Стану твоим дыханием-3: У твоих ног

Следующие несколько недель познания себя и своего либидо пролетели практически незаметно. Андрей со страстью первооткрывателя с головой окунулся в новый и неизведанный им ранее мир. Харону только оставалось, что периодически бить себя по рукам, чтобы не сорваться и не пуститься во все тяжкие с таким раскрепощённым и от этого втройне притягательным Андреем. Горящий взгляд Андрея не оставлял шансов на продвижение медленными шагами. Андрей, как ребёнок, впервые попавший в самый огромный на свете магазин игрушек, метался по нему хаотично безо всякой системы, хватая всё на своём пути, и остановить его можно было с таким же успехом, как надвигающийся на город торнадо. Постепенно они выясняли, что нравится им обоим, что нравится одному, но не нравится другому, можно ли прийти в спорных вопросах к правильному решению, чтобы устроило обоих. — Это выглядит красиво, — задумчиво произносит Андрей, намеренно растягивая слова, рассматривая фото на мониторе, где коленопреклонённый обнажённый парень опутан верёвочными узорами, — я бы даже сказал завораживающе. Харон стоит позади него, одна рука поглаживает волосы на затылке, вторая на плече. — Красиво, — кивает он. — Но это требует большого терпения. — Я понимаю, — соглашается Андрей. — Вот и проверим, насколько у меня хватит этого терпения. Я хочу попробовать. Сделаем? — Раздевайся, — коротко бросает Харон, чувствуя, как моментально, словно по щелчку пальцев, сам входит в нужное состояние. Взгляд тяжелеет, дыхание обжигает горло, а позвоночник ощетинивается сотнями, нет, тысячами игл. Андрей тут же подбирается, точно улавливая смену тональности голоса Харона. Выполняет его распоряжение быстро, аккуратно складывая одежду на компьютерное кресло. Опускается на колени, заводя руки за спину и сцепляя их в замок. Это традиционное начало любого взаимодействия, если оно начинается с такого тона. Тон Харона тут служит маркером, подсказывающим, как следует себя вести. — Ты будешь полностью неподвижен, — голос Харона звучит тихо, на низких частотах, успокаивает и одновременно гипнотизирует. — Это нелегко. У тебя не будет возможности пошевелиться. Тебе может стать дискомфортно. Но потом ты почувствуешь то, чего не чувствовал никогда раньше. Андрей слушает Харона, понимая, что по сути он сейчас проверяет себя, насколько он доверяет Харону, если готов отдать ему не просто контроль над ситуацией, а контроль над своей жизнью. Он слушает свои мысли, но ни сомнения, ни тем более страха не чувствует. Лишь предчувствие чего-то неизведанного, но ожидание это несёт в себе только положительный заряд. — Ты доверяешь мне? — спрашивает Харон, проводя пальцами по плечам Андрея и спускаясь ниже по позвоночнику. — Да, — выдыхает Андрей, облизывая быстросохнущие губы. — Это очень важно, твоё доверие. Помнишь, что ты можешь остановить всё в любой момент? — Я помню. — Мы сделаем это перед зеркалом. Ты не против? Андрей краснеет и качает головой. Посмотреть со стороны на весь процесс — что может быть более волнующим? Андрей и представить не мог, насколько это станет волнующе — наблюдать за неторопливыми, уверенными движениями человека, который знает, что делает. Харон действует медленно, с какой-то кошачьей гибкостью, словно исполняя вокруг Андрея древний и мистический танец. Время от времени говорит что-то — слов Андрей почти не понимает, постепенно перенимая от Харона его трансовое состояние. Но прекрасно считывает интонацию — ласковые прикосновения по нервам. Некоторый дискомфорт от неподвижности постепенно сменяется горячим откликом по телу и пульсацией под узлами верёвки. Ощущение полнейшей беспомощности нивелируется чувством перекрывающего всё обожания к человеку, который возвышается над ним, гладит легко по обнажённой коже, переплетённой причудливыми узорами. Андрей смотрит на себя в зеркальном отражении — раскрасневшегося, поминутно облизывающего губы, возбуждённого — смотрит, не отрывая взгляда, ощущая, как каждая клетка его тела расплавляется в удовольствии. Потом, когда всё заканчивается, Харон осторожно перерезает верёвки и очень нежно и долго любит его уже в их постели, а Андрей только стонет под его горячим телом… его руками и губами… Потом, когда он приходит в себя, Харон наклоняется над ним, пытливо глядя в глаза и спрашивает: — Ну как? — Охуенно, — по лицу Андрея расползается довольная и чуть глуповатая улыбка. Харон удовлетворённо кивает и ещё крепче прижимает к себе любимое тело. А Андрея ещё долго качает на волнах посткайфа, где стираются грани между явью и сном. Вдохновлённый первыми удачными попытками Андрей и в последующие дни изучает открывшиеся перед ним горизонты, с жадностью впитывая поступающую информацию. Разговоры с Хароном приобретают исследовательско-теоретический характер, где Андрей то практически, то мысленно примеряет на себя ту или иную практику. — Нет-нет, — категорически мотает он головой, когда речь заходит о модификациях тела. — Я пиздец как боюсь вот этой неведомой фигни. Я один раз даже в обморок упал, когда мне кровь из вены брали, а тут не один прокол, а, наверняка, много. И всякие порезы мне удовольствия вряд ли добавят. И вообще… — добавляет он и краснеет, — я крови боюсь. — Как боишься? — Харон от удивления забывает доводы, которые хотел привести. — Ты же боксёр. Я думаю, крови ты видел достаточно на ринге. — А, — Андрей машет рукой, — ты не понимаешь, это совсем другое. Это… ну как тебе объяснить, естественно, что ли. Как в любой другой драке, издержки процесса. И к этому относишься соответственно. Это даже подстегивает выброс адреналина. А тут… тут это нифига не естественно. — Я тебя понял, — кивает Харон на такое противоречивое заявление Андрея. — Как ты относишься к электричеству? — Чего? — Андрей замирает. — В смысле, к электричеству? Харон терпеливо поясняет: — Практики, связанные с применением электричества, чаще всего воздействуют на эрогенные зоны: соски, гениталии… — Подожди, — Андрей хмурится, — ты хочешь сказать, что кому-то нравится, когда ему по яйцам током ебашут? — Кому-то нравится, — улыбается Харон, — кто-то даже получает нехилое удовольствие. И не током совсем уж, тем не менее… Ну что ты так напрягся? Помнишь, твоя первая реакция на тот фильм тоже была отрицательной, зато потом как понравилось. Пока не попробуешь — не узнаешь. — А можно мы всё-таки не будем это пробовать? — Андрей зябко передёргивает плечами. — Что-то мне прямо нехорошо, как представлю. — Конечно, родной, — кивает Харон. — Мы для этого и обсуждаем, чтобы понять, что отложить на потом, а что совсем убрать из списка. — А вот это мне нравится, — Андрей листает список и указывает на один из пунктов. — Контроль дыхания. Тут уже хмурится Харон: — Нет, это мы пока точно пробовать не будем. Это слишком опасно и требует стопроцентного доверия и полной уверенности в действиях. Ты слишком мне дорог, чтобы подвергать тебя на данном этапе такому риску. Хотя… мы можем попробовать некую модификацию этой практики. Это никак не связано именно с контролем дыхания, но посредством этого можно слегка, хм, пережать воздух. — Что это? — Андрей хмурится. — Я не понимаю. — Ошейник, — улыбается Харон. — Он надевается так, чтобы ни в коем случае не сдавливал. Но иногда можно и потянуть. — Ошейник? — Андрей сглатывает. В его глазах Харон замечает очень отдалённую вспышку интереса, но сомнения во взгляде на порядок больше, что даёт понимание очередного захода на очень тонкий лёд Д/с. — Я не знаю, — Андрей мнётся, а Харон прямо явственно видит, как тот мечется между желанием попробовать и предрассудками. — Это… слишком странно, мне надо обдумать это, потому что первое, что тут приходит на ум, мне не нравится… — Я понимаю, — кивает Харон, прекрасно представляя, какая ассоциация могла прийти в голову его слишком впечатлительному парню. — Можешь не продолжать, я понимаю твои сомнения. Но ты же помнишь, что все комплексы только у нас в голове, и то, что с нами происходит, выглядит только так, как мы сами к этому относимся. — Я понимаю, — вздыхает Андрей, — мне просто надо подумать. И ещё… мне кажется, что это сделает меня… ээээ… слишком уязвимым? — Это плохо? — уточняет Харон. — Нет, но… — Андрей снова вздыхает. — Немного… — Немного рано, — помогает Харон. — Я понимаю. Значит, это отложим. Причём, отложим до того времени, пока ты сам меня об этом не попросишь. Андрей с благодарностью прижимается к Харону, а тот переводит дыхание и облегчённо выдыхает, понимая, что при других обстоятельствах, не будь сейчас Андрей так расслаблен, подобное предложение могло стать причиной очередного напряга со стороны Андрея, за что Харон впоследствии сгрыз бы себя заживо. Постепенно они выбирают из длинного списка то, что могут позволить себе сейчас и что нравится обоим. Харон постарался, чтобы список, представленный Андрею, был максимально простой, без всяких изощрённых изысков типа уретральных бужей или ограничителей оргазма. Андрею хотелось бы заниматься заманчивой практикой круглосуточно, но реальность то и дело жестоко вторгается в их жизнь в виде работы и надвигающихся дедлайнов. К концу месяца оба оказываются в режиме цейтнота, когда масса навалившихся дел выматывает их к концу дня настолько, что сил хватает только на то, чтобы прижаться друг к другу и провалиться в сон. — Задрали совсем, — жалуется Андрей, целуя Харона в шею и чувствуя его руку у себя на затылке. — Такое впечатление, что я в редакции единственный сотрудник. Нифига не успеваю. Последние месяцы года как перед апокалипсисом, все бегают в жопу ужаленные. — У меня тоже накопилось, — соглашается Харон. — Как-то незаметно запустил свои дела, надо догонять. Это ты меня с ума сводишь, что я обо всём на свете забываю. А реальность не любит, когда на неё так плюют. Хотя я бы с тобой совсем из постели не вылезал. — Ага, — зевает Андрей, — затрахал бы меня до полусмерти. — О да, — довольно улыбается Харон. — Охеренно было бы. Обещание так и остаётся обещанием, усталость оказывается сильнее физических потребностей, и Андрей неожиданно днём, во время обеденного перерыва, понимает, что они не занимались с Хароном сексом вот уже три дня подряд. Да и в дни перед этим секс хоть и был, но без спецэффектов, к которым Андрей уже пылал нежной и неистовой любовью. «Так, надо брать отгулы что ли, это вообще никуда не годится, — хмурится Андрей. — Что за фигня вообще, мы как будто в браке уже лет восемьдесят». Хотелось не просто секса, а секса, приправленного чем-то погорячее, хотелось жёстче, почувствовать Харона, когда он раскрывал свою некую тёмную сторону, становился властным и категоричным, хотелось чувствовать его силу и контроль. Андрей прикусывает губу, заставляя волнующие мысли отступить в сторону. — Что это ты застыл над тарелкой с таким выражением лица, будто для тебя там стриптиз показывают? — интересуется Влад Сергеев, подсаживаясь к Андрею за столик. — А? — Андрей вздрагивает от неожиданности. — Что за привычка подкрадываться, когда человек ест? — Так ты не ешь, — возражает Сергеев, довольно улыбаясь, — у тебя вид человека, смотрящего кино в чертогах своего разума. На какую тему кинчик, кстати? — Фантазия у тебя, Сергеев, неуёмная, — Андрей с преувеличенным аппетитом возвращается к полупустой тарелке. — Кстати о фантазиях, — Сергеев пододвигается ближе. — Как дела на любовном фронте, мой новоиспечённый друг? Харон тебя ещё не съел? Андрей, чувствуя как по щекам расползается краснота, больше всего на свете хотел бы сейчас телепортироваться подальше от назойливого собеседника. — Видимо, уже начал, — коротко хохотнув, подытоживает Влад. — Но я смотрю, вид у тебя вполне довольный. Может, мы и ошиблись с Максом на его счёт тогда. Нельзя судить человека только по слухам или по фигне, которую тот творил в прошлом. Макс одно время тоже был далеко не идеалом для подражания. Если бы я знал тогда, какой он, и близко бы не подошёл. И, соответственно, просрал бы свою судьбу. Так что, может твой Харон до тебя сволочью был, потому что у него велосипеда не было? Тут Влад откровенно ржёт на весь кафетерий, хлопает Андрея по плечу и возвращается за столик к Соболеву, глядящему на Андрея задумчивым и нечитаемым взглядом. По дороге домой Андрей размышляет над словами Сергеева. Мысль о том, что Харон изменился ради него, невероятно греет душу. Приятно осознавать, что ты настолько дорог кому-то, что человек делает всё, только бы тебе было хорошо. От размышлений его отрывает оживший телефон. — От тебя звонка ждать можно половину жизни, проще самому позвонить, — голос Кирилла Кислицына звучит насмешливо-укоризненно. — Я уже обжился тут, устроился по всем фронтам, можно встретиться перетереть за жизнь. Ты как? Андрей быстро пытается сообразить в каком дне можно освободить время для встречи с другом детства. Кирилл же продолжает: — Хотел через Наташку порешать, так она с темы постоянно съезжает. Я так понял, ты со своей квартиры свалил? И где ты теперь? — Долгая история, — уклоняется от ответа Андрей. — И совсем не для телефонного разговора. Давай, я тебя на днях наберу и договоримся. На работе завал полнейший. — Забились, — легко соглашается Кирилл. — Буду ждать. Андрей отключает вызов и недовольно хмурится. Если встречаться с Кириллом, то как-то надо будет объяснять текущую ситуацию. Врать Андрей никогда не любил, на прямые вопросы всегда отвечал тоже прямо. Поэтому предстоящая встреча с Кислицыным хорошего настроения не добавляла. «Ладно. Потом, это потом, — Андрей с усилием переключает мысли на более приятную тему. — Сейчас домой. Как бы хотелось устроить на днях какой-нибудь сумасшедший отрыв, чтобы до взрыва всех нейронных окончаний, чтобы до отключки, чтобы никто не мешал и ничто не отвлекало». Андрей понимает, что подсел на эту адреналиновую эйфорию, после которой обычный секс кажется скучным и пресным. И даже с Хароном, с которым даже простой секс был всегда чем-то необыкновенным, хочется погорячее, чтобы если вынесло, так точно в другую галактику.