Точка невозврата

В народе его именуют как Скорпион.

Сидя на холодном паркете, я заливалась слезами. Я понимала, что был схвачен не он, но сердце колотилось так, будто сейчас вдребезги разобьёт грудную клетку, дышать было тяжело, почти невозможно, а от недостатка кислорода я чувствовала, что сейчас потеряю сознание. Все тело кидало то в жар, то в холод, немели трясущиеся руки. Я пыталась успокоиться, убедить себя, что с Райотом все в порядке, что совсем скоро дверь скрипнет и он заключит меня в свои объятия. Но тревога не покидала меня. Каким-то шестым чувством я понимала, что что-то все равно не так. И когда Райот не вернулся в обычный промежуток времени, звенящие чувство паники нарастало во мне, почти доводя до безумия. Никогда не знала, что можно так сильно волноваться за человека, сходить с ума от страха. Когда солнце уже скрылось за небосводом, и мир за окном начал потихоньку погружаться во тьму, ключ в замке повернулся, рассекая зловеще пугающую тишину в квартире. Он вошёл. Снял маску. Лицо его было бледное как мел, а глаза, будто потеряв тот теплый оттенок корицы, стали ожесточенно холодными. Я хотела подбежать к нему, обнять всем телом, чувствуя его такое родное тепло, но не могла даже сдвинуться с места — я так и сидела на полу, обхватив колени. — Где ты был так долго? — только и спросила я. — Надо поговорить, — ледяным тоном, будто не слыша меня, произнес Райот. Я встала, подошла к столу, за которым было так много обедов и ужинов, ласковых разговоров и горячих поцелуев, и села напротив него. Он смотрел будто сквозь меня, не замечая. Был какой-то чужой. Такой знакомый незнакомец. Наконец он заговорил: — ФБР у меня на хвосте, через пару дней они узнают и мое имя, и место нахождения этой квартиры. Пора убираться отсюда, пока тебя не схватили. — Это невозможно… Откуда же они узнают где ты и кто ты? — У них Скорпион. Это мой сводный брат, с которым мы никогда особо не ладили, и соответственно он знает мое имя. Я осведомлен в методах федералов, поэтому почти уверен, что они начнут запугивать его расправой с семьёй — пригрозят депортацией жены или в этом духе. И он сломается. Семья для него самое ценное. И я его не виню, — он украдкой взглянул на меня, разрушая напускную хладнокровность, но потом возвращаясь к безразличному тону добавляет: Тебе надо уходить. Никогда не искать меня и никогда не возвращаться по этому адресу. Я в искреннем недоумении смотрела на него, хлопая ресницами. До меня медленно доходил смысл его слов, и я переспросила: — Ты хочешь чтобы я ушла? В ответ я услышала глухое безразличное да. Я встала, и едва держась на ногах, подошла к Райоту вплотную. — Что будет с тобой? Тебя арестуют? — голос дрогнул. — Ха, арестуют, — засмеялся он, но в этом смехе не было ни весёлости, ни радости, была в нем лишь лютая злость и безысходность. — Они больше не станут арестовывать. Они скроют тот факт, что вообще меня схватили и будут пытать, пока я не выдам Анонимуса. Федералы совершили ошибку, обнародовав поимку одного из нас, так как люди поддерживают наше движение, и эта ситуация вызвала новую волну митингов. Я стояла перед ним ошарашенная, подавленная. И каждое его новое слово будто вонзало нож мне в сердце. — Убирайся отсюда, — снова сказал он. — Что ты будешь делать? — решаю игнорировать эти глупые, бессмысленные слова. — Уезжаю из страны через пару часов. Мой папа однажды сказал — если встретишь настоящую любовь, надо хвататься за нее изо всех сил, без раздумий и колебаний следовать за ней по пятам. В противном случае можно упустить единственный шанс стать счастливым. В своих чувствах я была уверена, поэтому медлить не стала, и, полным отчаяния голосом, выпалила: — Тогда я еду с тобой. Райот поднял на меня взгляд, полный удивления. Он разглядывал мое лицо так пристально, так долго, будто пытаясь прочитать мои мысли, будто сомневаясь в серьезности моих слов. — Нет, ты останешься здесь и точка, — он пытался говорить настойчиво, старался притвориться безразличным, но это была всего лишь маска, скрывающая его боль. И я ее видела. — Ты обещал, что я буду под твоей защитой, — не давая себе расплакаться, начала я. — Как ты собираешься меня защищать, находясь на другом конце земли? Или твои обещания ничего не стоят? — Поэтому я и прошу тебя остаться. Это защита. Защита от той судьбы, которая тебя ждёт, отправься ты со мной, — он переходил на крик, — Я не могу отнимать то, на что ты рассчитывала, до всего случившегося — находиться в кругу семьи, близких, друзей, учиться в университете, жить в безопасности и покое. — Все это уже не имеет значения. После нашей встречи, все перевернулось с ног на голову. Остальное не играет роли, важны только мы. — Я хочу чтобы ты жила полной жизнью, не чувствуя себя беглянкой, и не оглядывалась постоянно по сторонам, ожидая опасности. Я и так чуть не стал причиной твоей гибели, дай мне хоть в этот раз поступить правильно. — А как же я? Я тоже хочу поступить правильно. Эта любовь бьёт во мне ключом, она заполнила меня до краев. Да, я не знаю, что будет завтра. Будем ли мы живы, будем ли мы вместе. Я хочу жить настоящим, — голос предательски дрогнул, но я взяла себя в руки. — С тобой я чувствую то, что не чувствовала уже давно — неподдельное, невероятное, солнечное счастье. И я не могу от этого отказаться, понимаешь? Ты же не стал бы отказываться от глотка воды в жаркой пустыне, только потому что напиток может закончиться? Он молча глядел на меня, переваривая сказанное. И я тихонько добавила: — Если ты уедешь без меня, я пополню ряды тех сломленных, озлобленных на судьбу, женщин. Всю жизнь буду гадать чтобы было, если бы я отправилась с тобой. А я не хочу так жить. Я смотрела прямо на Райота. Он боролся с собой, так сильно, так отчаянно. И мне было так больно видеть это. — Melocotón, я не хочу чтобы ты пострадала. — Так будь рядом, и не допусти этого. Его глаза полыхнули искрами, и я знала — он принял решение. Наклонившись, он шепнул мне на ухо свое имя, а я ответила ему своим. И в этом было больше силы и романтики, чем в тысяче «люблю». Это было залогом безукоризненного доверия и верности. — Тогда нам нужно убираться отсюда, — отстранившись прошептал Райот. — Какой у нас план?