Сегодня нам надо спешить и не откладывать счастье

Привычный вечер в центре всей Чернобыльской эпопеи в Припяти всегда был душным, неестественно тихим и напряжённым. Духоту обеспечивала летняя жара напополам с радиоактивным смогом, который висел над головами ликвидаторов немой угрозой, притворяясь безопасной тучкой, как волк в овечьей шкуре. Тягучая тишина окутывала гостиницу «Полесье», когда все, чинно попрощавшись, разбредались по номерам – пить водку, коротко переговорив по телефону с родными, а потом ложиться спать и мучаться от бессонницы. Ни разговоров на улице, ни чириканья птиц, ни шума проезжающих машин. Только изредка бурчание раций часовых, что дежурили в городе. Создавалось впечатление, будто здесь они – единственные выжившие на опустевшей планете после масштабной ядерной катастрофы, и живут в непрекращающемся состоянии войны; впрочем, так оно и было. А напряжение нарастало только между двумя конкретными людьми. Борис Щербина и Валерий Легасов были уже лет пять как хорошими приятелями, несмотря на свои высокие посты и постоянную занятость, они дружили семьями, часто гостили друг у друга, и со стороны могло показаться, что это некая дружеская идиллия. Всегда вместе, всегда готовые подставить друг другу плечо, добрые и понимающие, волей судьбы попавшие в Чернобыль, где им было на кого опереться. Это ли не прекрасно – не остаться в одиночестве в такой страшной ситуации? Но у них были свои тайны, свои скелеты в шкафу, которыми они боялись делиться, даже будучи хорошими друзьями. И если раньше эти скелеты лежали тихо и скрывать их было несложно, то теперь, в мёртвой тишине Припяти, они начинали греметь костями и проситься наружу, и напряжение между приятелями росло, выражаясь в неоднозначных взглядах, долгих рукопожатиях, подпитываясь общей тревожностью атмосферы. И оба боялись того, что правда положит конец их тёплому общению. Однако Чернобыль не уставал напоминать обоим, что жить осталось настолько катастрофически мало, что, пожалуй, сейчас самое время выпустить своих скелетов наружу, и будь что будет. Борис не выдержал первым. Он понял, что если не заговорит об этом сегодня, то пожалеет даже сильнее, чем если это убьёт их дружбу. Они с Валерием привычно расположились за столиком в комнате Бориса – иногда они выпивали, но сегодня, почему-то, настроение было не для выпивки. Легасов потянулся было за сигаретами, но вовремя одумался: Щербина постоянно одёргивал его, убеждая курить как можно меньше, а здесь, на ликвидации, учёный и так дымил больше обычного и ловил на себе странные взгляды своего друга – не то жалостливые, не то осуждающие, не то умоляющие, но, в любом случае, нехарактерные для такого обычно рассудительного и собранного Бориса, которого он знал. Борис поставил им чаю, и пока горячий напиток дымился перед ними, задумчиво смотрел в пространство, а Валерий невольно любовался им, чувствуя, как предательски сжимается сердце. Чтобы скрыть свои эмоции, он стал дуть на чай, чтобы его остудить, но в поле его зрения тут же появилась рука, держащая графин с холодной водой. – Я помню, что ты всегда разбавляешь, – в своей обычной, чуть жестковатой манере, сказал Борис, но Валерий очень хорошо научился распознавать мельчайшие оттенки его всегда ровного голоса, и сейчас он едва заметно подрагивал при обращении к нему. – Спасибо, – улыбнулся Валерий, откидывая с глаз чёлку, которая отросла за время ликвидации и теперь смешно завивалась и пушилась. Чай был разбавлен, графин водружён на своё место, и комната вновь погрузилась в тишину. Обычно им было комфортно вместе. Они могли молчать, вместе читать одну газету или книгу, лишь изредка обмениваясь короткими фразами, пить чай и размышлять, но не сегодня. С самого начала катастрофы это молчание звенело, как натянутая струна, готовая порваться в любой момент от напряжения. Щербина отпил чаю и внимательно посмотрел на Валерия, ощущая, как горло разрывает от толкающихся в нём слов. Он с трудом взял себя в руки, напоминая себе, что решительность лучше всего сочетается с рассудительностью и хотя бы видимостью хладнокровия. – Валера. Я хотел спросить тебя кое о чём. Легасов чуть выпрямился в кресле, тоже отпил из кружки, словно нарочно тянул время, и наконец кивнул: – Спрашивай, конечно. – Ты же учёный, ты любишь гипотезы. Так что я спрошу, ммм… чисто гипотетически. – Хорошо. Снова повисла пауза, во время которой они внимательно разглядывали друг друга, словно первый раз увиделись. Валерию казалось, что он не в состоянии скрыть тревогу, отражающуюся в его глазах, Борис же мог поклясться, что стук его сердца слышен на всю гостиницу. – Ну, вот допустим… был бы у тебя друг. Может, не самый лучший, но неплохой. – Так. Допустим. – Да. И он бы признался тебе в любви. Что бы ты сделал? – Он? – Легасов изо всех сил постарался сдержать нервный кашель. – Да. Друг мужчина. – Нууууу… Это бы очень сильно зависело от того, кто этот человек. Борис удержал себя от того, чтобы вскочить с кресла и начать взволнованно ходить из угла в угол. Это могло всё испортить, поэтому он приказал себе сидеть смирно. – Давай… пусть будет… если его бы звали Борис. – Борис. Валерий повторил это имя с нескрываемым обожанием и едва не облизнул губы, смакуя эту гипотезу, желанную и недоступную. Он представления не имел, зачем его друг-политик заговорил об этом. – Да. Борис Щербина. Оба подались на своих креслах чуть вперёд. Чай обиженно остывал на столе, забытый в пылу столь странного разговора. – Смотря с какой целью он бы сделал это, – голосом, сдавленным от волнения и нечаянной надежды, ответил учёный. Борис шумно сглотнул, словно пытаясь успокоиться. – Вывести меня на чистую воду и сдать по закону? – Нет! Нет! – Щербина воскликнул это так громко, что Валерий невольно вздрогнул. – Нет, ни за что! Он бы сказал это искренне, от всего сердца… Что бы ты сделал тогда? Валера? – Я бы… – Легасов, наоборот, внезапно перешёл практически на шёпот. – Я бы сказал, что я самый счастливый человек на этом свете, потому что испытываю то же самое… Теперь его щёки безбожно краснели, выдавая с головой то, как сильно нравится ему предложенная гипотеза. Валерий опустил взгляд, пытаясь скрыть обуревающие его эмоции, когда его пальцы, сжимавшие с силой подлокотник, накрыла сухая, обветренная и очень горячая ладонь. – Тогда я скажу, что это правда. Я уже давно влюблён в тебя. Сердце Щербины ёкнуло, когда учёный повернул руку в его ладони так, чтобы сжать её в ответ, а потом неожиданно Борису стало очень спокойно. Всё было так, как должно было быть. – Я тоже, Боря. Очень давно. Они некоторое время просидели снова в тишине, наконец-то снова той тёплой и уютной тишине, которая всегда сопутствовала их дружбе, их встречам, их тайной нежности, которая была такой желанной, такой необходимой им обоим. В этот раз первым нарушил молчание Валерий: – Почему ты решил сказать? Борис чуть сильнее сжал пальцы любимого, всё ещё лежащие в его ладони. – Ты сказал, что мы умираем, что мы умрём очень скоро, и я понял, что… знаешь, есть вещи, которые нужно делать, пока жив, иначе в жизни нет смысла. Надо трудиться. Надо помогать нуждающимся. Надо любить и… не бояться своей любви. – Спасибо, что решил это за нас обоих, – всё ещё не поднимая глаз, пробормотал Валерий, но на губах его расплылась смущённая полуулыбка. – А то я бы так и молчал и топтался на месте, как мальчишка. – Когда ты понял? – нежно спросил Щербина, поглаживая тыльную сторону валериной ладони большим пальцем. Легасов счастливо вздохнул. – Что я влюблён? Чёрт, Боря, я ужасный трус. Это было два года назад. Помнишь, мы были у тебя на даче летом? Раиса Павловна пошла спать пораньше, ей нездоровилось, а Рита на меня ругалась, что я снова наступил ей на ногу, и ты учил меня танцевать. Помнишь? Играла музыка… Ты был так близко, и всё было как в тумане, и, клянусь, если бы там не было Риты, я бы поцеловал тебя. Борис усмехнулся, не в силах остановить горячую волну любви и радости, растущую внутри. – Я тогда понял, – продолжил Валерий. – Что влюблён в тебя уже очень давно, но был просто непрошибаемый тупица, что не понимал этого раньше. Наверное, даже с самого нашего знакомства. – И ты из-за этого потом принял лишнего? – Боже, да, конечно. От таких мыслей кто угодно напьётся. Щербина теперь уже не смог сдержать тихого, тёплого и очень счастливого смеха. – Я повёл тебя спать, потому что Маргарита Михайловна не справлялась с тобой, и ты буквально повис на мне. Она пошла помыть посуду, а я приволок тебя в вашу комнату, и… смотрел, как ты спишь, и думал, что сошёл с ума, потому что понял то же самое. Легасов поднял голову, тоже заливаясь смехом, и Щербина притянул его за руку к себе в объятия, укладывая голову Валерия на своё широкое плечо. Когда они отсмеялись, не выпуская друг друга, Валерий повернул голову, практически уткнувшись губами в шею Бориса и спросил: – О чём ты думаешь? – Да так, ни о чём… – Брось. Я слишком хорошо тебя знаю. Щербина чуть-чуть склонился, чувствуя, как вьющиеся рыжеватые кончики волос щекочут ему нос. – Просто вспомнилось кое-что. Когда я был маленький, в нашей деревне жила одна очень добрая и очень старая бабушка. Она сшила своему внуку огромного плюшевого медведя, но его родители перешли на сторону белых… Гражданская война, я имею в виду, их завербовали… и она подарила этого медведя мне. Он был такой большой и мягкий, размером с меня, и я сидел, обнимал его, и мечтал о том лучшем мире, о котором рассказывал мне вечерами отец. И ты такой же мягкий… мой медвежонок… тебя так приятно обнимать. Учёный тихо хмыкнул, обдавая кожу горячим дыханием, и Борис не выдержал всё-таки, ткнулся лицом в макушку Валерия, а потом мимолётно прижался губами к его виску и щеке, и шепнул в самое ухо: – Можно мне тебя поцеловать? – Ты и так уже сделал это, разве нет? – Ах ты, хитрюга! – проворковал Борис, немного отстраняясь, чтобы заглянуть в лицо Валерия. Тот похлопал ресничками, пытаясь состроить невинные глазки, что вызвало у политика, держащего его в своих руках, умилённую улыбку. Учёный погладил Щербину по лацкану пиджака, в неуклюжей попытке выразить свою благодарность всему происходящему, и Борис склонился, на несколько секунд прижимаясь к губам Легасова своими. Позже они ещё долго сидели в тишине, обнимаясь и изредка срывая с губ друг друга короткие, ласковые и чуточку неловкие поцелуи. – Можно я посплю с тобой? – почти что неразборчиво пробормотал Валерий в изгиб шеи Бориса. – Не хочу сегодня от тебя уходить. И вообще никогда, честно говоря. – Тебе со мной не будет спокойствия. Я храплю и могу проснуться с криком… я… мне снятся кошмары. Обычно не так часто, но здесь, в Чернобыле, это обострилось. – Я, кажется, забыл сказать, что у меня дикая бессонница, так что ты меня не разбудишь. Я всё равно почти не сплю. Щербина укоризненно покачал головой. – Ты должен отдыхать, ты и так трудишься, не покладая рук. – Не могу себя заставить. Но, может с тобой вместе что-то поменяется. – Хорошо. Тогда давай быстренько в душ и под одеяло. Я пока расстелю. *** Борис подскочил с криком, как и предсказывал: ему снилось безжизненное тело Валерия, распростёртое прямо там, в реакторе, поверх плотного слоя песка с бором… Проснувшись, он тут же сгрёб в охапку человека, лежащего рядом, чтобы убедиться, что он живой, тёплый, что он дышит и даже пытается вырываться из железобетонных объятий. – Боря, да что случилось-то!.. Ты же мне рёбра сломаешь! – шипел Валерий обеспокоенно, пока Борис сжимал его поперёк грудной клетки. – Прости, – Щербина ослабил хватку и отодвинулся, чтобы заглянуть в лицо Легасова. – Так, кошмар приснился. А ты так и не уснул? – Не-а. Они лежали в темноте, и учёный поглаживал своего любимого по плечам, надеясь, что это поможет ему успокоиться. – Ну вот. Теперь я не усну тоже, – проворчал Борис, укладываясь на бок, напротив Валерия. – Я понимаю. Прости. – Да ты-то за что извиняешься? Смешной. Я абсолютно на тебя не сержусь. Лучше расскажи мне что-нибудь. – Что, например? – Не знаю. Что угодно. Мне хорошо, когда я слушаю тебя. О чём ты думал сейчас? Ну, до того, как я проснулся? – Эммм… – голос Валерия зазвучал смущённо. – Ну, я думал о тебе, о том, что очень люблю тебя, и… – И? – Да неважно. – Нет, скажи. – Ну ладно. Я думал о том, что хотел бы как-нибудь заняться с тобой любовью. Легасов тихо хихикнул, чтобы скрыть замешательство, но Борис совершенно серьёзно ответил: – Хорошо. Давай. – Прямо сейчас?! – Мы всё равно не спим, – философски заметил Борис, приподнимаясь на кровати. – Не будем тратить время зря, – и включил бра, висящее над кроватью. – Ээй! – возмутился Валерий, резко зажмуриваясь. – Вот это совершенно необязательно! – Почему же? – всё так же невозмутимо-деловито отозвался Щербина, будто они обсуждали действия по ликвидации в конференц-зале. – Я хочу смотреть на тебя. – Не на что там смотреть, – пробурчал Легасов, ощущая, однако, первые признаки возбуждения от происходящего. – Да и вообще, я не знаю, как это делается. В смысле, с тобой. То есть… Он снова захихикал, чувствуя себя глупо и донельзя неловко. Борис тоже хрипло хмыкнул, наваливаясь сверху Валерия и глядя снова в его глаза, не спрятанные теперь за толстыми линзами очков. Некоторое время они просто смотрели друг на друга, как заворожённые, потом Борис хмыкнул ещё раз, словно пытаясь замаскировать свою неуверенность, и наконец склонился, чтобы завладеть губами любимого. Валерий приоткрыл губы, шумно дыша, и первые мгновения поцелуй был таким же невинным и сладким, как и предыдущим вечером, но потом язык Щербины мягко коснулся рта Легасова и проник внутрь, дразня и распаляя. Валерий зарылся пальцами в волосы Бориса, буквально впечатывая его в себя – и тут же столкнулся с ним зубами. Борис быстро разорвал поцелуй, почёсывая небритый подбородок. – А ты шальной, – констатировал политик не то с лёгкой обидой, не то с восхищением. – Прости, – учёный не смог скрыть нотки гордости, мелькнувшей в голосе. Борис снова усмехнулся и потянулся к нему. Они возобновили поцелуй, уже чуть более аккуратно, но вскоре Борису стало этого ужасно мало, и он оставил губы Валерия, чтобы уделить внимание тонкой коже на шее и ключицах, которую он осторожно втягивал в рот и посасывал, оставляя своими стараниями тут же алеющие метки на ней. Валерий заёрзал под ним, часто-часто дыша. Борис осторожно закатал вверх легасовскую майку, продолжая целовать грудь и живот, а Валерий то скрючивался от щекотки, то тихо мычал от удовольствия, и к тому времени, как пальцы Бориса коснулись трусов, он уже был в полной боевой готовности. Щербина осторожно стащил ткань белья на бёдра и замер, глядя на очевидную демонстрацию желания Валерия. Эта заминка взволновала Легасова, и он суетливо забормотал: – О, Боря, извини, прости… Да… я знаю, что зря предложил, ты не готов, я знаю, что я не женщина, что тебе это не понравится… ум… мы можем этого не делать. Это не важно, я всё равно тебя люблю и... – он принялся натягивать трусы обратно, за что получил лёгкий шлепок по руке. – Не говори ерунды! – строго сказал Борис, снова склоняясь к стоящему колом члену. – Я просто любуюсь тобой. И я давным-давно хотел именно этого. Бережно взяв член в руку, Борис оставил на его длине два коротких поцелуя, вырывая у красного от стыда и смущения Валерия тихий стон, а потом провёл рукой вверх-вниз, освобождая набухшую блестящую головку от крайней плоти. Легасов откинул голову на подушку и прикрыл глаза рукой, а потом застонал уже практически в голос, когда шершавый язык облизал сочащуюся смазкой щёлочку. Правда, Щербина тут же закашлялся, отчего стон учёного перешёл в громкий смех. – Невкусно? – выдавил из себя Валерий между смешками. – Непривычно, – ответил Щербина хорошо знакомым тоном «я-в-этом-никогда-не-сознаюсь». – И я всё равно этого хотел. Наконец, Борис навис над ним, упираясь одной рукой в матрац и другой обхватывая член любимого. Валерий любовался, как напряжены на его руке твёрдые рельефы мышц, как играет неяркий свет на его широкой груди и животе, всё ещё подтянутом, несмотря на возраст. Борис начал медленно двигать рукой, изредка задевая натруженной подушечкой большого пальца уздечку, и постепенно все связные мысли улетучились из головы Валерия. Едва понимая, что он делает, он скользнул рукой в трусы Бориса и обхватил его стояк, буквально раскалённый от желания. Однако Щербина не поощрил его стараний и убрал от себя ладонь, уже жадно гладящую его по всей длине. – Я сделал что-то не так? – недоумённо спросил Легасов, желая снова ощутить жар его возбуждения в своих пальцах. – Всё… слишком так, – с некоторым трудом отозвался Борис, словно ему приходилось подбирать слова. – Я просто хочу, чтобы сначала ты. Чтобы меня ничего не отвлекало. Хочу запомнить тебя таким… в тот самый момент. Запомнить до мельчайших деталей. – А я хотел, чтобы мы одновременно… – протянул Валерий неуверенно. – Что ж, это всего лишь значит, что нам придётся ещё не раз повторить. Я очень надеюсь, что у нас ещё будет возможность. А теперь лежи смирно и дай мне работать. Валерий снова рассмеялся. Борис рассматривал его так сосредоточенно, что даже брови сдвинулись к переносице – словно его глаза превратились не просто в фотоаппарат, а в самый настоящий рентген. Он скрупулёзно запечатлевал каждую капельку пота, бегущую по виску, каждое движение тела любимого, когда он вздрагивал или выгибался навстречу руке, каждый его волосок, золотящийся в свете бра. Валерий в ответ тихонечко поглаживал Бориса по плечам и спине, позволяя любоваться собой, и в его движениях даже появилась какая-то особая грация, предназначенная одному только Борису в эти мгновения их первой ночи. В конце концов, Валерий раскинул руки и вцепился в простынь, его глаза закрылись, а из приоткрытых губ стали слетать умоляющие стоны. Борис украл ещё один горячий поцелуй с припухших губ Валерия, а потом приподнялся и ускорил движения своей ладони, нарочно задевая чувствительную головку, и его глаза жадно впитывали вид содрогающегося в экстазе тела любимого. Валерий был таким невозможно нежным и чувственным, и совершенно открытым в эти мгновения, что Борис едва ли мог дышать, наслаждаясь происходящим с его любимым чудом. Рука Бориса была липкой от спермы, но ему было абсолютно плевать на это, и даже на свою собственную эрекцию, он сидел и ждал, пока Валерий придёт в себя. Легасов открыл глаза, пытаясь отдышаться, снова, как предыдущим вечером откинул со лба отросшие волосы, и посмотрел в глаза Щербине. – Это было прекрасно, – выдавил Борис. – Это вообще-то я должен сказать, разве нет? – ухмыльнулся Валерий, притягивая Бориса к себе для поцелуя. Он целовался всё так же горячо и страстно, как будто не кончил минуту назад. – А тебе понравилось? – пробормотал Борис, отрываясь от неистовых губ. – Чёрт возьми, ты ещё спрашиваешь! Очень понравилось. И… мне жаль, что мы тянули с этим столько лет. – Мы обязательно отработаем это всё, – пообещал Борис. – И у нас всё ещё есть вопрос на повестке дня. – Наконец-то, – счастливо выдохнул Валерий, глядя, как Щербина стаскивает с себя бельё. Вскоре после этого его член оказался в мягких ладонях Легасова, который стал с наслаждением ласкать его, экспериментируя со скоростью и силой нажима, то покрывал обеими руками всю длину, то уделял внимание только головке, прикасаясь едва-едва, и вскоре Борис недовольно зарычал, желая бóльшего. – Ненасытный. – Валерка… – угрожающе прохрипел Борис, и Валерию ничего не оставалось, как ускорить темп, приближая любимого к логической развязке. Щербина сжал губы и тихо хрипло стонал, подаваясь навстречу желанному наслаждению, которое накрыло его с головой, пронзая каждую клеточку, заставляя трепетать и терять остатки контроля, отдаваясь человеку под собой. Легасову он сейчас казался даже немного диким в своём блаженстве и безоглядно отдающимся своей любви. Валерий смотрел, не отрываясь, как тугие пульсирующие струи спермы украшают крепкий торс, как натягиваются, словно канаты, мышцы мощной шеи, как сжимаются напряжённые челюсти в попытке удержать крик удовольствия – и внезапно понял, почему Борис хотел сначала видеть и запомнить его. Это было практически таинство взаимного доверия. И именно эти моменты они будут вспоминать очень скоро, когда лучевая болезнь вступит в свои права… Борис кулем свалился рядом с Валерой, заставив пружины в матрасе недовольно лязгнуть под его мощным весом. Валера подполз ближе и обнял Бориса рукой и ногой, пока тот пребывал в переживании отголосков своих ощущений. Но когда политик наконец открыл глаза, взор его был спокойным и осмысленным, как всегда. – Вам теперь придётся быть очень осторожным, товарищ Легасов, – менторским тоном произнёс Щербина. – Здрасьте, – скептически хмыкнул Валерий. – А Вам как будто не придётся, товарищ Заместитель кого-то там!.. Они немного посмеялись, сколько оставалось сил после столь бурных оргазмов, а потом ещё чуток помолчали, и учёный всё-таки со вздохом переспросил: – А если серьёзно, Боря… как мы теперь?.. Что с нами будет? – Раньше я стремился всегда всё держать под контролем, всё спланировать… и наверняка дал бы на этот вопрос очень чёткий ответ, буквально похожий на план пятилетки. Но теперь я не знаю. Всё стало слишком непредсказуемо. Я люблю тебя, и будь что будет. – Хорошо, любимый. Правда, я могу предсказать кое-что для нас на ближайшее будущее. – Да? – заинтересованно переспросил Борис. – Ага, – безмятежно ответил Валерий, дёргая выключатель бра над своей головой и погружая комнату в темноту. – Думаю, что мы постарались очень хорошо на любовной ниве, и теперь нас ждёт несколько часов спокойного сна без снов. – Это была твоя идея, между прочим. – А ты воплотил её в жизнь. – Как и всегда. Рад стараться. – Не сомневаюсь.