***
Чанмин сидел на веранде, с наслаждением попивая свежезаваренный кофе, и лениво наблюдал за зимним пейзажем. Сейчас всё поле перед домом было покрыто белоснежной «подушкой» из снега, который искрился на солнце и слепил глаза. Утро выдалось солнечным и морозным, хотя Чанмин и не ощущал холода на теплой веранде, температуру которой кицунэ каким-то образом умудрялся поддерживать даже на расстоянии, как и во всем остальном доме. Чанмин одет довольно легко для конца декабря — в джинсы и мягкую, уютную толстовку темно-синего цвета. Парень уже давно понял, что пока он находится на территории дома, ему можно не бояться холода или резкого, пронизывающего ветра. Магия кицунэ защищала от этого. И Чанмин впервые за многие и многие века мог, наконец, насладиться зимним пейзажем, впитывая в себя его красоту, и при этом не страдая от пробивающего на озноб холода, который обычно пронизывал его тело в эту пору, вне зависимости от того, сколько слоев одежды мужчина на себя натянул. Задумчиво улыбнувшись своим собственным мыслям, Чанмин подлил еще кофе себе в кружку, попутно кидая взгляд на вазочку с печеньем, стоящим тут же, на подносе, где ко всему прочему умещался и заварник с любимым чаем Юнхо. За почти месяц, что Чанмин живет рядом с кицунэ, можно сказать, это стало их маленькой традицией. Рано утром Юнхо уходил в лес, оббегал территорию в лисьей форме, проверял все ли в порядке и не случилось ли чего за прошедшую ночь. Сначала Чанмин пытался составить духу компанию, следуя за ним в своей оленьей форме. Но очень быстро ему это наскучило — Юнхо вставал всегда до ужаса рано. Олень внутри Чанмина может и любил лесные прогулки, но явно меньше чем человек-Чанмин любит сладкий сон по утрам. Поэтому довольно скоро Шим прекратил следовать за духом, предпочитая давать волю своей звериной сущности где-нибудь после обеда. Часто к нему присоединялся и Юнхо — кицунэ, кажется, вообще не уставал от лесных прогулок и только рад был лишней возможности размяться не только с утра, но и ближе к вечеру. Поэтому Чанмин взял для себя за правило вставать чуть позже, когда Юнхо уже не было дома. Шим приводил себя в порядок, не спеша убирался, если это было необходимо, а затем заваривал себе крепкого кофе, а для лиса — его любимый зеленый чай. Когда все было готово, мужчина ставил на поднос кофейник, заварник, большую чашку для себя, пиалу и вазочку с какими-нибудь сладостями для Юнхо, и шел на веранду. Где, сидя под теплыми лучами утреннего солнца, обычно ждал, пока девятихвостый лис не вернется с утреннего обхода, и присоединиться к нему. Так было и сегодня. Всматриваясь в распростертый перед ним пейзаж, в какой-то момент Чанмин заметил выбегающего из зарослей покрытого инеем бамбука огромного девятихвостого лиса. Белоснежный мех на таком же снегу было довольно трудно различить. Но Чанмин уже ждал, оттого был готов. Шим широко улыбнулся в приветствии, наблюдая за тем, как стремительно кицунэ приближается к нему. Обычно Юнхо не сразу принимал свой человеческий образ, предпочитая немного отдышаться, успокоить разгоряченный пульс взбудараженного прогулкой животного, и только потом менял форму. Так было и сейчас. Огромный лис заскочил на веранду, улегшись недалеко от Чанмина и подноса, уложил морду на передние лапы, тяжело дыша, часть его хвостов обвилась вокруг звериного тела, а оставшаяся продолжала плавно покачиваться в воздухе. Чанмин мягко улыбался, наблюдая за животным. И в особенности за его колышущимися хвостами. Странное дело — они словно гипнотизировали его, привлекая внимание, и так было всегда, еще с самого первого раза, как он увидел кицунэ. Чанмин любовался пышным, кристально-чистым мехом духа, как вдруг заметил нечто, что заставило его сдвинуть брови в неодобряющем выражении. — Юнхо, а что это у тебя в шерсти? А точнее в хвостах? — Мужчина пристально смотрел на лиса, который сейчас опустил на землю все свои девять хвостов, стараясь спрятать их за спину, подальше от пристального взгляда соседа. — А ну-ка покажи мне их. — На этих словах лис настороженно поднял уши, скосил взгляд на Чанмина, после чего прикрыл веки, видимо пытаясь сделать вид, что заснул. Или же умер. Юнхо уже давно заметил, что Шим проявлял просто какое-то маниакальное внимание к его меху, а в особенности к хвостам. Даже слепой заметил бы, с каким восторгом и обожанием во взгляде мужчина любуется волшебным мехом животного, то и дело норовя погладить или просто мимоходом коснуться пушистой шерсти. Не то чтобы Юнхо это не нравилось, но как-то он не привык к такому повышенному вниманию. Он же не какой-нибудь домашний кот, в конце-то концов! Но все же предпочитал перед Чанмином не показываться всклокоченным или измазавшимся. Потому что да — даже лесные духи-хранители иногда могут быть неидеальными. Но вот Чанмин так, похоже, не думал. Поэтому сейчас Юнхо усиленно пытался спрятать свои хвосты, размышляя над тем, что нужно поскорее снова возвращаться в человеческий облик. Или, может, будет лучше просто сбежать… Но ничего из этого кицунэ так и не успел осуществить. Чанмин, когда ему было нужно, мог быть очень быстрым. А сейчас ему было нужно. И вот уже мужчина сидит вплотную к лису и держит в руках один из его хвостов. — Репейник?! — Шим с ярко написанным на лице ужасом и неверием переводит взгляд с меха на морду кицунэ и обратно. — Ради всего святого, репейник?! Как. Где. Как вообще это возможно! Юнхо прячет мордочку в передних лапах, понимая, что ему уже не спастись, момент упущен. Теперь остается лишь смириться с судьбой и отдаться на волю негодующего Шима. — Сиди здесь. — Стальным голосом приказывает мужчина, поднимаясь на ноги и направляясь в дом. — Схожу за расческой и вернусь. И даже не думай никуда удирать. 40 минут и 5 хвостов спустя, Чанмин все еще негодует, сидя на веранде и вычесывая из пушистой шерсти маленькие, цепкие колючки. — Репейник, серьезно, репейник. Где ты только умудрился найти его здесь, в бамбуковой роще. Зимой! И главное, чего я все в толк не могу взять — КАК! Ты же не какой-то там обычный лис. Ты кицунэ! Дух, хранитель леса! Ты должен быть всегда безупречным, являясь смертным во всем своем «божественном» великолепии. А какое, позволь спросить, тут может быть великолепие с репейником в хвостах, а? Юнхо даже не потрудился шевельнуться в ответ, убаюканный мерным, негромким ворчанием Шима и мягкими, аккуратными движениями его пальцев, перебирающих пушистый мех. Может Юнхо и не кот, но поурчать сейчас тому очень хотелось. Уж очень приятно было ощущать на себе нежные, заботливые руки Чанмина, вычесывающие невесомую шерсть.***
Чанмин сидел перед горящим, обдающим жаром камином, закутавшись в плед и переводил взгляд с пламени на читающего манхву Юнхо и обратно. Попутно Шим издавал нечленораздельные низкие звуки, тем самым давая кицунэ понять, что он всей этой ситуацией недоволен. — Еще раз, Чанмин, — Юнхо подал голос с дивана, на котором удобно развалился, не отрываясь от чтения, — я не собираюсь менять погоду. — Ну почему? Ты же можешь! И не то чтобы это от тебя требовало каких-либо особых усилий. — Потому что, — терпеливо продолжил Юнхо, словно разъяснял элементарные вещи ребенку, — никому не следует управлять природой постоянно. Все окружающее должно быть в гармонии. Да, я могу немного подкорректировать ситуацию, если есть такая необходимость. Но делать это постоянно, бездумно, только потому, что тебе не нравится какая-то погода — это безответственно и абсолютно неприемлемо для духа-хранителя. — Зануда, — пробурчал Чанмин, отворачиваясь обратно к огню. — Не понимаю. Ну не любишь ты зиму и в особенности метели и бураны. Ну так я же тебя не выгоняю на мороз. Ты же в доме, тут всегда тепло, окна закрыты, непогода точно никак на тебя не влияет. — Это ты так думаешь. А у меня тут зуб на зуб не попадает. Юнхо закатил глаза на непонятные капризы своего соседа, отложил в сторону книгу, поднялся с дивана и уселся рядом с мужчиной у огня. — Да ладно тебе, Чанминни. Не можешь ты мерзнуть, тут же просто жара от огня, а ты еще поверх свитера и в плед зачем-то закутался. — Юнхо хотел растормошить нахохлившегося мужчину и потянулся к его макушке, стаскивая у того с головы плед. — Прекрати капризн… Ого! Да ты просто ледяной! — Воскликнул Юнхо, сначала одергивая руку, когда случайно коснулся пальцами щеки Шима, а затем прикладывая ладонь обратно. — И правда весь дрожишь. Но как это возможно? Ты заболел? — Я же сказал, — сурово глянул на кицунэ Чанмин, прожигая того взглядом из-под длинной челки, — что ненавижу холод. Я слишком остро его чувствую. — Н-но, но почему? Это же ненормально. — Юнхо в непонимании сдвинул брови. — А что, я, по-твоему, нормальный человек? — Криво усмехнулся Чанмин. — Хён, ну пожалуйста, можешь прекратить эту метель, а? Чанмин не зовет его хёном. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. — Хорошо, — тихо говорит Юнхо, убирая руку от лица мужчины. — Но ты мне расскажешь, что с тобой происходит. Договорились? — Договорились, — тихо отвечает Чанмин, натягивая плед обратно на голову.***
Полчаса и 3 кружки горячего кофе с коньяком спустя, когда непогода за окном успокоилась, сменившись, словно замершей, звездной ночью, Чанмин начал рассказывать свою историю: — Ты ведь понимаешь, что Боги не стали бы меня возвращать, умри я своей смертью или просто по воле несчастного случая. Для того, чтобы они обратили свой взор на смертного и решили за него заступиться, должно было произойти нечто куда более неординарное. И жестокое… — Ну, ты красив. А для времени, когда ты родился, твоя красота должна была привлекать еще больше внимания. И не только людского. Но и божественного. Для них это было вполне обыденным делом тогда — следить за теми смертными, кто их привлекает. Иногда вмешиваться в их судьбу. — Возможно. Возможно, они и правда следили. Не знаю. Но пока я жил, божественного внимания я не ощущал, зато вот людского и правда хватало с лихвой. Но не совсем того, о котором ты говоришь. Дело было не во внешности, а скорее в происхождении. Я был одним из сыновей правителя небольшого народа, о котором сейчас уже никто и не вспомнит. Даже Боги, мне кажется, забыли о его существовании. Так же как и о многих других народах, живших на этой земле тысячелетия назад. Да это и не важно. Важно то, что я не был одним из старших, не был отличным воином, и в борьбе за власть никакого желания участвовать у меня не было. В отличие от многих моих братьев. — Чанмин криво усмехнулся и продолжил историю, о которой его так расспрашивал кицунэ. Юнхо сейчас сидел не шевелясь, уже догадываясь о том, что же было дальше. — Так вот, многие были убиты еще во времена, когда отец был у власти. Наш самый старший брат всю жизнь был одержим страхом, что у него могут отобрать то, что принадлежит ему «по праву». Оттого самых опасных противников он убрал первыми. Когда отец умер, тот принялся и за всех остальных. За своих братьев, и за их семьи тоже. Молить о пощаде, клясться, что мы будем верны ему или просто исчезнем в чужих землях, было бесполезно. Он не слушал, продолжая преследовать тех, кто успел бежать. Меня в том числе. А я даже никогда не хотел власти. Честно сказать, уже даже не вспомню, чего же я хотел, что мне нравилось, какое ремесло привлекало… Последние годы жизни все мысли были занятыми лишь одной целью — выжить. Я бежал и бежал, не имея шанса остановиться. Посланники брата не знали отдыха, они преследовали оставшихся годами, пока не нашли всех. До последнего. А находя — убивали. Не зная пощады. Мне удавалось скрываться почти дольше всех. Но в конце — итог был тем же. Нашли и меня. Чанмин судорожно втянул в легкие воздух, пытаясь закутаться в ткань еще больше, вцепившись в нее до побелевших костяшек. Юнхо не торопил, понимая, что сейчас Чанмин словно переживает все заново, погружаясь в свои воспоминания, вытаскивая их наружу и облачая в слова, придавая им форму. Это нелегкий процесс. — Была зима. Очень холодная, снега тогда выпало много. Понимая, что погоня уже слишком близко, я не столько стремился убежать от них, сколько просто хотел увести подальше от жилья людей, которые тогда мне помогли, приютив. Найди меня воины брата у них, убили бы и их. Поэтому я бежал от преследования глубже в лес, как можно дальше в чащу, уводя их дальше от деревни. Конечно же, меня выследили очень быстро. Зимой, по глубоким следам на снегу. Еще и метель поднималась, идти было все тяжелее. Когда меня, наконец, настигли, конники всё пронзали и пронзали мое тело мечами, обступив со всех сторон. Затем, убедившись, что нанесли мне достаточное количество ран, чтобы выжить я не смог точно, они просто ускакали, оставив меня лежать в лесной глуши, на одной из полян. Я до сих пор очень ярко помню, как лежал на спине, чувствуя, что кровь подо мной заливает ледяной колючий снег, где меня бросили. Сначала мне было видно звезды на небе и я тогда даже подумал, что не самый плохой вид перед смертью. Но как раз поднималась метель, пошел снег, ветер завывал между деревьев, ломая ветви и последнее, что я помню — это как разрезающие кожу снежинки залепляют мне глаза, нос, рот, погребая под слоем ледяного снега… — На этих словах Чанмин передернулся всем телом, словно снова ощутил тот пробирающий до костей холод, который стал последним спутником в его жизни. — Сам видишь, не самая прекрасная смерть. Вот Боги и сжалились. Но холод я с тех пор не переношу на физическом уровне. Да ты видел, как меня трясет. С этим Боги уж ничего сделать не смогли. А может и не захотели… После многоминутной тишины, когда они просто сидели бок о бок на полу, смотря на языки алого пламени, трепещущегося в камине, Юнхо потянулся за кофейником, снова наполняя чашку Чанмина. — Чанмина, — полухриплым голосом обратился к мужчине кицунэ, передавая теплую чашку из рук в руки, — хочешь, я завтра радугу сделаю? — Радуга… мне нравится, — Чанмин принимает кофе, подносит теплый напиток к губам, ощущая, как по внутренностям разливается успокаивающее, мягкое тепло.