Постыдная тайна

Дима посадил меня на коня и привёз домой. Только не на княжий двор, а в усадьбу своих родителей. Я узнала места, куда каждый месяц ездила с мужем в гости. Деревня чуть вдалеке, а на холме большой крепкий дом с подклетом и теремом, окруженный хозяйственными постройками и бревенчатым частоколом. Ворота, украшенные по углам затейливой резьбой с растительным орнаментом, были распахнуты. Через проём открывался вид на двор с колодцем и парадное крыльцо. Слева, от забора до амбара был разбит сад с яблонями, вишнями, кустами смородины и малины. — Почему мы здесь? — напряглась я. — Потому что это мой дом, — категорично заявил Дима. Я невольно обернулась и удивленно уставилась на него. Муж упрямо продолжил, глядя вперёд: — Давно следовало тебя забрать сюда. У Михаила есть теперь полноправная хозяйка. А тебе будет полезно поучиться уму-разуму у моей матушки. — Мы теперь постоянно будем жить здесь? — ужаснулась я. Конечно, у меня хорошие отношения со свекровью и свекром, но это на расстоянии. Кроме того, я привыкла распоряжаться на княжьем дворе, о чём только утром с гордостью рассказывала Микуле. Я приложила много усилий, чтобы стать достойной управляющей, жертвуя романтичностью и девичьими забавами, отказавшись от кичливости, воспитывая в себе ответственность и практичность. Дома меня ценят и уважают! А тут учиться уму-разуму! Да я сама могу поучить многих взрослых боярынь! — Ты — да. Я буду приезжать, когда будет позволять служба. Да и дитя нянчить мама поможет… Тут я вспылила: — Я не понесла ещё… Какое дитя?! — Это мы исправим! — Дима крепче обхватил меня за талию, куснул за ухо, потёрся носом о мою шею, щекотя усами и бородой. — Будем стараться! Меня передёрнуло. Кажется, муж решил забыть размолвку и начать всё с чистого листа. Я ведь об этом мечтала! И о ребёнке — это наша общая цель. Почему же на душе тревожно и не покидает чувство, что происходящее не правильно? Родственники и домочадцы мужа встретили нас с распростертыми объятьями. Женщины (свекровь, две золовки и невестка) увели меня в терем и взяли в оборот. Они причитали и дружно пытались накормить, не давая мне, впрочем, пережевать пищу, заваливая вопросами о разбойниках. Подбирая слова, я рассказала о нападении. Как страшно было, когда меня везли в неизвестном направлении, как грозили продать в плен чужестранцам, как на следующий день заставили делать грязную работу, что там были еще девушки-пленницы. Родственницы ужасались и жалели меня, журили за то, что ушла молиться без сопровождения. Самым опасным был вопрос, как я сбежала. Я колебалась, стоит ли говорить про Степана… Это щекотливая и опасная тема. Я всё думала, как бы сохранить в тайне интимные эпизоды моих приключений так, чтобы логично звучало. В итоге решилась и, потупившись, поведала полушёпотом, что когда главарь ушёл, один из разбойников по имени Степан подкараулил меня за кустами, связал и утащил в лодку. Он отплыл подальше и хотел изнасиловать меня, но пока снимал штаны, я его ударила по голове дубинкой и сбежала в лес. Меня нашёл охотник по имени Микула, пожалел и привёл в свой дом. А на утро мы отправились в город. Одежда чужая, так как Степан порвал. Я даже всплакнула, погрузившись в воспоминания, что пришлось как нельзя кстати. Самый страшный допрос — женский — окончился. Меня отпустили помыться и переодеться под присмотром нянюшки. Всё это время я внутренне тряслась от страха. Теперь всё зависит от хорошего отношения Димы и его родителей. Ведь муж имеет полное право отказаться от меня, подать в церковный суд прошение о расторжении брака. Довольно и того, что я ночевала в доме Микулы с ним наедине. А уж если узнают о том, что происходило между мной и разбойниками!.. От ужаса перехватывало дыхание. Что меня ждёт? Насильный постриг в монахини? Публичный позор? Порка? Станет ли брат защищать меня? Ещё ведь было постыдное сношение с Ярополком… Я кругом виновата… Сама не помню, как оказалась на коленях перед иконами и стала истово молиться. Я умоляла Богородицу простить мои прегрешения и защитить от позора. Кто-то заходил в комнату, вздыхал, бормотал что-то сочувствующее, но меня не тревожили. Когда на смену страху и раскаянию пришло опустошение, я отползла в сторону и привалилась к стене. Сил совсем не было. Даже думать. И желания тоже. Я сидела, уставившись невидящим взглядом на выкрашенные в коричневый цвет доски пола. Наверное, Дима был прав… Стоило позволить Ярополку убить его и Мишу, отдать ему во владение дворовых людей, позволить уничтожить всё, что мне дорого, но сохранить честь и христианскую добродетель. В тот день, я подобно Еве вкусила запретный плод, и возврата в рай уже нет. Я изменилась. Вдруг мне вспомнились ясные глаза Микулы, его утешительные слова, чувство очищения после заговора и поцелуя. Может, ещё не всё потеряно? Я заблуждалась, но сильнее развращаться я не стану. Пора повзрослеть. Я смирю греховные порывы и буду жить, повинуясь чувству долга и совести. «Своей жене я изменять не буду,» — прозвучали в мыслях слова Микулы. Он прав. Слабостям не стоит потакать. Я поднялась на ноги, чуть пошатнулась. Медленно, но твёрдо пошла в горницу. Там собралась большая часть семьи. На меня смотрели с долей беспокойства, но, к моему огромному облегчению, расспрашивать снова не стали. Прислужницы уже накрывали на стол. Я помолилась со всеми и весь ужин молчала. Мною овладело безразличие. Удивив домочадцев, Феодосия Радимовна приказала постелить нам с Димой в сеннике, словно молодожёнам. Обычно, когда мы гостили, нас укладывали в зависимости от погоды либо в летней спальне без окон, либо в небольшой комнатушке за печкой, примыкающей к горнице. Наверное, умудренная годами женщина ощутила разлад между нами. Дима — её старший горячо любимый сын. Она гордится им и тем, что в невестках у неё княжеская дочка, и хочет сберечь наш брак. Это хорошо. От меня не отказываются! Я невольно ощутила трепет, словно в первую брачную ночь. Дима, кажется, тоже поддался настроению. С уверенным видом человека, принявшего решение начать жить по-новому, муж раздел меня и уложил на постель. Быстро скинув свою одежду, Дима накрыл меня своим крепким, натренированным телом и стал целовать. Он был подчёркнуто нежен, будто извиняясь за грубость в лесу. Я обняла его плечи, с удовольствием провела ладонями по гладкой коже, зарылась пальцами в волосы. Дима замер на мгновение, зажмурившись, наслаждаясь лаской. Поглаживая его затылок, я потянулась наверх и приникла к его губам. Дима отмер и перехватил инициативу. Его язык властно проник в мой рот, ошарашив требовательностью и напором. Женская сущность мгновенно вспыхнула жаром между ног, хотя разумом я не ощущала возбуждения. Не прекращая глубоких поцелуев, Дима провёл ладонью по моему боку, огладил бедро и вернулся наверх. Он сжал мою грудь, и я шумно выдохнула. Пальцы стали перекатывать мой сосок. Дима взглянул на моё лицо, проверяя, нравится ли мне. Он сам тяжело дышал, его красивые зелёные глаза были затуманены вожделением, а горячий твёрдый член слегка подёргивался, упираясь мне в бедро. Я ободряюще улыбнулась. Дима сдвинулся к ногам и обхватил губами второй сосок. Он закрыл глаза в знакомом блаженстве и стал самозабвенно сосать. Ладонью он стал сильно мять другую грудь. Я лежала и смотрела на него. Такой милый, родной! Я мягко обняла его руками и, раздвинув ноги, обхватила ногами. — Готова? — поднял голову Дима и вопросительно посмотрел мне в глаза. Я задумалась: особой влаги в сокровенном местечке я не ощущала. — Проверь! — я игриво вскинула брови. Дима, чуть поколебавшись, приподнялся и просунул между нашими телами руку. Его пальцы коснулись моих складочек и один из них скользнул внутрь. Мы оба поняли, что там суховато. Неудивительно, ведь я ощущала скорее нежность, чем страсть. Пытаясь мне помочь, Дима стал уже двумя пальцами трахать меня. Было слегка неприятно. Я закрыла глаза и задумалась, что бы представить? О разбойниках я больше думать не буду. Микула? Не хочу осквернять светлый образ пошлостью. Он достоин самого лучшего! Может, Ярополк? Тот, кто развратил меня. В памяти всплыло, как он вставил в мой зад грибок, как его пальцы двигались во влагалище, как горели заразительной похотью его глаза… Мышцы ягодиц сжались, а таз подался навстречу ласкам Димы. Стало ощутимо важнее, внутренние стеночки обрели чувствительность. Моё дыхание участилось. Я потянулась наверх и сама смяла твёрдые губы мужа жадным поцелуем, лизнула кончик его языка, крепко сжала пальцами волосы. Дима вынул пальцы, передвинулся и резко вошёл в меня. — Ах! — вырвалось у меня. — Даа! Пожалуйста! Внутри было так сладко, так приятно, что аж мучительно. Дима, нависая надо мной на вытянутых руках, стал двигаться быстрыми неглубокими толчками. Он прикрыл глаза, периодически поглядывая на меня из-под опущенных ресниц. Мышцы на руках волнующе вздулись, ягодицы ритмично сжимались. Я вцепилась пальцами в его предплечья и завороженно наблюдала, как его член ходит вверх-вниз, погружаясь в моё лоно. Тягучее удовольствие нарастало. Я обняла Диму за шею и потянула на себя. Куснула в подбородок. Мягкие волосы бороды пощекотали губы, пробуждая чувственность. Дима всадил член на всю длину, ударив своим лобком о мой. Я застонала. Горошинка удовольствия сладко запульсировала. Муж вышел почти полностью и снова резко вошёл до упора. Я захныкала и вцепилась зубами в его плечо, мысленно моля не останавливаться. Дима выскользнул, и я нетерпеливо резко подкинула таз, упираясь пятками в постель. Наши тела шлёпнулись друг о друга, высекая искры наслаждения. Я содрогнулась несколько раз и опустилась на одеяло, обмякла. Дима налёг на меня всем весом, влажно поцеловал шею, лизнул ухо и, сжав зубами мочку моего уха, сделал несколько быстрых толчков. Он застонал, уткнувшись носом мне в шею. Несколько минут мы не двигались, восстанавливая дыхание. Потом Дима чмокнул меня в губы и встал. Он зачерпнул ладонью из ведра воду, омыл лицо, а потом пару раз плеснул на свой пах. Короткие коричневые волосы, широкая спина, узкая талия, подтянутая попа, длинные жилистые ноги с изящными ступнями большого размера. Идеальный! Я прислушалась к своему сердцу, пытаясь ощутить, как то сжимается от любви, как порхают бабочки в животе. Но ничего кроме нежности и благодарности не обнаружила. А ведь он так старается. Забыл свои заморочки, обиды. Каждый его жест и поцелуй без слов давали понять, что он выбрал меня своей женщиной и никому это право не уступит. Я оценила эти изменения и сочла трогательными. Вот только похоже, воды реки Челнавки унесли мою влюблённость и все мои переживания, связанные с Димой. После близости я долго лежала, глядя в потолок, слушая мерное дыхание мужа, милое сопение и похрапывание. Нет, всё же я люблю его. Как близкого человека, члена семьи. Это немало. Многие семьи и этого не имеют. Жадность — грех! Наутро Дима отбыл в город. Я поступила в распоряжение свекрови. Феодосия Радимовна — трудолюбивая, пышнотелая женщина сорока лет — вовлекла меня в свою кипучую деятельность. Мы поднимались на рассвете, молились и начинали обход подворья. Всю прислугу боярыня Феодосия держала в строгости. Я опешила, впервые увидев, как она бьёт черпаком по голове и спине ленивого мужика, медлившего исполнять её указание. Я никогда не поднимала руки на челядь. Завидев моё недоумение, она повинилась, что мочи нет терпеть их отговорки и проволочки, но я всё равно стала побаиваться её гнева. На заднем дворе помимо хлева, птичника, конюшни и амбаров, у них располагались овин и гумно. К поварне пристроена мастерская, где пряли нити и изготавливали ткань. А вот отдельной гридни в усадьбе не было. В отличии от княжьего двора тут не часты были гости. Деревенский круг дел отличался от привычного мне городского. Устыдившись, я осознала, что поучиться мне есть чему. С интересом и благодарностью я слушала рассказы и наставления свекрови. Правда, меня пугало, когда та заявляла, что после её смерти я стану здесь хозяйкой. Мне хочется жить в городе. Да и младшая невестка Настасья явно мечтала унаследовать эту усадьбу. Её муж Гриша, на два года моложе моего Димы, сейчас помогал отцу в делах. Неделя прошла мирно и познавательно. Я уже совсем успокоилась, как прискакал гонец от брата. Меня приказано доставить к князю. Я обрадовалась возвращению домой. Хоть на время. А может, Миша уговорил Диму вернуть меня насовсем? Выделит нам участок, даст плотников на постройку собственного дома… Вот привыкла я считать главой семьи брата и забываю, что в таких делах властен отец мужа. Впрочем, со свёкром я мало общалась. Он с утра уезжал то на кузницу, то с объездом по полям и деревням, то охотился, то рыбачил. Сопровождать меня доверили деверю Грише. Тот взял с собой еще двух вооруженных мужчин. Погода стояла ясная, но не жаркая. Мы быстро преодолели верхом недолгий путь до города. Минуя улицу гончаров, я придержала лошадь. Мне показалось, что я увидела, как в мастерскую заходит Микула. Силуэт его, волосы тоже. Да и рубаху такого кроя и с похожей вышивкой я видела на нём. Городские таких не носят. Впрочем, что ему здесь делать? Верно, есть мастера и поближе к его деревне. Я вздохнула и поехала дальше, пока у родичей мужа не возникло лишних вопросов. Стало тоскливо. Я бы хотела увидеть Микулу. Ощутить, как щекотит душу его насмешливый взгляд, как греет его добрая улыбка, почувствовать себя неразумным дитём, внимающим его мудрым словам. (Княжеских детей учат быть умными, воспитанными, а вот народная мудрость нам не доступна.) Я скучала… Но и от этой тоски было как-то светло на душе. Интересно, почему он живёт с дядей? Они такие разные! И явно Микула не хочет принимать участие в не совсем законных делах Мирослава. Чем вообще живут и занимаются волхвы? Разве они не ходят по деревням и городам с медведями? Или без медведей… Но слышала, они странствуют, собирают знания и помогают людям. Микула похож на доброго мудреца, а вот Мирослав — олицетворение врага Церкви. От размышлений меня отвлёк вид родного дома. Я ощутила воодушевление и прослезилась, любуясь разноцветной расписной резьбой, украшающей княжеские палаты. Вон окошки светлицы. Девушки склонены над работой. Привратник впустил нас во двор. Я, улыбаясь, здоровалась с каждым, кого видела. Конюхи, воины, разнорабочие, горничные, прачки, поварихи, мальчишки и девчонки… Мои люди. Нет! Не зря я пережила издевательство Ярополка и все его неоднозначные последствия. Эти люди стоят того, чтобы их защищать! Я не предала саму себя, свои убеждения — это главное! Во всей этой ситуации пострадала лишь я и, отчасти, Дима. Не такая уж и большая цена за десятки и сотни спасённых судеб!