Я запечатаю твою темноту

Внутри меня распускаются цветы, а причина этому всему — ты.

Каждый день, разрезая сутки на две половины, в наш мир ныряет то день, то ночь, чередуясь по циферблату, повинуясь расчётливым стрелкам часов. Так было всегда и везде, и даже неважно, мир людей это или демонов. Да, Эмма была из тех, кто каждый раз просыпался в свете ярких надежд, в собственных лучах благородных целей, с «хочу и надо». Одним лишь взглядом она вселяла такую веру, благодаря которой они все (в большинстве своём) свершили чудо. Но всё-таки. Эмма — маленькая хрупкая девочка, которой ещё хуева туча лет до непоколебимого щита всего и вся, если это для неё вообще возможно. И иногда она на полном серьёзе плакала по ночам, впадая в отчаянье, сомневаясь в решениях, выплёскивая все сомнения слезами в раковину ванной комнаты. А Рэй никогда не мог вынести этого, каждый раз чувствуя между ними огромную разницу. Ведь он не плакал и даже спал спокойно почти всегда. С тех пор, как сбежали со всеми, с кем возможно, на их плечах лежит огромных груз в виде жизней всех их младших братьев и сестёр. Да и даже не вопрос в том, что это была их семья, а в том, что прежде всего — это просто дети. Дети, у которых никогда не было родителей, которые не могут позаботиться сами о себе и нуждаются в любви и заботе. В таком случае, самые старшие из них лишены детства, чтобы дать шанс другим. Да, это длится уже пару лет, её нескончаемый полубессонные ночи и потерявшиеся детство иногда находится вновь, в любящем кругу семьи. — Тише, тише… я здесь, — Эмма запнулась, услышав шёпот у самого уха, но он же и дал ей понять, чьи руки сейчас обняли её со спины. — как же они будут, если ты сдашься? Слёзы продолжали стекать по щекам, пока Эмма стиснула зубы. — Я знаю, я не должна сомневаться… Но действительно ли я не ошибаюсь? То, что я делаю — правильно? Мне страшно. Я боюсь, Рэй. — Как бы там ни было, я смогу тебя защитить. Ты всегда пыталась спасти всех… Теперь наша очередь спасти тебя. Тепло рук Рэя разжигало заново огонь надежды в сердце Эммы, она всегда верила ему, ведь эта ходячая энциклопедия никогда не бросалась словами зря. — Жить бы нам душа в душу, без забот и хлопот… — замечталась Эмма, опустив веки. — Как одна большая семья? — черноволосый улыбается, легонько целуя рыжую макушку. Рэй думает, что она никогда не чувствовла, как что-то легонько касалось её густой рыжей копны волос, но в такие моменты, Эмма забывала, как дышать, сколько бы не было таких вечеров, сколько бы это не повторялось. Иногда ей хотелось притвориться подавленной, чтобы стать ещё более счастливой в его объятиях, чего у неё никогда не пыталась сделать нарочно. Рэй не знал, но именно это как ничто другое снимало с неё стресс и усталость. Ей снова хотелось бороться за мир, в котором они шёпотом назывались бы «мама» и «папа», излучая заботу и уют к детям. Ведь Изабелла называлась мамой только потому что заботилась о детях из фермы, а сейчас таковой чувствует себя Эмма. Да и Рэй тоже, в какой-то степени. — Да, просто самая обычная. В обычном человеческом мире, без всех этих существ, — было бы прекрасно, но не было. И пока они этого не добьются, никто из них не сможет наполнить себя любовью полностью, постоянная тревога будет пожирать желание не отходить друг от друга, меняя его на обязанность обеспечить всем необходимым детей. Ведь сейчас на остальное просто нету времени. Тяжело вздыхая, следующие слова ему даются тяжело, ведь они будут почти последними перед необратимым. Свет в ванную комнату сейчас проникает лишь через узкую щель между стеной и дверью, что ведёт в коридор. — Эмма. Повернись. Ко мне. Лицом. — отрывисто просил он, чего-то ссыкливо опасаясь. «Я не хочу больше откладывать это. Будь, что будет. Потом, хоть отдай меня на растерзание демонам, не пожалею.» И когда Эмма повернулась, в тонкой линии проникающего в ванную света, Рэй увидел лишь две пухлые губки. — Слушай, у тебя губы в чём-то сладком. Давай уберу. — она и шалохнуться больше не посмела, два зелёных глаза, которые были в предвкушении широко открыты, наблюдали за парнишкой, что спрятала в себе темнота комнаты. В этот момент, ему снова захотелось умереть. На этот раз, обязательно от вкуса чего-то сладкого во рту. Рэй взял девушку за затылок одной рукой, а другой закрыл дверь в ванную комнату полностью, чтобы к ним больше не проникала ни единая капля света. — Прости, — извинился Рэй, легонько коснувшись губ Эммы. Он сделал это специально, но было слишком страшно не отрываться. — я не вижу, я не хотел, не хотел так быстро отрываться— его голос немного дрожал, но слова по прежнему продолжали звучать совсем близко от её губ. — Прости, — повторила Эмма, так же легонько касаясь его тёплых вишнёвых губ своими, — но я хотела этого, — от её шёпота, что он слышал всегда громче чего-либо, у него по коже пробежали мурашки. — Прости, я пока не чувствую, что убрал достаточно, — Рэй целует снова, но на сей раз, оторваться не спешит, неумело касаясь языком своей сладости, хоть вылизывать губы странная и глуповатая затея. — Прости, мне показалось, у тебя на губах тоже теперь что-то есть, — Эмма не дала даже перевести дух, словно жадная, впилась снова и ему это нравилось. «Теперь я смогу полностью запечатать твою темноту в себе, всю и без остатка. Теперь мне хватит смелости.» Длинный сладкий поцелуй преследовали их почти идентичные мысли, они будто сплетались, словно тоже языки. — Представляя, что завтра вновь смогу увидеть эту счастливую улыбку на твоём лице так же близко, как и сейчас, я становлюсь по-настоящему счастливым. «Ведь теперь я точно могу быть её безоговорочной причиной.» К слову, Норман был искренне рад, ибо хоть кто-то смог отбить счастье у этого ёбагого мира. — А как насчёт помочь и мне, Мм? — Эмма, покорно лизнула палец, что Рэй приподнёс к её губам. Поджав губы, зеленоглазая кивнула в знак согласия и опустилась на коленки. Эмма больше не смогла сказать ни слова, когда ремень перестал обтягивать торс парня и слегка большиватые штаны поспешно слетели вниз.

«Было бы прекрасно, но не было»