Les enfants du soleil

Босые ноги бежали по едва коснувшейся солнечными лучами земле, будоража еще совсем сонных лесных обитателей своим ритмичным широким шагом. Холодная роса, впитавшая в себя свежесть весенней ночи, приятно касалась голых лодыжек и кутала в своих морозных объятиях совсем недавно вынырнувшего из царства морфея человека. Капельки пота собирались около висков на бронзовой коже, красиво переливавшейся красноватым оттенком. Тёмная мокрая челка липла ко лбу причудливыми узорами, очерчивая его красивую прямую форму. В ярких, полных предвкушения глазах отражались быстро проносившиеся над головой золотистые лучи, которые никак не могли поймать бегущую фигуру, отставали, едва сумев дотронуться до смугловатого лица. Вдоль лесной тропинки неуклюжий шмель, мирно усевшийся на ветку цветущего персикового дерева, неожиданно был потревожен плечом пробегавшего мимо юноши. Пыхтя и ворча, недовольному насекомому пришлось лететь дальше, то медленно поднимаясь по воздуху выше, то стремительно падая по диагонали вниз из-за дуновения ветра, хитро пробравшегося сквозь лесную чащу. Ранние птицы трещали без остановки со своих высоких укрытий, наблюдая за необычной картиной майского утра.        Полный безмятежности лес всю осень и зиму стоял в ожидании пробуждения, с нетерпением наблюдал за солнцем, которое каждый новый вечер решало оставаться на небосводе немного дольше. С распусканием первых цветов и громким отзвуком каплей последних сосулек, весна взяла этот небольшой мир в свои нежные руки. Исцеляя и вдыхая жизнь в застывшие зимние фигуры, она преображала одни и губила другие, делала еще один оборот бесконечного колеса жизни и смерти. Затем пришла пора передавать свое творение в цепкие руки жаркого, пылающего огнем и летним зноем властителя. И тогда всё вокруг окрасилось в медовый жёлтый, закатный красный и сочный зелёный, вобрало в себя остатки некогда правившего тут и там весеннего царства. Тем временем первопроходцами дети солнца — одуванчики — начали заселять небольшие лесные полянки, деревенские участки перед заборами и сокрытые длинными ветвями ив совсем тихие места около маленького озерца. С рвением впитывая в себя силу своего солнечного покровителя, эти совсем по одиночке непримечательные воины могли собирать целые золотые армии. Только ночью они чуть-чуть переводили дух, прятались от капель смертельной росы, чтобы утром вновь распуститься и беспощадно продолжить покорять этот мир.        Свежий воздух наполнял лёгкие незабываемым и ни на что не похожим запахом крадущегося лета. Дыхание то и дело сбивалось из-за контраста бодрящего прохладного ветра и жара собственного тела, уже несколько минут бегущего по давно известному направлению. Широкая хлопковая белая рубашка, немного съехавшая с плеча, открывала вид на острые ключицы, а на спине и руках прилипала к горячей коже, показывая выточенные сельской работой рельефные мышцы. Протиснувшись через густые кусты колючего можжевельника, парень остановился на самом краю оврага, ведущего к залитой рассветным солнцем долине. Вдох. В эту секунду бесчисленное множество ароматов и покалывающих ощущений, смешанных с дрожью от резко пахнувшего тепла, пробежало от кончиков пальцев до самых ног. Яркие лучи ослепляли до боли, но готовое вот-вот выплеснуться наружу волнение всё-таки заставляло открыть глаза, чтобы наконец увидеть то, ради чего пришлось встать в такую рань.        Взгляд медленно мазнул по ровному безлесому пространству, отражавшему приставучее сияние огромного шутливого шара, который так и хотел достать своими огненными пальцами до земли. Несмотря на его проказы, вся местная флора и фауна ликовала, увидев едва взошедшее солнце. Блестящие капли росы скатывались с травы и листьев небольших кустов, унося за собой холод минувшей ночи. Спустя мгновение замешательства, карие глаза тут же уставились на только-только раскрывающиеся цветы. Поляна начала покрываться золотыми пятнами — это желтоголовые карлики бурно встречали новый день. Долина была их домом — местом, в которое этот народ возвращался из года в год, чтобы провести несколько недель в безумном, кипящем жизнью ритме. Узкая, но бурная речка на этот короткий промежуток времени была их неиссякаемым священным источником, дарившим своим подданным все необходимые ресурсы. Благодаря этому волшебному источнику они могли радоваться, с интересом наблюдать за миром, тянуть свои руки к голубому небу, стремиться к чему-то неизбежному и в конце станцевать свой последний дикий танец в догорающем закатном свете.        Человеческая фигура, до этого безмолвно наблюдавшая за раскинувшейся картиной, резко сорвалась с места и, словно ястреб, кинулась вниз. Порезы от камней и веток неприятно жгли кожу стоп, но ноги бежали, не собираясь останавливаться ни на секунду. И только-только пальцы коснулись мягкой травы, отяжелевшее и уставшее тело упало на землю. Грудь бешено вздымалась и опадала, длинные жилистые руки раскинулись по обе стороны головы, а глаза измученно закрылись, погрузив всё вокруг в темноту. Еще вдох. Дыхание начало восстанавливаться, стук сердца уже не так сильно отдавался в ушах, а налившиеся свинцом мышцы ног расслабились, давая ещё мокрой траве ослабить болезненные ощущения. Пролежав так несколько минут, утренний незваный гость нехотя сел, с осторожностью протянул руку выше к небу, будто захотел притронуться к белым пушистым облакам; зачарованно уставился на свои пальцы, между которыми игриво пробирался свет, на ладони, которые под его прикосновениями становились почти прозрачными и приобретали розоватый оттенок, на аккуратные родинки, рассыпавшиеся словно звёзды на небосводе рук. Снова закрыв глаза и расслабив тело, юноша выдохнул и вполголоса прошептал: «Лето…». С этим выдохом, казалось, ушли все проблемы и ждавшие где-то там, совсем далеко отсюда, дела, растворились вместе с летящими в неизвестном направлении белыми бабочками. Казалось, что здесь остановилось время, и оно никогда сюда больше не вернётся. Казалось, что здесь начинается и заканчивается счастье. Казалось, что нирвана, в поисках которой монахи со всего мира уходили в горы и неподвижно медитировали годами, наступила прямо сейчас, именно здесь безвозвратно настигла. Кружившее вокруг умиротворение так и манило еще на чуточку дольше остаться в этом моменте — с полными счастья глазами, дрогнувшей на губах улыбкой и разливающимся по всему телу теплом.        Неожиданно с другого конца долины послышался чей-то звучный голос, немного хрипловатый от раннего подъема, но такой безумно родной. Сладкую негу в момент сняло, как будто ее и не было вовсе. Подскочив на успевшие передохнуть ноги, парень повернул голову в нужном направлении, где виднелись две светлые фигуры — одна ростом с человека, другая наполовину ниже и чересчур мохнатая. Ускорившись, юноша уже не чувствовал никакой боли в мышцах после своего недавнего забега в лесу, он стремительно пересек довольно немалое расстояние, чувствуя, как стопы мяли под собой мокрые от росы травинки и лепестки. На глазах блеснули слёзы, они прозрачной струйкой потекли по болевшим от широкой улыбки щекам. Лицо юноши теперь было прекрасно различимо в оранжевом свете солнца. Ровный прямой нос и тонкие губы, блестевшая загаром гладкая кожа и выразительные карие глаза — всё так и пылало жаром молодости, жаром предвкушения прекрасного лета.        — Хосок! — бархатистый тембр ударил в уши, а бледные руки крепко обняли подбежавшего парня.        — Юнги-хён, — раздалось в ответ, — я так сильно скучал…        Конец фразы утонул где-то в острых ключицах, скрываемых легкой шёлковой тканью. Знакомый аромат розмарина, кусты которого рассажены по всему двору хёна, закрался в нос. Его обладатель не особо любит это растение, но Хосок, наоборот, просто обожает прислоняться к холодным ладоням, впитавшим в себя терпкий запах. Щёки горели то ли от накатившего счастья, то ли от быстрого бега, но сейчас внешний вид беспокоил Хосока меньше всего. Немного приподняв мокрое от скатывающихся слёз лицо, парень заглянул в лисьи глаза, уставившиеся на него в ответ. Глаза цвета кромешной тьмы затягивали в свои бездонные чёрные омуты, не давая ни малейшего шанса выбраться. В этих глазах свет бесчисленных небесных светил тонул, как в зыбучих песках, навечно пряча свое сияние в непроглядных глубинах. Хосок готов был стать такой звездой. Взять билет в одну сторону и никогда не вернуться, погрязнуть в этой вечной темноте. Могут ли это быть человеческие глаза? Никто никогда не узнает правду, ведь она тоже спрятана где-то там далеко, в бездне двух агатовых жеод. Всё такое же бледное лицо с мягкими очертаниями выражало привычную безмятежность. Однако несмотря на внешнее спокойствие, внутри стоявшего напротив парня вихрем проносились тысячи эмоций, что и выдавали подрагивающие в улыбке розовые губы вместе с блестевшей влагой в уголках прищуренных глаз.        Этот безмолвный контакт неожиданно был прерван лаем третьего гостя, всё это время крутившегося возле ног. Чёрно-белый пёс, чем-то похожий на колли, вертелся между двух людей, недоумевая, почему пришлось делить хозяина с каким-то незнакомцем.        — Хоши, перестань, — Юнги, улыбнувшись, отвел взгляд и потрепал собаку за чёрным ухом, — прости, он ещё не умеет себя вести как следует.        Молочная кожа хёна блестела на солнце, его густые волосы цвета вороньего крыла развевались от лёгкого ветра, из-за чего передние пряди лезли в красноватые глаза. Наверняка он сильно устал и даже не отдохнул после своего приезда — сразу двинулся навстречу тонсену. Его маленький аккуратный нос забавно морщился от веяния ветерка и непослушных волос, чему Чон не мог не умилиться. Чтобы спрятать смешок, Хосок присел возле Хоши. Любопытная собачья морда незамедлительно приблизилась к незнакомому человеку и стала обнюхивать лицо, а розовый шершавый язык мазнул по щеке, вытирая оставшиеся слезы.         — Это его кличка? Она звучит необычно, не слышал такие раньше, — спросил он, с интересом наблюдая за длинношёрстным псом, уже успевшим в траве найти полугнилую палку. Один тёмно-карий глаз уставился на обнаруженную находку, а другой внимательно наблюдал за разговаривавшими людьми.        — Да, мы с родителями были в Японии… — немного смутившись, начал старший. — Когда поздней ночью мы вышли посмотреть на звезды, то нашли скулившего под лестницей напуганного щенка. Хоши — это звезда, которая упала с неба в ту ночь.        Перед тем как подняться, младший мягко улыбнулся, посмотрев на пса, сосредоточенного на поедании быстро крошившейся палки. «Не у тебя одного выдалось нелёгкое детство, дружище», — подумал Хосок, вспоминая отрывки из собственной жизни: мать и отец, вечно трудившиеся в поле под знойным солнцем и приходившие домой поздним вечером; куча братьев и сестёр, которым и по сей день всецело нужно твое внимание и забота, а если отвлечёшься на минуту, так двое уже успеют подраться из-за тряпичной куклы, другой будет навзрыд реветь, неудачно сев в крапиву, а третий упадёт в лужу в своём только что выстиранном платье; бесконечные домашние хлопоты с готовкой, уборкой и уходом за скотом и огородом. На учебу, так же, как и на книги, особо не было времени, образование завершилось после четырёх лет начальной школы, когда родилась первая младшая сестра. Детство пролетело незаметно, взрослая ответственная жизнь нахлынула на мальчика в один миг, захлестнув заботами, мыслей о которых в таком юном возрасте и быть не должно. К сожалению, никто не выбирает, где и в какой семье родиться — на ферме у многодетных родителей, которые не ждали еще один голодный рот, или же долгожданным первенцем лежать на руках жены богатого предпринимателя. Зато каждый имеет право на выбор своей дальнейшей дороги.        Хосок, давно смирившийся с таким укладом жизни, никогда не жаловался на сложившиеся обстоятельства, крепко стиснув зубы, шёл своей дорогой и надеялся на лучшее. Все зарождавшиеся порывы уехать или продолжить учёбу обрывались громким плачем младших и усталыми вздохами родителей. Иногда, конечно, удавалось найти свободную минуту и забежать за какой-нибудь книгой в местную библиотеку, но времени на её чтение всё так же не прибавлялось. Наступавшая на пятки меланхолия вместе с постепенно застилавшей глаза серой пеленой монотонной жизни стачивала углы врождённой любознательности. Чон думал, что так и пройдут все его оставшиеся годы. Правда, ровно до того момента, как новые соседи не заехали в только что достроенный красивый, облицованный разноцветным натуральным камнем трёхэтажный дом, своим видом совсем не похожий на остальные.        Матушка Чон — добрая и простодушная женщина средних лет, с маленькими морщинками в уголках уставших, но выразительных глаз — не могла пройти мимо таких интересных гостей. Кто же знал, что старший сын, неожиданно попавшийся под руку, будет отличной помощью в несении наготовленных угощений. Кто же знал, что аккуратная плетеная корзинка с рисом, свежими овощами и жареным цыпленком так подло выскользнет из ладоней при виде выглянувшего из открывшейся калитки бледного лица. Кто же знал, что этот обычный солнечный день изменит целый мир одного человека.        Семья Мин, состоявшая из супружеской пары и единственного сына, оказалась простой и гостеприимной, невзирая на всю царившую в доме атмосферу явного денежного достатка, отражавшуюся в картинах с золоченой рамой, мраморных статуэтках, мебели из красного дерева и снующей тут и там прислуге. Госпожа Мин приветливо впустила двух гостей на чашку чая, усадив их за длинный стол с белой, вышитой блестящими нитями скатертью. Неловко передав горничной корзину, Хосок сел рядом с матерью прямо напротив юноши, открывшего им дверь минутой ранее. Немолодой мужчина устроился в начале стола и, улыбнувшись, начал свой рассказ о переезде из города. Военный в отставке, глава семьи решил уехать из грязной, серой столицы в тихое место где-нибудь в лесу у горной реки. Спустя еще чашку чая с розеткой малинового варенья, он поведал о том, как будучи капитаном вёл дела в морском флоте, о том, как устал от постоянных плаваний, из-за которых редко видел супругу и сына, и даже о том, как сомневался в правильности решения планируемого «побега» из города. Матушка Чон часто вздыхала, удивлённо вскидывала брови, с интересом слушала рассказ бывшего моряка, пригубив чашку чёрного чая, и сетовала на тяжесть городской жизни. Хосок в это время смущенно отводил взгляд к блюдцу, на котором лежали кубики тростникового сахара. Он стеснялся взять хоть один, ведь в их семье такие угощения были приняты только по особым случаям. В придачу два любопытных глаза напротив усиленно прожигали в нём дыру и следили за каждым движением, от чего хотелось провалиться сквозь землю. Совсем упустив нить разговора, парень вздрогнул, когда мать взяла его за руку и ласково провела по ней своими шершавыми ладонями.        — Думаю, Хосок будет не против показать Юнги окрестности и поведать о нашем скромном, но дружном сельском коллективе. Может, они даже смогут хорошо провести время с местными ребятами, правда же, сынок?        С того момента, как оказавшийся здесь по чистой случайности гость поднял взгляд и ответил неразборчивое: «Д-да, конечно», к нему медленно начало подкрадываться осознание того, что вся его размеренная жизнь сейчас так или иначе терпит неизбежный крах, тонущим кораблем идет ко дну, через брешь в корме впуская новые, пугающие неизвестностью чувства.        В следующий раз они случайно встретились у реки, Чону нужно было постирать грязную одежду, а Юнги полюбоваться открывшимся видом на прозрачную воду и видневшиеся вдали горы. Тихое «привет» и такое же «доброе утро» в ответ стали первым коротким диалогом двух забредших в чащу леса душ, нечаянно столкнувшихся в одно и то же время, в одном и том же месте. Тонкая нить, невесомая и невидимая постороннему глазу, в одно мгновение переплела, окутала и связала крепким узлом запястья двух, казалось бы, совершенно разных людей. Даже руки у Хосока крепкие, загорелые и мозолистые от беспрестанной работы, а у сидевшего на большом камне парня изящные, бледные и явно не знавшие тяжелого труда. И это уже не говоря об огромной пропасти в социальном статусе, образовании и многих других вещах. В тишине, разбавляемой шумом быстрого течения и свистящего ветра, прошла их вторая встреча. Перед тем, как сложить мокрую одежду в корзину и отправиться домой, Чон оглянулся на своего безмолвного спутника. Тот в свою очередь медленно поднялся с камня и направился к собравшемуся уходить юноше, держа в руках небольшой льняной мешочек.        — Возьми, я видел, как ты смотрел на блюдце. Тебе же нравится сахар, Хосок? — Юнги протянул тонкую руку с кульком сахаром и лукаво посмотрел на смутившегося парнишку.        — Ох, Юнги, не стоило… — ответно прозвучало в полной растерянности.        — Хён. Можешь называть меня хёном, я на три месяца старше тебя.        Робкая улыбка дрогнула на точёном лице, а длинные пальцы коснулись холодных после стирки рук, аккуратно кладя в них принесенный подарок.        — Тогда давай завтра в пять на этом же месте? Твоя мама говорила, что ты можешь показать окрестности, — Юнги в последний раз улыбнулся и скрылся в густой чаще.        Воспоминания запестрели в голове. Все последующие встречи, как в калейдоскопе, сменяли друг друга. На следующий день младший решил показать своё любимое место, к которому вела лесная тропа, практически полностью заросшая травой и низкими кустарниками. По пути Юнги долго возмущался порезам и занозам на своих предплечьях, его негодование уже было готово выплеснуться со всей красноречивостью на непутёвого лесника, и оно определенно бы это сделало, если бы они не подошли к оврагу. Остановившись на самом краю, оба парня замерли и окинули взглядом долину — одному из них открывшуюся впервые, а другому давно известную каждым камнем, с нетерпением ждавшую своего единственного гостя из года в год. Радостный настрой затмил собой всё недовольство. Хмурая морщинка между бровей разгладилась, глаза восхищённо заблестели игривой искрой, а с губ Юнги с придыханием слетело: «Как красиво». Щёки Чона смущённо заалели по неизвестной причине, которую в то время ещё нескоро суждено было разгадать.        — Хён, ты видел столько одуванчиков в одном месте раньше? — с интересом спросил Хосок, заглядывая в чужие глаза и, получив в ответ робкое «нет», продолжил. — Я каждый год собираю несколько корзин и делаю из них вино по рецепту бабушки. Отец говорит, что получается вкусно. Широкая улыбка, обнажившая розовые дёсны, показалась Хосоку самой необычной, которую он когда-либо видел. Пальцы, руки, голос, зубы, что дальше? Почему обыкновенные части тела привлекают столько внимания? Чем больше вопросов появлялось в голове, тем меньше хотелось с ними разбираться, самое очевидное и верное решение само всплыло в голове — пустить всё на самотёк и отдаться непрерывному течению.         — Ты собираешь их в одиночку? До этого места идти не меньше получаса в одну сторону! — удивлённо сказал Мин, делая небольшую паузу и обдумывая правильность своих дальнейших слов. — Может тебе нужна помощь? Не думаю, конечно, что родители одобрят сбор одуванчиков где-то в глубине леса. И всё это вместо изучения патофизиологии и чтения Креля*, — вздохнув, Юнги наклонился чуть ближе к тонсену и тихо добавил, — но об этом же никто не узнает, правда?        На секунду повисла неловкая тишина. — Пато-ло-фи- чего? — два глаза непонимающе уставились на собеседника.         — Патофизиология, — со смешком сказал Юнги, — я изучаю медицину за границей, хочу стать врачом в будущем, поэтому до конца лета нужно успеть прочитать и изучить много предметной литературы.        Обескураженный и слегка расстроенный неловким моментом Хосок резко отвернулся, осознавая, что пропасть между ними всё такая же большая, а разница в образовании слишком велика, чтобы надеяться на равное общение. Спешно собравшись в обратную дорогу, Чон был внезапно остановлен крепкой хваткой за кисть, вцепившейся до боли сильно.        — Хосок-а, всё в порядке? Ты же не должен разбираться в этих терминах, прости, если озадачил, — взгляд блуждал по смуглому лицу, пытаясь уловить появлявшиеся на нём бесчисленные эмоции. — Так… Можно мне помочь?        Хватка ослабела, и, уставившись на почти скрывшуюся за краем оврага одуванчиковую долину, парень кивнул в знак согласия, незаметно сжимая ткань хлопковой рубахи. То ли злость на самого себя, то ли укол вины начали беспокоить где-то внутри, закравшись глубоко под рёбра. Всю обратную дорогу юношей сопровождала гулкая тишина, сильно давившая на барабанные перепонки. Добравшись до заката домой, Чон доделал оставшуюся работу, встретил родителей и только после этого, устало сев на заднем дворе, дал волю роившимся на подкорке сознания мыслям. Слишком эмоциональной и по-детски абсурдной показалась сегодняшняя реакция на незнакомое слово, поставившая хёна в неловкое положение. Сильнейшая злость, возникшая не из-за чего, до сих пор распирала грудь, немым криком пытаясь вырваться наружу. Затаённый гнев, незаметно копившийся все эти годы, в одну секунду лопнул огромным пузырём и обрушился на измученный разум. Все прошлые размышления, тихо преследовавшие почти всю сознательную жизнь, лились нескончаемым потоком. Мысли о незримом тупике, высокой стеной выстроившимся перед носом, о надоевшем до разъедающей изнутри боли распорядке дня и неправильности своего положения. И всё из-за одного человека. Юнги с первого взгляда показался недосягаемой вершиной, маленьким божеством, наверняка знавшим ответы на множество сложнейших загадок жизни, стремившимся к великим целям и следовавшим по стопам таких же, как он, мудрецов, хотя был всего лишь на три месяца старше его самого. Именно таким предстал перед ним этот удивительный парень.        Осознание собственной малозначимости и беспомощности укололо сердце, такие редкие до этого момента слёзы хлынули из глаз, бесшумные всхлипы рвались из горла, пока ладони судорожно вытирали мокрые солоноватые дорожки. Злость, до этого распиравшая грудную клетку, уступила место горькой жалости и ненависти на свою нелёгкую судьбу. Ко многим приходят такие мысли и чувства.        Одни люди осознают, принимают своё бессилие и продолжают бесцельное существование, выполняя отточенные годами движения. Работают без желания, женятся без любви, рожают детей по инерции и погасшими, иссохшими куклами доживают оставшиеся годы. Другие, наоборот, переступают эту черту, взгромождая на свои плечи тяжёлую ношу желания постичь упущенное, найти гармонию в этом сумасшедшем мире. К сожалению, процент в силу человеческой сущности значительно перевешивает в сторону первого типа людей. Ведь какой смысл стремиться к неизвестности, идти сквозь непроглядные дремучие леса, больно падать и рвать кожу о колючие ветви, если можно жить по уже давно протоптанной дорожке?        Хосок, оглядывая родной деревянный дом со спящими в нём жильцами, пытался успокоить своё бешено бьющееся сердце и нескончаемый поток мыслей. Этот дом и бесконечные рисовые поля составляли весь его небольшой мир, коим и жили земледельцы поколениями до него самого. Откинувшись на стену, ещё тёплую от дневного солнца, Чон взглянул на ночное небо, развернувшее перед ним целую карту звёздных путей. Вот это созвездие в виде ковша он знал с малых лет, ведь, когда-то откопав на чердаке чёрно-белый рисунок с Большой Медведицей, маленьким мальчишкой этой же ночью побежал искать её на небосводе. Вычитывая страницу за страницей найденной старой энциклопедии, детское любопытство лавиной сметало все посторонние мысли и оставляло после себя кучу вопросов. Только сейчас, пробираясь через паутину времени, начали возникать в памяти совсем далёкие, но до невозможности тёплые воспоминания: радостный смех школьных учителей, бывшие одноклассники, игры на заднем дворе и интересные книги про историю королевской династии, приключения мореплавателей и легенды древней Греции, которые были зачитаны вдоль и поперёк. Так мал был этот крошечный шаг к изучению окружающего мира, что на глаза снова наворачивались слёзы. Может быть, ещё не поздно всё изменить? Но тогда что же делать дальше? Как разорвать порочный круг отравляющей монотонности? С чего начать? Ответ был опять до невозможности очевиден и прост — Юнги. Впереди целое лето, чтобы найти разгадки на все беспокоящие вопросы. Как по щелчку, возникшее из ниоткуда имя остановило круговорот безумия в голове. Накрыла волна резкого умиротворения и спокойствия; дневной поход к только что распустившимся жёлтым цветам, мысли о широкой улыбке и лисьих глазах в момент заполонили собой опухшее от размышлений сознание. Веки закрылись сами собой, сонливость и ночная безмятежность заботливо укутали пледом, защищая от саднящего в груди беспокойства.        Так началась их история.