Les enfants du soleil

С того момента прошло уже три года, но Хосок помнит его слишком отчётливо, словно это было вчера. Сейчас же, крепко держась за руки, обдуваемые лёгким утренним ветром и с яркими улыбками на губах они идут по одуванчиковому полю. Держатся, до боли сжимая ладони, ведомые общей целью и полные предвкушения закупорить первую бутылку концентрированного лета. Заполнить доверху жидким дурманящим зноем каждый стеклянный сосуд, влить в него все до единого минувшие дни, чтобы зимой, находясь за тысячи километров друг от друга, снова вместе гулять по бескрайней жёлтой долине. Смотря на переплетённые пальцы с поблёскивающими на них одинаковыми кольцами, в голове снова замелькали три давно выпитых до дна жарких лета. Удивлённое лицо хёна майским вечером, услышавшего о просьбе заниматься с ним основами истории, изучением географии, естественными науками и литературой. Уверенный взгляд напротив с неожиданной решимостью и искренним стремлением на дне карих глаз. Множество ночей подряд без сна и отдыха за чтением принесённых книг, приятная усталость после сделанной работы по дому, предвкушение новой порции рассказов японских авторов и старательное изучение языка страны восходящего солнца с помощью Юнги, знавшего его в совершенстве. После приезда из города двоюродной сестры домашних хлопот стало намного меньше, а свободного времени больше, поэтому, не теряя ни минуты, начался долгожданный сбор одуванчиков под интереснейшие истории старшего о других странах, забавных случаях во время очередной поездки и планах на будущее. В это время длинные пальцы, которые, как оказалось позже, мастерски играют на фортепиано, срывали цветок за цветком и клали их в плетёную корзину. Хосок вслушивался в каждое слово и в перерывах задавал множество вопросов, порой глупых и очевидных, но хён на каждый отвечал подробно и совершенно спокойно. Усевшись на большом горячем валуне посреди золотистого моря, парни решили передохнуть от кропотливой работы. Со звучным щелчком открылась принесённая бутылка и, по очереди пригубив чуть тёплого ягодного морса, из их груди унисоном вырвался облегчённый вздох. Чон решил снять мокрую от пота рубашку, чтобы стало хоть немного легче, и, положив её около полной цветов корзины, заметил на себе пристальный взгляд, точно такой же, как и в тот раз за столом. Смутившись, младший продолжил собирать одуванчики в непривычной тишине, не обращая внимания на следящего за ним Юнги. Закончив с очередным лукошком, Хосок подошёл к брошенной рубашке, наклонился и замер. Неизвестно когда успевший подойти старший положил руку на чужую голову и потрепал влажные волосы. — Tu es joli*, — низкий голос молнией разрезал давящую тишину. Непонимание. «Что? Я сделал что-то не так? Хёну не понравилось, что я снял одежду?» — вереница мыслей неслась одна за другой, глаза испуганно расширились, в горле пересохло, мышцы напряглись от подступившего волнения. — Французский, — улыбнувшись пояснил Юнги, когда Чон выпрямился, прижав к себе скомканную рубашку, — самый подходящий язык для описания того, что я увидел. Заметив повисшее в воздухе напряжение, Мин слегка толкнул в плечо застывшего парня, взял две полные цветов корзины, и перевёл тему, начав рассказывать про Париж и потрясающие красные вина Бордо. Однако ничто не сравнится с их вином из одуванчиков, которые две пары рук так тщательно отбирали, очищали, варили и отстаивали, чтобы потом разлить насыщенно-жёлтую с янтарным отливом жидкость по бутылкам. В последние майские дни Юнги стал частым гостем семьи Чон, так как помимо приготовления вина, он много проводил времени со своими тонсеном за книгами и учебниками, которые перевёз из города. На мансарде, где спал Хосок, приятно пахло деревом, а из раскрытого нараспашку окна веяло чуть прохладным весенним ветром. Пока младший сосредоточенно писал на бумаге витиеватые иероглифы, Юнги лёг на спину, повернув голову в сторону юноши, сидевшего за низким столом в позе лотоса. Слегка спавшая на глаза тёмная челка, красивый профиль с ровным острым носом и поджатые губы — всё выражало полное погружение в процесс. Неизвестно, по какой причине обычно холодный и сдержанный студент престижной медицинской академии сейчас возился с сельским пареньком, вдруг решившим ни с того ни с сего заняться своим образованием. Ещё более загадочным было то, что Мин сразу же согласился на просьбу, оставил собственные толстые пособия и рылся в пыльных ящиках в поисках коротких японских рассказов и географических атласов. Возможно таким образом изнурённый от постоянной учёбы организм нашёл выход накопившегося за несколько лет стресса. В любом случае, пока что не хотелось никуда торопиться, брать в руки двухтомники по анатомии и уж тем более писать заданную на лето проектную работу. Время уже медленно приближалось к вечеру, но дружное семейство Чон никак не хотело отпускать гостя, настойчиво приглашая его за скромный стол. Юнги уже не в первый раз ужинал здесь и успел приготовиться: принёс с собой свёрток шоколадных конфет для детей, и отдельный для Хосока с кубиками сахара. Уютная атмосфера пьянила, сладкой патокой разливалась по венам, а уставшие за день глаза сами собой прикрывались под боком рядом сидящего тёплого тела. Желания идти домой не было от слова совсем, но родители стали бы волноваться, поэтому, поблагодарив за приятный вечер, Мин вышел в тёмный двор. Звучное «Хён, давай я тебя провожу», раздавшееся за спиной, заставило незаметно улыбнуться и идти чуть тише. В воздухе чувствовалась ночная прохлада, которая забиралась под тонкую рубашку, но становилась совсем неощутимой за бурным обсуждением прочитанного небольшого сборника Дзюнъитиро Танидзаки. Даже несмотря на недавно начатое увлечение художественными произведениями, Хосок интересно строил свою речь, его рассуждения были выстроены логично и понятно, а иногда проскальзывали весьма философские мысли, заставляющие Юнги охотно высказываться в ответ. Около дома Хосок подарил хёну крепкие объятия, не забыв при этом от чистого сердца поблагодарить за помощь. Между ними безмолвно повисло томящее ожидание следующей встречи. Тот май закончился слишком быстро, июнь пролетел незаметно, а привязанность друг к другу с каждым днём становилась всё сильнее и сильнее. Июль обещал быть знойным, поэтому большую часть времени два друга проводили около берега реки. Одуванчики давно были собраны, вино разлито по бутылкам, а рис на полях высажен, поэтому Хосок мог облегчённо выдохнуть и заняться своими делами. Хён тоже не терял времени зря и для того, чтобы оставить август на отдых перед отъездом, навёрстывал упущенное, сидя за переводами Павлова, Вирхова, Сеченова. Он допоздна засиживался за рабочим столом, составляя план проекта, а в перерывах даже успевал читать про грандиозные открытия вакцин от дифтерии, туберкулёза, столбняка и чумы. У Мина с детства была мечта стать хирургом, которой он уже успел поделиться с тонсеном. «Ты станешь самым лучшим врачом, хён! Надеюсь, что смогу увидеть тебя через десять лет счастливым, может ещё более ворчливым, но таким же целеустремлённым», — тепло, с яркой улыбкой за чашкой горячего чая, были восприняты им амбициозные планы Юнги. Август 1947-го встретил проливными дождями, разрядившими спёртый воздух и рассеявшими густой зной. В день, когда летний ливень немного поутих, Хосок позвал старшего пробежаться до долины, где когда-то вовсю цвели одуванчики. После продолжительной засухи глоток бодрящей свежести — самая желанная вещь, от которой невозможно было отказаться. Сняв обувь, две пары босых ног наперегонки неслись по мокрой траве, а заливистый смех заполнил собой каждый уголок леса. Детскую, искреннюю радость дарил бег по широким, ещё не впитавшимся в почву лужам, пачкавшим закатанные до середины икр штаны. Добежав до склона, парням открылся вид на большую зелёную поляну, которую давно покинули жёлтые жильцы. «Хён, давай кто быстрее до валуна!» — Чон первый нарушил повисшее молчание и ринулся вниз, не оборачиваясь на оставшегося позади Мина. Дождь начал усиливаться, крупными каплями падая на плечи и волосы. Уже предчувствуя свою маленькую победу, вырвавшийся вперёд парень снизил скорость и не заметил, как старший поравнялся с ним и резко схватил за предплечье. Застигнутый врасплох Хосок запнулся о старую ветку, неуклюже полетев вниз прямо на влажную зелёную траву. Из-за крепкой хватки хёна Чон мягко повалился на бок и, выдернув свою руку из цепкой чужой ладони, перевернулся на спину. Грудь бешено вздымалась, глаза закрылись от испуга ещё во время падения, а отяжелевшие веки не хотели подниматься, погрузив весь окружающий мир в темноту. Всё бы ничего, но дождь начался несколько минут назад, отдаваясь в ушах шумной дробью, однако ни по лицу, ни по шее до сих пор не стекло ни единой струи. Секунда, две, в животе завязался нервный узел, сердце заколотилось и тут же замерло, когда глаза всё-таки открылись и уставились на нависшего прямо над ним Юнги. Худые руки были расставлены по обе стороны головы лежавшего внизу юноши, а взгляд впился в полное замешательства лицо напротив. «Ничья?» — самодовольная улыбка и сузившиеся хитрые лисьи глаза. Рубашка нависшего сверху парня была полностью мокрая от тёплого ливня, капли с волос и белой ткани падали на чужие оголившиеся загорелые ключицы и покрасневшие щёки. Чон аккуратно потянул руку к бледной коже и, заметив чужой самодовольный взгляд, обхватил крепкими руками узкие плечи, переворачивая ошеломлённого хёна на спину, следом нависая сверху. «Tu es très joli aussi**, хён», — победное выражение лица и коронная широкая улыбка, обнажающая ровный ряд белых зубов. Хосок давно учил эту фразу по маленькому потрёпанному самоучителю, найденному в закромах местной библиотеки, чтобы в подходящий момент ответить на давно расшифрованный комплимент. Даже несмотря на жуткий акцент, Юнги понял каждое слово и впервые не смог выстоять перед чужим взглядом, тут же отворачиваясь в попытке спрятать покрасневшие щёки. «Ну что, тогда побежали вместе?» — Чон поднялся, взял руку старшего и, рванув его на себя, понёсся вместе с ним к возвышавшемуся в середине поляны камню. Мин бы безбожно соврал, если бы сказал, что не был счастлив в эту секунду. Сейчас они такие беззаботные и ослеплённые огнём собственной молодости бежали по хлюпающей грязи без единой мысли о завтрашнем дне, наслаждались моментом уходящего лета. Такие мгновения перемешаны с янтарным цветочным соком, спрятаны в хрупких стеклянных бутылках и укрыты тонким слоем прозрачной пыли памяти. Казалось, что они не забудутся никогда. Так же, как никогда не забудутся причитания госпожи Мин, укутывавшей колючим одеялом двух насквозь промокших парней. Они вдвоём сидели бок о бок с травяным отваром в руках, опустив ледяные ноги в тазик с тёплой водой. Напротив них потрескивал пышущий жаром камин, в который время от времени суетливая женщина подкидывала полешки. Вымотанных и уставших, она аккуратно уложила их в большую мягкую кровать сына, предусмотрительно отправив в дом Чонов известие об отсутствии Хосока сегодняшней ночью. Дождь барабанил по окнам, быстро убаюкивая устроившихся друг напротив друга обессиленных парней. Сон младшего той ночью запомнился ему на всю оставшуюся жизнь. Просторный деревянный дом со скрипящими половицами, окна которого открыты нараспашку, парившая в воздухе мелкая пыль и повсюду растущие красно-розовые тюльпаны. Они росли сквозь трещины деревянных половых досок, пробирались через узкие щели стен и даже свисали в аккуратных подвесных горшках с потолка. Чон стоял в середине полупустого помещения, вдыхая запах древесины, любуясь красивыми цветами и видом из окон на роскошный сад. Аккуратные вишнёвые, персиковые, инжирные деревья и розмариновые кусты были ровно высажены вдоль узких каменных тропинок. Из клумб, тихо притаившись, выглядывали цветы самых необычных форм и размеров. Повернув голову немного в сторону, взгляд юноши упал на незамеченную ранее дверь наружу. Подойдя к ней и дёрнув за резную ручку, Хосок увидел перед порогом дома вымощенную камнем дорожку, которая по щиколотку была залита прозрачной водой. Пробуя пальцами ног кристально чистую поверхность, парень почувствовал, что она совсем не холодная, а наоборот, приятно тёплая. Предусмотрительно закатав по колено обе штанины, человеческая фигура шаг за шагом начала отдаляться от дома, теряясь в пышной зелени. Скоро деревянная постройка совсем скрылась из виду, а вдоль водного края появлялось всё больше красных и розовых пятен тюльпанов. Следуя по цветочным следам, юноша добрался до линии берега, где заканчивалась суша и начиналась бескрайняя водная гладь, сливавшаяся на горизонте с лазурным безоблачным небом. Каменная тропинка поблёскивала со дна огромного озера, но глубина вдоль неё всё так же оставалась небольшой. Недалеко от берега возвышался маленький зелёный остров, куда и вела узкая дорога. Хосок, не раздумывая, двинулся вперёд. Царившая кругом атмосфера дарила спокойствие и умиротворённость — казалось, будто тело не идёт, а плывёт по густому, вязкому воздуху. По мере приближения к острову, стали заметны хаотично растущие на нём пучки розовых и красных цветов. Крупные бутоны покачивались из стороны в сторону под дуновением еле заметного ветра. Посередине цветущего великолепия показалась фигура человека, стоявшая к Чону спиной. Любопытство заставило парня ускориться и робко окликнуть незнакомца. Широкая улыбка с розовыми дёснами, молочная кожа и ровный уверенный голос. Хён стоял с собранным букетом тюльпанов и приветственно махал рукой своему тонсену. Ничто не предвещало беды, пока Хосок не дотронулся пальцами до плеча старшего. Лазурный небосвод затянулся багровым одеялом, окрашивая озеро и остров в зловещий пунцовый цвет. Светившее яркими лучами солнце потухло, оставив на небе небольшую светлую точку. Тюльпаны закрыли свои бутоны и прижались к траве. Повеяло холодом. Привычно доброе выражение лица Юнги сменилось на непроницаемое и презрительное, в глазах блеснули льдинки. Губы скривились в подобии злорадной ухмылки, букет вмиг завядших цветов выпал из его рук. Тело парализовало всепоглощающим страхом, давящим на горло и заставляющим задыхаться. Чужой, как будто не принадлежащий хёну голос, раздался громом, одновременно заглушая все окружающие звуки. «Мне отвратительно тебя видеть. Слышать — отвратительно. От твоей улыбки тошнит. Кто ты такой, чтобы трогать меня?» — каждое слово резало острым ножом по сердцу, жгучие слёзы потекли по щекам. Ветер развевал рубашку стоявшего напротив Хосока человека, назвать которого по имени не поворачивался онемевший язык. Бледная и блестящая, словно мрамор, кожа Юнги отражала алое небо, глаза начали стекленеть, а на шее показались трещины. Они ползли от шеи всё выше и выше, в скором времени исчертив когда-то красивое лицо тонкими рваными полосками. Чон пытался кричать и сделать хотя бы один шаг навстречу, но из горла вырывались только сдавленные хрипы, а все мышцы сковали крепкие путы. В один миг треснутая человеческая статуэтка осыпалась мелкими осколками, разлетевшись по тёмно-коричневой траве. Обессиленно упав на землю, испуганный юноша повернул голову в сторону, где раньше находилась суша с деревянным домом. Исчезла, будто её и не было. Как только блуждающий взгляд снова упёрся в красноватое озеро, вода начала медленно подниматься, затапливая берег островка. Бежать было некуда. Страх вперемешку с горькой обидой разливался по лишённому сил организму. Ног коснулась ледяная вода, которая уже успела затопить половину острова, и теперь с ещё большей скоростью подбиралась к шее. Закрыв глаза, Чон ощутил, как противная жидкость заливалась в уши, нос, рвала горло и заполняла собой каждую клетку тела. Сознание беспрестанно прокручивало «отвратительно, отвратительно, отвратительно». Звук раздавшегося за окном грома заставил вынырнуть из жуткого кошмара. Руки судорожно трогали шею и лицо, ещё не отойдя от реалистичного сновидения. Спавший хён мирно сопел рядом, не поведя ни единым мускулом. Что это только что было? Вещий сон? Или скрытое послание? Однажды, сидя около реки в жаркий июльский день, Юнги поднял похожую тему о человеческих ночных видениях: «Говорят, что сны никогда не снятся просто так. Но вот с какой целью — это уже совсем другой вопрос», — начал он. «Недавно Зигмунд Фрейд опубликовал свои работы, которые произвели настоящий фурор в научном сообществе. Даже сейчас, спустя более сорока лет после их публикации, учёные расходятся во мнениях. Если коротко, то в них говорилось, что сны — это наши тайные желания и чувства, которые нам тяжело принять в обычное время. Нам могут сниться совсем не связанные с реальностью картинки, но если их правильно расшифровать, то можно многое узнать о самом себе. Вообще, сны давно считались одним из самых таинственных явлений. Во многих религиях посредством толкования снов пророки пытались донести до народа важные послания Бога. Иногда, конечно, не совсем честными путями, например, делали сомнительные отвары, но это уже совсем другая история». Непринуждённые разговоры друг напротив друга и взаимные улыбки теперь казались чем-то совсем далёким и несуществующим. Жуткие слова и реалистичная картинка въелись в сознание, отравляя все счастливые воспоминания жгучим ядом. Той ночью так и не удалось больше уснуть.

***

Весь оставшийся месяц Хосок пытался не вспоминать о страшном сне, как обычно задавал вопросы и усердно читал принесённую литературу. Однако Чон держался более отстранённо, стал менее тактильным, ведь не хотел рушить образовавшийся союз своими чувствами и излишней эмоциональностью. Мерещилось, что если он лишний раз коснется старшего, тот точно так же рассыплется на миллион осколков. Юнги пытался не обращать внимания на изменившуюся между ними атмосферу, всё думал, что внезапный порыв схватить младшего за руку был лишним, что это его вина. Но ведь Хосок тогда не выглядел огорчённым или чересчур смутившимся, разве нет? В конце концов, в последнюю неделю августа Мин решил поговорить с ним, изначально сославшись на необходимость составить список книг на ближайший год. В воздухе чувствовалась приближающаяся осень, но красное лето из последних сил палило жаром в последние августовские деньки. Юнги сидел в выкрашенной белой краской деревянной беседке на заднем дворе, заранее принеся травяной чай и корзинку с конфетами. В середине округлого стола лежали стопками книги и пергаментная бумага, исписанная вдоль и поперёк важной информацией. Плющ оплетал резные столбы беседки и свисал с крыши, пряча внутреннюю часть от палящего солнца, но даже извилистые стебли не могли спрятать от витавших в воздухе эфиров высаженного повсюду розмарина. Едкий камфарный и немного сладковатый запах плыл густым облаком над всем участком и до безумия нравился родителям, хотя сам Юнги не переносил его, отдавая предпочтение более мягким цветочным ароматам. Спустя несколько минут из открытой калитки показалась тёмная макушка, и сердце сжалось от осознания того, что последняя неделя лета подходит к концу. Чемоданы уже давно были упакованы, билеты на поезд лежали на опустевшем столе в спальне, а в отдельной сумке спрятались две стеклянные бутылки вина из одуванчиков. Помахав тонсену рукой, немного расстроившийся Юнги уставился на фарфоровый чайник, из носика которого ещё поднимался наверх горячий пар. Хосок двинулся в сторону беседки и по пути остановился возле пышного куста розмарина, слегка наклоняясь, чтобы провести по нему ладонью и понюхать. Явно удовлетворённый услышанным запахом, счастливый юноша поднялся по маленьким ступенькам к круглому столу. — Доброе утро, хён, — приветливая улыбка озарила загорелое лицо. На часах стрелка едва подошла к отметке одиннадцати утра. — Сегодня очень жарко. Может, погуляем вечером, когда будет прохладнее? Старший охотно согласился, приступая к объяснению того, что написано на принесённых бумагах. Чон держал в руках маленькую чашку с травяным чаем, тянулся к корзинке за сладким время от времени, часто водил пальцем по пергаменту, задавая вопросы. Вроде бы всё как всегда, но язык тела не обманешь. Хосок почти не шёл на зрительный контакт, постоянно облокачивался на стол, закрывая при этом ухо рукой, поправлял чёлку и избегал прикосновений. — Хосок-а, стой, — Юнги положил руку на бумажный свёрток, который внимательно читал Чон. — Всё в порядке? Такое ощущение, что тебе неудобно находиться со мной. Что-то случилось в тот день? Наверное, мне не следовало тогда хватать тебя за руку и… — Хён, подожди, — Чон положил свою ладонь поверх уже лежавшей на столе и наконец-то не отвёл взгляд, — ты не виноват, нет. Я… Я не знаю, как это объяснить. — щёки невольно начали краснеть, а голос дрогнул в нерешительности. — Может обсудим это вечером? Юнги тяжело вздохнул и убрал руку со стола, кивая в знак согласия. Осталось дождаться вечера и закончить их лето на оптимистичной ноте. Рассчитывая на благоприятный исход событий, старший продолжил рассказывать о сборнике стихотворений и хокку одного любимого автора. Вечер, как и ожидалось, наградил приятным прохладным ветром, который уже начал сдувать первые желтоватые листочки с деревьев. День постепенно становился короче, а закатное солнце забирало с собой всё больше и больше тепла. Мин в ожидании стоял недалеко от дома тонсена, заботливо захватив с собой два шерстяных пледа, которые нервно сжимал в руках; предстоящий разговор должен был быть не то чтобы серьёзным, больше волнующим. Почему? Возможно из-за пугающей неизвестности и крутившихся где-то на подсознательном уровне тревожных мыслей. Или из-за шанса услышать то, что сам бы никогда не смог произнести? В итоге оставалось только судорожно вдыхать впитавшийся в колючую шерсть удушающий аромат розмарина. Из-за угла выглянула знакомая загорелая фигура, двинувшаяся в сторону леса. Юнги громко окликнул не заметившего его Хосока, быстро подбегая ближе и крепко обнимая свободной рукой. Да, именно обнимая. Почему-то этот жест вырвался сам собой после штурмовавших ум назойливых мыслей, наверняка, чтобы выплеснуть скопившееся волнение. Или не только его. — Ой, Хосок-щи, извини, я случайно, — старший ещё сильнее сжал пледы и попытался отстраниться, но Чон только напористее начал прижимать к себе худощавое тело. — Хён, я не хочу, чтобы ты уезжал, — тихо отозвалось где-то в районе шеи, — буду очень сильно скучать по… — Хосок на мгновение замялся, — нашим занятиям и этому лету. Мин потрепал парня по взъерошенным волосам и успокоил тем, что в следующем году он непременно вернётся. Взявшись за руки, они направились в сторону узкой лесной тропинки, которая вела к небольшой возвышенности. Деревья там росли реже, чем в остальной части леса, поэтому с каменной горки было потрясающе видно закатное солнце, исчезавшее оранжевым огоньком за тёмной кромкой горизонта. Если бы таких горячих шаров появилось вдруг в тысячи раз больше, то всё небо загорелось бы настоящими китайскими фонариками. Тогда можно было загадать несметное множество желаний, но сейчас, к сожалению, солнечные лучи могли унести за собой всего лишь одно. А вот какое — это совсем другой вопрос… Дорога заняла всего лишь пару минут, но казалось, будто прошла целая вечность. Напряжение витало в воздухе вместе с оживившимися к вечеру мотыльками, немного омрачая столь волшебную атмосферу. Добравшись до нужного места, Юнги постелил на тёплый большой камень один из пледов, а вторым поделился с Хосоком. Вместе укрывшись согревающим покрывалом, они сидели бок о бок и молча наблюдали за практически подобравшимся к горизонту жёлтым диском. Облака зависли в воздухе маленькими, почти прозрачными пучками, расстилаясь широким невесомым путём к закату. Сидевший рядом Чон согнул колени и положил на них руки, следом уместив подбородок на предплечье. В чёрных глазах поблёскивал тусклый огонёк, а загорелая кожа отражала солнечные лучи оранжевыми пятнами. — Хён, — тихо начал Хосок, — прости, что я так глупо веду себя в последнее время, — сожаление и грусть были отчётливо слышны в его голосе. — Я совсем не хотел портить тебе последние недели лета. Старший в недоумении повернул голову в сторону говорившего. Это окончательно завело в тупик, ведь теперь он совсем не понимал, что могло произойти, и ещё сильнее захотел высказаться, однако перебивать говорившего не стал. — В тот день я был правда так счастлив, что до сих пор вспоминаю его, — наконец-то на ранее крепко сомкнутых губах дрогнула улыбка, — и тогда же я понял, что начал привязываться к тебе, хён, — Хосок слегка повернулся, чтобы иметь возможность взглянуть в глаза сидевшего рядом парня. — Однако ночью мне приснился очень пугающий сон, в котором я дотрагиваюсь до твоего плеча, и ты рассыпаешься на мелкие осколки. — Но, Хосок-а, это же всего лишь сон, — в недоумении возразил Юнги. — А перед тем, как на твоём лице появились трещины, ты сказал, что я отвратителен, и это крутилось у меня в голове, пока во сне я тонул и задыхался, и пока за окном не раздался гром, — последние слова утонули во всхлипах, а дрожащие руки потянулись к щекам, чтобы стереть выступившие слёзы. Сердце Юнги сжалось от боли при виде этих слёз, и собственные глаза обожгло подступившей солёной влагой. Но в то же время сильно хотелось улыбнуться, ведь наконец-то то, что тяготило их обоих стало известным, и по сравнению с ранее крутившимися в голове пугающими мыслями то, о чём говорил Чон, казалось бессмыслицей. На душе сразу стало легче и спокойнее. Взгляд Мина на мгновение остановился на щеках тонсена, по которым до сих пор текли слёзы, и на лице, отражавшем сейчас уязвимость и настоящие, долго сидевшие глубоко внутри эмоции. Ладонь сама потянулась к волосам Чона, а длинные пальцы зарылись в густые пряди, медленно перебирая их. Юнги неожиданно приблизился к заплаканному лицу настолько, что носы практически столкнулись друг с другом. Второй ладонью старший аккуратно вытирал с щёк мокрые дорожки, попутно блуждая взглядом по смуглому лицу. Хосок недоумевающе уставился на хёна. — Если бы я сам не захотел общаться с тобой, — горячее дыхание обожгло холодные от слёз щёки, а лисьи глаза заглянули в оголённую чужую душу, — то никогда бы не заговорил первым. Не стал бы тебе помогать. Это мне нужно бояться, что ты рассыплешься и навсегда исчезнешь из моей жизни. Юнги резко надавил на затылок сильнее таким образом, что теперь их лбы и кончики носов соприкасались, заметно контрастируя между собой. Чон в свою очередь никак не пытался отстраниться, лишь устало прикрыл глаза и облегчённо выдохнул. — Я хочу, чтобы ты всегда был рядом, — голос Юнги перешёл на тихий шёпот. Солнце в мгновение исчезло за редкими острыми верхушками деревьев, унося за собой произнесённые слова. На секунду задумавшись, Мин опустил веки и немного повернул голову в сторону, мягко прикасаясь к чужим губам. Тепло. Младший шумно выдохнул, встречно обвивая руками бледную шею. Робко улыбнувшись в поцелуй, Хосок немного отстранился, чтобы полными искренности глазами взглянуть перед собой и затем тихо произнести: «Мне кажется, я люблю тебя, хён». Юнги улыбнулся в ответ и снова притянул к себе парня, чтобы напористее поцеловать мягкие губы. Маленькие тонкие нити, когда-то завязавшиеся на двух запястьях, теперь крепкими стальными цепями соединили заблудшие в чащу леса души, а в отражении их прозрачной стали виднелись огромная жёлтая поляна и закат позднего августовского вечера. Вечерняя прогулка круто изменила отношения между юношами. Поэтому, когда пришло время прощаться на целых девять месяцев, Юнги завёл пришедшего его проводить Чона в стеклянную теплицу на заднем дворе, пока родители были заняты сумками сына и разговорами с водителем. День выдался солнечным, поэтому на стеклянных панелях играли яркие блики, ненароком забегающие и на бледные руки, плющом обвившие чужую шею. Быстро целуя губы, Юнги начал мантрой повторять одну и ту же фразу: «Жди меня, ладно? Только жди, хорошо?» Хосок тепло улыбался любимому хёну и кивал головой, отцепляя от себя непослушные руки и поторапливая старшего, чтобы тот ненароком не опоздал на поезд. Махая вслед удаляющемуся автомобилю, ему уже не терпелось открыть стеклянную бутылку, в которой запечаталось их первое знойное лето.