Однажды утром ты проснёшься, и твой старый мир умрёт для тебя...

ты живи, как сама решила. ты имеешь на это право. и танцуй, утоляя жажду. стань к мечте хоть немного ближе. я узнаю тебя однажды. я приду. я тебя увижу. чтоб избавить тебя от фальши, растопить твой сердечный лёд. ты не знаешь, что делать дальше? просто сделай свой шаг вперёд. Хедвиг

Виском, разрывающимся от боли, к прохладе окна прижаться. Открыть окно и впустить в небольшую кухню звуки и запахи раннего утра, что затерялось где-то на перепутье осени и зимы. Крепче озябшими пальцами сжать в руках чашку с чёрным, как безлунная ночь, кофе, от которого едва уловимо пахнет апельсинами и горьким шоколадом. Уткнуться носом в вязаный свитер, настолько безразмерный, что тот постоянно с плеча одного сползает, оголяя хрупкую ключицу. Втянуть исходящий от него запах — терпкий аромат цитрусовых. Кажется, что им вся эта небольшая квартирка насквозь пропитана. И со временем года это никак не связано. — Почему мы не спим друг с другом? — тихий шёпот в сознание врывается, из мыслей моментально выдёргивает. И она едва ли не давится только что сделанным глотком кофе. Медленно голову к нему поворачивает. И вздрагивает слегка. Слишком близко. Непозволительно близко стоит. По рецепторам тут же бьёт резкий, но довольно приятный аромат цитрусовых. И ей бы дыхание задержать, но она лишь сильнее в себя этот запах втягивает, что голову моментально кружит. И отвернуться бы к окну, спрятаться от пронзительного взгляда этого тёплого карего с янтарными искорками, но она лишь сильнее тонет в угольно-чёрной бездне его зрачков. Быстро плечами передёргивает, когда он тянется к окну, чтобы закрыть его, точно наваждение с себя сбросить пытается. Мгновение, пока она пытается овладеть собой, на вечность целую, кажется, растягивается. — Что… прости? — предательски дрогнувший голос тут же волнение её выдаёт. — Ты прекрасно меня расслышала, — и он в кольцо рук своих её заключает, опираясь ладонями на раму окна. Не оставляет ни единого шанса на побег. Не то чтобы ей хотелось этого так уж сильно. Лохматит одной рукой её волосы и быстро губами виска касается, опаляя чувствительную кожу дыханием горячим. Она улыбается едва заметно, уголками губ только, да крепче пальцами озябшими чашку сжимает, чтобы дрожь не выдать ненароком. — Тебе никуда разве не надо? — предпочитает тему сменить, но не отвечать на такие провокационные вопросы с его стороны. Лишь лёгкое движение плечом ответом ей служит. — Даже не мечтай об этом, — он лукаво улыбается, гася огонь, в глубине его глаз моментально вспыхнувший, ресницами длинными. — Не сегодня. Он накрывает её руку своей, и она тут же вздрагивает от прикосновения этой горячей ладони. Из лёгких воздух моментально выбивает — остаётся только жадно хватать его пересохшими вмиг губами. И выдернуть бы руку, отстраниться как можно дальше, но она лишь замирает на месте, не в силах пошевелиться даже. И никогда, сколько бы времени ни прошло, не привыкнуть ей к прикосновениям этим, к поцелуям в висок губами горячими. В них столько нежности скрыто всегда было, столько невысказанных чувств. — Ты думаешь, — голос его из раздумий её вытягивает, — у нас ничего не вышло бы? Она лишь губу в ответ закусывает — настолько мысли его сейчас вторят тем, что изнутри её скребут. Она никогда не призналась бы в этом ему, но ей всегда интересно было, а как далеко зашли бы их отношения, дай они себе хоть малейший шанс. — Позволь мы этому случиться, — слова сами с губ срываются, она будто не властна сейчас над ними, — и, скорее всего, ничего не вышло бы. Это было бы самой большой нашей ошибкой. Не осталось бы этой… — рукой неопределённый жест делает, будто слово нужное подобрать пытается. — Лёгкости, — приходит он тут же на помощь, мысль её подхватывая, как всегда делал. Она в ответ кивает, голову набок слегка склоняя. — Разговоры. Непринуждённость. Прямота. Всё это всегда у нас было. И тогда, и сейчас, — взгляд его ловит и понять пытается, что же промелькнуло в нём сейчас. Пусть и на миг всего, но теперь покоя ей не даст, пока не ухватит за хвост ощущение мимолётное это. — Я не хочу всё потерять, променять на призрачное нечто. — И тебе этого достаточно всегда было? И ей кажется, что вопрос этот ломает что-то внутри неё. Весь мир её к чертям в момент взрывается, в адово пекло летит. А он смотрит всё так же: спокойно, невозмутимо, словно не он мгновение назад весь мир её под откос пустил. Как может он оставаться таким спокойным? Как могут глаза эти карие озорством вспыхивать сейчас, словно всё это лишь шутка? И это бесит. До жути, до зубовного скрежета буквально, до дрожи на кончиках пальцев. Эта невозмутимость её с ума сводит. — Да какая теперь разница, — плечами передёргивает, сбросить с себя его взгляд тяжелый пытается. И спрятаться хочется за эти словами, будто это унять ту бурю, что изнутри её сейчас ломает, поможет. Но тщетно всё. Границы снесены. Рамок больше нет. И ничто не удержит боль и рвущиеся наружу эмоции, которые она столько лет под маской невозмутимости прятала. — Почему? — к себе крепко прижимает, руку в волосы запускает и шумно в макушку ей выдыхает, чем вздрагивать её заставляет. Она носом в ключицу ему утыкается, судорожно воздух втягивая. Пальцы с усилием таким рубашку его сжимают, что кажется, будто их не разжать уже никогда будет, будто срослись они теперь навечно. Не только душами, но и телами. — Не надо, — обжигающе горячим шёпотом куда-то в шею. И бегут мурашки по коже от её лёгкого дыхания. — Пожалуйста, — так тихо, что он лишь колебания воздуха чувствует, но едва ли голос её слышит. — Посмотри на меня, — с чуть большим нажимом, чем следовало бы, вынуждая её взгляд на него поднять. И она едва ли не отшатывается тут же, настолько его лицо сейчас отражением её собственного служит. Та же обречённость и предельная усталость, что все силы высасывает. Усталость такая обычно после травмы сразу приходит. Когда всё разом летит в тартарары, а разум не знает, за что ему зацепиться, чтобы не провалиться в бездну, и тело моментально напоминает о своих потребностях, не давая скатиться в безумие. И она позволяет себе забыться, не думать, не сожалеть. Хотя бы раз, здесь и сейчас, сделать то, о чём так давно мечталось. И маски падают к её ногам, ломаясь с треском таким оглушительным, что впору уши бы зажать, дабы не слышать его. Она на носочки привстаёт, вперёд слегка подаётся и лбом своим ко лбу его прижимается, ловя чужое судорожное дыхание. И нет больше преград. Все они сметены сейчас тем безумием, которое хлещет из них двоих. А потом они, кажется, летят в бездну оба, потому что сдерживать себя невозможно более. И всё происходящее на безумную гонку без правил похоже, точнее, правило одно только — держаться как можно дольше, балансируя на краю, подходя к пропасти и зависая над ней, чувствуя, как тело становится одним сплошным клубком из нервов, оголённых, как провода, и точно также проводящих электричество, что на кончиках пальцев сейчас оседает. — Дай нам шанс… — и неважно совсем, кому слова эти принадлежат. Потому как думают они об одном и том же: обо всех упущенных возможностях, о том времени, которое могли бы вместе провести, если бы не сжирающий изнутри страх.