***
Первый час после ухода кицунэ Чанмин места себе не находил, съедаемый переживаниями, страхами и нескончаемыми вариантами «а что если». На втором часу мужчина понял, что так дальше нельзя — еще немного и он от нервов слетит с катушек еще до того, как Юнхо вернется. Поэтому Чанмин решил заняться тем, что успокаивало его лучше всего — уборкой. Именно за этим занятием, а если точнее, за остервенелой полировкой пола, его и застал кицунэ, когда вернулся домой. Юнхо вошел в гостиную абсолютно беззвучно для Чанмина, так, что тот заметил мужчину только когда в поле зрения Шима, увлеченно натирающего паркет, попали две ноги, остановившиеся прямо перед его носом. От неожиданности Чанмин замер, а когда до него, наконец, дошло, чьи это ноги, резко подскочил, выпрямившись и встречаясь с Юнхо взглядом. И тут же отступая на несколько шагов и отводя глаза, то ли от страха, то ли от смущения, то ли от всего и сразу. Юнхо стоял неподвижно, глядя на Чанмина с холодным и отстраненным выражением. Так, что никак нельзя было понять, о чем же тот думает на самом деле. — Вижу, ты все-таки не ушел. — И не собирался. Ты просто так быстро покинул дом, что не дал мне и шанса сказать, что я готов на любое наказание, если это поможет вернуть твое расположение и дружбу. — Правда что ли на любое? — Юнхо криво ухмыльнулся, подходя ближе к Чанмину и начиная обходить того вокруг. — Даже если я помещу тебя в иллюзию, наполненную твоими темнейшими страхами, о которых ты даже думать боишься? Столь реальную и осязаемую, что ты скорее усомнишься в том, а существовал ли я когда-нибудь на самом деле или же это было твоим способом ненадолго убежать в мир иллюзии от окружившего тебя кошмара. А? — Да, на любое. Даже если поместишь меня в такую же иллюзию как ту, что наслал на того браконьера, — кивнул Чанмин, стараясь скрыть нервозность и дрожь в теле. Выходило у него это впрочем плохо — Юнхо отлично видел, как Шим весь сжимался, опускал плечи, втягивал голову и нервно цеплялся пальцами за края своей кофты после каждой сказанной Юнхо фразы. — Ну нет уж, — хмыкнул Юнхо, отходя от Шима и снова становясь напротив него, — мои иллюзии в действии ты уже видел, так будет неинтересно. Если подумать, главная твоя ошибка в том, что ты пренебрег моим отношением, закрывшись от меня и не показывая себя настоящего. Так что и исправить эту ошибку ты должен своей готовностью открыться и доверить мне все свои мысли и переживания. — Конечно же я доверяю тебе, Юнхо. И я готов это доказать, только скажи как, — Чанмин с надеждой и уверенной готовностью смотрел сейчас на Юнхо. — Очень просто, Чанмин-а. Твои дневники. — Что мои дневники? — Чанмин сдвинул брови. — Ты дашь мне прочесть твои дневники. Ведь что может честнее и правдивее передать твои мысли и чувства, если не они. Верно? Хотя нет, я даже не буду их читать. Это сделаешь ты. Для меня. Будешь зачитывать мне свои записи из дневников. — Мои дневники? — Голос Чанмина стал тише, а к щекам прилила кровь, словно обжигая огнем. Чанмин никогда и никому не показывал их, выражая в тексте самое сокровенное и значимое из того, что происходило с ним и с его переживаниями. — Да, твои дневники, — кивнул кицунэ, наблюдая за реакцией Шима. — Или для тебя это слишком и ты против? В таком случае, я тебя тут не держу. Как не держал и раньше. Можешь уходить прямо сейчас. — Нет! — Чанмин резко вскинул голову, глядя на Юнхо лихорадочно блестящими глазами. — Я согласен. Просто… Просто здесь у меня только тот дневник, который я начал вести после того, как поселился у тебя. Все остальные в Сеуле, в моей квартире. К тому же, их слишком много. Я вёл их веками. И чтобы их все прочесть тоже понадобится вечность. — Чанмин тараторил, словно боялся, что умолкни он хоть на мгновение и Юнхо все же укажет ему на дверь. — Ну вечность у меня конечно есть, но ты прав — не хочется ее всю тратить на твои письмена. Хорошо, тогда как насчет последних 100 лет? Ты съездишь в Сеул и привезешь свои дневники за последние 100 лет. Читать их от корки до корки я тебя не буду заставлять. Да и не думаю, что сам выдержу слушать столько текста. Пусть будет рандом. Каждый вечер ты будешь зачитывать запись одного дня, которую я выберу случайным образом, наугад. Как тебе? — Х-хорошо, я согласен. Как скажешь. Тогда я… Я сейчас же пойду собираться. — Да, было бы прекрасно, если бы ты не затягивал. Хотя я не гоню тебя в Сеул прямо сейчас. Можешь поехать и завтра. — Нет. Я сделаю это сегодня. — Чанмин расправил плечи, уверенно глядя Юнхо в глаза, словно пытаясь показать тому свою решимость как можно скорее пройти через то испытание, которое для него выбрал кицунэ. — Ладно, как скажешь. — Юнхо кивнул и пошел к выходу, давая таким образом понять, что на данный момент тема исчерпана. У дверей он еще раз обернулся, глядя Шиму прямо в глаза. — Но если ты решишь не возвращаться, я пойму. Главное помни — не возвращайся в этом случае сюда уже никогда. — Этого не будет. Я вернусь. Я действительно дорожу нашей дружбой, Юнхо.***
Юнхо не спал всю ночь, пока не было Чанмина, ворочаясь с боку на бок и все задаваясь вопросом, а не переборщил ли он и, а что если Чанмин все же решит не возвращаться к кицунэ? Вдруг он вернулся к себе домой, понял, что на самом деле скучал по тому месту, где прожил столько лет, и решил, что Юнхо и этот дом в глуши не стоит того, чтобы возвращаться? Да еще и переживания и мысли свои нужно обнажать по запросу. Подобные рассуждения крутились в голове Юнхо всю ночь и первую половину следующего дня, пока, наконец, Чанмин не появился на пороге дома с огромным и явно тяжелым на вид рюкзаком за плечами. Кицунэ стоило больших усилий сдержать себя и принять беспристрастный вид, не показывая накатившей на него радости. — Вижу, ты все-таки решил вернуться. — Как можно более равнодушно бросил Юнхо, проходя с веранды внутрь дома. — Я же обещал. — Чанмин шел следом, войдя в гостиную он стянул с себя рюкзак, с глухим стуком кидая его на пол возле дивана. — Всё здесь, мои дневники за последние 100 лет. — Шим склонился над сумкой, расстегивая и показывая содержимое. — Я написал куда больше, чем думал, если честно. — Отлично, значит, тебе будет что почитать вечерами. А мне послушать. Сейчас же, думаю, стоит пообедать. Ты, должно быть, проголодался, пока тащил всю эту библиотеку через лес. — Чертовски! — Чанмин просиял в одно мгновение. То ли от упоминания еды, то ли от того, что Юнхо наконец заговорил с ним на столь привычную бытовую тему, наконец отвлекаясь от разговоров про эту ситуацию с недоверием и непониманием, в которую их втянул Чанмин. Тема обеда была простой, безопасной и уже давно родной. — Чур, я готовлю! А то знаю я уровень твоих навыков. Чанмин пулей умчался на кухню, уже не видя облегченной улыбки на лице Юнхо. Кицунэ был чертовски рад, что его человек все же вернулся и, похоже, не думает его покидать. Еще немного и всё снова будет как раньше. Юнхо вовсе не собирался долго испытывать Чанмина, заставляя того перечитывать все свои записи. Дух это делал скорее для проформы, чтобы наконец закрыть вопрос и дать Чанмину понять раз и навсегда, что не стоит ничего скрывать от кицунэ, с которым ты вместе живешь.***
«14 марта 1988-го года Кажется, настало время мне вернуться в Корею. Чем я думал, когда выбирал для этой жизни Англию? Ужасный климат. За 40 лет здесь мои кости впитали столько сырости и влаги, что меня еще лет 200 будет трясти при одном упоминании тумана и моросящего дождя, бррр. Как давно я не был в Корее? Больше 80-ти лет? Уехал сразу же, как она попала под протекторат Японии в 5-м году. Уже тогда было ясно, что ничем хорошим это не кончится… Хотел вначале написать, что настало время вернуться домой, но не смог… Написал «Корея». Почему? Эта страна, эти люди. Я уже давно не чувствую, что это мой дом. Эта земля, полуостров — да, это место где я родился, где жил, где умер. Где прожил сотни жизней потом. Но то были другие люди, другие государства… А это возникло намного позже меня… И вроде бы они и похожи на тех, но одновременно и не похожи… Потому ведь я и не остался в той стране под японцами, пытаясь «защитить» или отстоять ее. Зачем, если государство это не мое и никогда моим не было, как и люди… а земля никуда не денется. Она выстоит. Переживет и корейцев, и японцев, все уйдут, уступая место новым, другим, изменившимся, и только земля останется всё той же. Моей. Что ж… Пора вернуться домой. На жизнь. Или на две. Если все будет спокойно.» — Бррр, Англия. До сих пор на дрожь пробивает, как вспомню. –Чанмин захлопнул дневник, закончив читать запись за выбранный Юнхо день. — Больше я туда ни ногой. — Надо же. В некотором роде твое отношение к Корее схоже с моим к Японии. — Юнхо слабо улыбнулся Чанмину из соседнего кресла. — Видимо безразличие к борьбе за власть и передел территорий приходит вместе с прожитыми сотнями и даже тысячами лет. Я особо никогда не задумывался над этим, но ведь и правда — я совсем не скучаю по Японии в нынешнем ее представлении. — А по какой скучаешь? — Просто… по острову? Ты прав — наш дом это земля. Хотя Корея ведь для меня такой же дом. Я говорю, что я из Японии потому что Инари создал меня именно на острове, первые годы жизни я провел служа ему там. Но все же тогда не было такого четкого деления на страны и территории. Да и Инари — божество, а не король или император. Он правит везде, где его почитают, а почитали его и в Японии, и в Корее. Он был хозяином всех этих земель, а значит и я, как его слуга и посланник, тоже служил и принадлежал всем этим землям. Так что если подумать — я кореец в той же степени, что и японец. — Правда что ли? — Глаза Чанмина хитро заблестели. — Хей, но это не значит, что ты можешь ровнять меня с этими дикарями кумихо. Тебе ясно? Даже не думай! По глазам твоим вижу, что собирался!***
« 23 октября 1951-го года Когда я в следующий раз соберусь переезжать на пмж в какую-нибудь страну, пожалуйста, пусть кто-нибудь напомнит мне проверить, как там у них с любителями поохотиться. Особенно на оленей. Чертовы англичане. Что за любовь к рогам в интерьерах. А дело точно в рогах. Потому что оленину они тут не особо жалуют, как я понял. Не жалуют, а на охоту идут. Традиции, элитарность, единение с природой, возвращение к корням… Тьфу ты. Если так хотят возвращения к корням и единения с природой, то пусть хотя бы лук используют, а не ружье. Увернуться и не быть подстреленным в последние века стало куда тяжелее. С луком проблем все же было поменьше. … Какое место мне нужно выбрать, куда уехать, чтобы уже, наконец, просто пожить спокойно? Не боясь каждый раз, как я превращаюсь, что меня подстрелят и я закончу свою долгую многовековую жизнь на обеденном столе, пока моя голова будет готовиться к тому, чтобы украсить чей-нибудь коридор. И почему боги сделали меня столь хрупким и никак не защитили звериную сущность? Если я ранен или убит как человек — нет проблем, я превращаюсь в оленя, перерождаюсь за 9 месяцев и снова могу ходить на своих двоих. Но если я убит в форме оленя? Варианта выкрутиться уже нет. Остается только умереть. Почему так? Эдакий способ не позволить мне обесценить дар вечной жизни? Пока есть возможность ее потерять, есть и страх, и почтение, и осознание хрупкости. Дар богов нужно ценить, верно? Нет, правда, нужно все же узнать, может есть страна, где олень — священное животное, как корова в Индии.» — Тебе явно не понравилось в Англии, да? — Не задавай вопросов, на которые и так знаешь ответы, — Чанмин закатил глаза в сторону забавляющегося сейчас Юнхо. — Прости, прости. Просто твоя раздраженная моська, пока ты все это писал, так и стоит у меня перед глазами. Очень живо. — Не будешь тут раздраженным, когда ты всего-то вышел прогуляться, а в тебя стреляют. Опять. Серьезно, куда бы не поехал, везде приходится опасаться этих чертовых энтузиастов охотников. Раньше я хотя бы понимал — охотились ради еды и выживания. А потом в какой-то момент это больше превратилось в спорт, в хобби. В итоге люди просто развлекаются, а я все так же рискую сложить голову и рога, если окажусь недостаточно быстрым. — Ты так часто нарывался на охотников? — Постоянно, — фыркнул Чанмин. — Особенно в первые века жизни. По неопытности. Раны потом долго заживали. Я потому-то твою рощу и выбрал для перерождения. Решил, что в такую глушь полезет ну уж очень редкий охотник. — Что есть, то есть, здесь их не водится. Но рядом все же иногда проходят, — Юнхо грустно улыбнулся. — Именно поэтому мне так нравится жить тут, под твоей охраной. Обычно, когда я в форме оленя, я нигде не чувствую себя в безопасности полностью. Какая-то часть меня все время напряжена, все время ожидает нападения, того, что придется бежать. Но здесь этого нет. Я знаю, что пока я в бамбуковой роще — я под твоей защитой.***
«3 августа 1997-го Нью-Йорк. Вернулся сюда на похороны СынХо. Он позвал меня за несколько дней до ухода, попрощаться, зная, что конец уже близок. Хоронили его в той же церкви, что и венчали 70-ю годами ранее. Юна ушла еще 17 лет назад. Они прожили довольно долгую для людей жизнь. И куда более счастливую, чем у большинства. Хорошо, что Юны уже нет. Не знаю, как бы СынХо на смертном одре объяснял ей, почему его давний друг времен молодости не изменился ни на каплю. Не думаю, что она бы поверила в историю про внука друга, как их дети и внуки. Она была умной женщиной. Что ж, где бы они с СынХо теперь не были, надеюсь, они опять вместе. До сих пор в деталях и так ярко помню их свадьбу. Мне даже пришлось быть шафером. Трудно отказать в такой просьбе одному из немногих смертных, который стал тебе другом настолько, что ты даже раскрыл ему свою тайну. На этом СынХо и сыграл, мелкий засранец. Иначе я бы ни в жизнь не согласился. Не люблю ходить на свадьбы. Не любил тогда и не люблю сейчас. Сейчас еще больше. Это для обычных людей все только начинается. Впереди их ждет долгая жизнь и они ее проживают. И когда она, наконец, заканчивается, проходит много времени, у них есть на что оглянуться, что вспомнить, для них этот отрезок в 50-70 лет — вся жизнь, долгая и наполненная. А для меня… Для меня лишь миг. Пролетевший очень быстро. И вот я, только что стоявший у алтаря рядом с молодыми и счастливыми женихом и невестой, уже стою там же, но на этот раз рядом со мной не двое молодожен, а всего лишь один из них. Состарившийся, проживший жизнь, что-то оставивший после себя, а мне не остается ничего другого, кроме как оплакать и попрощаться с ним. С человеком, который все еще стоит перед моими глазами юным, с радостной и немного нервной улыбкой на лице, в предвкушении долгой жизни, которую ему еще только предстоит прожить. Но смею ли я жаловаться? Нет. Я знал, на что шел, привязываясь к очередному смертному. Я должен быть рад хотя бы тому, что он прожил хорошую жизнь. И пусть для меня этот период, когда в моей жизни был кто-то еще помимо меня самого, пронесся как одно весеннее солнечное утро свадебного дня, для СынХо это была вся его жизнь. С одной стороны осознание этого согревает мою скорбящую сейчас душу, но с другой я снова задаюсь вопросом — а стоит ли мне привязываться хоть к кому-нибудь, чтобы неизбежно снова потерять? Не уверен, что мне снова хватит смелости на это.» Чанмин закончил читать и гостиная погрузилась в густую, вязкую тишину. Он снова окунулся в воспоминания, которые так сильно старался забыть, словно и не было этих прошедших 20-ти с лишним лет с ухода СынХо. Юнхо тоже молчал, лишь неотрывно глядел на трепыхающиеся в камине языки пламени. — Надо же. Ты очень смелый, Чанмин-а. — Смелый? Где здесь ты увидел смелость? Разве не видно, насколько я подавлен очередной потерей? Насколько страшусь повторения и жалею себя? — Вот именно — очередной. Это не первый человек, к которому ты привязался и которого потерял, как я понимаю. Ты уже испытывал эту боль потери, ты знал, на что себя обрекаешь, но все же снова рискнул — ради дружбы, ради любви, ради тепла отношений. На это требуется огромная смелость. И у тебя она есть. Чего не могу сказать о себя. Я в этом плане трус. — Ты тоже кого-то потерял? — Потерял. Но в отличие от тебя так и не смог преодолеть боль и страх новой потери. Я так и продолжил вариться в своих страданиях, боясь выйти навстречу новому миру, новым людям и новым чувствам. Так кто же из нас двоих трус, Чанмин-а, а? — Надеюсь, однажды ты преодолеешь эту боль в себе и сможешь мне все рассказать, — Чанмин смотрел на игру света и тени от пламени на лице Юнхо и одновременно со страхом и какой-то сладостной щемящей болью в груди ощущал, что будет ожидать этого момента с предвкушением.***
«18 сентября 2019-го Сегодня утром ездил в горы. Встречал рассвет. Давно уже этого не делал. Наверное, дряхлость человеческой формы дает о себе знать — потянуло придаваться ностальгии. (Нужно уже начинать готовиться к перерождению) Картина на вершине горы была просто завораживающей. Одновременно неповторимой и в то же время столь вечной, столь непроходящей. Вспомнил себя. Свой дом, семью. Свою жизнь. Настоящую, ту которая была моей. Вспомнил принца Чанмина. Как же чертовски давно это было. В последнее время всё чаще задаюсь вопросом — смогу ли еще хотя бы раз, хотя бы одну из жизней прожить по-настоящему?» — Не понял, — Юнхо сдвинул брови, глядя на Чанмина. — А что — эта жизнь, все прошлые, они что, были не настоящие? И чем же тогда они были? — Если честно, то да — они не были похожи на реальные. Не знаю, как объяснить, — Чанмин слабо, словно извиняясь, улыбнулся, быстро глянул в сторону Юнхо и снова перевел взгляд на огонь. — Ощущение, словно я прохожу уровни в компьютерной игре. Будто всего лишь играю за своего аватара. Но вот где же я настоящий… Кто знает? — Здесь, Чанмина. Ты настоящий — здесь. И знаешь почему? — Почему? — Чанмин сидел, опустив голову, и слабо ковырял ногтем обложку дневника, который все еще держал в руках. — Потому что здесь тебе не нужно прятаться за ширмой обычного человека. Не нужно создавать себе историю, прошлое, образ и характер. Не нужно пытаться влиться в жизнь по новой. Здесь только я. И я отлично знаю кто ты такой. Я не боюсь, не удивляюсь, не требую и не жду от тебя чего-то. А главное — я никуда не уйду ни через 50, ни через 70, ни даже через 200 лет. Я всегда здесь. И я знаю тебя. Поэтому здесь, рядом, ты можешь просто жить как Шим Чанмин. Как человек, которого в юности преследовал и убил старший брат, как человек, которому 2 тысячи лет, как человек, который с соизволения богов может превращаться в оленя и который прожил множество чужих жизней. А значит, настало время снова пожить своей. Столько, сколько ты захочешь. — Даже если я захочу остаться здесь с тобой навсегда? Ты позволишь? — Чанмин в нерешительности смотрел на Юнхо, не осознавая, что даже задержал дыхание в ожидании ответа. Юнхо тепло и мягко улыбнулся в ответ на вопрос, встал с кресла, подходя к сидящему напротив Чанмину, опустился перед ним на пол, забирая из рук дневник, откладывая в сторону и беря ладони Чанмина в свои: — Оставайся. Оставайся столько сколько хочешь. Даже навсегда. Правила ты уже знаешь, верно? — Юнхо снова улыбнулся, на этот раз задорно, по-мальчишески легко. — Да ну тебя, — отмахнулся Чанмин, высвобождая одну руку и смахивая выступающие слезы. — Я понял, понял, что лучше от тебя ничего не скрывать. — Отлично, молодец. Надеюсь, больше ты этой ошибки не повторишь. — Означает ли это, что мое наказание окончено, я прошел проверку и больше мне не нужно зачитывать тебе выдержки из дневников? — Хорошо, хорошо — не буду больше тебя мучить. И я больше не сержусь на тебя. Хотя, должен сказать, что буду скучать по этим вечерам чтения. Было интересно. Так что если когда-нибудь захочешь мне еще что-нибудь прочитать из своих записей — знай, я всегда готов послушать. С большим удовольствием. Даже с огромным. Мне нравится вот так тебя узнавать.***
— Еще раз, Чанмин, зачем ты уже 3-й час таскаешь меня по этому торговому центру? — Затем, что мы в Сеул выбираемся раз в 100 лет, а в местных магазинчиках недалеко от леса, где мы обычно затавариваемся, есть не все. Так что нужно закупиться всем необходимым сейчас — кто знает, когда мы опять в нормальный магазин попадем. — Да, я уверен, что тот радиоуправляемый вертолет, который ты купил последним — это именно то, что нам позарез необходимо. — Надо же, неужели я слышу сарказм из уст нашего святого и добродетельного кицунэ Юнхо? Что творится в мире. — Всего-то пожил с тобой под одной крышей несколько месяцев. — И это явно пошло тебе на пользу, не благодари. — Ну что ты, как мож… — Юнхо оборвался на полуслове, встав, словно прирос к земле, прямо посреди торгового центра с пакетами в руках и глядя куда-то перед собой. — Юнхо? — Чанмин остановился рядом, непонимающе заглядывая в лицо друга. — Что случилось? — Момо, — лицо кицунэ вмиг побледнело. — Кто? Юнхо, кого ты увидел? — Чанмин тоже начал озираться по сторонам, пытаясь понять, что же привлекло внимание лиса. — Не может быть. Мне нужно проверить, — Юнхо бросил на пол все пакеты, которые держал в руках, отодвигая Чанмина в сторону, и быстрым шагом пошел вперед, явно кого-то высматривая в толпе покупателей. — Юнхо, стой! Подожди меня! — Чанмин спешно поднял брошенные пакеты и направился следом за Юнхо, не понимая, что с тем происходит. Когда же он, наконец, догнал мужчину, то увидел, как тот разворачивает к себе идущую впереди девушку, очень красивую девушку, что сейчас смотрела на Юнхо удивленным, слегка испуганным и непонимающим взглядом. — Момо, это правда ты? Ты вернулась! — Откуда Вы знаете мое имя? И никто не заметил за соседней колонной троих людей, внимательно наблюдающих за всем происходящим — двух мужчин в черных костюмах и высокую девушку. — Молодец, Нана. Нашла ее как нельзя вовремя, — обратился к девушке тот, что пониже. — Что ж, пока нам остается только наблюдать, как эти трое поведут себя дальше, — с довольной ухмылкой заключил второй мужчина. — Кстати, вы мне так и не сказали — она просто двойник или реинкарнация? — Реинкарнация, — коротко бросила девушка, не отрывая взгляда от происходящего в нескольких метрах перед ними. — Охохохо, значит все будет еще интереснее. Ведь реинкарнация означает, что… — Что мы сможем вернуть ей ее воспоминания о прошлой жизни, — закончил мысль Хичоль. — А значит Юнхо действительно придется выбирать. — И я уже жду не дождусь его выбора. — И тебе будет его не жаль? — Спросила Нана, стоя все так же неподвижно. — Кого? — Не понял Шивон. — Да Чанмина, за которого ты так печешься, — закатил глаза Хичоль. — Что с ним будет, если выберут девушку? — Тогда чем быстрее это произойдет, тем лучше для него. Лучше сейчас, чем через 100 или 200 лет, когда их отношениям уже будет дано название и определение, а пути отступления для него больше не будет существовать.