dark knight

— Чонгук-а, расскажи о том, почему и как ты попал в банду, — голубоволосая голова лежит на коленях Чона и смотрит в глаза альфы, смущённо улыбаясь. — Я же всё правильно понял? — глазки-пуговки бегают по лицу старшего, чей взгляд падает в пол, а точнее, в смятую поверхность кровати. — Прости. Я не хотел, — младший берёт в ладошку руку Гука, прижимает к своей груди, не переставая пересчитывать сияющие, потухшие на секунду микро-вселенные. — Давай закроем эту тему… — неуверенно начинает Тэхён, но сразу же его останавливает голос сверху. — Нет, я расскажу, если тебе интересно, — старший совсем немного наклоняет голову вбок, выжидает ответа от омеги и запускает пальцы второй руки в голубые локоны, расстелившиеся на его домашних штанах, нежно перебирая их, получает утвердительный кивок и закрывшиеся на секунду глаза, мигающие в подтверждение. — Ну как тебе сказать… — вздыхает Чон, осматривая утонченные линии на лице омеги. — Тэхён, ты вообще что-нибудь ешь? У тебя такие скулы выраженные, — обеспокоено сужает брови к переносице Чонгук, трогает большим пальцем мягкую кожу на лбу младшего, оттягивая её, жалостливо улыбается. — Не переключай тему, Чонгук, — злобно стреляет глазками в альфу Тэхён, сжимая ладонью руку на своей груди. — Хорошо, — Чонгук снова перемещает руку на волосы цвета морской лагуны, массирует подушечками пальцев кожу головы, слыша довольный вздох снизу, вдыхает запах, успокаивающий ускорившееся сердцебиение. — Я родился в неблагополучной семье, но всё было очень счастливо и конфетно-букетно до моих пяти лет. Мои мать и отец очень много и непробудно начали пить из-за проблем с финансами и из-за смерти моей бабушки, которая вкладывала в меня абсолютно всё. Тогда они потеряли все возможные деньги и пособия от бабули, которые она присылала из Пусана, — громко выдыхает Чон, на секунду закрыв глаза, прикусывает губу, чувствуя сдавливающие ощущения на правой руке, поддерживающие. — Я очень любил бабушку. Она была мне самым дорогим и любимым человеком, даже несмотря на то, что видел-то я её раз шесть, не больше. Прошло всего полгода после её кончины, а нас уже выселили из её же квартиры в Сеуле из-за долгов, который набрал отец себе и матери на выпивку. Стали мы жить в полуразрушенном райончике почти на окраине города. В те моменты, когда родители не появлялись дома больше двух дней — я чуть не сходил с ума. Еды почти не было. Квартира была однокомнатная, где мы все спали в одной комнатке, точнее: я спал, пока родители бухали где-то в гостях у таких же, как и они. Пошёл в школу я сам. От родителей лишь требовалась расписка, которую я благополучно подделал. Каждый день был для меня одинаковым: утро, когда родители дома считают каждую копейку на новую выпивку, школа, в которой у меня не было друзей, а с теми, кто ко мне подходил, я влезал в драки, после чего приходил весь в синяках, и ночь, когда в квартире призрачная тишина, в которой я слушал музыку на телефоне, что в тайне прислала тётя из Японии, и делал уроки, наслаждаясь моментом спокойствия, — Чон приоткрывает рот, замечая скопившиеся кристаллики в уголках глаз младшего и его покрасневший кончик носа, протягивает руку, выпутавшись из плена пальцев, вытирает большим нижнее веко омеги, сглатывает вязкую слюну, застрявшую в горле. — Эта же тётя забирает меня к себе после кончины матери и отца; мать в нетрезвом состоянии выбросилась с окна десятого этажа, даже не оставив после себя записки, а отец на спор выпил бутылёк с этиловым спиртом, тем самым прожёг себе стенки желудка, — Чонгук слышит шмыганье снизу, чувствует цепляющиеся пальцы двух рук за его локоть, прикусывает нижнюю губу, не переставая убирать скатывающиеся капельки влаги с красных щёк Тэхёна. — С тётей у нас были не самые гладкие, но и не самые плохие отношения. Иногда она просто так дарила мне качественные вещи и дорогие подарки, а иногда просто не пускала в дом из-за того, что привела какого-то любовника в квартиру. В Японии я и окончил школу на хорошие баллы, толком не зная языка. Потом тётя не выдерживает и режет себе вены в ванной, наполненной ледяной водой со людом, оставив записку, в которой лишь сказала о том, что моя мать её зовёт к себе, — Тэхён поворачивает голову в сторону ладони альфы и целует внутреннюю сторону, глотая слёзы, старается не трястись всем телом от переполнивших и бурлящих внутри него эмоций. — В семнадцать лет я уже работал закладчиком. Это была моя основная работа, потому что её можно было комбинировать с учёбой. Когда тётя умерла, у меня были деньги, и я продолжал заниматься нелегальными перекачками. Тогда-то на меня и вышел Намджун, когда приезжал в Японию за специальной инвалидной коляской для своей тёти. Он нашел меня через боссов и предложил хорошее сотрудничество. Ну я и не отказался — всё равно терять было нечего. Ким появился в самый чёрный момент моей жизни: после двух месяцев со дня смерти тёти. Именно так я и полетел вместе с ним обратно в Корею, по которой, если быть честным, я очень скучал; несмотря на то, что в ней происходило — эта страна всегда была мне ближе, чем Япония. В девятнадцать лет я стал частью банды, вступив в неё самым последним на данный момент, — тяжело, выпустив всю внутреннюю гниль, выдыхает Чонгук, шмыгая носом, разглядывает красное, задыхающиеся лицо Тэхёна. Тэхён молча подрывается с колен старшего и крепко-крепко обнимает того за шею, повисает на нём, носом утыкаясь в скулу Чона, сжимает его в своих оковах. Кима потряхивает от накативших слёз, что градом катятся по розоватым щекам — ему больно. Ему головокружительно больно. Он ощущает раздирающее его изнутри чувство жалости за Чонгука и его прошлую жизнь. Тэхён такого никогда не переживал, но услышав весь ужас, происходящий в жизни альфы, понял, что тот пережил. Мальчишка громко всхлипывает и пытается привести сбившееся дыхание в порядок, но с каждым новым вздохом его грудную клетку всё больше и больше прожигает горьким и огненным кислородом. Он отстраняется от линии скулы старшего и зажимает его такое же красное лицо между ладошек, рассматривает каждую частичку его шоколадно-угольных глаз и видит в них всю внутреннюю боль, что пробилась через выстроенную многими годами, плотину, сжимает губы в тоненькую полоску, опуская голову, не в силах что-либо сказать. — Малыш, не плачь, пожалуйста, — с влажными и покрасневшими глазами просит старший, прижимая ближе к себе омегу, соединяет свои руки на его спине, оставляя неуловимый поцелуй на его макушке. — З-заткнись, — сквозь пелену слез проговаривает омега и затыкает Чонгука тягучим поцелуем, в котором он делится всей своей поддержкой и любовью к старшему, пока из его глаз так и продолжают стелиться влажные дорожки, обжигающие щёки. Парни отдаются друг другу без остатка. С каждым новым порывом, делая недолгую передышку, они снова продолжают передавать все ощущения и чувства партнеру. Тэхён и Чонгук целуются так страстно, проживая каждое мгновение жизни за другого, отдаются всем эмоциям, вылившимся через край. Им всё равно что они уже практически не чувствуют губ, языка и челюсти; сейчас для них главное — это поделиться друг с другом поддержкой и пережитой болью, отдавая частичку себя другому человеку. Тэхён сидит на бёдрах старшего, иногда перебирает каштановые волосы на голове альфы, после чего переходит на аккуратные уши и плавную линию челюсти, играя пальцами на лице и шее Чона, пока тот в свою очередь блуждает руками по спине, изгибам талии и острым коленкам омеги, языком играясь с чужим, сплетаясь воедино. Они делят один воздух на двоих, передавая друг другу всё, что смогут вздохнуть за жалких пару секунд. — Гуки… — выдыхает Тэхён горячим, нагревшимся от температуры и жара их тел, дыханием и лукаво улыбается, наблюдая за бушующим огнём в зрачках напротив, слышит затруднённое дыхание Чона, прикусывает, слегка израненную чужими зубами, губу. — Ч-чонгук… — переходит на пошлый шёпот омега, не отрывая взгляда от расширяющихся зрачков, медленно ведёт тоненькими пальчиками по выраженным кубикам пресса старшего, спрятанных под тонкой тканью домашней майки, спускается к самому низу, нащупывает её край, улыбается, приподнимая его самыми подушечками пальцев, игриво облизывает растянутые губы в ухмылке. — Т-тэхён… — одними губами шепчет Чон через сбившееся дыхание и ведёт ладонью вверх, начиная от худого колена омеги, доходя до внутренней стороны бедра, скрываемого под тканью домашних штанов, поглаживает большим пальцем и смотрит на дьявола, отплясывающего чечётку в кофейных, с солнечным отливом, глазах, с вызовом смотрящих на него. Тэхён не выдерживает разгоревшегося внутри пламени и хватает двумя руками подол белой майки, тянет её наверх, оголяя эстетичный торс старшего, убирает взгляд с чужих зрачков и восхищенно рассматривает выпирающие тазовые кости из-под резинки штанов и начинающиеся кубики пресса, что полосками вырисовались на животе альфы. Омега замирает на несколько секунд, зажимает между пальцев ткань и останавливается, не смеет оторвать взгляд от блестящей из-за пота кожи старшего, заглядываясь. Чонгук лишь улыбается краешком губ, показывает острые зубки и гордится собой, поднимая руки вверх, даёт больше возможностей для снятия ненужной сейчас ткани. Тэхён отлепляет животный взгляд от торса альфы и одним резким движением стягивает майку со старшего, откидывает её куда-то за изножье кровати, примыкает к новому жаркому поцелую, бессовестно бродит пальцами по рельефным кубикам, тем самым сбивая дыхание темноволосого, исследующего мягкую кожу впалого живота Кима. Двоих потряхивает от внутреннего перенапряжения и необъяснимых, бурлящих чувств, проходящих лавой в кровеносных сосудах. Чонгук обжигает прикосновениями рук тонкую кожу омеги, отчего младшего подбрасывает, и он совсем немного подскакивает на бёдрах темноволосого, выдыхающего огненный воздух на матовую шею, улыбаясь. Темноволосый оглаживает ладонями весь обнаженный живот Тэхёна, прикусывая его мочку уха, по-животному проводит мокрый след языком прямиком к остро-выраженным ключицам и оставляет на них поцелуй, мазнув по ним клыками. Младший, словно птица в клетке: мотается из стороны в сторону, находясь в металлических прутьях из рук Чонгука, обжигается, каждый раз натыкаясь на них. Тэхён почти не слышно взвизгивает, когда с него рваным движением срывают майку, на секунду оторвавшись от страстного поцелуя, вновь прижимается к разгоряченному альфе. Кожа к коже. Губы к губам. Цепкие руки Чонгука не перестают ощупывать выпирающие рёбра омеги, прикусывая верхнюю губу голубоволосого, усмехается его первому приглушенному стону от кольнувшей боли. Дыхание Тэхёна прерывается на несколько секунд, когда он чувствует палец старшего на своём затвердевшем соске, отчего сердце в его грудной клетке ускоряет свой и так нарушенный пульс в несколько раз, из-за чего омеге приходится отстраниться от мягких губ темноволосого, протягивая блестящую ниточку слюны от чужого рта, глубоко вздыхает и проводит кончиком языка по ране на губе, шипит, не отрывая взгляда от чёрных, поглощающих чёрных дыр в виде зрачков Чона. Альфа недолго думает и валит младшего на мягкую поверхность кровати, присасывается к его песочной шее, прикусывает кожу на ней, зажимая между острых зубов, оглаживает ладонью бедро Кима и сдерживается, чтобы не поставить метку. Перед глазами летают звёздочки и птички, с весёлым звуком мотающиеся туда-сюда. Омегу значительно так плющит и выворачивает от прикосновений к его чувствительной коже абсолютно со всех сторон. Руки Чонгука везде. Тэхён постанывает от приятной боли на его шее, растекающейся по всему телу, переворачивая все внутренности. Слишком горячо. Слишком душно в этой жалкой комнатке, пропитавшейся сильнейшими концентрированными феромонами альфы и омеги. Ким запускает пальцы в тёмные волосы и сжимает их между собой, отдаёт ту же несильную боль старшему, не перестаёт издавать совсем неприличные вздохи, которые отдаются огромным дискомфортом внизу живота альфы, оторвавшегося от лакомой шеи, на которой теперь красуются четыре вызывающе-красных засоса. Перед глазами Чонгука сейчас лежит постанывающий Тэхён, обмякший в его руках, взглядом умоляющий продолжить как можно скорей. На лице омеги читается лишь одно: трахни меня как можно скорее, Чон, мать его, Чонгук. А Чон, мать его, Чонгук и не против. Парень фиксирует кисти омеги над его головой, пока сам делает дорожку из мокрых поцелуев и мягких покусываний тонкой кожи. Сверху слышится несдержанные, рваные стоны, вырывающиеся с губ Тэхёна, который змеей извивается в таком невыгодном для него положении, словно кошка прогибаясь в спине, натягивается изящной струной. Чон усмехается и углубляется языком во впадинку на животе младшего, шевелит внутри кончиком, над ухом слыша приглушённый скулёж и рваное, сбивчивое дыхание, подтверждающиеся часто вздымающейся грудью. Омега погружается под толстый слой воды, уходит на самое дно, отчего его уши закладывает, а сердце разрывается на части от недостатка какого-то там кислорода. Сейчас для Тэхёна главный фактор жизни — Чонгук. Старший отстраняется от живота, испачканного его же вязкой слюной, и заглядывает в глаза растекшемуся лужей омеге, в чьём взгляде одна страсть и грешная похоть, взявшая над его разумом, заплывшим ароматом альфы, весь контроль. Чон облизывает нижнюю губу, всё ещё сжимая в ладони кисти младшего, приближается к его уху, кончиком носа отодвигает прилипшую голубую прядку к его виску, большим пальцем другой руки надавливает на розовую бусинку на груди Тэхёна, очерчивает её и получает несдержанный писк и дрожащие от возбуждения ресницы. — Я сейчас сниму с тебя всю оставшуюся одежду. Не застесняешься? — лукаво произносит Чон, толкнувшись языком в ушную раковину младшего, краем глаза замечает горящие ярким пламенем, щёки. — Малыш? — повторяет альфа, поцеловав за ушком, ощущает упирающееся возбуждение младшего ему в живот, отчего тот растягивается в ещё более довольной улыбке самого дьявола. — Я знаю на сколько ты этого хочешь, Тэхён-и, — Чонгук спускается носом к бьющейся жилке на шее омеги и утыкается в неё, ловя насыщенный, распустивших все свои стороны вишневый аромат. — Айщ! Да, чёрт возьми! Трахни меня уже, Чонгук! — с мольбой и раздражительностью в голосе произносит Тэхён, поднимая голову, кусает за плечо Чона и оставляет небольшой след от зубов. — Как прикажете, мой милорд, — отстраняется Чонгук, возвышаясь над младшим, расцепляет ладонь на его кистях и очерчивает большими пальцами рук выпирающие тазовые кости омеги, готовится сорвать с такого течного и сексуального Тэхёна всю мешающуюся одежду, и забыть о ней раз и навсегда на несколько самых лучших часов в их жизни. Домашние штаны летят над кроватью, глухо приземлившись на поверхность пола. Рот альфы раскрывается в немом шоке: под ним лежит абсолютно голый Тэхён, извивающийся в ломке от возбуждения, весь мокрый, с часто вздымающейся грудью, красный, задыхающийся, и смотрящий самым сексуальным и рассредоточенным взглядом на Чонгука, который только может быть. Тэхён глубоко выдыхает и призывно кладёт на высунутый язык указательный палец, не отрывает взгляд от подавившегося воздухом Чона, который нескрываемо пялится на красивые тонкие ноги и на кости, выпирающие из-под тонкого слоя кожи. Юноша привстаёт на ладонях и утыкается носом в подбородок старшего, втягивает усиленный смолёный запах, одной рукой поддевает резинку домашних штанов Чонгука, косится глазами на его подрагивающие ресницы и чуть стягивает вниз, по-животному улыбаясь. Но тут планы омеги нарушает громкий рык над его ухом и тушка, поваленная обратно, на скрипнувшую под напором тел, кровать. Чонгук больше не может терпеть. Штаны старшего с таким же успехом улетают в угол комнаты. Сердце Тэхёна уплыло далеко в пятки от разозлившегося альфы, который сейчас всем своим обнаженным телом прижимает его к кровати, терзая губы. Младший поскуливает и сцепляет ноги на копчике Чонгука, прижимается задницей к выпирающему стояку, несдержанно выдыхает в поцелуй, протираясь зудящим местом ближе к Чону. — Ч-чонгук… — отлипает от поцелуя омега и заглядывает в звериные глаза напротив. — Г-гук. Гуки… — Тэхён откидывает голову назад под напором выжидающе-испепеляющего изнутри взгляда старшего. Ким чувствует, насколько сильно этого же хочет Чон, отчего его бурлящая лава всё быстрее и быстрее вытекает за края дозволенного. — Попроси меня, малыш, — ласковым, обманчивым голосом проговаривает старший, убирая прядку мокрых голубых волос за ухо Тэхёна. — П-пожалуйста… — омега сцепляет руки на шее старшего и старательно трется о бедро старшего, получая хоть какое-то успокоение шалящих гормонов. Тэхён вздрагивает, когда чувствует головку члена, приставленного к его дырочке, сочащейся естественной смазкой. Он машинально сильнее фиксирует руки на шее старшего, прижимая его ближе к себе и толкаясь вперёд, ногами приближает альфу, совсем немного насаживаясь на него. Чон несдержанно рычит сквозь сжатые зубы и легко входит на половину всей длины. Тэхён прикусывает губу и пошло стонет, почувствовав заполненность внутри себя. Слишком приятно. Слишком близко. Чонгука подбивает несколькими разрядами тока, разливающимися по всему телу. Он чувствует себя внутри своего омеги, отчего все ощущения от их близости становятся намного сильней и волнительней. Лучшее чувство. Чонгук поднимается и кладёт большие ладони на тазовые кости младшего, перед этим оставив неощутимый поцелуй-бабочку на его виске. Мальчишке приходится убрать руки с шеи старшего, поэтому он располагает их на кровати, медленно сжимая между пальцами темную простынь, расфокусированным взглядом смотрит прямиком в широкие зрачки альфы. Тэхён выгибается, когда в него входят на всю длину, и неконтролируемо протягивает тягучий стон, разбившийся по всем стенам комнаты, слышит такой же басистый выдох сверху и видит такие же открытые глаза, наблюдающие за реакцией партнёра. Омега чуть кивает подбородком и откидывает голову на подушку, ощущает медленные движения внутри себя и приливающие импульсы наслаждения прямиком к каждой клеточке его тела. Чонгук несильно сжимает мягкую кожу на бёдрах младшего, начинает двигаться, набирая темп, от которого кружится голова, и так заплывшая вишнёвым ароматом. Крышесносный запах спелой вишни и дикий аромат янтарной смолы. Бешеный темп двух разгоряченных парней. Два сочетающихся голоса в сладких стонах, вырывающихся с искусанных и бордовых губ. Рассредоточенные и заплывшие пеленой влажные от наивысшего наслаждения — глаза. Мокрые тела, прилипающие к друг другу. Пошлые шлепки от резких соприкосновений. Жаркие всхлипы и охрипшие полу-выкрики; оба сорвали голоса. Скрипучий матрас, пригибающийся под каждым движением пары. Гук сжимает в двух ладонях запотевшие ладошки омеги, упирается в них, вдалбливаясь в такое податливое тело, дышит на исходе, и с каждым разом пришёптывает: Тэхён, будто шарманку, пока под ним со слезами от наслаждения вертится хриплое: Чонгук. Младший прижимает альфу ближе к себе, ногами обвивает его копчик, сокращая всё возможное расстояние между ними. Тэхёна сводит с ума вид на Чонгука, нависающего над ним сверху, истекающего горько-сладким потом, с испариной на лбу, выражено играющими желваками на отточенном лице, смоляными волосами, каплями свисающими вниз. С блестящими ключицами, накаченными кубиками пресса, которые так и хочется зацеловать и облизать со всех сторон, поставить тысячу синих засосов, обозначающих принадлежность только ему. Он только его. От одного вида Чонгука омеге хочется без слов опуститься на колени и… А сейчас, когда он чувствует его внутри себя, реальность просто уходит из-под ног, а звёздочки перед глазами не перестают часто мелькать. Знать, что вы — истинные прибавляет всё больше и больше удовольствия от занятия сексом со своим альфой. Тэхён до хруста костяшек сжимает тонкую простынь между пальцев и открывает рот в охрипшем стоне, прогибается в спине, ощущая растекающуюся по всему организму приятную негу. Он пытается отдышаться, но тут ему перекрывают пути к получению кислорода, втягивая в нежный поцелуй. Омега расслабляет все мышцы, отчего Чонгуку становится легче двигаться, и он ещё несколькими резкими толчками наполняет Тэхёна, не переставая мягко перебирать чужие губы, кончает ему на бедро, успев выйти до узла, и протягивает сладкий стон в рот омеге. У двоих словно пелена в глазах, пульс превышает все положенные нормы, пока такая сладкая-сладкая и долгожданная нега приливает в каждую клеточку тела, в голове смешиваясь с запахом друг друга. Это было прекрасно. Чонгука немного потряхивает, пока он пристально смотрит в полностью заплывший сильнейшим оргазмом взгляд омеги, не переставая сжимать чужую руку, глубоко и учащенно дышит и освобождает горящие легкие от жгучего пламени, разгоревшегося от вида обнаженного Кима и соприкосновения с его кожей. Он тот, из-за которого Чон не видит тормозов и давит только на газ из-за его самой искренней улыбки в мире; лишь бы видеть её как можно чаще. Минута на переведение сбитого дыхания и непрерывный контакт глаз, закончен. — Малыш, ты как? — проводит Чон чистой, не заляпанной в сперме, рукой по горящей щеке омеги, приближается к нему и целует в мокрый лоб, надолго вдыхая его раскрывшийся аромат. — Всё хорошо… даже очень, — устало растягивается в довольной улыбке Тэхён, принимая нежный поцелуй в лоб. — Ты как? — пришёптывает омега, блаженно прикрывая тяжелые веки. — Ты неописуемый, Тэхён, — выдыхает Чон, устало утыкаясь носом в мокрые волосы младшего, зарывается в них лицом. — Спать хочу… — протягивает альфа, укладывая голову на предплечье младшего, устраивается на его мягкой коже щекой, закрывает уставшие веки, рукой кое-как находит и накрывает их одеялом, и крепко, насколько это позволяют оставшиеся силы, обнимает Тэхёна. — Ложись, — не перестаёт улыбаться Ким, рукой, на которой устроился альфа, перебирает тёмные волосы, массирует кожу головы, прижимается ближе. — Я люблю тебя, Чон, мать его, Чонгук, — спокойно говорит Тэхён, закрывая глаза, утыкается носом в макушку старшего. — Я люблю тебя, Ким, черт подери тебя, Тэхён, — шепчет, но как можно громче старший, быстро окунаясь под оболочку непробудного сна из-за сильной усталости. Парни быстро засыпают, находясь в объятиях друг друга, не перестают вдыхать успокаивающий запах, частично выветривающийся и уходящий из комнаты, развиваясь где-то в воздухе. Сегодня они слились воедино до самого конца. Теперь они неразлучное, единое целое, которое ни одно существо во всей вселенной не сможет разлучить. Никогда. Эта ночь (?) навсегда останется в их воспоминаниях. Её просто так не получится забыть.

***

Чимин спускается по лестнице, услышав какую-то панику в холле, решил проведать, что происходит, и с чего стоит такой шум. — Хосок, подожди минуту, я найду бинты, — проговаривает Сухо и встаёт с дивана, направляясь в ванную комнату, уходит из холла, оставляет альфу одного. — Хосок? Ч-что случилось? — вылетает с лестницы омега, подбегая к встрепенувшемуся старшему, оглядывает его с ног до головы, жалостливо смотрит на порезанную ткань кожанки, на предплечье Чона и расползшееся бордовое пятно на белой майке под ней. — Х-хосок… — Пак поджимает нижнюю губу, медленно и осторожно приближаясь к альфе, рассматривает его рану, из которой продолжает сочиться красная жидкость, закрывает глаза, останавливает подступившие слёзы, открывает, поднимая взгляд на разочарованное лицо Хосока. — Кто это сделал? — рука Чимина тянется к ладони старшего, мягко сжимает его пальцы в своих, второй рукой поправляет каштановую чёлку Чона, убирает её назад, не переставая вглядываться в тёплый взгляд напротив. — Кто-то из банды Джин-Минов, — спокойно выдаёт Хосок, прижимая мягкую ладонь младшего к своей щеке, трётся о её кожу, устало рассматривает напряжённые бровки Мина, успокаивающе улыбается. — Не сильно, так, чуть-чуть полоснули… — вздыхает Чон, опуская ладонь Чимина вниз, боковым зрением замечая за его спиной Сухо, двигающегося в их сторону. — В смысле… — тихо проговаривает растерянный Чимин, поворачивает голову сторону, видя Чхве, идущего с коробкой, отпускает руку старшего, отходит в сторону. — О, Чимин-а, добрый день, — непринужденно выдаёт Сухо, и присаживается на диван, хлопает рядом с собой, подзывая к себе раненого Хосока. — То есть… Вы с Джуном точно уверенны, что Хуану помогает банда Джин-Минов? — чуть наклоняет голову в бок омега, открывая крышку коробки, переводит взгляд на Чона, севшего рядом с ним. — Это они. Джун просмотрел по камерам порта. А мне они напрямую сказали: «Привет тебе от Мин Юнги», — хмыкает альфа, когда с него медленно начинают стягивать порванную куртку, зажимает между зубов кончик языка, придерживая боль. — Поэтому даже гадать уже не надо, кто это, и что это, — Хосок переводит взгляд на Пака, стоящего рядом с ними, иногда прикрывающего руками глаза, дабы не видеть кровавую рану на альфе. — Так… аккуратно, — Сухо стягивает куртку с шатена и откладывает её в сторону, разглядывая достаточно глубокий порез, всё ещё наполовину скрывающийся под светлой тканью футболки. — Осталась футболка, — омега пододвигается ближе, с серьёзным лицом аккуратно поднимает правую руку Хосока вверх, осматривая рану. — Чимин-а, помоги снять футболку, пожалуйста, — подзывает к себе зажавшегося Пака, который громко выдыхает и подходит к ним, и становится сзади альфы. — Давай. Только очень аккуратно, — Чхве поддевает край светлой футболки Чона, и подтягивает наверх вместе с Чимином, поднимающим мешающуюся ткань со спины альфы. Хосок сам медленно поднимает раненую руку, мысленно ругаясь матом и шипя, чувствует колющую, жалеющую ядом боль на предплечье, которую сразу же успокаивают мягчайшие пухлые губы и тёплое дыхание на его затылке, что сразу усыпляют всю возможную боль. — Тише-тише, — Сухо и Чимин стягивают впитавшую в себя кровь майку, так же откидывая её в сторону. — Так… — омега ставит себе на коленки коробку с лекарствами и всеми нужными вещами для оказания первой медицинской помощи, рыскает в ней и находит бинты, ватки, обрабатывающие и дезинфицирующие средства, кладёт их на кофейный столик, стоящий рядом с диваном, отставляя коробку. — Сухо, можно я сам перевяжу рану? — спрашивает Чимин, выглядывая из-за спины Чона, чуть кивает, подаёт знак. — К-конечно, — встаёт Сухо, и собирает руками испачканные кровью вещи, бегает по всей просторной комнате взглядом. — Я тогда пойду, — улыбается он краешком губ и скрывается за дверью. — Чимин-а… — разочарованно протягивает старший, опустив взгляд в пол, боковым зрением наблюдает за Паком, брызгающим на ватку обеззараживающее средство. — Хосок, я волнуюсь за тебя и твою жизнь, — сухо, но с дрогнувшем голосом проговаривает Чимин, оставляя бутылёк с лекарственной жидкостью, приподнимает раненую руку за локоть, нежно прижимает ватку к ране, мысленно кричит внутри от сильнейшего страха за любимого альфу. — Я волнуюсь за всех наших, понимаешь? Мне очень страшно каждый раз выпускать тебя или Намджуна из дома, потому что каждый раз я боюсь вам больше никогда не открыть дверь снова, — тяжко выдыхает Чимин, опуская взгляд, продолжает подтирать ваткой багровые капли полузасохшей крови. — Прости, Чимин, но сейчас без этого всего не обойтись, — альфа рассматривает сосредоточенное лицо Пака и замечает влажные глаза, из которых вот-вот готовы выйти капельки слёз. — Я просто прошу тебя и Джуна быть как можно осторожней, — поворачивается корпусом Чимин, убирает грязную ватку на стол и достаёт новую, также брызгая средством. — Будьте бдительней, — омега снова прижимает вату к порезу и слышит глубокий вздох альфы, ловя его глубочайший взгляд на себе. — Потерпи немного, — дотирает и обеззараживает рану Чимин, начинает перевязывать предплечье старшего, иногда поглядывая на его выраженный пресс на торсе, мысленно даёт себе за это пощечину, но всё же признаёт, что правда пялится, и ему трудно удаётся оторвать свой взгляд от этих рельефов тела альфы. — Осталось совсем немного, — Пак прокручивает валик с бинтом вокруг предплечья Хосока ещё несколько раз и отрывает конец зубами, не сильно завязывает узелок, переводя тёплый взгляд на старшего, ни разу не оторвавшего взора от него. — Всё, раненый ты наш, — ухмыляется омега и складывает все принадлежности обратно в коробку, наблюдает за ладонью Хосока на своей коленке, в голове пищит от горячего прикосновения и красивой руке, обвитой выраженными венами, по которым Пак ловит сильный фетиш, засматриваясь. — Чимин-а, подожди, — Хосок одергивает руку младшего, подскочившего с дивана с ящиком в руках, обратно усаживает на кожаный диван, приближается ближе. — Хотел сказать: спасибо, — альфа сжимает между пальцами мягкую кожу на ладони Чимина и целует того в розовую щёку, вдыхает персиковый аромат, усилившейся в несколько раз, дурманя ему голову. — Х-хорошо, — запинается Чимин и опускает взгляд на свою руку, на которой лежит рука старшего, мягко сжимая. Чимин краснеет и встаёт с дивана, не взглянув на Чона, улыбающегося через боль в руке, уходит из холла, держа в руках коробку и использованные ватки. Губы сами тянутся вверх, а внутри расползается приятное чувство, оживляющие омегу изнутри. Это всё он. Только… почему сегодня от Хосока не пахло сосновым лесом? Он сменил порошок? Паку снова хочется услышать этот аромат на альфе и вдохнуть его всей грудью. Но… почему так быстро? Почему Чон так быстро сменил порошок? Чимин в небольшом заблуждении. Однако, это не отменяло того факта, какое же всё-таки у Хосока красивое и накаченное тело…