт и всё умирает. И, что ж, если Земля — это живущий организм, то люди были раком, от которого она не смогла найти лекарство. Поэтому она умирает. Но ранее, чем вселенная дала неплохой отпор. Как бороться с раком? Радиацией, конечно. Когда первая волна гамма-лучей ударила с Эты Киля люди не были готовы, хотя думали обратное. Миллиарды умерли, у миллионов были диагностированы болезни, все из которых заканчивались смертельным исходом. Растения жухли, трупы птиц и животных заполняли улицы сотнями тысяч, та малость оставшихся учёных не просто вычёркивала виды из списка, а вырывала целыми страницами и сжигала их. Почти за ночь популяция мира сократилась больше чем наполовину, и результаты были никакими иными, как разрушительными. В последующие годы эта половина была разделена надвое в результате радиации и вновь надвое радиактивными осадками, сокращая население мира до едва ли одной восьмой от того, что было раньше. Все думали, что людям наконец пришло время. Но от рака не так легко вылечиться. И от человечества тоже. Мы можем назвать это устойчивостью, мир может назвать это чумой. В любом случае люди, которые выжили, придумали планы, ответы, способы, как и всегда, и жизнь продолжилась под одеждой, созданной для отражения гамма-лучей. Механики и учёные даже разработали способ превращать это излучение в полезную энергию, и цивилизация вновь восторжествовала. Так над миром высоко. И тогда мы действительно начали засматриваться на звёзды. Тогда люди начали понимать, что наше время здесь действительно подходит к концу, и что если мы не уберёмся, мир по-настоящему погибнет, и мы погибнем вместе с ним. Некоторые люди могут назвать это благородным способом уйти, но большинство хотело просто уйти, и к черту благородство. Итак, Всемирный Совет разработал план, отчаянный, сумасшедший план, но план тем не менее — отправить 42 корабля в космос к известным цивилизациям нашей галактики, и надеяться, надеяться, надеяться вопреки всему, что некоторые из них доберутся. Конечно, есть более безопасные цивилизации, те, с которыми люди вступили в контакт, несмотря на слабые радиосигналы, странные сообщения, долгое время, которое потребовалось для их декодирования, но контакт был установлен. И, учитывая значительно уменьшенную популяцию земли, было бы не слишком трудно разделить то, что осталось от мира, на 42 разных корабля и отправить их. И это именно то, что и случилось. Только это гораздо сложнее. Это всегда сложнее, чем кажется. Как решить, кто будет отправлен первым? Кто отправится в «более безопасные» цивилизации, а кого отправят на прогулку к краю нашей галактики, не зная, достигнет ли когда-нибудь корабль цивилизации, с которой мы никогда не вступали в контакт?   Перемотайте на 20 тысяч лет назад, плюс-минус век или около того, и корабль по имени Титаник затонул на дне океана.   И, хотя история не повторяется, она чертовски хорошо рифмуется.   Богатые и влиятельные отправляются первыми, отправляются в самое безопасное. Менее удачливые отправляются последними. Так было на протяжении всего человечества, и так будет до конца его дней. Буквально. О, красоты социальной иерархии.   Корабль выходит каждые полгода или около того, потому что именно столько времени требуется, чтобы зарядить электростанцию достаточным количеством энергии, чтобы запустить корабль в космос достаточно далеко, чтобы он мог добраться туда, куда ему нужно; предпоследний корабль вышел около шести месяцев назад.   — Три очка! Мы опережаем на три очка! — Чонгук трясёт Чимина за плечи. Они оба прыгают вверх-вниз на диване. Тот трещит и скрипит под их весом, но всё же держится.   — Ещё пять минут, и мы закончим первую четверть, опережая на три очка! — Чимин орёт в ответ, и, конечно же, пять минут спустя, они кувыркаются вниз с дивана, смеясь и крича. Это первый раз за целых два столетия, чтобы кто-то, кроме России, выиграл Чемпионат Мира.   — У Джексона вечеринка сегодня вечером, — говорит Чимин, когда игра прерывается рекламой. По ней проигрывают старые записи реклам устаревших вещей — телепортов, суден и так далее.   — У Джексона всегда вечеринка, — Чонгук роется по кухне в поиске закусок, но ничего не находит. — Надо сходить в магазин.   Чимин фыркает. — На какие деньги?   Чонгук закатывает глаза. — Кому они нужны, когда есть скидка “ловкие ручки”?   Чимин глубоко вздыхает. Чонгук делает паузу, в последний раз окидывая кухню взглядом, и останавливается на Чимине.   — Ой, да ладно, как будто бы мы не делали этого столько лет. Пора бы привыкнуть.   Чимин издаёт несогласный звук и плюхается обратно на диван. — Зови меня старомодным, но, не знаю, воровать как-то неправильно.   — У нас есть выбор? — Чонгук возвращается к дивану и упирается руками в спинку, глядя на Чимина свысока. Его глаза горят чем-то немного опасным, немного дьявольским.   — Полагаю, что нет… — Чимин поднимает на него взгляд, и тут же Чонгук роняет яблоко на его лицо.   — Ай! Чёрт-! Больн- эй, откуда у тебя яблоко? — Чимин вскакивает, потирая нос, с яблоком в руке, твёрдым, гладким и блестящим.   — У парня недалеко был собственный сад — я делал там кое-что ночью, знаешь те деревья, которые достаточно близко, чтобы натянуть тот гамма-брезент? И ты говорил, что скучаешь по фруктам и всё такое… так что да, — он замолкает под конец, морща нос и шаркая ногами по полу.   — Как ты научился садоводству? — Чимин спрашивает, брови в опасности исчезновения за его волосами, даже когда он делает большой укус от яблока и почти что мычит в удовлетворении. Оно сладкое и хрустящее, и сейчас это примерно последняя хорошая вещь, оставшаяся на всей чёртовой Земле, за исключением Чонгука, конечно.   Чонгук отмахивается и кивает головой в сторону, указывая Чимину идти следом за ним. Они пробираются по длинному коридору заброшенного дома к двери, ведущей в подвал. По большей части они там ещё не были — прошло всего пару недель с тех пор, как они переехали сюда, и растягивать брезент буквально на каждый дюйм крыши — утомительное занятие, но совершенно необходимое для таких древних домов, как эти. Подвал влажный и тёмный. Чонгук нажимает на свой карманный фитиль, и комната освещается мягким синим светом.
 — Воу… — глаза Чимина широко открываются. — Круто, да? — Чонгук говорит, улыбаясь, поднимая фитиль выше, чтобы осветить помещение. Подвал забит книгами. Закрытыми органическим стеклом и плотно запечатанными в коробки из прозрачного сплава. Книги, как те, которые они видели только в музеях и голографических проекторах (тогда, когда они ещё пробирались в государственные школы на уроки). Сотни и сотни книг, названия, вытянутые на корешке, некоторые из них узнаваемые, другие — на языках, давно потерянных в разрушительном времени и безжалостном темпе перемен. 
 — Вот эта — о садоводстве. Я нашёл её прошлой ночью, когда ты разбудил меня своим храпом, — говорит Чонгук, наклоняясь, чтобы открыть крышку ящика из оргстекла, вытаскивая потрёпанный том с ярко-жёлтой в чёрную полоску обложкой — “Садоводство для Чайников”.
 — “Чайников”? — Чимин читает, ухмыляясь, но Чонгук пихает его в бок, и он опускает глаза обратно на книгу. Страницы пахнут как история, должная история, и рассказы. Так много рассказов. — Вот тут глава о яблонях, а тут… есть эти фрукты, назывались «вишни» до Первой Волны. Ну, ты понимаешь. — Выглядят вкусно.  — Ещё как, — говорит Чонгук, переворачивая страницу. Они располагаются на покрытом пылью полу подвала, карманный фитиль между ними, зажжённый над страницами книги, в которой хранятся истории людей из тысяч лет назад. Они пропускают весь футбольный матч и вечеринку Джексона, но ни одному из них нет до этого дела. Как алмаз во тьме ночной. Ночное время — единственное время, когда действительно безопасно выходить на улицу без толстого слоя одежды из обработанной ткани. Обычно ночью Чонгук и Чимин растягиваются на крыше, глядя вверх на звёзды, и сегодняшняя ночь не исключение. — Как думаешь, на какую мы полетим? — Чимин спрашивает. — Вон на ту, — говорит Чонгук, указывая пальцем. — Хм… эта выглядит не очень, как насчёт этой? — Чимин показывает на другую.
 — Что не так с той, которую я выбрал? — Чонгук опускает руку.
 Чимин пожимает плечами: — Ничего, просто мне эта больше нравится, — его рука опускается тоже, и их ладони находят друг друга, соприкасаясь, сплетаясь пальцами.  — Что, если я захочу на ту, которую я выбрал?  — Тогда я полечу с тобой. — Даже если тебе больше нравится другая? 
 — Конечно.
 Тишина. Чонгук сжимает пальцы Чимина, поворачиваясь к нему лицом.
 — Мы можем полететь на твою звезду. — Я думал, тебе больше нравится другая, — улыбается Чимин, поворачивая голову, чтобы встретить взгляд Чонгука. — Не, передумал.  Чимин сжимает в ответ. Они закрывают глаза и засыпают под шум ветра в воздухе, более плотный, чем раньше, более твёрдый, пока он скользит по их щекам и коже, тянет за волосы своими длинными тонкими пальцами, дёргая прямо за края их снов. Они засыпают под звук дыхания друг друга — последняя песня, которую мир когда-либо споёт.
 Утро приходит с редким звуком пения птиц, потому что люди не единственные существа, которые устойчивы, и дарвинизм всё ещё существует, есть гамма-излучение или нет. Всё учится и умирает и адаптируется, всё растёт и изменяется и становится. Всё находит больше способов выжить, жить. — Просыпайся, давай, скоро встанет солнце, и мы здесь сгорим, если не спрячемся внутрь, — Чонгук тянет Чимина за руки. Чимин шевелится с широким зевком и моргает, глядя на Чонгука с мягкой улыбкой на лице. — Утро, — его волос хриплый и вязкий.  — Утро, — мягко говорит Чонкук, снова дёргая руку Чимина, вглядываясь в горизонт. Тот становится ярче с каждой секундой, и им нужно поторопиться внутрь, если никто не хочет получить ожог второй степени. За последние двадцать тысяч лет атмосфера настолько истощилась, что единственная причина, по которой всё ещё есть достаточно кислорода, это то, что тонкая решётка из нановолокон, сплетённых и расположенных по всему миру, удерживает атомы кислорода внутри, но она не предназначена, чтобы удерживать вредные солнечные лучи снаружи. Для этого есть одежда и брезенты, и слишком долгое пребывание на солнце, даже сейчас, может быть смертельно опасным. — Хорошо, хорошо, я встаю. Я встаю, — Чимин поднимается на ноги, собирая из-под себя их одеяло, почти спотыкаясь, когда Чонгук тянет его к краю крыши, спрыгивая вниз по лестнице, пропуская последние две ступени и приземляясь с кувырком. Чимин плетётся за ним, всё ещё зевая, пока Чонгук мчится километр в минуту, придерживая заднюю дверь для Чимина, когда он проходит. — Какой джентльмен, — говорит Чимин, улыбаясь, голос всё ещё сонный и мягкий.
 — Стараюсь, — отвечает Чонгук, закатывая глаза. Чимин опускает одеяло на диван и снова сворачивается на нём, снаружи поднимается солнце, окна темнеют, чтобы не пропустить самые вредные лучи. Чонгук трясёт Чимина за плечи. — Встава-а-ай, я думал, мы собирались сегодня читать. Чимин что-то бормочет и хлопает по руке Чонгука, который вздыхает и наклоняется ближе.
 — Ещё раз на языке, который я понимаю? — Ты можешь... читать... я буду… спать.
 — Тьфу, — Чонгук издаёт раздражённый стон и отталкивается от дивана. Чимин едва замечает грохот шагов вниз по лестнице в подвал и намеренно более медленное громыхание шагов, когда он возвращается. Но он чувствует, что вес, под которым прогибается диван, явно тяжелее Чонгука. Чимин смотрит на Чонгука из-под одного полуоткрытого века. На его коленях лежит стопка книг, «Садоводство для Чайников» на вершине, нос зарыт в её страницах.
 Чимин закрывает глаза. — Что пишут?
 — Я думал, ты хотел спать, — голос Чонгука плоский, но заминка говорит Чимину, что он злорадствует. Он обожает злорадствовать. — Хочу. — Тогда зачем тебе нужно знать, что пишут?  — Интересно.
 — И как ты собираешься читать, если ты спишь?  — Прочитай вслух. — Что?
 Чимин снова открывает один глаз, улыбка скользит по его губам. 
 — Прочитай вслух. Тогда я буду знать, что там пишут, и мне не придётся читать самому. И мне нравится твой голос — у тебя приятный голос. Я постоянно слышу, как ты поешь в общественных душах.
 Чимин не уверен, это утренний свет освещающий лицо Чонгука под нужным углом или он просто краснеет слишком сильно, но эффект приятный. Щёки Чонгука мягкого оттенка розового, перетекающего в золото, когда он глубоко вздыхает и опускает глаза на страницу. Чимин никогда не знал столько вещей о расцветающей вишне, но он думает, что, какими бы красивыми они ни были, они никогда не будут такими красивыми, как румянец Чонгука в это утро. — Я решил, что вишня — мой любимый цветок, — говорит Чонгук той ночью, когда они лежат плечо к плечу, глядя на ночное небо. — Ты даже никогда не видел настоящего. 
 — Я знаю, но я видел их в той книге, и они очень красивые. Может быть, когда мы доберёмся до этой новой планеты и подружимся там с людьми, мы сможем убедить их посадить парочку.
 — Чонгук, ты знаешь, что они вымерли, верно? Где ты собираешься взять семена? Чонгук поворачивает голову, чтобы одарить его взглядом:
 — Хочешь сказать, что мы смогли генетически воспроизвести людей, контролировать весь геном вплоть до последней буквы, и мы не сможем воспроизвести семена вишни, чтобы посадить на планете, на которой мы приземлимся? Чимин фыркает: — Хорошо, хорошо. Понял, — а затем он вздыхает, задумчиво и мягко, — думаешь, там будет хорошо? Куда мы полетим? 
 — Уж лучше бы — я собираюсь создать там первую команду нулевой гравитации. — Всё, что тебе нужно, это мяч и поле невесомости. Это можно сделать буквально где угодно в космосе, потому что в космосе нет гравитации, помнишь?
 — Да, но как здорово было бы играть, типа, люди против пришельцев? — Чонгук улыбается слишком широко.
 — Ты такой странный — одну секунду говоришь о посадке вишни, а следующую — об организации футбольных игр с нулевой гравитацией между двумя видами, — Чимин качает головой и смеётся.
 — Что я могу сказать? Я — человек разных интересов. Чимин зубоскалит, но это превращается в очередной смешок, и он кивает:
 — Конечно, ты- эй, — он поднимает голову с одеяла и тянется за его спину, вынимая книгу, тонкую книгу, и открывая обложку, вытаскивая зажигалку, чтобы осветить страницы.  — Это которая? — Чонгук спрашивает, переворачиваясь на живот, распологая подбородк на плече Чимина. 
 — “Маленький принц”, — отвечает Чимин, указывая на картинку крохотного светловолосого мальчика, стоящего на планете с цветами и крошечными горами.  — Хорошая? — спрашивает Чонгук, когда Чимин перелистывает на первую страницу. Он пожимает плечами.  — Ещё не знаю.  К тому времени, как они заканчивают, оба чувствуют, будто их сердца вырвутся изо рта, и они ложатся спать, обещая друг другу всегда любить рассветы больше, чем закаты. И Чимин решает, что это его самая любимая книга всех времён.
 Уведомления проходят через каждое голографическое устройство в мире — последний корабль улетает через два дня. Берите только то, что вам нужно, и ничего больше. Припасы будут предоставлены на корабле и разданы после завершения подсчёта численности. Пожалуйста, убедитесь, что вы находитесь в списке зарегистрированных имён, чтобы подтвердить своё место на космическом корабле.
 — Мы подтвердили, верно? — спрашивает Чимин, глядя поверх «Приключений Шерлока Холмса». Чонгук сидит на другом конце дивана, пытаясь дочитать «Гарри Поттера и Дары смерти».
 — Хм? А- да. Нам уже дали места, та же самая двухъярусная кровать. Но я использовал наши имена в свидетельствах о рождении, — говорит Чонгук с робкой улыбкой, — поэтому нам придётся отмечаться в разных очередях, но мы встретимся внутри.  — Отлично, — говорит Чимин, снова опуская глаза на страницу. Два дня проходят в потоке слов, быстрее, чем перелистывание страницы. Время регистрации заблокировано, по большей части для предотвращения заполнения станций телепортации, и слишком большое количество людей, пытающихся получить доступ к одной и той же конечной точке, может вызвать сбои в системе (ужасные аварии в прошлом). Чонгук и Чимин записаны в последнюю группу отбывающих.
 — Сироты, почему ещё, — Чонгук отвечает, когда Чимин спрашивает, почему они всегда последние в любой очереди. 
 — Да, да, — говорит Чимин, плюхаясь рядом с ним, глядя, как циферблат на стене отсчитывает последние пару часов человечества на Земле. Это по-странному символично, что последними людьми на Земле будут те, кто находится в самом низу социального класса, отбросы и сироты. Когда наконец приходит время, они решают оставить книги. Они тяжёлые и не стоят своего веса при телепортации — могут испортить алгоритм, если их масса слишком велика, и они не могут использовать весь билет телепортации только для книг — у них есть лишь два.
 — Я встречу тебя внутри, хорошо? — говорит Чонгук, махая рукой, пока он отделяется к очереди «Ч». — Ага! — Чимин направляется в другую сторону к «П». Очереди длинные, но двигаются в приличном темпе. Тем не менее, прошёл уже час, а Чимину кажется, будто они почти не сдвинулись. Что-то шуршит под его ногой, когда он делает шаг, и он опускает взгляд. Это билет на телепортацию. Он наклоняется, чтобы поднять его, разглаживая тонкий материал на ладони. В его голове загорается идея, и он улыбается ей, поворачиваясь к старику сзади. — Не могли бы вы посторожить моё место? Я забыл кое-что дома и мне нужно забежать за этим. Старик кивает и улыбается беззубой улыбкой. Чимин низко кланяется и устремляется к ближайшей стойке телепортации.
 Чонгук наконец-то минует море людей внутри, проталкиваясь через них, пока не достигает их комнаты. Она крошечная, маленькая, как шкаф, всего с двумя кроватями и крошечным светильником, прикреплённым к изголовью каждой, вместе с вещами первой необходимости. На простынях расположены два комплекта идеально сложенной одежды. Ни один из них не тронут. Чонгук раскачивается на ногах, разглядывая изогнутый коридор, прежде чем решает переодеться сейчас, а затем искать Чимина.
 В столовой беспорядок, и Чонгук хватает два яблока, одно суёт в карман, а другое в рот, прежде чем продолжает свой путь вдоль различных столов и вращающихся подносов, наполняя руки таким количеством еды, какого у него не было…никогда. Он выкладывает всё на стол, затем осматривает комнату — Чимина нигде нет. Его живот сводит, но он отмахивается. На этом корабле буквально десятки тысяч человек, конечно, он не найдёт Чимина сразу. Хотя было бы неплохо. Он будет здесь, когда мы пойдём спать, он слишком любит поспать, чтобы это пропустить, думает Чонгук, протирая своё яблоко, и продолжает забивать свой рот, пока больше не может ничего вместить в желудок. Корабль с грохотом готовится ко взлёту, и люди аплодируют, когда он наконец отрывается от земли. Чонгук берёт в руки столько еды, сколько может, и возвращается к койке, сваливая всю еду на нижний ярус, прежде чем поднимается по стремянке, чтобы заглянуть в кровать Чимина.
 Одежда всё ещё сложена, бельё всё ещё нетронуто и без складок.  Чонгук хмурится. Почему Чимин ещё не переоделся? Ему не может нравиться быть в той рваной старой одежде, в которой они были. Что-то очень ошеломляющее и нарастающе неприятное расцветает на задворках сознания, но этого не может быть. Он делает глубокий вдох и направляется к центральному командованию.
 Кабина ограждена низко посаженным рядом металлических струн, так что люди, сидящие в гигантском холле, могут видеть все, что происходит внутри, даже разговаривать с экипажем, если им захочется, следить за расчётным временем прибытия и своим продвижением по галактике. Корабль преодолел атмосферу Земли и медленно продвигается к Марсу. Только когда они минуют последнюю луну Юпитера, они смогут подняться до скорости света. Если это сделать раньше, то мощность корабля может повлиять на гравитационные силы первых четырёх планет, а задача в том, чтобы оставить как можно больше нетронутым. — Извините? Подскажите, все попали на корабль? — Чонгук поднимается на приподнятую платформу кабины, и его встречает мужчина с мягким лицом и твёрдой улыбкой.
 — Мы ещё не смогли пересчитать данные, но это не должно занять дольше пары минут. Вы кого-то ищете?
 — Да, Чимин, Пак Чимин, — говорит Чонгук, поднося пальцы к губам, будто собираясь грызть ногти, но в последнюю секунду ловит себя на этом и опускает руку обратно. — Довольно частое имя, — говорит мужчина, открывая список имён и пролистывая их. Чонгук наблюдает, покачиваясь на носках. — Вы знаете, сколько ему лет?
 — Гм… нет? Мы сироты... не очень следим за этим. — Мне очень жаль это слышать, — голос мужчины смягчается вместе с его глазами, когда он опускает их обратно в список. Маленькие зелёные галочки рядом c каждым именем, и Чонгук надеется вопреки всему, что одним из них будет Чимин. Его Чимин.
 — Откуда он?
 — Пусан. Это маленький такой район — мы оба оттуда-
 — А, да, — говорит мужчина, кивая, пока его прокручивание замедляется, и он останавливается над одним крошечным красным крестиком, отмеченным рядом с Пак Чимин, Пусан. Он хмурится. — Кажется, он пропустил регистрацию, но я уверен, что после второго раунда подтверждений мы его найдём. Никто не пропустил корабль с тех пор, как взлетел третий. Чонгук делает глубокий вдох через нос. Его сердце колотится где-то в висках и пальцы кажутся холодными, шея слишком горячей, в пространстве вокруг него не хватает кислорода, и он чувствует, как его зрение теряет фокус.
 — Ещё минута или вроде того, прежде чем придёт второй раунд подтверждений, — говорит мужчина, нажимая кнопку обновления в правом верхнем углу своего списка. Чонгук закрывает глаза и пытается не двигаться, пытается не опрокинуться и не упасть с края платформы. Этого не может быть. — Ах… — мужской голос не предвещает ничего хорошего. — Что? — Чонгук резко отвечает, его глаза распахиваются. Маленький красный крестик всё ещё рядом с именем Чимина.
 — Похоже… похоже, что он не добрался до корабля. И окончательный подсчёт был на одного человека короче. 
 — В смысле он не попал на корабль? — Пальцы Чонгука сжимаются в кулаки, его голос низкий и дрожащий, пока его разум гудит и превращается в белое поле, гул и жар сталкивающиеся и плавящиеся, пока он не может думать ни о чём, кроме шумящей в ушах крови. 
 — Он... его нет на корабле. Мне очень жаль.
 — Жаль? Почему вам жаль? — Чонгук моргает и заставляет себя снова дышать, его разум распутывает нити логики, обматывает ими его горло, крепко стягивая, — нам просто нужно развернуть корабль и вернуться за ним. — Мне... мне очень жаль, но мы не можем этого сделать.
 — Почему нет? — Его зубы стиснуты так сильно, что слова едва различимы.
 — Мы не можем просто развернуться назад и снова посадить корабль- 
 — Почему, чёрт возьми, нет? — Чонгук делает шаг вперёд, и сразу же рядом с ним появляется другой мужчина, высокий и широкоплечий, и кладёт крепкую ладонь на руку Чонгука. — Пожалуйста, сэр, вам разумнее успокоиться.  — Вы оставили моего друга! Мой друг всё ещё там! На Земле, последний человек на Земле, и вы оставили его там! — Горло Чонгука болит от слов, которые он кричит, но он почти не слышит их из-за звука своего страха, своей тревоги, неверия, каждой эмоции, которую он не думал, что сможет почувствовать, поднимающейся по его артериям и костям, жгущей вверх и вниз по позвоночнику, обвивающейся вокруг грудной клетки, сжимающей его лёгкие, его горло, его сердце, его сердце, его сердце.
 По его лицу текут слёзы. Он не осознаёт этого, пока не ощущает их на губах.
 — Мы должны вернуться! Мой друг- мой лучший друг там! Мы должны вернуться! — Он пытается пробиться к креслу пилота, как если бы он мог каким-то образом повернуть корабль сам, но второй мужчина держит его в тисках, останавливая рукой вокруг талии. — Мы не можем, — говорит первый мужчина голосом колеблющимся, но решительным, — потому что потребуется ещё шесть месяцев, чтобы стартовая площадка снова зарядилась, и... и, — его голос вздрагивает, когда он сглатывает — Чонгук издаёт рваный, сломанный всхлип, — и мы выключили генераторы атмосферной решётки, когда вылетели. Мы предположили... мы предположили, что в этом больше не будет необходимости, учитывая... обстоятельства. Поэтому подача кислорода будет истощена к утру.
 — В-вы... вы выключили… — крик Чонгука обрывается в его глотке.  — Мне очень жаль... мы ничего не можем сделать.
 — К чёрту это- к чёрту- мы вернёмся! Мне всё равно, если это займёт ещё шесть месяцев- мы все можем остаться на этом сраном корабле, если придётся- — он трясёт головой, словно это может избавить его от правды, стекающей по его щекам на землю, трясёт головой, словно это поможет ему избавиться от бесчисленных воспоминаний о Чимине. Чимине и его смехе, похожем на промежуток во времени между закрытием глаз и погружением в сон. Чимине с его руками, такими маленькими, но сильными достаточно, чтобы выбить воздух из груди Чонгука в тот раз, когда они попытались научить друг друга боксу по книге. Чимине с его улыбкой, как восход солнца, и глазами, как звёзды. Как алмазы в небе. — Он всего лишь один человек, — говорит первый мужчина, и он звучит так, будто скорее пытается убедить себя, чем кого-либо ещё, — мы не можем подвергнуть опасности жизни десятков тысяч людей всего за одного чело-
 — Но он мой один человек- он мой единственный человек… — тело Чонгука ослабляет, и рука на его талии смягчается. У кабины собралась толпа, наблюдая за разворачивающейся сценой, словно за каким-то отвратительным зрелищем в цирковом представлении. — Он единственная семья, которая у меня есть... которая у меня когда-либо была, — он едва слышит свои собственные слова за звуком своего дыхания, едва может почувствовать их вкус за печалью, оседающей на его языке, послевкусия дурного, дурного кошмара, который не хочет уходить.
 — Ты не… гришь о пацане, твоего возраста… понижче, с щеками такой, да? — Из толпы вышел старик. Люди шепчут и бормочут, отступая, чтобы освободить место. Голова Чонгука вздёргивается, и он почти падает с края платформы: — Да! Это он! Вы его видели? Он здесь? Где он? Он- 
 — Рекал запамятовал что-то на дому… звучал дюже важно, ‘казал мне приглядеть за ево местом в ‘чреди. Не видал, шоб он воротился, — старик поправляет шляпу на голове и глубоко вздыхает. — И вы просто дали ему уйти? — Чонгук пытается броситься вперёд, но сильная рука второго мужчины снова оказывается поперёк тела, выбивая из него воздух. — Мы можем попытаться установить радиосвязь, — раздаётся голос первого мужчины позади Чонгука. Он мягкий, умоляющий, почти отчаянный. Как бы они ни старались, сердца по-прежнему состоят из мягких материй, тканей, крови и мышц. Материй, которые легко ранятся. Материй, которые не заживают, а оставляют шрамы. — Хорошо? Чонгук делает вдох воздуха, который не находит, но он кивает. Он кивает, и кивает, и кивает. После шквала шёпота на языке, который Чонгук клянется, что не знает, и беспорядка гудков, щелчков и тихих помех, первый мужчина говорит в маленький микрофон на длинном шнуре. — Алло? Есть кто-нибудь? Кто-нибудь меня слышит? И затем, словно пронзительный осколок ясности, достаточно болезненный, чтобы очистить разум, раздается голос Чимина. — А-алло? Кто-то здесь? Алло? — Чимин! Чимин, чёрт, Чимин, ты меня слышишь? Ты меня слышишь? — Чонгук хватает микрофон, когда мужчина передаёт его ему, и прижимает ко рту, как будто он может спасти не только его, но и всех остальных на этом корабле. — Мы не сможем связать тебя с частной линией, потому что сигнал слишком слабый, — шепчет мужчина, близко к уху Чонгука, — и как только мы преодолеем спутники Юпитера, мы потеряем соединение… но у вас есть ещё немного. Чонгук кивает, не слыша слов, слишком сосредоточенный на дыхании, исходящем из больших громкоговорителей над ним. Он почти может услышать сердцебиение Чимина, почувствовать его под своей щекой, когда он прижимается лицом к прохладной стене, пытаясь сдержать всхлипы. — Чонгук? Чёрт— это ты? — Д-да, это я. Что ты вернулся забрать? Ты ведь знаешь, что пропустил корабль, верно? — Да… как-то сам догадался. Я... я подобрал телепортационный билет на полу и подумал, что… ну, ты сказал, что хочешь посадить вишнёвые деревья, когда мы долетим до этой новой планеты, верно? Так что… я вернулся, чтобы взять твою книгу по садоводству, — он звучит робко; Чонгук почти видит смущённую улыбку на его лице, пока он чешет затылок. — Ты вернулся за книгой? — Чонгук сдавленно смеётся и позволяет своей голове откинуться назад о стену, прижавшись к ней спиной, подтянув колени к груди. — Я хотел сделать тебе сюрприз. Чонгук снова чувствует, как слёзы наворачиваются на его глаза, пока он вытаскивает маленькую тонкую книгу из большого кармана своих новых штанов. ”Маленький принц.” — Я тоже. Тишина заполняет комнату; никто не говорит, все смотрят на мальчика, свернувшегося у стены, бережно прижимающего динамик к щеке, книгу, покоящуюся у него на коленях, целый океан, пойманный в его ресницах. — Мы возвращаемся за тобой, — говорит Чонгук, вытирая слезы. Первый мужчина резко оборачивается и собирается что-то сказать, как Чонгук проводит поперёк своей шеи рукой несколько раз — не надо. Мужчина колеблется и молчит. — Правда? — Ещё как. Я сам поведу этот чёртов корабль, если понадобится. — Ты всегда хотел быть пилотом. — Да, — говорит Чонгук, легкий смешок срывается с его губ. Чимин всегда помнил, даже когда Чонгук забывал, — а теперь я- ну, мечты действительно сбываются. На этот раз смеется Чимин. И для Чонгука это звучит как проклятие. Это звучит как спасение. — Оно займет некоторое время, мы довольно далеко, так что... тебе стоит немного поспать или что-то в этом роде. Ты любишь поспать. — Ага… — Чимин? — А? — Мы... мы будем к утру. Капитан обещал, — Чонгук сильно кусает свой язык. У Капитана в ушах пара наушников, но он оглядывается с грустной улыбкой, прежде чем его глаза снова фокусируются на двадцати или около того экранах перед ним. Одна ошибка, и все на этом корабле — конченые люди. Чонгук думает, что это могло быть не так уж и плохо сейчас. — Правда? — Ага, правда, так что тебе действительно стоит немного отдохнуть. В такую рань надо проснуться, а ты хрен без меня встанешь. Чимин снова смеётся, и Чонгук сглатывает, позволяя своим глазам закрыться. — И ты уж книгу не потеряй. Она нам понадобится, когда мы приземлимся на новой планете. — Я не потеряю, обещаю. — Хорошо. Снова тишина. Чонгук впитывает в себя звук дыхания Чимина и думает, смог бы он отдать свое собственное за его. Если бы он просто задержал дыхание на достаточно долгое время, он мог бы каким-то образом передать его через динамик Чимину, чтобы продлить ему жизнь на— — К какой звезде вы летите? — спрашивает Чимин, нарушая тишину. Его голос шумит статикой. Мужчина указывает на экран с картой Солнечной системы. Корабль приближается к первой луне Юпитера. — К твоей звезде. Мы летим к твоей звезде, — говорит Чонгук, опуская голову между колен, чтобы успокоить свое дыхание, — ту, которую ты выбрал той ночью, когда мы были на крыше. — Серьезно? — Да, это будет долгий путь, так что тебе следует- — Отдохнуть, я знаю, я знаю, — голос Чимина снисходительный и он проникает в кожу Чонгука, прилипая, как яблочный сок, который стекает по твоим пальцам, когда ты откусываешь слишком большой кусок. — Сейчас закат, знаешь, — говорит Чимин после ещё одной короткой паузы. Статика ухудшается, полуслоги обрываются. Чонгук смотрит на экран — полпути к последней луне Юпитера. — Красивый? — он спрашивает, проводя пальцем по обложке «Маленького принца», обводя название. — Слишком красивый. — Восход всё равно красивее, — говорит Чонгук, но он слышит сдавленность в собственном голосе и снова вынужден сглотнуть. — Становится темно... и холодно, — говорит Чимин, и впервые Чонгук улавливает дрожь в его голосе, и это не статика. — Тебе нужно поспать, закрыть глаза и поспать. Ты ведь дома, да? — Д-да... диван реально большой, когда ты меня не спихиваешь с него. Чонгук хихикает и сжимает свободную руку в кулак так сильно, что его костяшки белеют: — Ну, сегодня он весь твой. — Чонгук? — Я здесь. — Мне… мне страшно. — Не бойся, — Чонгук борется, и борется, и борется, чтобы его голос оставался ровным. Ещё три луны. — Я здесь, хорошо? Прямо здесь. Ээ... — он думает, что ещё сказать, взгляд останавливается на большом окне, выходящем на Вселенную. — Закрой глаза и попробуй заснуть. Я спою тебе песню, хорошо? Ты сказал, что всегда хотел услышать, как я пою. Чимин обрывисто вдыхает: — Ага... похоже мечты действительно сбываются. — Ложись и закрой глаза, хорошо? — Ещё две луны. Толпа сдвигается. Старик впереди снимает шляпу и прижимает её к груди, опустив глаза. — Ладно. — Сверкай, сверкай, звезда моя, кто ты есть мечтаю я- — Чонгук тихо всхлипывает. Они пролетают последнюю луну. Голос Чимина разносится эхом из наполненных статикой динамиков— — Кто ты есть мечтаю я—