A Study in Firsts

Шинсо Хитоши был… уникальным существом. Он был желанным дополнением к хаотичной энергии класса 1-А, но иногда… просто странным. Грубым, немножко глупым и иногда холодным. Каминари был единственным из класса, кто мог… игнорировать наклонности Шинсо. Шинсо не делал этого намеренно, но иногда его колкости могли быть чересчур едкими или грубыми. Даже Урарака отпрянула, когда он злобно зашипел над барахлящей кофеваркой. Это не была вина Шинсо. Характер детей зависит от их окружения, иногда более неустойчивого, чем оно должно быть, но легче от этого не становилось. Когда Момо передавала задания по ряду, Шинсо дёрнулся и зарычал, скривившись. Айзава-сенсей только бросил на неё взгляд как безмолвное извинение от имени Шинсо. Однажды Киришима дотронулся до его плеча, на что тот начал плеваться насмешками и довольно обидными оскорблениями. Даже Бакуго остановился посмотреть на него. Защитный механизм, основанный на гневе и паранойе. Шинсо… хорошо вписывался в их класс. Он был трудолюбивым и сообразительным. Он старался изо всех сил. Даже Шоджи подметил, каким усердным он порою был. Иногда его лицо становилось таким же спокойным и решительным, как у Мидории, когда он собирается вот-вот сломать себе все кости. Стандартное «о, нет» лицо перед нанесением себе тяжёлых увечий. Только Шинсо… не причинял себе вреда. Он продолжал идти к своей цели с завидным упорством, чтобы искоренить любую слабость. Всего один раз он встал пораньше и тренировался дольше Бакуго, и в тот же день заснул за своим столом. Никто не мог продержаться больше Бакуго, хотя эта попытка стоила ему… риска. Шинсо присоединился к их классу не потому, что сдал вступительные экзамены, а потому что Минету исключили. Он заслужил своё место на курсе, но всё же оставался запасным вариантом. Шинсо не был в приоритете, и иногда его лицо выдавало, что он этого не забыл. Каминари был единственным, кто действительно сумел пробиться сквозь его оболочку. Причуды, необычные маленькие привычки и моменты странности, которые иногда беспокоили остальных. Даже Асуи несколько раз признавалась, что характер и привычки Шинсо порою шокировали её. Он не был тем, кого бы она назвала близким другом, но и не был таким недосягаемым, чтобы никогда с ним не разговаривать. Каминари не обращал внимания на всё это. Он обнимал его в плохие дни, окружая его руками. Если Киришима был скалой, что сдерживала гнев Бакуго, то Каминари был шарфом, за которым Шинсо мог спрятаться от внешнего мира. Шинсо не часто покидал свою комнату для групповых заданий, а работал над эссе и прочим в своей комнате. Комнате, которую мало кто видел. Это было поистине чудо, когда стук в дверь отвлёк его от вдохновленного кофе эссе, которое, вероятно, доведёт Сущего Мика до слёз от невообразимого количества омонимов. Шинсо медленно опустил свои вещи и тихо подошёл к двери. Он не носил тапочки, но толстые шерстяные носки делали его бесшумным. Он быстро распахнул дверь, щурясь от света, бьющего из коридора, с чем-то вроде страха. Все его догадки отпали, когда он увидел наименее возможного человека, стоящего по другую сторону. — Привет, — сказал Тодороки, глядя на него. Шинсо заморгал, и Тодороки сделал то же самое в ответ. — …Привет, — Шинсо задумался в целях визита Тодороки. В академическом плане у него были приличные оценки, так что он пришёл не за этим. По сравнению с Шинсо, у него был непревзойденный стиль боя, поэтому тренировка здесь не при чём. — Что ты хотел? — спросил Шинсо, не сразу заметив, каким грубым и резким был его тон. Тодороки прищурился, глядя мимо его (дикой) шевелюры в глубину комнаты. — Мидория говорит, что тебе не следует работать в полной темноте, — произнёс Тодороки вместо своих первоначальных слов. — Это плохо влияет на зрение. Шинсо молчал, не зная, что на это ответить. — Я не это хотел сказать, — Тодороки постарался быстро себя исправить. — Я хотел поблагодарить тебя. Шинсо многозначительно оглядел коридор, чтобы убедиться, что никто не выскочит с камерой из-за угла. А именно — Ашидо, по словам Каминари. Тодороки не выглядел обиженным, скорее облегчённым, понимая, что Шинсо тоже было неловко. — За соски, — выпалил Тодороки, словно это что-то прояснило бы. На самом деле атмосфера стала более неловкой. — Я сделаю вид, что не слышал этого, — предложил Шинсо, криво улыбнувшись, когда Тодороки облегчённо вздохнул. — Зачем ты пришёл, симпатичный мальчик? — Ты от Яойорозу эту кличку подхватил? Я хочу пройтись по магазинам. — Весело, — невозмутимо ответил Шинсо. — Иди, найди Мидорию и развлекайся. Тодороки тоже огляделся по сторонам. — Я хочу выйти с тобой, — слабо уточнил Тодороки. — У тебя есть… Тодороки попытался жестом показать волосы Шинсо. Волосы, отчаянно нуждающиеся в шампуне и не поддающиеся гравитации, как мозг Шинсо не поддавался сну. Это раздражало, но почему-то было важно для Тодороки Шото, который хотел, чтобы Шинсо вышел с ним за покупками. — Да, у меня есть волосы, — сказал Шинсо, Тодороки выглядел ещё более растерянным. — И у тебя есть волосы? — Вот именно, — облегчённо выдохнул Тодороки. — У меня разные волосы. О нет, это была совершенно новая информация. Всё вдруг обрело смысл и ужасало. Шинсо не мог сдержать звук изумления. — Оу. Тодороки расстроенно кивнул. Его разноцветные волосы каким-то образом заставили усталую голову Шинсо принять, что шоппинг был не такой уж и плохой идеей. — Ты же понимаешь, что я не совсем разбираюсь в моде, верно? — предупредил Шинсо, раскрывая дверь пошире, и начал искать свою толстовку. Шоппинг означал, что ему придётся платить, что означало, что среди беспорядка его комнаты нужно откопать бумажник. Его комната состояла из скудной мебели, слегка разодранных обоев на одной стене, — когда он напился эспрессо и попытался переделать обстановку, но у него не было средств, — и пары дюжин мягких игрушек. — Если бы мне нужен был стиль, я бы выбрал Яойорозу, — Тодороки смущённо признался. — У меня много костюмов. Мой отец заказал их для благотворительных мероприятий. Шинсо натянул свою любимую толстовку. Ту самую, с большой дыркой на плече, которую он залатал ярко-жёлтой нитью, просвечивающую, если он натягивал ткань слишком сильно. Тодороки обошёл рубашки на полу, валяющиеся комками, что составляли все владения Шинсо. — У меня носки не сочетаются, — предупредил Шинсо. — У тебя кот на толстовке, — сказал Тодороки. Шинсо опустил взгляд. И правда, выцветший, старый, но очень симпатичный кот. — Мне нужна толстовка с котом, — перефразировал Тодороки. — Я не знаю, где взять толстовку с котом. Шинсо почесал подбородок, стараясь не думать, что он очень давно не умывался. — Ты пробовал искать в комиссионных магазинах? — Нет, именно поэтому я пришёл к тебе. Аояма сказал, что у тебя есть блестящие штаны. Я не знаю, где их найти. Шинсо прищурился ещё сильнее. — Ну, начнём с того, что у меня нет блестящих штанов, но, если бы были, ты бы хотел? — Да. — Ладно, похоже мы идём в комиссионки, — объявил Шинсо, глядя на свои носки. — У тебя есть деньги? — Тебе нужны? — предложил Тодороки так застенчиво, словно вот-вот под землю уйдёт. — Нет, всё в порядке, — ответил Шинсо, выключая компьютер. Он был дешёвым, с парой вмятин, работал складно, но именно поэтому он не любил делать уроки с остальными. — Ты знаешь, как мы повезём вещи обратно? Тодороки расслабился. — А мы не можем просто нести их? Шинсо фыркнул и выудил телефон из штанов, покрытых пятнами от черники. — У меня есть номер Айзавы. Он будет рад, что я социализируюсь с людьми, поэтому отвезёт нас. Есть пару комиссионок, в которые я хотел заглянуть, но не мог. Ты занят сегодня? — Нет, у меня свободные выходные. — Круто, пошли покупать платки.

***

Они не купили платки. Тодороки нашёл меховой плащ и улыбнулся так неловко, но так счастливо, что Шинсо пожалел, что не прихватил с собой солнцезащитные очки, потому что смотреть на это лицо было ослепительно больно.

***

— Он подчёркивает мои глаза? — спросил Тодороки, пытаясь повернуться перед непрактично маленьким зеркалом, висящем за кучей шарфов на разбитом манекене. Шинсо наклонил голову и что-то промычал. На фиолетовый было приятно смотреть, но он выделялся на фоне красных волос и тона рубашки. — Если ты перекинешь белую часть в сторону, то будет лучше, — посоветовал Шинсо, откусывая печенье, которое Тодороки купил им. Это, и ещё эспрессо для Шинсо. Это стоило невероятно дорого, но Тодороки настоял и вытащил пачку банкнот, а потом они отправились дальше. Шинсо не был уверен, должен ли хлеб быть таким сладким на вкус или чистый эспрессо просто сбил его вкусовые рецепторы. Тодороки нахмурился, проводя руками по волосам. Красные локоны слегка завивались, а белые никак не хотели оставаться на месте. Жизнь была несправедлива к людям с разными волосами. — Они не слушаются, — хмыкнул Тодороки, слегка надув губы, когда его волосы медленно вернулись на место. Шинсо мог бы поспорить ещё, но учитывая его собственные волосы, у него не было такой привилегии. — А как насчёт этого? — Тодороки указал на мягкий свитер со слегка потёртыми плечами на два размера больше нужного. С достаточным количеством терпения его можно легко исправить. — Выглядит неплохо, — ответил Шинсо, но по его тону звучало как вопрос. — Но он большой. Тодороки повернулся к нему с потерянным взглядом. — Разве это плохо? — Ты безнадёжен, — вздохнул Шинсо, засовывая руки в карманы толстовки. — Хватай его, пока продавщица не подумала, что мы что-то украли. Тодороки выглядел слишком заинтригованным этой идеей с наполовину потрескавшимся жемчужным ожерельем, висящем на его шее. Он вцепился в них как ребёнок в пачку конфет в супермаркете и не хотел отпускать. — Шинсо? — Тодороки замолчал, широко раскрыв глаза от восхищения. — Здесь продают мебель? — Да, — устало согласился Шинсо. — Не покупай матрасы, в них могут быть насекомые или иголки, но тут довольно чисто, так что всё в порядке. Тодороки шагнул к столику, благоговейно протягивая руку. Кончики его пальцев слегка касались слишком «американской лампы», выполненной в форме женской ноги в чулках и шпильках, с торчащей лампой из бедра. Тодороки прошептал в чистом восторге: — Мой отец возненавидел бы это. — Твоя комната стилизована под дом твоего отца, верно? — Шинсо зевнул, принюхиваясь к кофе, не уверенный, что сможет сделать ещё один глоток, так как его уже тошнило и болел язык. — Так почему бы… не украсить её так, как хочешь ты, а не просто чтобы побесить его? Тодороки застыл в ужасе. Шинсо потёр глаза и шмыгнул носом. — Если хочешь лампу, то флаг тебе в руки. Тодороки провёл тремя пальцами по поверхности и с дрожью в голосе прошептал: — Если… я хочу? — У тебя эмоциональный диапазон как у сельдерея, — Шинсо зевнул и присел на землю. — Может, купишь настоящую кровать, вместо того чтобы спать на бамбуковых палочках? — Татами. — Просто найди себе кровать, ты, ворчун. Мне ещё нужно показать тебе отдел с подушками. Много блесток и искусственного меха как… ах, как его зовут… Оджиро? Как хвост Оджиро. Тодороки изогнул губы в немом вопросе. — Искусственный мех? — И ещё куча кружек, — Шинсо указал пальцем через плечо. — Очень паршивых. Можешь купить себе с надписью «Люблю веганов!», чтобы пить из неё каждое утро и раздражать Бласти. Глаза Тодороки загорелись огнём. — Я могу любить веганов, чтобы раздражать Бакуго. — Это жертва, на которую я не хочу идти, — признался Шинсо. — Ты храбрейший из всех выпускников ЮуЭй. Сильный. Ура. Для самого симпатичного мальчика всей школы, у Тодороки было невероятно гадкое фырканье. — Я хочу новый шарф, — сказал Шинсо. — Я потерял свой на днях. Тодороки выглядел удивлённым. — Зачем тебе нужен шарф, если ты носишь оружие как шарф? Тебе не нужно два шарфа. — Во-первых, как ты смеешь думать, что я разбираюсь в моде, не нося при этом два шарфа. А во-вторых, я хочу носить шарф в помещениях, потому что это сводит Мидорию с ума; подумай, я просыпаюсь каждый день только, чтобы быть придурком. Тодороки глубоко задумался и медленно кивнул, словно Шинсо сказал что-то максимально мудрое. — Иногда ночью я… создаю лёд на лестнице и скольжу по нему, вместо того чтобы спускаться по ступенькам, если я сильно устал. — Очень мудро, — отметил Шинсо. — Я заплачу тебе, если ты заморозишь молоко Бакуго. Или как он там его называет. — Нет. Хочу, чтобы моя смерть была более яркой. — Справедливо.

***

— Это чрезвычайная ситуация? — Может быть, — ответил Шинсо. — Я социализируюсь. Это код красный в твоей книге? — В последний раз, когда ты общался с моим классом, всё закончилось антисанитарным пирсингом. — В этот раз я просто купил… вещи. На другом конце линии повисла тишина. Шинсо стучал ногой по земле. В канаве застряла упаковка от чипсов, он как можно тише водил её туда-сюда. Тодороки лежал позади него на новом диванчике, который абсолютно ни с чем не сочетался. — Ты ходил по магазинам без присмотра? — Нет, — решительно ответил Шинсо. Он оглядел их покупки. Сомнительные, но чудные. — Но, я думаю, Тодороки не считается. — Ты…ты ходил по магазинам с Тодороки Шото без присмотра? — Да, нам нужна машина, потому что я не знаю, как нести футон… Из-за спины Тодороки позвал его достаточно громко, чтобы было слышно по телефону: — Я думаю, это кресло на двоих. Шинсо, не колеблясь, крикнул в ответ: — Это мусор. Если бы это было кресло на двоих, ты бы не носил сейчас четыре комплекта жемчуга. На Тодороки и правда было четыре жемчужных ожерелья. Айзава молчал, а затем очень быстро ответил, что за ними скоро приедут.

***

Полночь приехала в симпатичном маленьком кабриолете, который выглядел и так идеально, но ещё лучше с кушеткой, торчащей позади. Закреплённой её хлыстом, плохо скованной кусками льда и обмотанной ремнем безопасности. — Думаю, всё будет хорошо, — подтвердила Полночь, не обращая внимания на то, что Шинсо разрешил Тодороки сесть к нему на колени, учитывая, что на заднем сиденье совсем не было места. — Держитесь, ребятки! Путь будет долгим! — Разве до ЮуЭй не двадцать минут езды? — Тодороки спросил в пустоту. Пустота не ответила. Полночь не была ужасным водителем, но факт того, мальчики не могли пристегнуться, делал этот опыт ещё более травмирующим. Каждая остановка на красный ощущалась как мини-автокатастрофа, когда долговязый студент-герой давил своими худыми бедрами. Каждое ускорение чувствовалось, словно последние секунды перед смертью, когда плечи давили ему на горло. — Если геройство тебе не подойдёт, — прохрипел Шинсо, когда особенно острый изгиб челюсти Тодороки упёрся ему в нос, — ты всегда можешь быть человеком-тараном. Тодороки выглядел довольным, прижимая жемчуг к груди. Всё было достаточно быстро. Нетрудно было заметить, что она ехала по привычному для неё короткому пути. Хоть она и была частым зачинщиком веселья в школе, но в конце концов, и законным преподавателем, поэтому заботилась о безопасности своих учеников. Тодороки не мог представить другого учителя, который бы приехал так далеко ради кого-то. Кроме Айзавы, но этого человека никогда не замечали за рулём. Полночь была порядочной женщиной, но пригнала на своей золотой колеснице только потому, что Шинсо каким-то образом стал любимым ребёнком во всём общежитии. Мидория уже подловил Всемогущего своим щенячьим взглядом, но мешки под глазами Шинсо были скорее глубокой смоляной ямой, а Айзава — измученным саблезубым тигром, ожидающим смерти. Это, возможно, была слишком мрачная аналогия, но Тодороки видел, как Шинсо прожарил его отца, так что смоляная яма вполне точное сравнение. — Ну, почему ты такой, — простонал Шинсо: любые личные границы исчезали, когда тебе приходилось врываться в раздевалку, чтобы помочь однокласснику, стоящему в нижнем белье, стянуть с себя узкий свитер. — Ты бросаешь вызов реальности, никто не может быть настолько невыносимым. — Это у меня в генах, — ответил Тодороки, на что Шинсо фыркнул, но звук был приглушён новым уродливым свитером Тодороки. Полночь остановилась позади общежития, на специальной парковке, которая обычно пустовала. В основном, потому что Айзава за рулём — это такой же бред, как Бакуго на чаепитии, и они не вызывают пожарных, потому что, если Тодороки случайно поджигает вещи, Момо быстро исправляет это. Фактически, единственный раз, когда парковка использовалась, это когда они должны были вызвать команду сапёров, чтобы обезвредить грязное бельё Бакуго. — Хорошо, мальчики, — протянула Полночь, восхищённая дешёвым хламом в своей машине. — Вам нужна помощь, чтобы отнести это барахло? — Мы справимся, но если хотите стать звездой, то можете выгрузить это на улицу, — сказал Шинсо, стащив Тодороки с колен и перебросив через дверь, вместо того чтобы открыть её как нормальный человек. Тодороки шлёпнулся о тротуар как мокрое полотенце. — Без проблем, — вместе они разобрали и поставили мебель как на самой худшей барахолке в мире. Ничто не сочеталось, не сортировалось, и, кроме того, всё было ужасно безвкусным. Никогда ещё Тодороки не был таким свободным, как в жемчуге и леопардовых штанах. Полночь не смеялась, но губы её дрожали при виде лампы в виде ноги, которую Тодороки будет хранить вечно. — Некоторые вещички действительно милые, — заметила Полночь, проводя пальцами по большому свёрнутому ковру. Качество было хорошее, скорее это было пожертвование, а не необходимость избавиться от старых вещей. — Я почти завидую. — Завидуете моей толстовке? — слегка застенчиво спросил Тодороки. Это был большой шаг, он избегал отдел с толстовками часами. Шинсо не знал, что это за травма такая, но как только тот нашёл приятную, удобную толстовку, то стремительно сбросил свой багаж детства. Она даже не была дурацкой, лишь простого серого оттенка, слегка выцветшего от частой стирки, и мягкой на ощупь. — Я завидую твоей толстовке, — ответила Полночь. Тодороки опустил голову, настолько довольный и растроганный, словно мог вот-вот покраснеть. — Это странно, — сказал Шинсо. — Это правда странно? Или только я? — Ты носишь туфли на платформе, ты не понимаешь значения «странного», — возразила Полночь. — Всё я знаю. В словаре напротив этого слова есть лицо Айзавы. Тодороки глубоко вздохнул и, казалось, готов был расхохотаться. Они начали раскладывать вещи по немногочисленным коробкам и даже втиснули немного в мебель, чтобы сэкономить место. Несколько рубашек в ящике нового прикроватного столика, пара шляп, висящих на лампе. Вскоре они смогут перенести всё это внутрь за пару подходов. Естественно, у них ничего не получилось, потому что Шинсо лентяй, когда дело доходит до простых мелочей. Он сложил всё в одну кучу, тяжело дыша и пытаясь тащить несдвигаемую гору вещей. Полночь с любопытством наблюдала за этим. — Тебе помочь? — сухо предложила она. — Не нужны мне Ваши… — Шинсо осёкся, — …лапки. Полночь закатила глаза, и Шинсо споткнулся. Его падение выглядело чуть менее болезненно, чем когда он выбросил Тодороки из машины. В конце концов, им удалось затащить их внутрь. Какое счастье, что у них есть лифт, а Тодороки мог заледенить пол, чтобы они могли волочить вещи как самая непрактичная транспортная компания, известная человечеству. Тодороки узнал, что Шинсо звучит как сдувающийся воздушный шарик, когда устаёт. — Это безумие, — простонал Шинсо, растянувшись в своей скудно обставленной комнате. — Эти, эти усилия. Дай мне мою синюю шляпу, я спрячу свои слёзы. — Ты не покупал синюю шляпу, — мягко утешил его Тодороки. — Ты купил синюю лава-лампу. Шинсо издал низкий гортанный звук, который можно было расценить как ужас, но больше напоминал веселье. Комната Шинсо пустовала, но со временем начала заполняться. Они скорее теснились между коробками и предметами странной формы, но теперь атмосфера стала лучше. Теплее, как когда Тодороки находил кафешки и магазины собы более уютными, чем собственный дом. Или больничную палату его матери, грустную, но становившуюся более радостной со временем. Шинсо расставлял всё аккуратно. Нежной, но крепкой хваткой. Он поставил чистящие средства в сторону. В конце концов, они были в секонд хенде. На некоторой одежде были дырки, небольшие дефекты, которые, как говорил Шинсо, он сможет зашить. Тодороки догадался, что он ещё может рисовать, учитывая, что одна декоративная ваза была невообразимо выцветшей. — Ты купишь цветы? — спросил Тодороки, зачарованно наблюдая, как Шинсо достаёт пакет, наполненный… настоящей землёй. Он высыпал землю в вазу, слегка встряхнув, и поставил на нижнюю полку. — Там будет недостаточно света для цветов, — заметил Тодороки без всякой необходимости, но всё равно с чувством, что ему нужно вставить слово. — Она заплесневеет, если её не осушить. — С каких пор ты разбираешься в этом? — риторически поинтересовался Шинсо. — Моя мама, — заверил Тодороки, и Шинсо хмыкнул в ответ. Это ничего не означало, и Тодороки был благодарен. — Никому не говори, — предупредил Шинсо, прежде чем достать… длинное перо, прикрепленное к палке. Без всяких сомнений, он воткнул палку в вазу и смотрел, как перо висит над полом. — О, — выпалил Тодороки. Его чувство стиля тоже было достаточно странным, так что он не обратил на это должного внимания. Они продолжали перекладывать вещи. Шинсо взял одну из шляп, купленных Тодороки, и переложил в стопку «починить». Тодороки воспринял это как хороший знак. — Ты так и не сказал, зачем тебе нужно было пройтись по магазинам, — пробурчал Шинсо, сжимая коллекцию дешёвых рабочих ручек между зубов. Они купили целую кучу всего за доллар! — Мне не нравится моя комната, — произнёс Тодороки. Он подождал, но Шинсо не стал давить, поэтому Тодороки продолжил: — Я боялся, что мой отец придёт в общежития, поэтому повторил дизайн своего дома. Шинсо быстро взглянул на него искоса и пробормотал что-то неразборчивое. — Слишком рано говорить, что моя комната тоже практически такая же? — спросил Шинсо с горечью в голосе. Практически такая же? Но в его комнате почти ничего не было… ох… — Мне нравится картина, которую ты купил, — сказал Тодороки, кивая в сторону старой картины, выполненной маслом. Довольно скучная и старая: красивая река в сельской местности, пара сосен, горы вдалеке. — Спасибо, — ответил Шинсо. — Хочу дорисовать болотного монстра в реке. Или дракона, или ещё что-то. Они продолжали распаковывать вещи, и в этот раз Тодороки не чувствовал себя неловко от стоящей между ними тишины.

***

Несколько дней спустя Тодороки заметил, что, несмотря на переделку комнаты, Шинсо действовал до крайности скрытно. Он не впускал никого в своё пространство, быстро захлопывая дверь. Серо, сосед Шинсо, жаловался на это после уроков. Он очень громко обсуждал это с Ашидо, которая сидела рядом Бакуго. А единственный способ услышать друг друга за воплями Бакуго — это орать до потери слуха. Серо признался, что Шинсо вёл себя очень «стрёмно» (Тодороки сделал мысленную пометку выяснить значение слова) и не подпускал никого к своей комнате. Тодороки этого не понимал. Они придали спальне Шинсо чудный вид, ему больше не стоило переживать. Во время уроков Шинсо выглядел замечательно, спал чуть больше обычного. Он всё ещё был довольно грубым, но, если честно, Тодороки находил его личность очаровательной после душевной беседы о навыках вождения Полночи без ремня безопасности. — Почему ты ведёшь себя странно? — спросил Тодороки, когда Шинсо вновь пытался скрыться. — Лицо у тебя странное, — выпалил Шинсо, не подумав. — Ой… я не… Тодороки слегка склонил голову. — Справедливо. Почему ты прячешься в своей комнате? Шинсо уставился на него, выдыхая через нос. — У меня… э-э-э… — ответил Шинсо, — …полиомиелит. Тодороки заморгал. Это было нормальное завершение дня.

***

Жизнь Шинсо подошла к концу в одно роковое утро, когда его дверь была агрессивно выбита не менее агрессивной ногой. Указанная агрессивная нога принадлежала агрессивному индивиду. Шинсо вскрикнул и упал, растянувшись на земле. Бакуго Кацуки, очень раздражённый и, почему-то, мокрый, зашёл внутрь. От силы удара дверь отскочила, ударилась о стену и снова захлопнулась, скрыв ото всех последующую неминуемую гибель Шинсо. — Моя дверь… — заскулил Шинсо. — Это всё, что ты можешь сказать?! Поднимайся, Чернослив, я пну твоё лицо похлеще, чем дверь! Шинсо не тянул и ответил тем же самым тоном: — Моё лицо… Бакуго сжал челюсть до скрипа в зубах. Шинсо на секунду оглядел его и понял, что мокрый Бакуго только что из душа, судя по полотенцу, висящему на плече. К счастью, он был одет в толстовку, которую Шинсо раньше ещё не видел. В одной руке у Бакуго была одна из его любимых рубашек с большой дыркой на плече- — Ты можешь починить её или нет? — рявкнул Бакуго, тыча рубашкой в лицо Шинсо. — Ты имеешь в виду… — Шинсо сделал тревожную паузу, — …зашить? — Нет, я хочу, чтобы ты магией заставил её зашить себя саму. Да, придурок, ты зашей. — Обидно, — фыркнул Шинсо, пытаясь принять сидячее положение. — Я… — Что? — усмехнулся Бакуго. — Полиомиелит? — Оу, — ответил Шинсо. Прежде чем Бакуго снова начал кричать, их прервал тихий пыхтящий звук. — Ублюдок, — очень спокойно проговорил Бакуго. — Что трогает мою блядскую ногу? Шинсо поморщился. — Язык. Не волнуйся, не мой. Бакуго раздул ноздри, словно мог выдыхать взрывами. Бакуго медленно опустил глаза, его дыхание стало прерывистым, когда он встретился взглядом с животным. Кошка, большая белая длинношерстная кошка склонила голову и уставилась на него. Ярко-голубые глаза, милая мордочка. — Больной ублюдок, — бесстрастно сказал Бакуго, — это кошка. Шинсо вздохнул и тихо кивнул. Бакуго уставился на кошку, его ладони потрескивали от маленьких искр. Та не реагировала. — …Да, — признался Шинсо. — Она… мягкая. Бакуго искоса посмотрел на него, а потом снова перевёл взгляд на кошку. Он скривился и зарычал. Кошка продолжала смотреть на него, а потом начала вылизывать шерсть. — Какого чёрта? — спросил Бакуго. Кошка снова подняла голову, чуть приоткрыв рот. — М-я-а-а-ау! Она пронзительно завопила. Бакуго подскочил, Шинсо выглядел более неловким. — Что за?! — закричал Бакуго. — Какого хрена эта крыса так громко орёт?! — Она очень старается, — сухо защищался Шинсо. — Она глухая. Бакуго замер. Кошка вернулась к своим делам, даже не услышав собственных воплей. — Ты хочешь сказать, что эта штука даже не слышит, что верещит как резаная? — Она хорошая девочка, — сердито фыркнул Шинсо. — Хорошая девочка. — О, ради… — резко выдохнул Бакуго. — Ладно, слушай, Баклажаноголовый, исправь мою чёртову рубашку. Иди к нашему учителю и скажи, что эта белка живёт у тебя. И не заставляй меня, блять, повторять лишний раз. — Что? — выпалил Шинсо. — Ты помогаешь мне? — Нет! Ты зашиваешь дыру в моей рубашке, а я в ответ просто говорю тебе, как не потерять своё тотемное животное! Шинсо прищурился. — Это была шутка? Тотемное животное. О, это было так плохо… — Просто почини её, чмошник! — закричал Бакуго. — Или ты только с глухими разговариваешь?! Прежде чем Шинсо успел сказать «это не имеет никакого смысла», Бакуго резко дёрнул руками, что Шинсо сначала воспринял как удар. А затем пальцы начали складываться в… Бакуго удовлетворённо фыркнул, унижая достоинство Шинсо на изысканном языке жестов. Кошка, не понимая, что произошло, одарила их своим самым громким воплем.