Роман с цветами

      — Ненавижу летать.       Валериан с недовольным лицом опустился в среднее кресло, пристегнул ремни и пихнул небольшой рюкзак под сиденье другого кресла перед собой.       — А я думал, ты обожаешь летать, — усмехнулся я. — Помнишь, вчера, когда ты готовил ужин, а я…       — Рома!       — Сегодня я Рома? Кажется, вчера меня звали «О да, ещё»…       — Перестань, мы тут не одни, — тихо шипел Ви, оглядываясь на тучного дяденьку, сидевшего рядом возле прохода.       Мне так нравилось его подначивать, особенно на людях, и когда он злился, хмуря лоб смешной складочкой между бровей — видимо, у Девиных это была семейная черта — я переходил на французский и рассказывал ему все, что не мог сказать в открытую. Обычно мои монологи кончались тем, что дома Ви срывался и тащил меня в укромное местечко, попутно избавляя от одежды. И как же мне нравилось, когда он все-таки терял контроль! Запрыгивал сверху, ненасытно целуя и зарываясь пальцами в мои кудри, а я тихо подвывал, позволяя ему все, что угодно. А потом он начинал командовать: Рома то, Рома это. Язык туда, пальцы — сюда… И я делал все, что он скажет… До поры. Терпения не хватало, распалялся, желая быть везде одновременно. Желая быть везде и всегда. С ним.       — Ви, если мы вдруг попадем в авиакатастрофу и умрем, я хочу, чтобы ты знал…       — Прекрати, это не смешно! — он пихнул меня в плечо, но сам еле заметно улыбался. — …Знал что?       Я наклонился к его уху, надеясь, что рыжий очкастый сосед не услышит нас или что он окажется каким-нибудь иностранцем, не понимающим пошлых фразочек, и прошептал:       — Что я надевал твое белье, когда ты был на работе… И ласкал себя в нем, думая о тебе.       — Ты с ума сошел!       — По тебе, mon ange.       — Непослушная ромашка, — пробурчал он, а потом добавил еле слышно, — я тебе это белье на голову натяну, будешь знать!       — T'es sérieux? Теперь ты хочешь прямо сейчас обсудить, кто что будет натягивать?       Он лишь недовольно фыркнул, не зная, куда от меня отвернуться, вытащил журнал авиакомпании и принялся делать вид, что изучает его. Я молча уставился в окно, наблюдая, как наш самолет медленно разгоняется, выехав на взлетную полосу. Это было мое первое путешествие, не считая поездок на море в детстве. И на самолете я до этого летал всего дважды, туда и обратно во время школьной экскурсии на Байкал. Когда салон тряхнуло, и мы оторвались от земли, Валериан дернулся и резко схватил мою ладонь. Повернувшись, я увидел, что он смотрит на меня, широко распахнув глаза в легкой панике. Интересно, как он столько раз справлялся до этого? Ведь по его словам, в Европу Ви мотался иногда и по нескольку раз в год, на стажировки и рабочие визиты в регионы к производителям вина.       — Что с тобой, Ви?       — Смотрю на тебя, милый. Вдруг это будет последнее, что я увижу.       Закатив глаза, я покачал головой и сильнее сжал его руку, продолжая смотреть на него, пока самолет кренился, делая петлю, чтобы набрать высоту. И, только когда он выровнялся, Ви вздохнул с облегчением, а я держался, чтобы не рассмеяться: я находил и открывал в нем новые черты буквально каждый день. Интересно, каким будет наше путешествие? Мне не терпелось это узнать.       — Ты правда его надевал?       — Что?       — Моё белье?       — Ага, — улыбнулся я, — все равно оно уже было в корзине для стирки. Это ты еще не знаешь, как я развлекался с твоим шелковым халатиком…       — Дурень!       — Arrête! Не обзывайся! А то я твоей маме пожалуюсь! Ирина Дмитриевна, а чего Валька не разрешает мне в его трусы подро…       — Тихо ты! — ему пришлось заткнуть мне рот рукой, и я принялся целовать его ладонь, хотя со стороны это не было заметно. — Рома, как ты себя ведешь? Тебе что, девять лет? Нахватался от Вероники хулиганства! Оба как дети малые!       — Ну все, прости… — я постарался успокоиться. — Просто я тоже нервничаю. Давно сестренку не видел, почти ровно год прошел. Не могу поверить, что мы летим на ее свадьбу!       Моя дорогая Ритка — в свадебном платье! Интересно, у них также принято надевать белое? Не уверен… Зная сестру, она может выбрать что-нибудь безумное.       — Помню, когда мы ее провожали туда в первый раз, в Москве так же шел снег. Интересно, а в Монпелье сейчас как?       — Я смотрел, там тепло. Вчера было плюс пятнадцать.       Я уткнулся лбом в маленькое окошко, все еще держа в своей руке ладонь Валериана, и на душе у меня были все плюс тридцать семь. Самолет поднялся так высоко, что прорвал пелену облаков, оставив внизу пасмурное небо, с обратной стороны которого ярко сияло утреннее солнце. Это зрелище было невыносимо прекрасным, словно самолет плыл по морю из солнечной ваты, и мы летели в сказочное королевство. До пересадки в Амстердаме было еще почти четыре часа. И четыре часа сидеть рядом с ним, незаметно трогать его колено, дурачиться и всячески пытаться отвлечься от глупых мыслей.       — Держи.       Ви вынул из рюкзака прямоугольный сверток в крафтовой бумаге.       — Это мне?       — Тебе, Рома. Знаешь, сегодня полгода… — он осекся и покосился на задремавшего соседа сбоку, — как я люблю ромашки.       Я закусил губу, и руки сами потянулись к глазам, пытаясь разогнать непонятную резь в уголках, потом разорвал упаковку и восхищенно уставился на обложку.       — «Назови меня своим именем»?..       — Ну да, а ты меня — своим, — смущенно улыбнулся он. — Все, как ты любишь, ромашка. Романтика, герои с трагичной судьбой… Но в этот раз Италия… Франции нам с тобой и так уже хватает.       Я раскрыл книгу и провел пальцем по форзацу. Столько раз я пересматривал фильм, снятый по этому произведению, слушал восхитительный саундтрек к нему, но саму книгу так и не прочел. Кажется, мое лицо не смогло скрыть тех эмоций, которые я испытал, потому что Ви как обычно снисходительно покачал головой и улыбнулся:       — Ну все, не смотри на меня так. Это просто книга. Но я знаю, что если бы кто-то написал роман о том, что чувствую я, когда смотрю на тебя, думаю, он был бы примерно таким. Только с хэппи-эндом в конце. И жили они долго и счастливо…       — Спасибо, mon ange! У меня тоже есть для тебя подарок, но я вручу его чуть попозже. Не хочу дарить это при посторонних. Извини, что испортил сюрприз, просто… Чтобы ты не подумал, что я…       — Конечно, Рома. Не волнуйся, я ведь всегда думаю о тебе только хорошее. Даже когда ты пытаешься меня позлить, — усмехнулся Ви. — Тогда буду ждать… Ох, сколько же еще нам лететь!       — Не знаю, как у тебя, а у меня теперь есть замечательная машина времени! — засмеялся я, открыв книгу, и погрузился в чтение. ***       Два часа транзита в Схипхоле показались мне взмахом руки. Или даже ноги — мы еле успели их размять и пройти паспортный контроль на пути к следующему рейсу. После проверок, оказавшись в огромном здании терминала, Валериан взял меня за руку. Это было очень странно и неожиданно, особенно потому, что дома на людях он обычно так не делал, и я по привычке отдернул ее и огляделся вокруг, но потом расслабился и уже сам вернул его ладонь в свою. И все семь дней нашего путешествия почти никогда ее не отпускал. А еще обнимал и даже целовал, не смущаясь ни сестры, ни ее жениха, встретивших нас в аэропорту Монпелье. Ритка, конечно, прыгала от восторга, сначала на меня, потом — на Валериана, что, кажется, повергло его в состояние легкого шока. За все время, что Жюльен встречался с моей сестрой, она успела довольно неплохо изучить язык, изъяснялась смешно, почти всегда в настоящем времени, и путала предлоги, но зато очень бегло и с улыбкой. И мы почти сразу перешли на французский, подшучивая над сестрой, когда она уже не улавливала суть. В семье будущего зятя нас тоже приняли очень тепло: двоюродный дядя Жюльена был открытым геем, состоял в браке, и к гомосексуальности здесь уже относились почти как чему-то совсем обычному. Первый в стране брак однополой пары был зарегистрирован именно в Монпелье, и когда я это узнал, то долго не мог прийти в себя от странного чувства, занывшего где-то под сердцем. Будто это стало для меня некой дополнительной нитью ко всему…       Валериан влился в долгие разговоры за обедом, словно прожил на юге Франции полжизни. Заводя беседы о местных виноградниках, он загорался такими эмоциями, что я лишь молча в восхищении смотрел, как они с отцом Жюльена все громче дискутировали, перечисляя наиболее удавшиеся, по мнению каждого, сорта и годы урожая. Потом Жан-Поль деловито шел за очередной бутылкой, и вся семья дружно дегустировала красное сухое под закуски из байоннского жамбона с дыней, сыровяленой колбасы и сыров, которые здесь часто подавали вместо ужина. Затем мы созванивались по видео с нашими родителями, и я честно старался переводить всем и все, но в итоге это сводилось к глупому «улыбаемся и машем». Так мы провели первые два дня, в заобеденных разговорах и прогулках по окрестностям небольшой коммуны в пригороде Монпелье. Члены семьи Лесаж чем-то напоминали мне мать Валериана: жестикулирующие, громкие, любящие поговорить о своем саде-огороде, с непреклонным мнением обо всем, но вместе с тем добродушные, приветливые и улыбчивые. И Ритка хорошо вписалась к ним как маленькое кудрявое лучезарное украшение.       На третий день в местной мэрии состоялось их с Жюльеном бракосочетание. Ритка все-таки была в белом, но довольно скромном платье в стиле бохо. Всю церемонию я снимал видео для родителей, но в момент торжественной речи мэра прервался, потому что эмоции переполнили меня. Ви, как всегда, стоял рядом, beau comme le soleil (красивый, как солнце), в бордовом костюме-двойке с узким черным галстуком, будто женихом здесь был он. На мне тоже был брючный костюм, только серый, с бордовым галстуком-бабочкой в тон.       — Ты здесь в Лангедок-Руссийоне прямо как бутылка дорогого вина, — шепнул я, дотронувшись пальцами до его ладони. — Так и хочется поскорее узнать, что за сорта винограда она скрывает.       Он скосил на меня взгляд, приложив палец к губам, но вторую руку из моей так и не убрал.       Вторая часть праздника проходила в живописном местечке в часе езды от Монпелье. Семья арендовала ресторан при небольшой гостинице. В здании из светло-бежевого камня находились номера и кухня с ресторанным залом, а во внутреннем дворике — терраса, окруженная каменными стенами, поросшими девичьим виноградом. Во дворике широко раскинулось старое дерево, укрыв собой, будто тенью, почти все пространство внизу. Наверное, летом в жару здесь было бы особенно хорошо. Черная нить ретро-лампочек, протянутая сквозь его ветви, создавала потрясающую атмосферу этого вечера. На террасе перед входом был организован небольшой танцпол и сцена с живой музыкой. Группа из трех человек с двумя акустическими гитарами и кахоном играла репертуар популярных песен на английском и французском. И после торжественной части с поздравлениями и ужином мы плясали вместе с гостями, прыгая под заслушанные до дыр песни Zaz, Stromae, Джонни Холлидея и других, кого я почти не узнавал, но очень радовался. Потому что наконец-то я мог прижать к себе мой любимый цветочек и вместе танцевать с ним в обнимку, дурачась, как будто мы два старшеклассника на школьной дискотеке. Сомелье из Ви в этот день был просто никудышный: напился хуже сестры и сверкал рассеянной улыбкой с хмельным взглядом.       А потом, когда мы немного успокоились и угостились тортом, Маргарита закружилась в объятиях Жюльена под романтическую мелодию, а мы с Ви стояли в числе прочих гостей в стороне и наблюдали за ними, обнявшись, будто попали в старый добрый фильм о любви.       — On serait juste toi et moi, près d'ici ou là-bas.* (Были бы только ты и я, может, здесь или там) — пели музыканты, а мне вдруг подумалось, что вот он, тот самый момент.       И я незаметно потянул Валериана вглубь тёмного сада, за хаотично растущие кусты олеандра, туда, где почти не было света и чужих глаз.       — Рома, это настолько срочно?       — Да, это должно быть именно сейчас.       — Милый, у тебя такое серьезное лицо, все в порядке?       — Нет, то есть, да… — я потянулся в карман за своим подарком для него. — Ты знаешь, я когда с тобой познакомился, я был такой зеленой ромашкой. Ничего не знал, ничего не хотел. Ты показал мне…       — Рома.       — Погоди, дай договорю, — я прочистил горло, голос давал слабину, — ты показал мне, что такое чувства. Но ты сделал это так… нежно, что я даже и мечтать не мог. И я тебя специально бешу по мелочам, чтобы мы никогда не ссорились по-крупному. Хочу, чтобы ты делал так еще, каждый день, месяц, год. И из нашего цветочного я тоже ушел из-за тебя.       В начале осени, поговорив с родителями, я уволился и нашел работу консультанта селективной парфюмерии в одном из крупных ТЦ, недалеко от квартиры Ви, где мы теперь жили вместе. Мне хотелось получить новый опыт в продажах, нахвататься знаний и связей в этой сфере, чтобы потом расти дальше и закрепиться экспертом по парфюмерии в компании одного из брендов. За главного по доставке цветочной радости у нас теперь был Егор, и его родителям даже пришлось купить ему машину чуть раньше обещанного. В семье никто особо не удивился моему решению, потому что работал я там давно, и все подумали, что мне захотелось перемен.       — Что? Почему ты говоришь об этом только сейчас? Я думал, тебе просто надоело…       — Нет, просто… Я теперь хочу большего. Хочу, чтобы у нас могло быть будущее. И, приехав сюда, я понял, что все делаю правильно. Надеюсь, когда-нибудь мы тоже сможем… Вот так. Любить друг друга, не скрываясь.       Я не смог договорить, пришлось отвернуться, а то Ви точно бросился бы, как своей дочери, утирать мне нос. Я достал из кармана коробочку и протянул ему:       — …что мы сможем быть вместе, если и неофициально, то хотя бы… назови меня своим? Именем, фамилией?       Пока он открывал мой подарок, я не мог дышать — голова закружилась. Прохладный вечерний воздух будто стал плотным и тяжелым и показалось, откуда-то идет тот самый аромат роз, что я доставил ему тогда, в мае.       — Рома… это… — он держал в руке два тайно заказанных мной месяц назад кольца, когда я узнал, что готова моя виза.       Мерки с его старого обручального мне помогла снять мама Валериана, которая почему-то все еще хранила то кольцо у себя, боясь выкинуть. Но меня это не обижало, я даже порадовался, что оно пригодилось. И вот сейчас я дрожащими руками надевал новое на палец любимому, и его брови поползли вверх, потому что оно село идеально. А потом он сделал это для меня, бережно взяв мою руку и надев кольцо мне. Я приложил его пальцы к своим губам, целуя в то самое место, где теперь было кольцо. Валериан лишь слабо выдохнул, не отводя глаз, скользнул рукой по моей щеке, за ухо, нежно поглаживая, добрался до затылка и потянул меня к своему лицу.       Выпитое, как и пережитое, кружило мне голову, от Ви как всегда шел уже ставший родным аромат его парфюма и тела, и я поплыл. Ноги подкосились, пришлось срочно опереться о каменную стену, окружавшую дворик ресторана, и впечатать в нее его горячее тело в рубашке…       — Рома, что ты делаешь?..       — Тс-с… Не хочу, чтобы мы с тобой стали для всех следующим номером в концертной программе.       Мои руки уже вовсю ощупывали его бедра. Если дома я с удовольствием и замиранием сердца подчинялся мягким, но властным желаниям Валериана, то на улице, в метро, в такси, кино, ресторане мне срывало крышу, стоило нам остаться наедине хотя бы на минуту. И эти минуты были не менее сладкими, чем те часы, проведенные в нашей постели.       И я целовал Ви, зарывшись пальцами под его рубашку, когда внезапно к терпкому винному поцелую примешался какой-то новый оттенок. В недоумении подняв глаза, я увидел маленькие блестящие дорожки на его щеках.       — Ви, что случилось, тебе плохо?       — Нет, Рома, я… Это сейчас пройдет, — он достал из кармана салфетку и хотел было промокнуть лицо, но я остановил его, прижался губами к его щекам, собирая соленые следы.       — Никаких больше слез! Я хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо.       — Конечно, милый, — рассмеялся Ви. — Ты же знаешь, что я признаю только те слезы, что стекают по стенкам бокала.*       Мы еще долго целовались у стены, пока напряжение в паху не достигло той точки невозврата, после которой развратом не показалось бы даже будь мы не в темном углу сада, а посреди оживленного танцпола. Я развернул Валериана лицом к стене, спустил до колен его брюки и почти без смазки, только по одной слюне, извиняющимися движениями взял его прямо там. Впивался губами в его шею, сливаясь воедино ощущениями, запахами и тихими стонами. А он был так податлив и нежен, и даже слова против не сказал, когда я, кончив себе в ладонь и еле держась, чтобы не застонать в голос, опустился перед ним на колено и взял у него в рот. И как он, кончая мне на язык, все же не смог подавить стона, впрочем, едва ли слышного в шуме голосов вдалеке.       — Милый… Зачем ты… — он вытирал мои губы, а потом и руки теми салфетками из карманов.       — В нашей семье не сплевывают, — усмехнулся я.*       — Рома! Как ты можешь говорить такие вещи! Мне же еще работать, а у меня перед глазами теперь будет твое лицо! Кошмар… — он возмущенно качал головой, а я глупо смеялся.       Мы стояли в нерешительности: оба все еще не хотели возвращаться, будто в этом празднике было место, предназначенное только нам двоим.       — Эй, голубки! Вы тут, что ли? — раздался голос приближающейся сестры.       Она шла к нам нетвердой походкой, волоча за собой белый шлейф, с какой-то бутылкой в руках.       — Вот, я вам тут урвала последнюю! У официанта прямо из рук! Ви, попробуй, как тебе?       — Что, прямо так, без бокала?       — Ага, — икнула Ритка. — По-русски, из горла! Держи.       Она протянула Валериану бутылку розового вина, на этикетке которой был нарисован красивый пышный цветок. Я прочел название — Jardin de Roses — и засмеялся еще громче. Распив втроем это цветочное, во всех смыслах розовое вино втихую в кустах, мы вышли к гостям, которые уже понемногу начинали расходиться. Увидев нас, Жюльен повел Ритку прощаться с гостями, но на мгновение задержавшись, она заговорщицки мне подмигнула, выудила у мужа из кармана и протянула мне маленький ключик:       — Мы сегодня останемся тут! Ваш — двенадцатый. Bonne chance! — и убежала к воротам.       — Надеюсь, кровати у них тут помягче каменных стен, — пробубнил пьяный Валериан, потянув меня за собой в гостиничный номер.       — Надеюсь, и полы тоже, — улыбнулся я и ущипнул его за бордовую штанину.