Kissing Regina Mills / Целуя Реджину Миллс

Эмма рассматривает поднос с маленькими стеклянными пузырьками перед собой, не в первый раз задаваясь вопросом, что она вообще здесь делает. Здесь — это в склепе Реджины глубокой ночью. Каким-то образом, когда Реджина написала ей — как раз когда Эмма собиралась ложиться спать — сообщение «Встретимся в склепе через час», блондинка уж точно не предполагала ничего подобного. — Напомни мне еще раз, почему я здесь, — бурчит Эмма себе под нос, наблюдая, как Реджина наливает еще одну порцию сомнительного вида жидкости в очередной флакон. Реджина одаривает ее суровым взглядом. — Потому что я попросила тебя об этом. — Это я поняла, — отвечает Эмма и только вздыхает, когда пузырек добавляется к уже растущей куче таких же склянок. — Но все же… блин, я не знаю. Сейчас два часа ночи. Неужели это не могло подождать до завтра? — Если я подожду до завтра, Эмма, то весь мир рухнет, а Сторибрук будет уничтожен. Эмма подозрительно щурится. — Серьезно? — Разумеется, нет, — вздыхает Реджина. — Но твоя мать настаивала на том, чтобы все это было готово к завтрашней благотворительной акции. Не похоже, что у меня есть выбор. — Подожди, подожди. Ты хочешь сказать, что все это, — Эмма взмахивает рукой, указывая на зелья. На данный момент их должно быть не меньше пятидесяти. — … это для моей мамы? — Она мне угрожала, — взвивается Реджина. — Чем? Тем, что тебе придется выполнять обязанности няньки? Реджина раздраженно фыркает. — Ты не знаешь Белоснежку так хорошо, как ее знаю я, Эмма. Она — то еще коварное исчадие ада. — Ну конечно. А я вроде как не читала об этом в книге сказок, последние пять лет своей жизни, — парирует Эмма, закатывая глаза. — И что в итоге? Я здесь для того, чтобы провести дегустацию? — Если когда-нибудь я попрошу тебя «провести дегустацию» какого-либо из моих экспериментов, этот день станет тем, когда меня отправят прямиком в ад за то, что я убила тебя. Так что, нет. — Хочешь сказать, что первая прогулка в ад не была супер увлекательной? — криво усмехается Эмма. Реджина бросает на нее еще один сердитый взгляд. — Ты нужна мне здесь на случай взрыва. — Оу. — Но не стесняйся помочь с маркировкой. Все уже рассортировано по цветам. Список лежит на столе. Список действительно лежит на столе. Эмма берет его, вчитываясь в названия различных зелий, написанных аккуратными завитушками. Ну естественно у Реджины безупречный почерк. Список начинается от простых средств от бессонницы до серьезных целебных смесей и зелий удачи. — У тебя есть что-нибудь для повышения бодрости и выносливости? — спрашивает Эмма, отрываясь от списка. — Еще пять минут и я свалюсь с ног от усталости прямо на пол. Реджина утвердительно мычит, не отвлекаясь от жидкости, которую осторожно наливает в колбу. — Красная справа от тебя. Немного мутная. Без запаха. Эмма сразу же замечает красный флакон. Она осматривает его, подносит к носу и… вроде как ничем не пахнет. Она чувствует, как от этого у нее немного зачесался нос, но это ведь могло произойти и без всякого запаха. К тому же, где-то в глубине ее сознания есть здравый смысл, который — как Эмма свято верит — срабатывает и подает ей сигнал, когда что-то не так. Но не в этот раз. Не тогда, когда она слишком устала, чтобы вообще заморачиваться. — Этот? — Эмма приподнимает бутылек, показывая его Реджине, которая снова утвердительно мычит, полностью сосредоточенная на разливе очередной порции чего-то там, а не на том, о чем спрашивает ее Эмма. Поэтому Эмма пожимает плечами и… ну. Выпивает содержимое. — Какого черта ты творишь?! Резкий голос Реджины заставляет Эмму закашляться, поперхнувшись густой жидкостью, и на секунду блондинке кажется, что она умирает. Но потом Эмма вспоминает, что все эти зелья приготовлены для благотворительной акции, а значит… Для благотворительности не может быть изготовлено ничего опасного, верно? — Ты сказала красный, — говорит Эмма, наконец откашлявшись. — Вот этот, — сердито отвечает Реджина, хватая со стола бутылек с более мутной жидкостью. Более светлой. Плечи Эммы опускаются. — Оу. Внезапно она чувствует себя глупо. — Эмма, ты идиотка, — рычит Реджина, но, на самом деле, в ее голосе нет злости. Всего лишь… беспокойство. В стиле Реджины. Это заставляет что-то в животе Эммы сжаться так, как оно определенно не должно сжиматься. — Что ты выпила? Эмма протягивает ей пузырек и молча наблюдает, как Реджина рассматривает его и подносит к носу. Блондинка даже не задумывается, что беззастенчиво пялится на нее, пока Реджина не встречает ее взгляд. Пульс шерифа резко ускоряется. — Что? — Это либо снотворное, либо жидкая храбрость, — задумчиво отвечает Реджина, не замечая необычного напряжения в воздухе. Но Эмма очень хорошо его ощущает. Она чувствует, как по спине ползут мурашки. — Ну, снотворное — это ведь совсем даже не плохо, да? — бормочет блондинка. — Нет, если только ты хочешь, чтобы тебя вырубило на ближайшие три дня, — поясняет Реджина, подходит ближе и опускается на колени перед Эммой, не сводя с нее пристального взгляда. Эта близость заставляет блондинку нервно поерзать на стуле. — Сколько пальцев я показываю? Эмма вздыхает, но, на самом деле, она сейчас изо всех сил старается не глазеть на Реджину. И вовсе мягкое освещение не делает лицо брюнетки еще более привлекательным, тем более, когда она так близко. Ничего подобного. — Серьезно, Реджина? — Я не собираюсь быть ответственной ни за один волос, который упадет с твоей хорошенькой белокурой головки. Так что ответь на вопрос. — Два, — недовольно отвечает Эмма. — Хотя мне кажется, что я уже вижу третий, которым ты меня сейчас ткнешь. Уголки губ Реджины чуть приподнимаются. — Ты чувствуешь тошноту? Головокружение? Усталость? — Не больше, чем чувствовала до этого, — отвечает Эмма, и это отчасти правда. — Ты слишком сильно переживаешь. Я чувствую себя прекрасно. Не чувствует. Она понимает, что что-то не так. И она бы это обдумала, если бы смогла выкинуть из головы мысли о том, как чертовски красива Реджина. — Ладно, — говорит Реджина, задумчиво нахмурив брови. — Значит, жидкая храбрость. — Прямо сейчас я не чувствую себя слишком храброй. — Название всего лишь для галочки. На самом деле, зелье должно пробудить какие-нибудь твои самые глубинные желания. И спровоцировать тебя действовать в соответствии с ними, — объясняет Реджина, хотя Эмма уже какое-то время назад перестала вникать в смысл ее слов. Их взгляды встречаются, и Эмма чувствует то же самое покалывание на затылке. — Есть что-нибудь… что ты хочешь сделать? — наконец спрашивает брюнетка. Это происходит, как щелчок какого-то переключателя. Эмма чуть не падает со стула, стремясь дотянуться до Реджины. Но она успешно наклоняется вперед, обхватывает нежное лицо брюнетки ладонями, и прижимается губами к ее губам, прежде чем женщина успевает произнести еще хоть слово. Сначала Эмма слышит только резкий вдох, приглушенный ее ртом. Этот поцелуй совсем не похож на те, которые представляла себе Эмма, учитывая то, что она очень даже часто думала о том, как целует Реджину Миллс. Он гораздо нежнее. И губы Реджины мягкие — действительно мягкие — полные и воплощающие все мечты Эммы и даже больше. Она ласково укачивает подбородок Реджины в ладонях и потирает пальцами мягкую кожу. Брюнетка приоткрывает губы, и легкий вздох вырывается из ее рта и скользит по губам Эммы. Это невероятно. Как будто у нее кружится голова, и единственное, что удерживает Эмму на земле — это этот поцелуй. Как бы банально это ни звучало, но она видит настоящий фейерверк под своими закрытыми веками, одновременно чувствуя, как такой же фейерверк взрывается у нее в животе. И только когда покалывание на затылке ослабевает, Эмма наконец в состоянии более ясно оценить, что происходит. Реджина не отвечает на ее поцелуй. Ох. Руки Эммы падают по бокам, она вскакивает на ноги и делает шаг назад. По крайней мере, она снова может дышать. И тут до нее доходит. Она только что поцеловала Реджину. Она только что поцеловала Реджину Миллс. Ох, нет. Ох, черт. Реджина не моргая смотрит на Эмму, с выражением на лице, которое она не может прочитать. Но щеки брюнетки пылают, а губы все еще приоткрыты. Эмму приводит в бешенство тот факт, что все, что она хочет сейчас сделать, это снова поцеловать их. — Что ж, — наконец говорит Реджина, прочищая горло. Но голос у нее все равно немного с хрипотцой. — Вот и ответ на наш вопрос. Эмма ничего не отвечает. У нее дрожат руки. Не говоря уже о том, что ее, похоже, вот-вот стошнит. Поэтому, Эмма делает то, что обычно у нее получается лучше всего. Она сбегает. * * * — Твою ж мать! Это, наверное, уже седьмой раз за последний час, когда она теряет самообладание. Эмма не понимает, как это вообще возможно при том, что она всего лишь лежит в постели, уставившись в потолок. Но затем, в голове всплывают мысли о поцелуях и Реджине Миллс, и Эмма просто… слетает с катушек. Она еще никогда не чувствовала себя такой униженной. Прошло два дня после инцидента в склепе. С тех пор Эмма ничего не слышала от Реджины, хотя и сама не прилагала никаких усилий, чтобы связаться с ней. Единственные «усилия», которые она позволяет себе — это выключить телефон, на случай, если в ее организме еще осталась жидкая храбрость, и испускание ругательств каждые несколько минут. А если же это обжигающее ощущение у нее в груди не унижение, то совершенно точно — отрицание. Этот поцелуй был, вероятно, лучшим поцелуем Эммы за долгое время, а Реджина стояла неподвижно, словно каменная. Она практически поставила под удар пять лет своих чувств одним дурацким поцелуем. Из-за дурацкого зелья. Эмма стонет, закрыв лицо ладонями. — Бляха! Генри выбирает этот момент, чтобы внезапно просунуть голову в дверной проем. Теперь у Эммы есть своя квартира и они установили постоянный график, который включает в себя доставку сына к Реджине через неделю. Хотя блондинке следовало бы дважды подумать, прежде чем давать ему ключ. Особенно если он собирается продолжать вот так выскакивать из ниоткуда. — Это уже третий, — говорит подросток. Эмма морщит лоб. — Что? — Это уже третий раз, когда ты произносишь «бляха» за последние полчаса. — Эй, — одергивает сына Эмма, принимая сидячее положение. — Следи за языком. Но Генри только закатывает глаза. Он стал таким большим. Ничего похожего на худенького десятилетнего мальчишку, которого она обнаружила на пороге своего дома пять лет назад. В свои пятнадцать он уже выше нее, его голос становится низким и глубоким, он перенял навыки язвительности от Реджины и повторяет ругательства Эммы так, словно это самая обычная вещь в мире. Эмма даже была бы горда, если бы не была уверена, что Реджина, вероятно, задушит ее за это. — Как давно ты уже здесь? Я вроде должна была забрать тебя из школы, — блондинка косится на часы. — Около часа. Дедушка меня привез, — отвечает подросток. — Я подумал, что тебе нужно немного побыть одной. Поэтому я уже посмотрел серию «Мотеля Бейтса» и доел остатки твоей лазаньи. — Серьезно, пацан? — разочарованно стонет Эмма. — Ну, может быть, если бы кто-то не отключал телефон… — многозначительно говорит Генри, прежде чем наконец полностью войти в комнату. — Ну же, мам. Что происходит? Ты уже несколько дней сидишь взаперти, источая кудрявые проклятия, как псих-одиночка. Я имею в виду: долбоебическая херня? Сучий потрох? — Я такого не говорила. — Говорила. Я слышал. — Нет, не слышал, если конечно ты не хочешь, чтобы твоя мама узнала о тех «романтических книжках с картинками», которые ты прячешь под кроватью, — огрызается Эмма, и это определенно не угроза ее собственному сыну. За исключением того, что, может быть, все-таки угроза. Генри открывает рот, потом закрывает его. — Хорошо. Ладно, твоя взяла. Не говори потом, что я не пытался помочь, — парень резко разворачивается, чтобы выйти из комнаты. — Кстати, сегодня мы ужинаем у мамы. Эмма резко вскакивает с кровати. Внезапно потолок перестает быть таким интересным. — Кто это «мы»? — Все! — доносится его громкий ответ из гостиной.