***
Его разбудил резкий свет — какая-то рыжая тётка светила ему прямо в глаза какой-то ручкой с лампочкой на конце. Зак поморщился и отшатнулся. — Убери. Её плечи опустились, и через секунду она сама отстранилась, убирая фонарик в карман. Она была во всём чёрном, было почти похоже на офицерскую форму, но Зак не утруждал себя выискиванием значков или нашивок — у него всё тело или болело, или горело, или ныло. В глазах всё смылось в непонятную радугу, и от смеси запахов выхлопного газа и крови его стошнило. В поле зрения оказался белый грузовичок с какими-то буквами, но слово казалось слишком сложным для чтения. На боковой двери была незнакомая ему аббревиатура «ЕМТ». Женщина снова к нему наклонилась, но уже без фонарика. — Вы помните, как вас зовут? Можете назвать своё имя? Зак даже не почувствовал, как его рот шевелится в каком-то ответе. С губ на куртку капало что-то тёплое и влажное — то ли кровь, то ли слюна, то ли желчь. Язык так сильно распух, что казался слишком огромным для его рта. — Можете повторить? — сказала она. — Я не понимаю. Она обтёрла его лицо какой-то салфеткой, пропитанной антисептиком с таким сильным запахом, что Зака снова начало выворачивать. Ему было слишком тяжело разговаривать, поэтому он не ответил, даже когда она устало на него посмотрела. — Будьте так любезны со мной сотрудничать. Я не смогу помочь, если не узнаю, как сильно вы ранены. На заледеневших запястьях всё так же висели наручники, и эта баба вряд ли смогла бы ему с этим помочь, если только у неё не завалялся ключ (а то и машина времени). А чем дольше он оставался в сознании, тем сильнее ему хотелось вернуться в прошлое, вернуться в ту лачугу, закутаться в ещё тёплое оливково-зелёное потрёпанное пальто и уснуть. Хотелось немного тепла и мягкости. Ощутить мягкую подушку под головой, почувствовать на языке вкус горячего шоколада из кафе, услышать, как ему поют тупую песенку на день рождения, как пятилетнему ребёнку. Ему хотелось вещей, которых он раньше в жизни бы не подумал желать или понимать — почувствовать чужие пальцы в своих волосах или уснуть на чужих коленях. Хотелось самого настоящего человеческого умиротворения. В итоге, он заставил себя проглотить скопившуюся в горле желчь и ответить. Тётка немного переменилась в лице, но тут же удержалась. — В смысле, Рей? Тебя зовут Рей? — Нет. Она мне нужна. — Кто такая Рей? — Она — моя… — Твоя кто? Дочь? Сестра? Девушка? — Она — моя. Тётка нахмурилась, и Зак не понял, чему здесь кривиться — это была важная информация, которую стоило донести всем и каждому, даже если его голова от попытки разговаривать вся тряслась, как при землетрясении. Она опустилась перед ним на колени, и Зак почувствовал, как его голову приподнимают. — Скоро ты встретишься с Рей… — Когда? — …Но для начала будь добр ответить на несколько вопросов. Ага, теперь она с ним договаривалась. Значит, Рей была с ней? Тётка затащила её в грузовик? Зак попытался встать, но ноги подкосились, и он резко упал. От боли в лёгких он задышал через рот. Тётка снова к нему потянулась. — Не делай резких движений, хорошо? Ты ранен, но у меня есть компресс, так что всё будет хорошо, — она заправила за ухо кудрявую рыжую прядь, совсем как делала Рей, когда решала летнюю домашку. — Как тебя зовут? — Зак. — Зак, сколько тебе лет? Он вспомнил приют и ту парочку из подворотни. Он же вчера их зарезал, да? Поэтому он в наручниках? Так, стоп, это же бред. Ему тогда было всего двенадцать, и в двенадцать он никаких Рей не знал. Они с Рей буквально недавно праздновали день его рождения. Она ему спела. — Мне дв… двадцать один. Она кивнула, принимая всё на веру. — Ты знаешь, где находишься? Зак осмотрелся — решётчатый забор, испачканный в крови асфальт, ярко-оранжевый уличный фонарь, который светил так ярко, что хотелось к херам его разбить. На траве лежал велосипед, его колёса крутились на ветру, а над ним склонился какой-то парень, изучающий смутно знакомую чёрную сумочку. — Не знаю, — в итоге ответил он. — Знаешь, какой сегодня день? — Нет. — Месяц? Он вспомнил, что недавно где-то на глаза попадалось слово «июнь». В июне у Рей был день рождения. «Сегодня 10 июня», почти сказал он, но вспомнил, как Рей пела в его день рождения, и покачал головой. — Июль. Понедельник? — Правильно, понедельник, — сказала она, как будто похвалила. — Помнишь, как головой ударился? Или как раны получил? На ум пришла та пара, сломавшая трость старика. — Они забрали у старика бумажник… — нет, стоп, это было очень давно. Старик давно умер. — У Рей забрали сумочку… или велосипед? — И ты подрался с тем, кто забрал вещи Рей? — Я его убил, — он вздрогнул от воспоминания об ударе в челюсть. — Он ёбнул меня кирпичом. Парень в той же форме, что и рыжая тётка, подошёл, чтобы поделиться какой-то информацией, но Зак не расслышал. — В сознании, но немного дезориентирован, — кивнула она. — Помнит, кто он такой, вспомнил сегодняшний день, но в деталях путается. — Тогда ты иди к офицерам, а я его упакую, — сказал парень, указывая на грузовик. Там же Рейчел? К нему подошёл ещё один мужик, и Зак почувствовал, как его поднимают на ноги. Голова тут же закружилась, и плечо взорвалось болью. — Где Рей? Эта баба говорила, что мы встретимся, когда я на всё отвечу. Парни переглянулись. — Скоро увидитесь. Сначала поедешь в больницу. Его это не устроило. — Значит, она мне напиздела? Рей же не в больнице, — он был без сознания, а они все воспользовались этим и наебали, пообещав встречу с Рей. Её, наверное, увезли куда-то и спрятали, и теперь парили ему мозги, чтобы выиграть время. — Если ты хоть пальцем её тронул — я голову тебе нахуй снесу. Где она? Один из парней нахмурился, как будто его здесь оскорбили. — Никто её не трогал. Когда мы приехали, здесь уже не было никого по имени Рей, — и ребята, едва Зака сгрузили в кузов — тут же отпустили. Там было не теплее, чем в холодильнике, и в принципе ощущение было такое, будто Зака пытались законсервировать в банке. — Как подлечишься — задавай свои вопросы полиции. Они могут её привести. Привести? В голове вспыхнула память об испуганных глазах Рей, и он резко вспомнил всё: пулевое ранение, он бил самого себя, лишь бы не упасть в обморок, а рядом мерцали сине-красные огни сирен. Её маленькие руки хватали его за толстовку, но не касались испачканных в крови рук. Она звала его «папа», не «Зак». Она вздрогнула, когда он позвал её по имени. Один из парней закрыл двери грузовика, оставляя Зака наедине со своей болью и воспоминаниями. Было бы просто идеально, если бы кто-то привёл Рей к нему, но с такой же вероятностью сейчас могла повалить снежная буря.***
Зак просыпался ещё три раза — и все после медикаментозных кошмаров. Его не оставляли одного — рядом вечно отирался какой-то медработник: то живот ему щупал, то свободное от повязок лицо обтирал. У него всегда спрашивали — «как ты?», «помнишь, как тебя зовут?», «что-то болит?» (на третий вопрос он всегда отвечал «да») — и он пытался не выглядеть полным идиотом, когда не получалось внятно ответить с первого раза. Когда случались приливы энергии, уже он задавал вопросы (несмотря на то, что мозги от обезболов почти ничего не соображали), и постоянно спрашивал про Рей: «где она?», «когда она придёт?», «нам разрешат увидеться?». В ответ ему только сочувственно улыбались. Иногда даже спрашивали о ней, чтобы его уважить, но слушали с фальшивым интересом — как ребёнка, который придумал себе нового друга — и в итоге Зак передумал что-либо им объяснять. Наверное, оно и к лучшему. После этого он продолжил время от времени приходить в сознание, чтобы снова упасть в забытье. Когда он проснулся в очередной раз, он знал, что больше обмороков не будет — он не чувствовал ни сонливости, ни провалов в памяти. Зак уставился в незнакомый потолок без единого пятна от воды и прогнившей древесины, и медленно выдохнул. Зря. Тело болело так, будто его окунули в кипящую лаву. Опухоль на лице стухла, язык больше не ощущался куском резины во рту, но кожу как будто натянули на лицо. Он потёр щеку рукой и ощутил собственную кожу рядом с марлевым компрессом. Он ненавидел трогать свою кожу. Стиснув зубы, он осторожно сел. Голова больше не болела так, будто скоро взорвётся, но от резких движений начинала ныть, а он больше не мог позволить себе блаженную дезориентацию. Он был в больнице. Палата была совсем крохотной (банка сардин в супермаркете наверняка и то больше была), у окон висели уродские занавески, а пол был до омерзения холодным. Его лодыжка была прикована к постели длинными наручниками — выглядело тупо, но действенно, раз уж он даже до дверной ручки дойти не мог. Под мшисто-зелёной больничной рубахой он нащупал пять швов на животе, и даже такой профан в медицине, как он, мог сказать, что местному хирургу было во-о-от так похуй, как он залатает преступника. Пиздец, как свезёт, если к вечеру швы не разойдутся. Сдерживаясь, чтобы не выматериться, он вытащил капельницу, чтобы оставить трубку болтаться возле кровати. Он не знал, сколько дней прошло, и спросить было некого. Зак даже не удивился, не увидев в палате своих вещей. Тот офицер, который надел наручники, забрал пистолет, но пофиг на пушку — Заку было жаль свой нож. Он не помнил, как его конфисковали следом — так что, может, он был не у копов, а Рей могла где-то забрать и спрятать. Внутри что-то дёрнулось при мысли о Рейчел. Странная реакция — она ему всё это время снилась, и всё было нормально — но в перерывах между обмороками в голове появлялись новые вопросы. Сейчас, будучи в полном сознании, его беспокоил только один. Её отец тоже был монстром? В животе разлилось стылое чувство страха. Той ночью для него худшим эпизодом был далеко не арест, но Рей, даже если он изо всех сил пытался скрыть её от копов, оставила на месте сумочку с проездным, кошельком и какими угодно другими документами. У них были проблемы. На периферии он уже слышал, как Кэти с него орёт: «А я говори-и-ила тебе не вляпываться! Только усложнять жизнь и умеешь!», и как бы ни ненавидел признавать, но сейчас она оказалась бы до последнего слова права. Он знал, что ждёт его самого, но Рейчел? Чем всё закончится для неё? Он беспокойно зашагал вдоль палаты (насколько позволяла цепь наручников), пытаясь избегать взглядом зеркала — впрочем, быстро передумал. Он был не настолько труслив. И, как и ожидал, выглядел он не ахти как. Его кожа походила на опавшие мёртвые листья — не то очаровательное золото, коим пестрили календари и журналы, но пожухлый гнилой мусор, который только под ботинками хрустел. Или прилипал к тротуару, покрываясь отвратительной слизью и чернея от постоянных ливней. Его золотистого цвета глаз выделялся на тёмном лице, как у чёрной кошки, и волосы были спутаны ну точно, как тот чёрный мех. Нижняя губа пересохла и побелела, посередине красовалась рассечённая рана. На лицо наклеили огромный компресс, и Зак смог рассмотреть розовый краешек шрама, который сойдёт дай бог через месяц. Он натянул воротник — плечо было замотано невесть чем пропитанным бинтом. Было больно двигать этой рукой, так что он не стал и пытаться. Дверь позади открылась, впуская огромного и грузного, как кирпичная стена, мужика. Крошечный докторский халат на его плечах выглядел плохой шуткой. — Ты вытащил капельницу, — тут же заметил он. Зак хотел было съязвить «ну, как видишь», но сдержался, и доктор торжественно кивнул. — Значит, всё в порядке. Как будто кто-то в принципе был в порядке достаточном для тюряги. Зак не боялся этого комка мускулов, но тот выглядел так, будто по вечерам от нехуй делать жмёт от груди вёдра с булыжниками, да и драться с врачом было как-то бесполезно. Не он же, в конце концов, его за решётку кинет. Доктор открыл дверь офицеру — тот смерил Зака кислым взглядом, прежде чем собраться. — Как наш клиент? — Готов к выписке. — А второй как? Тот, что в татуировках? — Тоже. Забирай их отсюда, я уже устал от их вида. Парень с татуировками? Уверованный так и не сдох? Цыкнув, Зак пнул кровать с такой силой, что та скрипнула. День становился всё лучше и лучше.***
Прошёл год с того раза, как Зак пялился в узор отпечатков собственных пальцев. Сейчас он не мог обращать внимание ни на что другое, когда женщина за столом макала его пальцы в чернила и прижимала к какому-то документу. — Имя? — спросила она, не поднимая глаз. — За… — Полное имя. — Бля, ты же сама его знаешь, нахрена спрашивать? — Протокол, — медленно протянула она, смакуя каждую букву. — Не я придумала эти правила. Зак щёлкнул языком, когда она взяла его за безымянный палец. — Айзек. — Фамилия? — Фостер. — При аресте у вас не было никаких документов или удостоверений. У вас есть члены семьи, которым нужно сообщить о вашем местоположении? — Нет. Женщина покачала головой, и мешки под её глазами дёрнулись следом. — Человек, с которым вы дрались, получил ножевые ранения, но ножа у вас не нашли. Не подскажете, где его искать? — Понятия не имею. — Выбросили? — Не помню. Женщина одарила его сомневающимся взглядом и вернулась к своим бумагам. — Был ли кто-то с вами в ту ночь? Вопрос с подвохом. Разумеется, они знали, потому что тот коп нашёл её сумочку, а другой вообще узнал её по лицу. — Рей была. Женщина перестала записывать. — Кто такая Рей? — Девчонка, которая была с нами. — Её имя? — Сказал же, Р… — Полное имя. Зак немного опешил. До сих пор он ни разу не произносил её полного имени. — Рейчел, — и что-то в этом было до странного интимным. — Её зовут Рейчел. Она снова начала записывать своим кривым почерком, но теперь выглядела куда более заинтересованной. — Откуда вы с Рейчел знакомы? — Соседи. — Значит, виделись вы часто? — Постоянно. — Зачем вы виделись с Рейчел тем вечером? Вы живёте не в том районе, где вас арестовали. Он даже близко тот район вспомнить не мог. Все дома были похожи друг на друга, везде росли эти бесячие кустарники. Даже если бы он не потерял голову от жажды крови — всё равно бы тот район не вспомнил. — Проходил мимо. Я искал Рей, чтобы проводить до дома, и нашёл в том районе. — Что было дальше? — у неё закончились чернила, и женщина выбросила ручку, прежде чем вытащить из стола точно такую же. Зак взглянул на настенные часы — стрелки будто не сдвинулись и на миллиметр. — Она сказала, что на неё напали и ограбили. Потом я нашёл этого уёбка и… — Нанёс ему семь ножевых ранений. — Нахуя спрашивать тогда, если всё знаешь? — сузил глаза Зак. — Для составления полной картины, — ровно ответила она. — Заодно проверяем, соответствует ли ваша версия версии полиции. Зак понятия не имел, что было в отчётах, но был наслышан о коррумпированных полицейских, которые за милую душу могли состряпать ложное описание. Он бы не удивился, если бы ему приписали похищение Рей. — Я не лжец. Если версии не совпадают — значит, копы не умеют писать свои отчёты. Женщине нечем было ответить, и она больше на него не смотрела, вместо этого перебирая записи, как будто листая роман в мягкой обложке. Зак и сам понимал, что арестованные с оружием преступники — не всегда самые честные малые, но у него не было иного выбора, кроме как сказать правду и надеяться, что ему поверят. Какое же до отвращения уязвимое положение. — Значит, вы нанесли удары ножом, — продолжила она. — Но и пистолет у вас был. — Он не мой. — Хотите сказать, что хранили огнестрельное оружие без лицензии? — Хочу сказать, что пушка не моя. На её лице мелькнуло удивление. — Когда у вас появился этот пистолет? — Три недели назад? В прошлом месяце? — попытался припомнить Зак. — Нет, не помню. — Но в то время вам было двадцать? — Ага. — В этом штате владение огнестрельным оружием без разрешения и лицензии лицам младше 21 года запрещено, — поджала губы она. — Даже одно хранение повлечёт немаленький штраф. Воцарилась тишина, потому что Зак не знал, какого ответа она ожидает. Она наверняка сейчас запишет хранение пистолета в постоянно растущий список всего пиздеца, который он успел наворотить, но не то чтобы его оно сильно волновало. Он и так был по уши в дерьме. Она отложила документы и бумаги на край стола и теперь выглядела полностью сосредоточенной. — Откуда у вас пистолет? — Нашёл. — Где? В его рту пересохло, внизу живота скрутился неприятный узел. — Дома у Рей. И вот, длинный тёмный туннель наводящих вопросов привёл их сюда — так сказать, на перепутье. Он оказался в ситуации, которой Рей боялась с первого дня их знакомства. Сейчас он мог положить всему конец. Было бы легко повернуть тему допроса ко всему, что он видел и слышал в доме Гарднеров. Записи из дневника, ночные крики, сломанный пистолет, испачканный в крови — достаточно важный, чтобы её отец хранил его в шаговой доступности в гостиной. Он вспомнил все те крошечные улики, который Рей ему оставляла, но ни разу не объясняла. Он вспоминал Рей в огнях полицейских мигалок, застигнутую в разгаре своего кошмара наяву. Она цеплялась за его рукав и раз за разом умоляла не рассказывать. Зака начало натурально трясти. Он обещал молчать. — Значит, этот пистолет принадлежит родителям Рей? — уточнила женщина. Она ждала какого-то ответа и нахмурилась, когда ничего не услышала. — Мистер Фостер, вы отвлекаетесь. У вас есть какая-то другая информация об этом пистолете? Да, целая тонна информации, но… Он не мог выдавить и звука, как будто ему наступили на горло. Женщина чуть склонилась к нему, пытаясь просверлить чёрными глазами. — Вы сами сказали, что не лжёте, верно? — Верно. — Тогда прошу. Как будто из ниоткуда в голове мелькнула сцена из тех криминальных сериалов, которыми Кэти забивала свою тупую голову: в одной из серий девушку забили битой до смерти, и её отец умолял полицию найти виновных. Там была куча пространных диалогов, десятки охренеть каких сложных тестов, но дело-таки раскрыли. — Пистолет… проверьте там его на отпечатки, ДНК и прочую такую муть. Там, наверное, окажется много сюрпризов.***
Через несколько часов его увели в общую с шестью другими парнями камеру и приказали сидеть тихо, пока на суд не позовут. Здесь было так же холодно, как и в той камере, куда его бросили год назад, и соседи были ни разу не дружелюбнее, чем он мог ожидать. Он предпочёл держаться особняком на дальнем конце скамейки, смотреть себе под ботинки и не тревожить больное плечо лишний раз — на самом деле, он не мог даже руку поднять без лишних болей. Когда его арестовали впервые, он не боялся ничего — адовый прилив бешеного адреналина снова и снова призывал выбраться отсюда прямо сейчас. Он был бездомным, с кучей убитых за плечами — ни семьи, ни коллег. В ночь перед тем арестом он встретил Грея. Зак всё ещё не понимал, почему, но чёрный ход в церкви не был заперт. Город кишел копами, и лично он был в розыске после убийства мелкой звезды футбола в какой-то местной команде. Было бы преуменьшением сказать, что Зак был в полной жопе. Он слишком долго не ел, глаза закрывались сами собой, и за последние две недели он спал всего два-три часа в сутки. Церковь была единственным более-менее приемлемым убежищем, так что туда он и прокрался, осмотрелся на предмет каких-либо свидетелей, и он свернулся калачиком на одной из скамеек. Он лежал там, положив руку под голову, в компании себя самого и гигантской статуи распятого Иисуса. Зак даже немного поспал, прежде чем услышал у своей головы шорох ткани. Пока он вскочил и схватил нож, Грей уже смотрел на него сверху вниз. Без единого слова он протянул бумажный пакет с булочками, и Зак, даже не думая искать двойное дно, выхватил упаковку из рук. Зак вспомнил, как прикончил половину пакета, прежде чем Грей ему улыбнулся. — Нравится? — спросил тогда он. — У меня в кафе хороший кондитер, даром, что совсем ещё юный. Это было первой увиденной за долгое время улыбкой, от которой не чесались руки. Его рот был набит хлебом, и ответить не получилось бы при всём желании — наверное, оно и к лучшему было, раз уж еда застряла в глотке. К счастью, Грей и так всё понял, и ушёл, только чтобы вернуться с чашей воды — на вид такой же бутафорской, как и пластиковые чашки, которые после вечеринок тоннами копятся в мусорке — и Зак хлестал эту воду так, будто от этого его жизнь зависела. Грей продолжал улыбаться своей недоулыбкой. — Хочешь у меня подработать? — спросил он. — Ты меня даже не знаешь, — фыркнул Зак. Он мог без проблем снова схватиться за нож, и он знал, что Грей это знает, и, наверное, тому вообще было по боку. Но он всё равно уточнил: — Что за работа? Грей поднялся во весь рост и смерил его оценивающим взглядом — первое из многих странных выражений, к которым Зак не привык до сих пор. Только не с этими белёсыми глазами. — Возвращайся завтра — расскажу. Заку нечего было терять, кроме времени, и он вернулся — только чтобы быть перехваченным копами в двух шагах от чёрного хода в церковь. Тогда арест ощущался не лучше, чем сейчас, но теперь у него была кое-какая лазейка. Зак решил попытать удачу. Он поднялся с насиженного места и прошёл мимо одного из сокамерников с набитыми на лысине татуировками. За решётками охранник работал на компьютере, но Зака заметил сразу же. — Чего-то нужно? Зак дёрнул подбородком. — Позвонить можно? Охранник глянул на наручные часы. — Только быстро. Открыв камеру, он передал Зака во власть ещё одного надзирателя, который и провёл его в стерильно-белую комнату с громоздкими чёрными телефонами на стене. Рядом с каждым телефоном стояли серебристые табуретки — слишком мелкие, чтобы на них мог сидеть кто угодно, если он не был трёхлетним ребёнком. — У тебя две минуты, — сказал надзиратель. — Если не ответят — перезвонишь потом. Зак прикусил щеку. Лучше бы Грей ответил. Он потратил минуту на то, чтобы вспомнить номер (к собственному облегчению — вспомнил, спасибо определителю на экране телефона) и уже слушал гудки в трубке. Зак не знал, какой сегодня день или который час, как и не мог предугадать, окажется ли Грей на работе или в церкви. В ожидании он потянул на повязку на лице. — Алло? Грей ответил, и Зак ощутил, как десятилетнее напряжение испаряется с его плеч. — Старик, здесь пиздец. Я в дерьме. На другой линии воцарилась тишина — наверняка Грей нахмурился и опустил уголки губ. — В каком смысле? — Я за решёткой. Снова повисла тишина. Полное отсутствие внятной реакции неслабо так напрягало, и Зак почти что захотел посмотреть Грею в лицо. Тот по жизни редко, когда выглядел застигнутым врасплох, но такой новости наверняка было достаточно, чтобы хотя бы бровь приподнять. Зак замотал шнур на кулак, когда надзиратель указал на часы. — Подробности потом, у меня мало времени. Сможешь меня вытащить, как в прошлый раз? Впрочем, как было «в прошлый раз», Зак понятия не имел. Какой-то магией его освободили и отправили на все четыре стороны — без слушаний, судов и штрафов — и именно Грей всё порешал. Изначально Зак был более чем подозрительным (ему никогда не протягивали руку помощи задаром), но Грей и не думал требовать выплаты каких-то там долгов. Он просто предложил работать на него. Не принудил — именно предложил. У Зака не было причин отказываться. Днём он работал (подальше от клиентов) — убирал мусор и мыл посуду — а ночью с щедрой руки Грея отдыхал на церковном чердаке. Когда времени прошло достаточно, чтобы люди забыли о его портретах на каждом первом розыскном объявлении, Зака повысили до официанта. Потребовалось время, чтобы привыкнуть к новой жизни, в которой он подносил тарелки и служил на побегушках вместо убийства всех, кто ему не понравится — более того, он очень долго был уверен, что привыкнуть не получится. А потом Грей вручил ему первую зарплату, поздравил с выполненной работой и это было совсем по-другому. Приятно. Чувство похвалы было… приятным. Потом стало гораздо проще. Через почти что полгода Грей предложил ему переехать в этот дом хрен пойми где — по крайней мере, там соседи нос свой не совали, и хозяин жильцов не перепроверял. К тому времени прежний Зак переродился в нового себя, способного сдерживать жажду крови и более-менее прижившегося в обществе. Наверное, к тому времени маньяка из подворотни могли вспомнить только те немногие копы, которые вели его дело. Едва Зак вышел из тюрьмы впервые — его больше не задерживали и не допрашивали. Конечно, досье в архиве осталось, но это был тупой кусок бумаги. Последствия преступлений были сведены до абсолютного минимума. Что бы Грей там ни сделал — связи у него были мощные. В глубине души Зак подумал, что было бы неплохо Грея побаиваться, но в итоге, он просто забил. Он был свободен, а остальное — мелочи. Грей прогудел в трубку — не сердито, но задумчиво, будто ему подбросили интересную загадку. Судя по игре органа на заднем плане, он мог быть в церкви. — Нужно будет кое-где похлопотать, — в итоге сказал он. — Это займёт далеко не пару дней. Зак шумно выдохнул, потому что ничего другого сделать не мог. — Пусть занимает сколько нужно, только не дай мне здесь сгнить. Грей только пообещал, что свяжется, когда получит больше информации, и на этом разговор был окончен. В итоге, Зак остался ни с чем, кроме самого себя. Следующие часы он провёл в камере, отмораживая пятую точку на скамейке и выцарапывая вилкой на стене всякие оскорбления. Вечером его впервые покормили — соевой запеканкой с морковью и чашкой с консервированными фруктами в какой-то слизи — и он честно старался не придираться. Он и так ненавидел овощи, но морковка, которую ему скармливал Эдди, хотя бы не была чёрной. Ближе к ночи Заку позволили ещё один звонок, и здесь он уже не колебался. Он набрал номер трижды, прежде чем вспомнил нужную комбинацию, и пока в трубке раздавались гудки, прислонился к стене и закрыл глаза. — Ну же, Рей, ответь. Его перебросило на голосовую почту. Бросив взгляд на охранника, он набрал номер ещё раз. От ожидания даже язык прикусил. Снова голосовая почта. Он попытался найти где-то часы в надежде, что она просто спит, а не игнорирует (на что у неё было полное право). В тех кошмарах, которые мучили его в больнице, Рей была в каждом — смотрела на него холодными глазами по ту сторону решётки. Он пытался поговорить, дотянуться рукой, но она отталкивала и винила только его в вынужденной разлуке. В конце всех снов он сбегал из тюрьмы и пытался хоть как-то воссоединиться, только чтобы обнаружить, что она уже исчезла с лица земли — без единого следа, как привидение. Как тот слепой старик. Когда Зак просыпался — его одолевало сильнейшее в жизни желание увидеться с ней. Странное желание, от которого он чувствовал себя слабым и опустошённым. Он не погряз в этом, но превратил в мотивацию. И пока клал трубку, решил при первой же возможности найти с ней встречу.***
Время тянулось — дни и недели, приправленные болью и несладкой тюремной рутиной. Нашёлся только один долбоёб, которому хватило ума приставать — ублюдок в общем душе обратил внимание на ожоги Зака и с чего-то решил, что было бы неплохо подразнить его «горелкой» — и Зак избил его прямо там, на холодной плитке. Впрочем, на его швах это сказалось чуть хуже, чем хуёво — нескольких ударов хватило, чтобы всё разошлось. Полученные травмы болели постоянно, и сон на жёсткой кровати (а чаще просто на бетонном полу) ничуть не улучшал дело. Его снова увезли в больницу, где снова залатали плечо и зашили живот, но по возвращении в тюрьму он чувствовал себя только хуже. Ни один из врачей не говорил, насколько его раны плохи, но он и не спрашивал — эти роботы и так делали свою работу на самый максимальный уровень «отъебись», лишь бы побыстрее закончить и не получать жалоб. Ему даже руку не перевязывали, пока сопровождающий надзиратель не настоял. Медперсоналу было на него просто поебать — настолько очевидно, что даже Зак это понял. Он созванивался с Греем каждые несколько дней, но звонить Рей он всё же неохотно перестал после того, как ему сказали, что счета за телефон придут именно ей. Она и так ни разу не ответила, и все короткие беседы с Греем слишком грузили информацией, чтобы нашлась секунда спросить о ней. Когда он всё же выбил мгновение на «как там она?», Грей признался, что понятия не имеет — на время «приготовлений» за главного в кафе оставили Денни. Заку от этого легче не стало. Почти что месяц спустя, тот объявил, что дело сделано, и приехал за ним в одну из ночей. Надзиратель вывел Зака из камеры, чтобы провести на место встреч, где его уже дожидался Грей — мрачный, с таким расчётливым взглядом, будто он собирался вести батальон на сражение — но даже близко не злой. Зак не знал, куда пришлось бы в этом случае деваться. — Этого заключённого вы хотели обсудить с начальником? — спросил охранник, неопределённо указав на Зака. — Верно, — бросил Грей, даже не посмотрев на него. — Сейчас мой коллега его пригласит. Пока Грей в компании ещё одного охранника куда-то ушёл, Зака провели в отдельную камеру — тот чувствовал себя хулиганом под кабинетом директора, где его родителей бы песочили за такого проблемного ребёнка. Он поморщился, представив, как зовёт Грея «папой». Через полтора часа ещё один охранник открыл камеру, и постоянно оглядывался через плечо — не испуганно, но благоговейно. — Иди переодеваться в западное крыло, — сказал он, прежде чем сунуть ключ обратно в форму и небрежно уйти, засунув руки в карманы. Заку показалось, будто он заметил приколотый к форме латунный крестик навроде того, что носил Грей, когда надевал свою церковную мантию, но точно он сказать не мог. В западном же крыле работница передала ему большой пластиковый пакет с одеждой и мобильным телефоном, и честно избегала любого зрительного контакта, пока Зак натягивал джинсы и ботинки. Его облёванную и окровавленную толстовку выбросили, так что он оставил на себе тюремную рубашку. Пока он зашнуровывал ботинки, в дверном проёме, как привидение, возник Грей. — Ты не перестаёшь меня удивлять, — помедлив, сказал он. Зак затянул узел, стараясь не обращать большого внимания на явное веселье в его голосе. — Ты о чём? — Ты же из-за неё в тюрьму попал? — Из-за какой «неё»? — тут же нахмурился Зак. — Мы оба прекрасно понимаем, кого ты имеешь в виду, можешь и по имени её назвать. — Рейчел Гарднер, — тут же угодил ему Грей. — Это она тебя сюда завела? — Нет. Я сам себя сюда завёл. Она здесь не при чём, — и Зак в тысячный, наверное, раз вспомнил ту роковую ночь, когда он ошалел настолько, что даже не слышал её голоса. Было бы неправильно говорить, что она совсем уж не при чём. — Ну, она тоже там была, но не при делах. Я ударил ножом того парня, потому что сам захотел. — Значит, это было не ради неё? От этих слов Зак замер. Хотелось ответить одновременно и «да», и «нет», потому что изначально да — он хотел отомстить за неё. Затем на место праведного гнева пришла жажда крови, и разум затуманился настолько, что она пыталась его остановить, но он просто этого не слушал. Он прикусил не зажившую нижнюю губу, пока не понял, что это всё ещё больно. — Нет, — он уставился на свою руку, прежде чем сжать пальцы. — Я просто так и не научился сдерживаться. — Не сказал бы, что ты прав, — сказал Грей, сияя не хуже начищенного креста под шеей. Он наверняка сейчас был доволен, как кот, обожравшийся сметаны. — Ты не причинил ей никакого вреда, даже когда потерял самого себя. Судя по всему, Грей тщательно изучил дело во время своих «приготовлений». Зак только пожал плечами. — Вроде бы, нет. — Ты говоришь, что не научился сдерживаться, но твоё подсознание различает то, что хочет уничтожить и то, что хочет уберечь, — Грей чуть улыбнулся. — И она первая, кого ты так хочешь защищать, не так ли? — Даже если так, и что? — дерзко бросил Зак. — Будешь меня стебать? Судя по лицу, Грею очень этого хотелось — но он покачал головой. — Ты меня не понял, мне лишь любопытны перемены в тебе. Грей говорил об этом все последние месяцы, следил за всеми развитиями и ожидал какой-то развязки. Зак же не обращал на эти перемены внимания, потом он их существование игнорировал (или прикинулся, будто игнорирует, пока страдал самокопанием). Он долго не мог понять, чем его так к Рей тянет, но это наверняка было связано с тем, что она сама желала его в своей жизни. Она так ему и сказала. «Это должен сделать ты». Грей буравил его своими стеклянными глазами. — Откуда такие перемены, Зак? — Ей просто кто-то нужен, и в этом ёбаном мире кроме меня никто не подойдёт. Грей кивнул — лицо невозмутимое, руки скрещены за спиной, и поза совершенно не выдавала эмоций. Закрыв глаза, он кивнул на дверь. — Кэти ждёт тебя. Поехали, пока она не уснула. Зак пошёл за ним до парковки, не оглядываясь ни на секретаршу, ни на офицеров, негромко переговаривающихся у кулера. Когда Грей медленно проезжал мимо входа, по какой-то случайности или уловке, Зак поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть отца Рей, входящего в отделение. Он был без формы.***
Застонав, Кэти начала разминать плечи. Зак, подняв рубашку с пола, впился в неё взглядом. — Голова от тебя болит. Спальня Кэти была освещена только сиянием уличных фонарей да огнями гостиницы через дорогу. Сейчас находиться в её квартире было так же нереально, как и впервые — он ни разу не был в её личной спальне. Было слишком неловко. Навязчиво. Он старался не думать о её тёплых простынях или запахе парфюма, сейчас пропитавшем его волосы. — Я так устала, — надулась Кэти. — Знаешь, совсем не прикольно дезинфицировать раны после 12-часовой смены! — Тц, я был в тюрьме, а не на курорте. — В чём сам и виноват. Ты бы «спасибо» хоть сказал — я, вообще-то, пустила в свою спальню опасного преступника и подлечила ему пулевую рану, — она красноречиво подтолкнула ногой ворох окровавленных грязных повязок. — Меняй свои любимые бинты вовремя. У тебя, наверное, пошло заражение. — Ни хуя там нет. — Посмотрю, как ты запоёшь, когда тебе руку ампутируют. Он провёл у Кэти уже четыре дня, и она бесила даже сильнее, чем он помнил. На самом деле, она вообще на другой уровень перешла. Услышав, почему он перестал выходить на работу, ей чуть ли не голову снесло от радости. С той секунды, как он переступил порог, она его тыкала и подъёбывала, выспрашивая все самые пикантные подробности ареста. Два дня к ряду она обращалась к нему только «грешник» и по ходу, реально обиделась на Грея за то, что он не рассказывал о первой отсидке. — Я же чуяла, что ты — идеал преступника, а ты, прямо под моим носом, им же и оказался! Зак понятия не имел, почему для неё это настолько принципиально, так что не выходил лишний раз из спальни, если только не за едой — и даже тогда не показывался никому на глаза без бинтов. Кэти необязательно было посвящать во все секреты. Он пытался быть в курсе всех событий в кафе. Да, он пропустил приличное количество смен, но деньги были ему не нужны — во всяком случае, сейчас. Грей заверил, что отдыхать можно столько, сколько потребуется и даже сообщил, что Зак победил в гонке чаевых. Пусть он и отсутствовал в последние дни, та сумма, что ему подарили в день рождения, принесла ему победу с приличным отрывом. Зака это вообще не волновало. Он хотел знать, как там Рей. Она не появлялась в кафе уже несколько дней, а единственным, кто подобрался к ней ближе всего, был Эдди. — Сейчас же август. Ориентационная неделя, дни открытых дверей, — объяснил он, когда Зак с ним связался. — Её летняя работа закончилась, так что она наверняка готовится ко всем мероприятиям. Это не помешало Заку оставлять ей сообщения и пропущенные звонки. [ты где] [атветь реи] [нада пагаварить] Она не ответила ни на одно из них. Обычно он звонил ей ночью — уставший и сонный после целого дня ничегонеделанья, лицо было всё ещё спрятано в подушке, а ухо снова и снова слушало гудки в трубке. Первых десяти звонков хватило, чтобы он выучил автоматическое приветствие голосовой почты наизусть. Вскоре после этого он перестал оставлять ей сообщения. Было невыносимо больно, когда она его игнорировала. Он отказывался признавать расцветающее в груди чувство вины. Любые представления о стыде и сожалениях растаяли много лет назад — ему надоело это всё, когда его продали в приют, как ненужного питомца. Матери он был и даром не нужен, но это не значило, что у него было меньше прав на жизнь, свободу и желания, чем у всех остальных. Он просто отказался чувствовать вину за просранную жизнь своей мамаши — даже если он и был самым весомым фактором во всей веренице проблем. Но Рей — не его мать. С ней всё было по-другому. С ней всегда было по-другому. В своём дневнике она умоляла его не уходить, её щенячьи глаза умоляли его не уходить, но умоляла она Зака, которого знала, а не убийцу, которого он выпустил на её глазах. Уединение на церковном чердаке немного помогло в смирении, но не сделало его другим человеком. Рей сказала, что знала о его прошлом задолго до их встречи в качестве соседей. Её отец вёл его дело; она уже была наслышана о всех, кого он убил и всём, что он совершил. Она наверняка знала, что не в таком уж отдалённом прошлом он был жестоким и беспощадным. Но ведь совсем другое — увидеть всё вблизи, да? До тех пор она не показывала страха ни перед ним, ни перед всем, на что он был способен, но той ночью она была в таком бреду, что назвала его папой. Как будто эта сцена была далеко не в новинку. Зак отказывался чувствовать за это вину. Если бы он мог — побил бы этого ублюдка снова, но всё равно было интересно, как сложилась бы ситуация, если бы он сдержался и не потерял самоконтроль. Как человек, который привык сносить все удары судьбы, который отказывался тонуть в жалости к себе и жаловаться, Зак искренне хотел, чтобы события той ночи не происходили. Во всяком случае, не так. Для него стало сюрпризом, когда собственный, внезапно прорезавшийся голос разума сообщил, что на самом деле он хочет вернуть Рей. Он искал с ней встречи или разговора просто, чтобы убедиться, что он до сих пор занимает в её жизни какое-то место, что она не пыталась его игнорировать, когда не брала ёбаную трубку. В одну из ночей в конце августа, когда полусонный Зак в очередной раз набирал её номер, гудки не закончились уже привычным приветствием голосовой почты. Трубку подняли. Зак вздрогнул и случайно скинул подушку на пол. — Рей? В груди будто камней набросали, но сейчас было плевать. Он напрягся в попытке расслышать что-нибудь посреди помех и шума автомобилей за окном, но по ту сторону линии молчали. На секунду показалось, что он сейчас пиздец как облажался, что он своим звонком разбудил её или трубку взял кто-то другой (вроде её папаши). Затем он услышал тихое дыхание. Выжидающее, неуверенное. — Рей, — сказал он так тихо, что самого себя почти не услышал. — Это же ты? Звонок тут же оборвался. Зак не перезванивал.***
Когда Зак поправился достаточно, чтобы не выживать на одних обезболивающих, он покинул квартиру Кэти, чтобы сесть на послеобеденный автобус до дома Уоткина Беккета. Было немного неловко ощущать себя в переполненном автобусе после, наверное, целой вечности в тюряге. Дни становились всё темнее в сравнении с тем сиянием молочно-голубого летнего неба. Деревья гикори у тротуаров начинали желтеть, и стоял такой ветер, что Зак не надевал капюшон — всё равно бы сдуло. Вид собственного отражения в стекле автобуса, мягко говоря, бесил. Рука всё ещё висела на перевязи, на лице красовались обеззараживающие компрессы. Когда он пытался слишком широко открыть рот — рассечённая губа начинала болеть. Пришлось приспосабливаться и перевязываться бинтами не так туго, чтобы раны не ныли, и, как итог — тут и там виднелись клочки обожжённой кожи, на которую Зак в основном и пялился. Автобус высадил его на привычном месте напротив магазина подержанных книг. В голоде пахло осенью и выхлопными газами, но прохожие не спешили менять летние шлёпанцы с лёгкими футболками на что-то потеплее. Зак шагал по улицам, не обращая внимание на перемены в городе — его больше заботил дом Рей и что ему делать, когда он придёт на место. Он понятия не имел, как лезть на дерево с одной только свободной рукой, о том, чтобы постучать в парадный вход, и речи не шло. В итоге он решил бросить ей в окно камешек, а там видно будет. В конце концов, ноги же у него не сломаны — всегда можно убежать. Когда в поле зрения оказался дом, первой в глаза бросилась пустая подъездная дорожка. Сорняки у стены дома разрослись настолько, что начали укрывать крыльцо. Красный флажок с почтового ящика был отломан и выброшен в муравейник неподалёку. Окно в комнате Рей было тёмным и задёрнутым шторами. Дом не выглядел жилым. Зак бросил в окно камешек и тупо смотрел, как тот отскакивает в кусты. Ноль реакции. Второй брошенный камешек — и то же самое. Из-за забора выглянул сосед, в котором Зак узнал старика, которому он перетоптал все помидоры полтора месяца назад. Тот поморщился, пытаясь признать посетителя. — Боюсь, молодой человек, вас там не услышат. Арендаторы уже съехали. Зак почувствовал, как кривится от замешательства — и тут же сдержал лицо, потому что шрамы начали болеть. — В смысле, блядь, съехали? — Какое-то время назад рано утром собрались — и всё, как корова языком слизала. — Где они? — Не совсем уверен… — он сделал паузу, чтобы поправить шляпу и вытереть пот со лба. — Но раз уж они снимали жильё временно, то предположу, что вернулись туда, откуда приехали. Зак нащупал телефон и открыл окно с сообщениями, чтобы увидеть именно то, что ожидал — домовладелец пару дней назад написал ему. [Закари, можешь приезжать в новую квартиру. Этаж В6, квартира 6-00. Ключи заберёшь в моём кабинете.] Оставалось предполагать, что она вернулась в дом раньше него.***
На следующий день Кэти отвезла его к жилому комплексу, и целое утро Зак потратил на знакомство с новой квартирой. Как ему и пообещали, было просторно и полагались отдельные спальня с кухней. Посреди зала перед телевизором был оборудован журнальный столик, который Заку сразу не понравился. Конечно, можно было бы приспособить его под подставку для ног, но столик был чуть ли не хрустальный со сверкающими латунными вставками — наверное, антиквариат. Стены были окрашены в белый, полы — надраены так, что создавалось вполне приятное чувство чистоты (которое Зак был уверен, что за пару дней перепортит ко всем чертям). Он уже старался сильно не скучать по тому продавленному дивану с поношенными подушками и тусклому свету кухонных ламп, которые как специально не сильно били в глаза посреди очередной бессонной ночи. Впрочем, личных вещей у него принципиально не прибавилось. Он закинул сумку на уродливое чёрное кресло и начал распаковываться. Самое необходимое он раскинул на диване, обувь отправилась на пол, другие вещи остались в сумке или валялись на столике. Чайник Рей отправился в шкафчик, её же плюшевый мишка — на тумбочку. Зак старался особо о них не думать. Он не знал, в какой квартире сейчас живёт её семья, и спросить возможности не выдалось — хозяина не оказалось на месте. Зак тогда просто кинул ключ от 7-24 в почтовом ящике. На обратном пути ему на глаза попалась новая соседка: худощавая женщина с янтарного цвета глазами и яркой улыбкой. Не стрёмная, но ничего в ней особенного не было. Она помахала ему, но он не одарил её ни взглядом, ни словом — не было для этого настроения. Примерно там же до него дошло, что в холодильнике пусто, в желудке тоже, а кухне Кэти он уже сказал «до свидания». Он отказывался признавать, что скучал по роскоши вроде горячего обеда, удобной постели и горячего душа в любое время суток. На самом деле, даже в детстве у него не всегда всё это имелось, и стало большим сюрпризом, что из всех людей — из всех чёрствых и бессердечных женщин в его жизни — именно Кэти ему это предоставила. Это отправилось в стремительно растущий список вещей, о которых ему задумываться не хотелось. После недель сомнительного тюремного питания и лёгких супчиков Кэти ему захотелось съесть чего-то не такого вредного, как привычные чипсы и кола. С большим трудом натянув толстовку на больную руку, он схватил пачку долларовых купюр и пошёл к круглосуточному на заправке. Через десять минут он уже поглощал свежекупленные хот-доги прямо на тротуаре перед магазином. До квартиры 6-00 он возвращался гораздо дольше — ещё не привык к стерильным стенам и бледной бежевой мебели — но и от пребывания на улице начинала кружиться голова. Вся его жизнь показалась слишком тесной на фоне всего раздолья, которое творилось за месяц его отсутствия. Его личная вселенная застыла на той ночи в конце июля, и теперь его как будто выбросили из транспорта на полном ходу. Он наделся, что продолжит с той точки, на которой остановился изначально. День выдался ветреный, на горизонте красным пятном сияло солнце. Зак, спрятав одну руку в карман, проходил через знакомый парк у озера, впереди него по тротуару катила велосипед девчонка в сине-серой форме. Зак застыл. Волосы на затылке как будто встали дыбом. Он узнал этот велосипед. — Рей? Девчонка, услышав его, остановилась и обернулась. Под ногами раскинулась её длинная тёмная тень. Зак побежал к ней. В начале он просто молча её разглядывал. Она была в какой-то новой школьной форме: свободном голубом свитере с широкими рукавами, чёрной юбке и серых гольфах. Мокасины были теми же, что и раньше, но нашивка на рубашке была новенькой, и Зак не стал пытаться прочитать название школы. Она напялила свой чокер, но к официальной школьной форме он совсем не шёл. Она почему-то выглядела ещё меньше, чем обычно — как будто сильно похудела, и даже в тусклом сиянии закатного солнца Зак мог увидеть круги под налитыми кровью глазами, настолько тёмные, что уже походили на нездоровую опухоль. Остальная часть кожи была призрачно-белой с розовыми пятнами вокруг носа, щёк и губ. На руке кусочек кожи был немного сморщенный, как будто она долго просидела в воде — но через секунду Зак вспомнил, что такое бывает, если долго носить тугую повязку. В двух словах, она выглядела так, будто сейчас рухнет и не встанет. Когда Зак подошёл достаточно близко — она как будто ожила, и тут же распахнула полуприкрытые глаза, едва заметила его руку на перевязи. Она дёрнулась, как будто она хотела побежать навстречу, но всё же сдержалась и не сдвинулась с места. Было больно видеть, как она явно старается не показывать какой-либо привязанности. — Но как… — и она замолкла, чтобы куда откровеннее рассмотреть его с ног до головы. — Но тебя арестовали. Оказывается, вспоминать её лицо и увидеть его вживую было не одним и тем же самым. Зак сам поразился тому, как соскучился по ней. — Ну, знаешь, в тюрьме было так скучно, что я оттуда ушёл, — сказал он, пожимая здоровым плечом. Но кривая ухмылка тут же улетучилась, когда Рей не стала принимать его шутку — более того, она вообще старалась на него не смотреть. — Я столько раз тебе звонил. Где ты запропастилась? — спросил он с лёгким обвинением, сам не зная, специально оно так получилось или нет. Вместо ответа она уставилась в тротуар с таким видом, будто под него провалиться и хотела, и сжала ручки велосипеда с такой силой, что побелели костяшки. В корзине лежал бумажный пакет из аптеки, на этикетке было написано слово, которое он даже прочесть не смог (Ола… н… оланзапин?) и заглавные буквы, складывающиеся в «Гарднер». Он удивился, заметив рядом ту самую её чёрную сумочку — когда она вернуть успела? — Я была без телефона, — тихо сказала она. — Мне его только недавно вернули. Она звучала так, будто вернулась домой после долгого отсутствия и увидела, что все вещи переставили. Вроде бы, комната та же, но ориентироваться было труднее. Он не мог вспомнить её когда-либо такой холодной и до неузнаваемости отстранённой. — Ясно. В больнице Зак представлял себе их воссоединение чаще, чем в принципе о чём-либо другом думал. Он представлял себе, что наладить отношения с Рей будет куда проще, чем приспособиться к жизни в новой квартире с раненым плечом — во всяком случае, он хотел, чтобы было проще. Наивная его часть надеялась вернуться к тому времени, когда они были друзьями??? (с ещё миллионом вопросительных знаков) или чем-то таким. У неё была бы вполне безобидная причина не отвечать на звонки («я в школе»), а та ночь стала бы мелкой шероховатостью в более-менее стабильных отношениях. Всё снова было бы хорошо. А теперь она оказалась прямо перед ним — такая же далёкая, как и её образ из его кошмаров, а то и дальше. Даже если она стояла перед ним, вполне реальная и осязаемая — сердцем она абстрагировалась за все семь печатей. Он не знал, чего ожидать, и это было хуже всего. — Что не так? — выплюнул он. — Ты странно себя ведёшь. Рей всё так же пялилась себе под ноги, как на самую интересную в мире вещь. Даже если она и была на что-то обижена — хорошо скрывала. — Просто устала. — От меня? — Нет, — нахмурившись, она тут же вскинула голову. — Нет, я не… Зак ждал, что она продолжит, но она не стала. За следующие мгновения её лицо искривилось в каком-то болезненно-жалком выражении, наблюдать которое ему никогда не нравилось. Его мысли метались туда-сюда, он не понимал ничего, и только одна вещь на душе сейчас казалась простой и понятной. Он начинал злиться. — Так, слушай, — начал он и сжал зубы с такой силой, что они скрипнули. — Я понимаю, я проебался и всё такое, но почему бы тебе не открыть свой рот и сказать прямо… — Зак, я не… — …Вместо твоих ёбаных танцев вокруг да около и притворства? Наори на меня, разозлись на меня, да уеби мне, в конце концов! Если считаешь меня каким-то монстром и боишься даже в глаза мне посмотреть — скажи это мне в лицо, потому что я не настолько тупой и понимаю… — Я не боюсь! — воскликнула Рей и сделала шаг вперёд. Велосипед издал громкий стук на тротуаре. — Нет, я бы никогда… — она сжала рубашку на груди, где было её сердце. — Я тебя не боюсь. — В чём тогда дело? — он видел, каких усилий ей стоило держать его взгляд. — Что не так? Повисла долгая пауза. Рей подняла руки к лицу, но так и не решилась дотронуться, как будто была стеклянной. Зак прикусил губу с такой силой, что из-за ёбаной раны на языке появился железный привкус. — Это же ты тогда трубку подняла? — она не ответила, только опустила голову. — Ведь ты же? Ты не можешь просто перестать говорить со мной. Ты же так за меня цеплялась, вечно говорила, что не хочешь, чтобы я уходил. Вот он я, вернулся к тебе, а ты даже посмотреть на меня не можешь. Что я должен теперь с этим делать? Чего тебе тогда от меня нужно? Он уже чувствовал себя таким уставшим. Сейчас во всём мире не нашлось бы вещи, которую он просто разбил бы — и зуд в пальцах прошёл. Виски начали пульсировать. Хотелось зажмуриться, но он боялся, что Рей исчезнет, если он потеряет её из поля зрения хотя бы на секунду. — Я… — наконец сказала она, — хотела поговорить, но не смогла. В груди Зака разлилось что-то вроде облегчения, но он и не подумал сдавать позиции. — Почему нет? — Не знала, что сказать. Не хотела думать про тот случай. Одними огромными усилиями Зак подавил порыв нахмуриться. Бегство не решало проблем, но он уже понимал, что для Рей это было истинной панацеей. — Погнали ко мне. Прямо сейчас. Поговорим. — Не могу. — Ты можешь хотя бы раз пойти мне, блядь, навстречу… — Меня ждут родители, — быстро оправдалась она, ухватившись за край свитера. — Родители, значит? — он даже не пытался скрыть насмешку. — Им же посрать, где ты по ночам шатаешься. — Сейчас… всё иначе. — В смысле? — поморщился он. — После школы я должна сразу идти домой. — Значит, прогуляй завтра школу и приходи ко мне с утра. — Зак, это не сработает… Когда она потянулась рукой, чтобы убрать упавшие на глаза волосы, Зак заметил её ничем не скрытое разбитое выражение. Она наверняка уже несколько недель не могла выспаться. — Значит, сделаем так, что оно заработает, — сказал Зак и сделал шаг вперёд. Когда Рей не отступила, он пересёк последние разделявшие их метры, пока их тени не слились в одну. — Я звонил тебе каждый день. Сколько мне ещё ждать? Повисла очередная бесконечная минута молчания, в которую ему показалось, что лёгкие покрылись коркой льда — то самое мучительное чувство ожидания, которое одновременно бесило и волновало. — Как минимум, можешь со мной прогуляться. Нам всё равно по пути, согласна? Рей медленно кивнула. — Пять минут. Зайди ко мне только на пять минут, — сказал он. — А предкам знать не обязательно.***
Рей в новенькой квартире 6-00 выглядела до того неуместной, что Зак не сразу понял, почему. Наверное, всё дело было в новизне обстановки и общего фона. Зак столько раз видел её на той старой кухоньке или продавленном диване (спящей, поглощающей ночной перекус или втыкающей в телефон), что та квартира уже в равной степени могла принадлежать им обоим. Как и в свой самый первый визит, она не знала, что делать со своей обувью, как и с верхним свитером, так что просто не стала их снимать. Подушки дивана были новыми, ещё совсем твёрдыми, и даже практически не проминались, когда Рей присела на край. Она попыталась аккуратно впихнуть пакет из аптеки в основное отделение рюкзака, но тот резко расстегнулся и крошечный оранжевый пузырёк с таблетками покатился по полу. Зак остановил его краем ботинка, чтобы отправить обратно ей в руки. — Твои? Рей наклонилась достаточно, чтобы воротник свитера открыл нечто белое и прямоугольное (повязка, что ли?), налепленное на ключицу. Пока Зак про себя предполагал, что это незажившая травма после столкновения с тем татуированным ебанатом, она выпрямилась ещё быстрее, чем он успел бы задать какой-либо вопрос. — Мамины. Он попытался рассмотреть пузырёк, но Рей сунула его обратно в рюкзак. Её прямые плечи были напряжены, и она не пыталась сесть на диване поудобнее, как будто готовилась уйти в любую секунду. Зак прислонился к стене. — Что было после моего ареста? Рей медленно моргнула, как будто не ждала вопроса. — Я пошла домой. — Но твои вещи остались там, — он кивнул на её сумочку, которую она оставила на подушке рядом с рюкзаком. — Так что тебя наверняка быстро вычислили. — В сумочке был проездной на моё имя, — она опустила голову, как будто ей за что-то было стыдно. — Так что на следующий день меня вызвали на допрос. Внезапно она начала рыться в рюкзаке, пока не вытащила что-то небольшое, серебристое, завёрнутое в платок. Зак сумел рассмотреть свой нож. — Но как ты… — Я сказала, что не знаю, где он, — выпалила Рей. — Так ты соврала им? — сказал Зак переводя взгляд с ножа на неё и обратно. — Если бы не соврала — они бы его забрали, — оправдалась она. — Этот нож для тебя важен. «Да, соврала, но соврала ради тебя», выдал мозг Зака как куда лучшую интерпретацию. Рей снова завернула нож в платок и протянула, но Зак вернул. — Оставь себе. — Но… — Я тогда принёс его, чтобы отдать тебе, — он, уставившись в окна без занавесок, засунул руки в карманы. Не знал, сколько у них осталось времени, но не хотелось тратить и секунды зря. — И что дальше было, о чём они спрашивали? — Спрашивали, что случилось, откуда мы знакомы, всё такое, — она засунула нож обратно в рюкзак и сделала паузу достаточную, чтобы они услышали звон открывшегося лифта и топот чьих-то ног на лестничной площадке рядом с дверью. — Я рассказала. Зак не удивился — в принципе, это были очевидные вопросы, и у него спрашивали то же самое. Они выглядели простыми соседями, которые виделись чуть чаще, чем им полагается, и само по себе это не звучало чем-то страшным. Но это же было не всё. Рей была не из тех, кто легко начинает нервничать, но она уставилась на свои сложенные на коленях ладони и явно избегала его взгляда, когда ей пришлось сказать следующее. — Родители всё узнали. И без того сильное напряжение теперь точно можно было бы разрезать ножом. Зак запрокинул голову. — Что сказали? — Я должна возвращаться домой до темноты. — И? — Мне нельзя с тобой общаться. Зак на секунду задумался. — Ты поэтому тогда в трубку молчала? Рей медленно и угрюмо кивнула, признавая, что в этом и для неё было мало приятного, и Зак не смог сейчас сдержать явного облегчения. Всё, чего он хотел в последний месяц — хотя бы сраного намёка, что она не игнорирует его из вредности, или отвращения, или искреннего желания, чтобы он пошёл ко всем херам. Теперь он получил явный ответ и чувствовал себя на порядок лучше. Даже если у него накопился целый миллион вещей для обсуждения — у них будет время всё это обсудить. Он лично позаботится о том, чтобы это время у них было. — Что будет дальше? — он не сразу понял, насколько это тяжёлый вопрос, пока его не задал. — Что хочешь делать? — Что? — подняла голову Рей. — Чего я хочу — ты знаешь. В тюряге ты мне столько снилась, что я не удивлюсь, если просто глаза закрою и тебя увижу. Ныкаться, чтобы вместе пострадать хернёй, у нас с тобой нормальное дело, так что не вижу смысла прекращать. Я, во всяком случае, не буду. Рей поднялась с дивана, но Зак встал прямо перед ней. Она, вроде бы, не собиралась убегать, но он рисковать не хотел — не сейчас, когда он наконец-то её поймал. — Я спросил, чего хочешь ты. Хочешь послать меня, потому что родаки приказали, или потому что это реально твоё желание? — он придвинулся ещё ближе, достаточно, чтобы она вжалась пятками в край дивана, не имея другого пути к отступлению. Зак наклонился, пока не увидел собственное отражение в её глазах. — Ты сама говорила, что меня не боишься и хочешь поговорить, да? Я иду тебе навстречу — и ты тоже иди. И тут… Рей показала нечто поживее своего обычного тупого взгляда и мёртвой мимики. Её лицо открылось из-под вездесущей чёлки, глаза немного сверкнули и приоткрылся рот, как будто она вообще не поняла, чего он добивается. Зак не дал ей возможности уточнить. — В тот молл мы вряд ли уже вернёмся, так что погнали куда-нибудь ещё. Старик сказал, я выиграл гонку чаевых, так что у меня есть билеты на какой-то там фестиваль. Пошли со мной. Поговорим. Всё наладится. — Но школа… — Скоро же праздник, в сентябре, да? День труда, вроде бы. Тогда и сходим. Он знал, что предложение звучало взятым с потолка, странным и пропитанным тем раздражающим подростковым бунтом, который вечно показывают в кино. Эта мысль проникла ей в голову и окончательно затуманила разум — чего он, в принципе, и добивался. Загнать её в угол было несложно (этот хищный навык он оттачивал годами), но привлечь её к себе, преодолеть незримую преграду и разрушить выросшую между ними стену — сделать то, с чем была бесполезна физическая сила — было бесконечно труднее. Её губы приоткрылись, захлопнулись и снова приоткрылись, как будто она самой себе сопротивлялась. Зак не хотел рисковать последним шансом её потерять, так что предоставил ей шанс придумать оправдание. Он был немного разочарован этим — знал куда лучше неё, чего она хочет, но она понятия не имела, как открыть рот и признать это вслух. Он уткнулся рукой в стену позади их, буквально заключая её в клетку. — Если я и правда тебе так нужен — я здесь. Только руку протяни. В секунду вся сцена накалилась от серьёзности, и у Зака следом закружилась голова. Он видел, как её ошеломление сменяется явным чувством вины, и чем-то другим, названия чему он не знал, но что ему уже не нравилось. А потом она сдалась. — Хорошо, давай сходим. Она сделала последний разделяющий их шаг вперёд, и не успел Зак среагировать, как Рей впечаталась в него. Он почувствовал на своей груди её тёплое дыхание, её пальцы коснулись его. Он не сразу понял, что она вообще делает, но судя по её судорожно поднимающимся-опускающимся плечам, она дышала. Будто впервые за долгое время смогла нормально вдохнуть. — Мне так тебя не хватало, — прошептала она в ткань его рубашки, как будто выдавала свой самый большой секрет, и, наверное, для неё оно именно таким секретом и было. Наверное, она была счастлива наконец его раскрыть. Зак положил руку ей на затылок и одними пальцами огладил её волосы, ощущая, как она дышит в него. Интересно, она могла сейчас почувствовать его улыбку? — Я знаю.