...и никого не стало

      В воздух взвился флаг Юпитерианской империи — тёмно-зелёный с гордо стоящим на задних лапах золотым грифоном, развеваясь на сильном ветру, чьё прикосновение было невероятно холодным и словно бы… угасающим.       Юпитер — великий, могущественный, бескрайний Юпитер — житница Системы, главный рубеж, «Отец» Альянса и оплот его величия.       Она оглянулась — и бескрайние просторы, уходившие дальше, чем любой горизонт, и высокое небо над головой, и звёзды — бывшие ближе, чем на Земле — она родилась во всём этом великолепии, выросла в нём, любила его даже больше себя, и так им дорожила…       Но Металлии было плевать на всё это. Она пришла сюда из небытия, чтобы забрать всё, что у них было, в пустоту.       И чтобы воцарилось не имеющее ни имени, ни формы, ни жизни ничто — оглушающее, звенящее безмолвие, не знающее ни счастья, ни горя, ни любви, ни ненависти, ни смерти, ни жизни.       Металлия заберёт завтра всё, что есть, и не оставит ни единого шанса, если только…       …если только она — Медея — они — не справятся с ней. И не пропустят главный удар в своей жизни.       Если этого не смогли сделать Ши-Тенно, поставив на кон свою душу — значит… значит это предстояло сделать Сенши — и она, Медея, принцесса Юпитера, наследница воли Зевса, была одой из тех, кто должен был решить судьбу их Эры.       Эры, и она это знала, предчувствовала, хотя и не смела признавать — о которой даже не сложат легенды, не споют баллады и не расскажут детям под сенью летних ночей, потому что не останется никого, кто мог бы помнить.       Эры — которая навсегда станет её временем. Временем, которого в памяти будущего не будет существовать, но…       Её лёгкие перехватило, едва она подумала об этом, словно кто-то сильно сжал их в тисках, как костлявые руки оголодавшего сжимают в своих руках только что пойманную птицу.       Она подняла взгляд к небу — ясно-голубому, словно аквамарину, погруженному в кристально-чистую воду меркурианских водопадов. И сердце пропустило удар: может статься, что ни неба, ни бескрайних лугов, ни журчания холодных ручьёв, ни шума лесных ветров завтра она не застанет. Ни она, ни кто-либо из её народа — великодушного и нисколько не высокомерного (несмотря на всё то, что про них говорят в Галактике). Мысль эта пронзила её марсианской стрелой — прямо в воспаленное сознание.       Из всех планет именно Юпитер был больше всех похож на Землю — такой же изумрудный, свежий даже в удушающую жару и лёгкий, словно перо белой голубки Венеры, несмотря на могущество, отголоском слышавшееся в каждом вздохе необъятной планеты.       Медея взглянула на свои ладони — её руки дрожали.       Её руки — сжатые до бело-меловых костяшек — руки, которым предстоит завтра решать судьбу их будущего. Руки, которыми ей предстоит… убить.       Убить того, кто был жизнью — стал ею — чьё существование для неё было смертельно важным, как кровь, текущая по венам.       Ей предстояло убить… и утратить часть себя — безвозвратно.       Принимай решения, делай то, что правильно, не оглядывайся назад и прости грехи тем, кто раскаялся…       И всякая правда станет ложью, и бескрайняя тема погасит безграничный свет, и доброта обернётся злостью и начало станет концом.       Но в милосердии — истина.       Её рука потянулась к зелёной ленточке из земного шёлка, вплетённой в косу — она потянула за край и распустила причёску. Ветер, певший вокруг, перебрал её волосы, всколыхнул малахитовый атлас платья, прошёлся по оголённым рукам — всё ещё дрожавшим, но не от холода — а от…       …от боли.       Боли по завтрашнему дню, который если не станет последним, то станет отсчётом новой жизни — уже другой.       Боли по ушедшему времени, по несказанным признаниям, по поцелуям, которые не успела подарить, по касаниям, которых не смогла додать.       Боли по любви, которую пронесёт через тысячелетия — она уже тогда это знала.       Высоко в небе вскрикнул грифон — и этот крик зазвенел в ушах, заставил выпрямиться — словно струна.       Но грифон через миг улетел, Медея даже не успела рассмотреть его — навстречу свободе, туда, где она всё ещё была. За горизонт.       Жаль, что никому не спастись.       Медея обессилено рухнула на колени, прикрыла глаза; руки, из которых словно бы мгновением ушли все силы — безвольно сжали множество былинок — мягкая луговая трава вокруг зашептала — ветер вновь пел, но пел тихо — Юпитер прощался.       Прощалась и Медея.       Завтра была боль.