Жизнь Хатидже Турхан-султан.

В то время как Кёсем стояла с Сюмбюлем у стен Топкапы, султан Ибрагим, вновь забывшись в объятиях новой любовницы, предавался сладострастию. Лежали они у камина, на пышных атласных подушках, смеясь и беседуя о всевозможных вещах. Знать имя этой наложницы читателю бессмысленно так же, как и самому повелителю, потому об этом умолчу. Пару дней назад между двумя наложницами (одной из которых являлась та самая наложница, что прибывает теперь с повелителем) произошла крупная ссора, в которую вмешалась даже Мелике хатун и Сюмбюль ага. Дело же это обстояло так: безымянная девушка, обвинила другую в воровстве, причём сделала она это на всеобщем обозрении и даже унизила честь и достоинство той наложницы у всех на глазах. И как говорилось выше, сюда тотчас вмешались Мелике и Сюмбюль, поскольку воровство и прочие пакостные деяния крайне не приветствуются в гареме. Они начали расследование дела, и вскоре все убедились в истинности обвинения, ибо пропавшая вещь была найдена под матрацем той, что и украла эту вещь. Дело замяли, а воровку быстро порешили с позволения султана. Тогда то Ибрагим и встретил её. Она попалась ему на глазах совершенно неожиданно и, возможно, даже случайно (хотя никому не было известно, каким образом она повстречалась ему). Они оказались наедине, и Ибрагим понял, что возжелал её, и потому в тот вечер позвал её к себе. Девушка же заробела, прикрыла лицо шалью, опустила глаза и ответила, что она обыкновенная рабыня и прислуживает Турхан султан. — Это не имеет значения, я желаю тебя сегодня ночью, - сказал он ей, не глядя на неё, - приготовься сегодня. С того дня только она бывает с султаном, и она даже не допускает возможности другим девушкам также отправиться к повелителю ночью, дразнит их и смеётся над несчастными. — Вам ничего не достанется! Как же это вы можете ждать, чтобы вам само всё в рот попало?! Не дождётесь! - говорила она, хохоча и не стесняясь. Поведение этой девушки было столь дерзким и безобразным (причём многое происходило с позволения султана), что слухи о ней дошли и до самой Турхан. Она была в крайнем недоумении и ошеломлении, когда услышала из уст завербованных ею наложниц о том, что та ходит по всему гарему и распускает всякие грязные слухи и сплетни о жёнах султана, в том числе и о ней самой, таким образом восхваляя самое себя. В тот же день она вызвала к себе ту девушку и спросила у неё без всяких обиняков - правду ли говорят о ней. Ещё больше возросло её недоумение и возмущение, когда девушка сказала, что она не обязывает себя отчитываться перед Турхан или перед другой женщиной султана, ведь и она сама скоро станет его женой, и тогда наступит между ними равенство. Осталась тогда Турхан с тяжкой обидой на душе с злобой вкупе и стала вечером же обдумывать, как проучить невоспитанную так, чтобы затем обошлось без жертв и прочих сложностей. И словно по немым просьбам Турхан подвернулся ей случайно вечером же Сулейман ага, очень хорошо наслышанный и осведомлённый всей ситуацией. — В самом деле, султанша моя, дело неслыханное, девку нужно наказать как следует, ибо станет ещё пуще прежнего важничать да наглеть. Что прикажете делать? - спросил он у Турхан, слегка наклоняясь к ней вперёд. Главная хасеки располагалась на тахте из красного дерева, обитого бордовой замшей, привезённой из Европы, и перебирала тонкими пальцами длинные каштановые кудри, волнами спускавшимися на полную, набухшую от молока грудь. — Объясни же мне, Сулейман ага, почему же ты так заинтересован в этом деле? Неужто она и тебе вздора наговорила, и ты оказался в обиде на неё? - встречно спросила она его, расчёсывая волосы и поглядывая на евнуха в отражении. — Нет, что вы! Разве мне подобает впадать в такие низости! Я из уважения к вам так зол на неё... Впрочем, да, обижен, - согласился евнух, гордо подняв подбородок, - но не потому, что она попыталась меня ́словом оскорбить, а потому, что она вас оскорбила и, можно сказать, всю династию! — Что ж, в таком случае я понимаю твоё огорчение. Я старалась держаться благородно и честно с ней, но она так меня возмутила, что я, верно, уже не смогу так спокойно отозваться на такое неуважение. Итак, ты без всяких сомнений прав относительно этой девчонки, - глаза Турхан сверкнули, - лишь пару дней назад она подносила мне в кувшине воду и целовала подол моего платья, как вдруг всё переменилось, и она в высшей степени сделалась зазнавшейся выскочкой. Клянусь, изначально у меня не было и мысли мстить ей или что-то другое в этом роде, но после всех её проделок... Я говорю о слухах... Я впала в бешенство! Как же должен обнаглеть и зазнаться человек, чтобы опуститься до таких поступков? - Турхан уже стала ходить по покоям, вспоминая каждое слово служанок, выведавших для неё, о чем говорила та наложница, разнося таким образом сплетни по гарему. — Это поистине безобразно! - поддакивал Сулейман и ходил за ней по пятам. — Итак, я всё продумала. Никто не должен пострадать, даже она... Это, пожалуй, единственный способ поставить её на место так, чтобы она и признала свою ошибку и прекратила разносить мерзкие сплетни обо мне, о Дилашуб и Муаззез, и о других тоже... Что ж, ты готов сделать мне услугу, Сулейман ага? Евнух прижал светлые ладони к своей груди и, чуть склонившись, проговорил с выражением: — С превеликим удовольствием готов служить вам! План заключался в том, что ту наложницу пришлось выставить в не самом лучшем свете, а затем шантажировать её этим. Для этого не обошлось без проворачивания плутни и темных делишек, таких привычных в гареме. Турхан скрепя сердце решилась на первые в своей жизни клевету и шантаж. Так, долго обдумывая это, она поняла, что другого выбора не имеет и только таким образом она сможет укрепиться в этой среде, влиться водой в груду камней, проникнуть внутрь через щели. Сидя в своих покоях и поглядывая украдкой на спящего в манеже шехзаде, она с нетерпением ожидала прихода евнуха с выполненным заданием. Турхан ещё тогда не предчувствовала, что в темном уголке её души сверкнула искорка чёрного и необыкновенного огня, вязкого и дымящегося. Она отгоняла от себя навязчивые мысли и, гордо держа свою непокрытую голову на плечах, только надеялась лишь на то, чтобы всё прошло гладко. Турхан сидела на одном месте в одной позе, ничуть не наклоняя прямую узкую спину, вдоль которой отчётливо виднелась ложбинка, просвечивающаяся сквозь ночную рубашку, и немигающим взглядом смотрела на дверь. Отвлекал её иногда хныкающий шехзаде, но и его она не собиралась отпускать в чужие успокаивающие руки: нянек и кормилицу отправила домой, повидать семьи. Затем она подумала про себя так, словно именно она возвратилась к семье и между тем испытала величайшую радость от встречи с родными. Это чувство отвлекало её от главной угнетающей думы. В голове она вновь вспоминала разговор со служанками и Сулейманом агой и неуютно поёрзала на софе. Вдруг дверь отворилась, и Турхан, несмотря на своё положение, осень скоро вскочила с прежнего места. Она с любопытством посмотрела евнуху в глаза, которые по-особенному блестели при свете свечей. Евнух сразу заметил, что она была в чрезвычайном волнении. — Говори, - почти шептала она, ломая пальцы. — Вам ни к чему так беспокоиться, моя султанша. Всё прошло, как и задумывалось вашей мудрой головой. Хатун после щербета сразу же уснула (удивительно, что настойка так скоро подействовала на неё!). И затем мы подкинули ей ваш пропавший браслет. Утром она проснётся и ничего уже не вспомнит! - скалясь, почти со злорадством говорил евнух, - а утром, когда вы вдруг решитесь надеть ваш любимый браслет, но тут же поймёте, что его нет. Пропал он, и всё тут! Мы поднимем в гареме суматоху, и начнутся поиски, а когда браслет найдётся у неё в матраце, мы позовём её к вам, и вы скажете ей своё слово. Я настоятельно рекомендую девку кинуть в Босфор, а там как уж вы задумаете, моя султанша. Турхан чувствовала, как завис у неё в горле ком и не давал он сказать ей слово. В этот миг она испытывала глубокое душевное противоречие, а это более её испугало, чем известие евнуха, которое она так ждала. Турхан подошла к зеркалу и взглянула в отражение. На неё глядела тень, отдалённо похожая на самое себя, только будто бы исхудавшая и серая, лишённая живой свежести. Лунный свет жутко играл тенями на испуганном лице, а раскрытые ладони, прижатые к груди, при этом серо-голубом свете казались худы и до безобразия некрасивы. Турхан с отвращением отвернулась от зеркала и проглядела на евнуха, всё так же стоявшего на своём месте. Турхан заметила, что лицо его, в отличие от своего, не выражало никаких эмоций. Она в миг подумала, будто он только хорошо скрывает переживаемые чувства, а не испытывает их вовсе. — Я щедро заплачу тебе, Сулейман ага. Ты проделал хорошую работу, я благодарна тебе. Она достала из шкафчика нелёгкий мешочек, богато украшенный, и, отдав его евнуху, отправила верного слугу из своих покоев. Ночь она провела бессонную и почти мучительную. Помимо страхов она испытывала трудности, связанные с беременностью. В уме она проворачивала воспоминания о своём детстве, днях, прожитых у Атике султан, первых секундах после рождения шехзаде Мехмеда и о первой ночи с Ибрагимом, после которой они оба испытали стыд. Она пребывала точно в бреду: её то одолевали приступы тошноты, то ужасные видения, приходящие в моменты, когда она находилась в дрëме. Утром с уже успокоенной душой она приняла у себя ту наложницу. Турхан чрезвычайно обеспокоилась, увидев, в каком жалком виде явилась та к ней. Ровно час назад у неё нашли потерянный браслет, и тогда без лишнего шума её отвели к главной хасеки. Манёвр этот заключался в том, что никто не должен был знать истинного значения этой "пропажи". Все позже будут предполагать, что браслет нашелся в спальне султанши, а не исчез посредством воровства. Девушка вошла в покои в сопровождении двух гаремных аг и Сулеймана аги, лицо её было опухшее и красное от слëз, влажные розовые губки дрожали в приступе плача. Она с удивлением и, наверное даже, с обидой смотрела на Турхан и, почему-то, на её белые, украшенные кольцами и браслетами руки. — Султанша, это всë клевета! Я не брала ваш браслет, потому что не была в ваших покоях уже две недели... Я не прислуга вам! Я наложница повелителя... Зачем мне воровать то, чего у меня и без того будет в достатке?.. - с хриплым стоном кричала она, проглатывая обрывки слов. — Успокойся, помолчи, - ответила Турхан весьма спокойным тоном, - надо же... Никто бы и подумать не мог, чтобы наложница самогó великого падишаха была воровкой... — ... это ложь, клевета, я ничего не крала, меня пытаются причинить зло! - перебивая кричала девушка. — ... это ведь такой же великий позор, - одновременно с ней спокойно, но громко говорила Турхан, - султан Ибрагим будет очень расстроен, узнав такую правду о своëм гареме... Но! - она чрезвычайно быстро подошла к девушке, что та невольно прекратила причитать, - я не хочу, чтобы повелитель узнал об этом. Я, верно, слишком дорожу его благополучием и здоровьем, если не могу позволить ему узнать такую мерзкую... Хм... Черту твою. Что ж, если ты и вправду обладаешь величайшим умом, как поговаривают в гареме, то ты непременно должна догадаться, что даром тебе это с рук не сойдёт. Я не намереваюсь прощать тебе всë то, что ты натворила, включая те грязные слова, сказанные за моею спиной!.. - ранка от обиды, по-видимому вновь открылась, и потому Турхан пришла к более властному и грозному тону, - Поскольку ты не желала пойти ко мне навстречу, но шла от меня, то я, к величайшему сожалению, должна расправиться с тобой так, чтобы повелитель подумал, будто бы ты покончила жизнь самоубийством... Наложница встрепенулась, словно маленькая птичка, загнанная в клетку, и сделала быстрые движения вокруг Турхан. Она упала к её ногам и обняла их, обливая шелковые ночные шаровары слезами. Ужасный животный крик выливался из её горла. — О-о-о! Султанша, Турхан султан, простите меня, я не виновата в краже... - завопила она, - меня оклеветали... Вы ведь великодушная!.. Турхан исподлобья поглядела на скалящегося Сулеймана и сама невольно ухмыльнулась. Из под чёрных ресниц её лукаво блеснули синие глаза. Она выпуталась из цепких рук наложницы и наклонилась к ней, глядя в некрасивое лицо. Турхан чувствовала подступавшую к горлу тошноту, но в тот момент она не могла сообразить, отчего ей вдруг стало так отвратительно. — Ты теперь должна быть тише мышки, сиди в своём уголке молча, не издавая ни одного звука, иначе... Иначе сама знаешь... Она выпрямила спину и выпуталась из цепких рук девушки. Окончательно упавшая духом наложница лишь наблюдала за тонким станом юной Хасеки, её великолепным профилем на лунном свете и ждала чего-то ужасного, неведомого. На всю жизнь она запомнила мраморную бледность её красивого лица, угрюмость синих глаз, черневших в сумраке. В такой переломный момент ей показалась эта красота демонической и порочной, а сама судительница - безжалостной и одержимой. Неудовлетворённость же нависла над Турхан, и она вдруг неожиданно для самой себя и присутствующих заговорила упрямо и злобно: — Скажи мне, ты действительно считала, что все твои пакости сойдут тебе с рук? Ты считала, что за глупости тебя похвалят или же простят? Не-ет... Я глупости не прощаю. Ни себе, ни другим. Ты ведь должна понимать, что я тебе не прощу не нанесëнную мне обиду. Вдруг лицо девушки прояснилось. Казалось, что всë ей теперь было известно. — Я поняла! - воскликнула она и вырвалась из рук евнухов, держащих её за локти (те держали её так крепко, что её рубаха у плеча с треском порвалась), - вы нарочно всë это подстроили! Вы с каким-то намерением подкинули мне ваш браслет, чтобы выставить меня виновной! О, ужас! Я спасена, - она улыбнулась и обнажила ряд белых зубов, - я скажу повелителю об этом! Скажу, как вы со своими крысами устроили мне ловушку! Ты пожалеешь об этом, Турхан, - она уже переходила на крик, - я настрою повелителя против тебя, и он отправит тебя в Старый дворец! Ох, он узнаёт всë о своей жене, и тогда тебе точно не сдобровать...Ну?! Теперь ты понимаешь, что не стоит со мной тягаться? Та-ак... - она вновь испуганно поглядела на Хасеки султан и прижала руки к груди; глаза её были полны ужаса, - отчего ты так улыбаешься, а? Играешь со мной?.. Что же... Это... Турхан и в самом деле её могла скрыть улыбку с лица, в то время как Сулейман ага побледнел и с испугом всматривался в глаза султанши, будто бы пытаясь понять - это часть игры или она помутилась рассудком. Он понимал, что всë пошло не по задуманному. — Ты будешь молчать. И не потому что я умоляю тебя молчать - нет. Если ты не хочешь умереть в страданиях и муках, то и слова не скажешь султану обо мне, - А затем добавила как-то нехотя, - я уж сильно сомневаюсь в том, что ты готова жить в постоянном страхе смерти. А этот страх я тебе обещаю, если ты продолжишь совершать глупости, - говорила Турхан, прохаживаясь по комнате, дрожа голосом и всем телом. — Если я донесу повелителю о том, какие дела ты проворачиваешь за его спиной, то он отдаст приказ о твоей казни незамедлительно! - возразила наложница в ответ и по-детски кивнула головой, - и тогда я не буду вынуждена жить в страхе... — Повелитель лишь болен, но не глуп, хатун! - вскричала Турхан, грозно сверкнув глазами, - дело, совершённое мною, пустяковое, в сравнении с твоим. Ты в самом деле так глупа или только играешь?.. Итак, ты, верно, готова прожить с этим страхом? Знаешь ли... страх смерти ужасней самой смерти только потому, что никогда не узнаешь, когда свершится то, чего боишься. Страх будет преследовать тебя до тех пор, пока ты из-за не сойдешь с ума. Ты ведь не хочешь такого исхода, так?.. Девушка поковыряла носком узор на ковре и отчего-то в время прикрывала правый глазок. — Султанша, - неожиданно мягко заговорила девушка, не поднимая глаз, - я не хочу... — Хорошо. Чтобы прожить счастливую и беззаботную жизнь, тебе будет достаточно спрятаться в своём углу и не высовываться оттуда до тех пор, пока я тебе не позволю. Ты, видимо, обладаешь каким-то необъяснимым даром, раз с такой лëгкостью и непринуждëнностью завлекаешь людей своей ложью. Я... - Турхан замешкалась, - я не отдам приказа казнить тебя, если ты прекратишь эту свою... Деятельность. Ты согласна на такой уговор? Наложница была вынуждена согласиться, и спустя полчаса они разошлись примиренные (или, вернее сказать, связанные обстоятельством). Сулейман ага стоял, покачиваясь с пятки на носок, в янтарных глазах зияла чернота. Он был необыкновенно доволен всем происходящим. — Султанша моя, клянусь вам, вы держались безупречно! Я, признаться, не ожидал от вас подобного... А как вы её обыграли! Точно по волоску ходили... Она ведь раскусила вас. — Верно. Но только она не посмеет более вставать на моём пути, иначе... Иначе... Я... — Что же, что же, султанша? Что вы сделаете? - с явным интересом спросил Сулейман, будто точно знал, что хотела та сказать; в глазах его горели искры, а белые зубы в полумраке казались острыми, напоминающими клыки хищника. Турхан побледнела. — Ты свободен... Покинь мои покои. — Слушаю и повинуюсь, - всë также довольно произнёс Сулейман и плавно перетëк в дверной проём. — Подстрекатель! - прошептала Турхан и удалилась в спальню. Так и прошла та интрижка Главной хасеки, которая всем казалась безмолвной и невидимой. Её и в самом деле затмевали другие султанши; та же Дилашуб, казавшаяся ничем непримечательной наложницей, теперь была подобна яркой звездой на небе в россыпи блеклых звëздочек. Турхан незаслуженно уходила на задний план в бурной жизни гарема, и она прекрасно это понимала и извлекала из этого безотрадного положения выгоду. Пока всë кругом вертелось вокруг неё, она уходила глубоко в себя, словно бы в поисках, которые стали ей так необходимы. После того случая с наложницей, она вдруг обнаружила в себе доселе неизвестную черту, а затем ей показалось, что она должна её подробно изучить, углубясь в самое себя. Тогда она, обособившись от беспокойной гаремной жизни, решила понять себя, познать свою сущность. Позже Турхан заметила, что она предаётся этой учёбе с ещё бóльшей страстью, чем той, что она занималась в начале, как только попала сюда; однако знания, полученные в гареме, несомненно выручали её в этом учении. Турхан росла быстро. Она становилась другой, и она это понимала, как никогда раннее. Что же до той наложницы, то она с приходом Кёсем султан покинула покои Ибрагима, не догадываясь о том, что уже больше никогда не сможет в них попасть.