Жизнь Хатидже Турхан-султан.

Время бежит неустанно быстро и потому не ждёт тех, кто не торопиться. Прошла неделя, как Наденька оказалась вне Топкапы, во дворце Атике султан. Череда невероятных событий, произошедших с ней за последнее время и так сильно подействовавших на неё, как следствие стали причиной её труднолечимой болезни. И хотя эта болезнь не вызывала у неё особых неудобств, по её внешнему виду было видно, что она страдает от какого-то недуга. Атике султан, заметив в ней такую яркую перемену, решила не мучить бедную девушку и пригласила во дворец стамбульскую лекаршу, которая славилась своими особенными методами лечения всякого рода болезней. В день, когда она пришла во дворец, снег окончательно растаял от неожиданно пролившегося дождя, и от этой перемены у всех на душе стояла необъяснимая тоска. Лекарша отдала почтение султанше, а затем поднялась в комнату Наденьки, из которой она редко когда-либо выходила. Эта необычная женщина вызвала у неё странное чувство тревоги и страха. Когда она впервые взглянула на неё, то ощутила непреодолимое желание сбежать куда подальше, но только не находится с ней рядом. По этому случаю она попросила одну любезную девушку по имени Шеридэ посидеть рядом с ней во время осмотра. Шеридэ - самая обычная служанка из дворца Атике султан, служащая ей с детства, но отличающаяся энергичностью и любовью к работе; Наденьке же она понравилась простотой и добротой, к которым она относилась положительно. Эта худенькая, добродушная девушка согласилась сразу же на то, чтобы помочь Наденьке преодолеть необъяснимый страх перед городской лекаршей. Она не нашла трудности в том, чтобы помочь своей новой и, пожалуй, единственной подруге. Когда старуха появилась в комнате, Наденька, как в первый раз увидевшая её в главной зале, ощутила холодную дрожь в теле и мурашки по коже. Ей приходилось видеть её ранее, но в тот день она не видела её вблизи, а только наблюдала за ней, стоя на балконе. Даже издали наблюдая за ней, она заметила, как уродлива была эта старуха. Наденька никогда не могла судить о людях только потому, как тот выглядит, но эта женщина произвела на неё удивительнейшее впечатление, оставшееся в её памяти надолго. Своим внешним видом она поразила её сразу, но лицом только тогда, когда увидела её при осмотре. Она вошла к ней в комнату в черных одеждах, полностью скрывавших её толстое тело и открывавшее лишь глаза. А глаза её были чрезвычайно диковинные: блеклые, чёрные, скрывавшиеся под серым насурьмленным веком. Бровей у неё не было, лишь впалые, вселяющие ужас, глаза. Наденька только раз глянула в них и потом только робела рядом с ней, всячески пыталась отвести взгляд, то как-то отвлекалась, якобы разговаривая с Шеридэ. Когда настал момент осмотра, она несколько успокоилась и взглянула на неё, словно и не испытывая при этом жуткое неудовольствие. — Так, значит, говоришь, тебя не беспокоит тебя твоя болезнь? - проскрипела старуха, подозрительно вглядываясь в Наденьку. — Совсем не беспокоит. Вот только похудела я после этого сильно. Гляньте, как щёки впали. Она демонстративно приложила тонкие пальцы к болезненно-бледным щекам и поглядывала то на старуху, то на Шеридэ. Последняя, кстати, не испытывала, на удивление Наденьки, страх перед лекаршей, и только улыбалась, глядя на то, как глупо себя вела Наденька перед этой женщиной. Она была так простодушна и не суеверна, что считала её простой старушкой. — Вижу, что впавшие щёки, - отвечала лекарша, - а как же прочие проявления? Зуд, боли, прочие трудности? Я представляла, что у тебя по началу была обыкновенная простуда, но сейчас уверена, что эта болезнь намного-о серьёзней. Возможно так и было, что сначала лёгкое недомогание, а затем они будто исчезли и как будто наступило полное выздоровление, но тело будто говорило обратное... Ведь так, да? — Да, - с удивлением ответила она, - всё именно так и было. Извините, гм, а у вас есть какие-нибудь представления о том, чем бы могла я болеть? Вот уж я, право, сама теперь замечаю, что мне не худо... Хотя когда-то я впала в бред, но из этого состояния быстро вышла и не придала ему весомого значения. Впрочем, нет, придала, - поправила она и продолжила, уже совсем не испытывая при этом страха, - со мною подобного никогда не было, и это было похоже на... Нет, не знаю на что, но это меня очень поразило. — Мои догадки были верны, - восторженно сказала лекарша и попросила оставить Шеридэ с Наденькой; когда она вышла, старуха села впереди неё и стала бесцеремонно разглядывать её, как те девушки, что были в хаммаме в первый день её пребывания во дворце. — Ты и в самом деле не понимаешь и не знаешь, отчего ты больна? - спросила она наконец. — Я говорю ведь, что впервые столкнулась с этим... — О нет, - нетерпеливо перебила её старуха и проницательно посмотрела на неё, - ты считаешь, что слабеешь телом, так? Исхудала, побледнела... Но нет! О, нет! Не тело твоё больно, а душа! Не сразу Наденька нашлa, что сказать, но нельзя было и утверждать, что её не поразила точность слов старухи. Уже с того момента, как её оторвали от дома и привезли в Стамбул, она чувствовала тягость на душе и не всегда могла найти лечение своей душевной болезни. Она всячески пыталась отвлечься от этого и смириться с тем, что назад пути нет и что больше никогда не увидит своих родных, и что более того - она должна будет забыть их. Утешение своё она находила только в том, что брат сейчас не страдает так, как она; это она чувствовала это наверняка. Однако не утешало её саму, и Наденька не замечала, как её резвая натура тухнет в этих стенах, как угасает её живой взгляд, бесконечно мечущийся и проворный. Это медленное заражение неизвестной болезнью души происходило так медленно и так почти незаметно, что и показаться не могло, что она стала другой. Лекарша своими словами заставила Наденьку призадуматься. Она отошла к окну и посмотрела во внутренний дворик, где работали евнухи. Ей явно было всё равно на то, что происходит кругом вокруг неё: её больше заботила она сама. Красивое лицо её наморщилось, когда Наденька подумала об этом. — Как же мне вылечиться? - спросила она, но поворачиваясь к старухе, будто спрашивая у себя. — Я заметила на твоей шее крест... — И что? - перебила резко Наденька и лицо её ещё наморщилось и образовало на белом лбу морщинку; в голову стали снова приходить слова брата и эхом отдаваться в голове. — А то, что тебе нельзя исповедовать христианство. Наденька уже не вытерпела и развернулась к ней, сверкнув глазами. В гневе её лицо всегда менялось, делалось красным, с опущенными бровями, которые образовали между собой вертикальную морщину; губы бледнели и сжимались в тонкую нить, а глаза сверкали молниями. Она была из тех людей, которые и злились, гневались, но всегда пытались сдержать себя и смирить свои чувства. — Что же значат твои слова? Как же моя религия связана с болезнью? — О, ты так молода ещё, но уже являешься человеком истинноверующим. Я вижу это по твоему блаженному лицу и чистым глазам. Наденька вдруг только сейчас подумала о том, в самом ли деле эта старуха является лекаршей? Она слушала её и начинала верить её словам, словно по гипнозу, однако мысли совершенно не покидали её и она могла свободно думать о чём-то. Её взгляд уже не падал с угла в угол, а был прямо устремлён на чёрные глаза старухи, так ярко сверкавшие из под чадры. "Она говорит невероятный вздор, но отчего же мне хочется верить её словам?", - думала Наденька, и старуха будто бы прочла её мысли. — Твоё право - верить мне или нет, но так есть. Ты без веры прожить не сможешь, об этом и говорит твоё тело, видишь? — Я каждый вечер читаю молитвы и молюсь Богу, не говорите мне такое, прошу вас, - говорила она запинаясь и пугаясь всё больше и больше, - а теперь прошу вас, покиньте эту комнату, я больше не нуждаюсь в вашей помощи. Старуха улыбнулась глазами, но всё же вышла. После её ухода у Наденьки сильно разболелась голова, однако в последующие дни она чувствовала себя гораздо лучше и уже стала надеяться на скорое выздоровление. Она уже стала верить в то, что это была никакая не болезнь, а только недомогание, вызванное чередой событий, которые произошли с ней и так сильно впечатлили её. Пожалуй, Наденька была теперь убеждена в том, что её телесное здоровье было повреждено из-за постоянных переживаний и волнений. Случай же с Румейсой стал высшей точкой её начинающегося расстройства предшествующий её дальнейшему болезненному состоянию. Всецело этот день она посвятила размышлению о своём здоровье: духовном и телесном. Она нуждалась в этом дне, чтобы отвлечься от прочей суеты и спрятаться у себя в комнате, никого не впуская туда, и переосмыслить своё существование здесь. Давно уже, с первого своего появления в Стамбуле, она понимала своё нелёгкое положение, однако не предпринимала никаких усилий, чтобы исправить это положение. Ей всё время не доставало какого-то внешнего толчка для свершения своей судьбы. Она будто бы ждала, чтобы божественная сила указала ей верную дорогу и чтобы она следовала далее только ей. Но ничего не происходило, было тихо, и она не слышала голоса, который должен был ей сделать подсказку. Путём постоянных размышлений, она поняла и решила, что дожидаться этого голоса не будет, ибо может оказаться слишком поздно. После разговора со старухой, она заметила в себе большую перемену и потому поставила перед собой тяжёлую задачу: переменить веру. С самого начала она помышляла об этом, но корила себя затем, считая, что это подло, это предательство и лучше быть мёртвым, чем быть предателем своей веры. Как было затруднительно ей даже помышлять об этом, стыдно думать о таких, как ей всегда казалось, вещах, имеющих одну из самых важных ролей в жизни человека. Но теперь ей отчего-то не было стыдно и она поведала о своей мысли Шеридэ. Та, будучи с самого рождения мусульманкой, лишь порадовалась за неё и пообещала ей, что она не будет сожалеть, если примет Ислам. Наденька постепенно перестала робеть, когда думала об этом и теперь без всякого стеснения решилась сообщить о важной новости Атике султан. Был тогда теплый, один из первых февральских дней, вверяющий в то, что скоро непременно наступит долгожданная весна. Солнце постепенно склонялось к западу и наступал вечер. Атике султан и Кенан паша, по своему обыкновению, располагались в главной зале и собирались ужинать. Наденька старалась как можно чаще появляться на глазах султанши, чтобы она спросила у неё о чем-либо, а та, в свою очередь, могла воспользоваться словоохотливостью султанши и рассказать о своём намерении принять Ислам. Так и произошло. Атике была в самом хорошем расположении духа и была готова вести беседы. Муж её быстро отужинав, поспешил удалиться в свой кабинет под предлогом важного дела, которое требует немедленного решения. Оставшись рядом с султаншей, она, с её разрешения села рядом с ней, и ждала дальнейших распоряжений. — Отчего ты сегодня так взволнована, Надя? Бледна очень... Тебя продолжает мучить твоя болезнь? — О, султанша, - страстно начала Наденька, желая как можно быстрее скинуть с себя это бремя и рассказать о своих планах, - я так беспокойна и взволнована от того, что знаю, чем я больна. Я столько дней видела и знала это, но боялась признаться себе признаться в этом! Султанша, я хочу стать мусульманкой... Хочу принять вашу веру! Атике смотрела на неё молча, но затем будто обрадовалась. — Это прекрасно, Надя! Просто замечательно. Я обязательно позабочусь об этом завтра же. Правда же, как ты решилась на это... На следующий возникло важное событие в жизни моей героини: она переменила свою веру и стала мусульманкой. Рано утром, проснувшись и умывшись, она стояла у зеркала и глядела на себя. Как она была прекрасна и здорова! Прежняя болезнь, которая доводила её, исчезла, не оставляя после себя и следа. Она снова могла ходить и расправлять плечи и блестеть большими синими глазами, наполненными доброй радостью; всё же она чувствовала, как спокойно ей дышалось и какое великое облегчение она ощутила, когда признала в себе право стать мусульманкой. После завтрака, часа через три после него, они расположились в главной зале на подушках, Наденька, Салиха ханым и Шериде, как свидетели. Головы у всех трёх были покрыты платками, а лица казались светлыми и озарёнными скромными улыбками. Наденька была от всей души благодарна Салихе ханым и подруге Шеридэ за такую бесценную помощь, оказанную ей, и потому её настроение было прекрасным. Она покрыла свою голову белым платком из дорогостоящей ткани, который подарила ей Атике султан в честь этого знаменательного для неё события. Щедрый подарок Наденька хранила потом как самый из ценнейших подарков за всю её жизнь и надевала на самые важные мероприятия. Они расселись в зале и Салиха ханым объяснила ей, что необходимо сказать. — Ты должна будешь повторить за мной Шахаду, что ты свидетельствуешь о вере в Бога нашего, Аллаха и пророка его, Мухаммеда. Но прежде ты должна отречься от своей веры и признать, что Иисус - не Бог. Настал теперь тот момент, когда в её душу тихо закралось глубокое сомнение в том, - нужно ли ей идти на этот серьёзный шаг? Она вся затрепетала и тотчас же прекратила казаться улыбчивой и приветливой, лицо её затем вдруг омрачилось и нахмурилось. И подумать она не могла минуту назад, как непосильно может оказаться её решение. Побороть это неожиданно наступившее на неё сомнение было так же непросто, как и решиться на этот шаг. В голове за считанные секунды она перебрала и пересмотрела все положительные и отрицательные стороны своего выбора и пришла к выводу, что она не должна сейчас, в такой важный день, испытывать нерешительность. Окончательно преодолев эту нерешительность, она ответила: — Я перед двумя свидетелями свидетельствую, что нет для меня теперь бога - Иисуса Христа, - эти слова отголоском отдались в её голове, - что я отказываюсь от этой веры. — Теперь ты должна произнести Шахаду: Я свидетельствую, что нет достойного поклонения, кроме Аллаха и что Мухаммед - раб его и посланник. — Я свидетельствую, что нет никого... Что... - она запнулась и, по видимому, от волнения забыла вновь слова, но скоро она оправилась и продолжила речь, - что нет достойного поклонения, кроме Аллаха и что Мухаммед - раб его и посланник. Когда она договорила, все вокруг молчали, но сияли лицами, улыбались и едва сдерживали порыв чувств, накопившиеся у них в груди. Ещё один человек стал членом Уммы, и светлый этот день, когда солнце вышло из-за тёмного холодного неба, говорил, что всё идёт по верному и ясному пути. Всё запело в груди, когда она договорила благословенные слова и даже птицы на ветках, прежде молчавшие, стали напевать песни. — Да хранит тебя Аллах, дочка, ты ступаешь на верный путь, Машаллах, - улыбалась Салиха ханым и дотрагивалась до руки Наденьки, как и Шериде и все остальные, кто был здесь. — И пусть имя твоё отныне будет - Хатидже, - улыбалась Атике султан, - пусть будет во благо. — Аминь, султанша, - трепетно отозвалась теперь Хатидже, почти пуская слёзы из глаз, - нет теперь Надежды.