...и никого не стало

      Все, что останется после нас, думала Амалия, это пыль и пустота. 

       Пыль и пустота. 

       Она прикрыла глаза — длинные смоляные ресницы отбросили тень. Амалия потянулась руками к волосам, пригладила их неловким, нервным движением — её невероятное самообладание, о котором ходили легенды, дало трещину. 

       Если в Системе никто не ведал, как вылечить смертельную болезнь — на Меркурии знали. Если никто не ведал, как помочь израненному воину — на Меркурии знали. Если никто не знал, как восстановить из руины планеты за годы разрушительной войны — на Меркурии знали. 

       На Меркурии знали всё — хотя меркурианцы, на которых порой возлагали огромные надежды, всегда говорили, что знать всё — невозможно. У знаний нет пределов, у них нет грани, и не знают они всё, на самом-то деле, потому что все, что сейчас было им известно — лишь крупица, песчинка, хрупкий осколок безграничного.        

И даже так Амалия знала, что ни одно знание мира — самое потаённое и неизвестное ни Металлии, ни Системе, не могло предотвратить то, чему суждено было сбыться. 

       — Умирать — не страшно, — прошептала она, как и всегда — смотря в глаза реальности.        

Амалия не боялась смерти, со смиренным спокойствием понимая, что Система — на грани гибели. И они сами ещё чуть-чуть — и окажутся в объятиях смерти — бледной избавительницы, тихим аккордом завершающей очередную историю длиною во многие тысячи и тысячи лет.       

Конец, удел, абсолют, который ждал всех так или иначе — кого спустя многие века и века вперёд, кого уже совсем скоро, стоя так близко и так неотвратимо. 

       На Марсе почитали смерть за подругу — её никогда не боялись — это повелось ещё со времён ещё более древних, чем Амалия могла знать; на Венере в смерть верили, как в продолжение отмерянной вечности; на Юпитере она была не в почёте, и многие жители могущественной планеты старались не упоминать её всуе, хотя, безусловно, с присущей им проницательностью принимали её как данность невероятно длинного жизненного пути; на Меркурии... и только на Меркурии смерть воспринималась чуть более ровно, чем где-либо ещё. Будь то врожденная мудрость жителей планеты воды, или только им присущее любопытство — ведь что там, за чертой?..       

И улыбка, лукавая, добрая улыбка — ответ на детское любопытство.       

Умирать — не страшно. Страшно оставить позади то, что не смогли спасти.        

Ничто стояло на их пороге — и бесстрастно смотрело прямо в лица тех, кому было рано умирать и слишком поздно сопротивляться. 
Ничто, ставшее тьмою, забравшее тех, кто стал смыслом существования. 

       Но лучше уж так, чем мертвая свобода будет плакать в не менее мертвой душе. 

       Меркурианские водопады встретили её тихим пением тишины и шумом стремительно спускавшейся с небесных высот воды — кристально-прозрачная, чистейшая, исцелявшая любые раны. Мягкая и прохладная — живительная сила, дарящее облегчение. 

Низ её платья из лёгкой органзы и шифона в миг потемнел на несколько оттенков — она сделала шаг и оказалась по щиколотку в воде. 

       Шаг. Ещё один. И ещё. И... ещё.        
Амалия погрузилась полностью, она исчезла на глубине, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок. У неё было время — совсем чуть-чуть — чтобы хотя бы попытаться...        
...попытаться придумать. Хоть что-нибудь, дать хоть какой-то шанс себе, своему миру и... им. 

       Вода успокаивала её — для Амалии она была колыбелью — там, где был покой. Покой, которого вскоре не станет. Вода была частью её и дарила мир на душе, так рано — уже — носившей глубокую зияющую рану. 

       Рану, которую вода залечить не могла. 
       Амалия опустила голову — мир наверху перестал для неё существовать — она стала водой, своей стихией — на какую-то незначительную крупицу времени.        

Крупицу длиной в бесконечность. 

       Меркурий — такой спокойный, такой мудрый, такой смиренно-понимающий. И вода, словно живая — дарящая утешение.       Всё будет... правильно.       Так, как должно было бы быть.       

Прошли секунды — минуты — вечность. Амалия знала, что пришла пора возвращаться — и она не хотела. Не хотела выныривать, не хотела вдыхать воздух, напоённый свежестью, не хотела видеть вокруг себя свой мир, полный чудес — чудес, которых вскоре не станет.       Но ей пришлось — она оказалась твёрдо стоящей на земле уже через мгновение, и только тогда обнаружила, что одно из колец соскользнуло и кануло на дне. Амалия обернулась — посмотрела на водную гладь и уже сделала шаг, но замерла. Что теперь меркурианские аквамарины?.. Будь они хоть трижды дороги.       Она коснулась того места, где до этого носила кольцо — странно, никогда не спадало, а тут?..       И её взгляд упал на другое кольцо — самое важное — то, за которым она бы нырнула даже на дно океана Нептуна. Оно всё так же ярко сверкало в лучах полуденного солнца — самого яркого в Системе, нигде боле солнце не светило так ослепляюще ярко, как на Меркурии. 
       Зойсайт подарил ей это кольцо перед тем, как... как... ...пасть в бою       ...она предпочитала считать так.       Хватит.       В последний раз бросив взгляд на водную рябь, в последний раз прислушавшись к пению великих водопадов, Амалия пошла прочь — ветер не тронул её, но ей и без этого было невероятно холодно, и единственным местом, до которого этот холод ещё не добрался и не коснулся своими ледяными руками, оставалось сердце.       Ей предстояло биться за свой мир.       И она надеялась победить. Даже если... 
      ...завтра была пустота.