Анальная любовь

Ксюха Герасько сидела под столом у председателя колхоза и зарабатывала себе на дальнейшее прошмовское существование. Мать её умерла ещё до её рождения, пытаясь собственноручно сделать аборт во время родов, а батя… батя, как батя, отчаянно запил после смерти любимой секс-вайф и всю жизнь пытался удовлетворить свою куколдскую натуру, подкатывая к местным авторитетам и вместо личной жизни получая лишь новую затычку из коры берёзы в жопу, вспоминая о существовании дочери лишь тогда, когда ему нужны были деньги на новую любовницу-страпонессу доярку Михалну. Так и жили они — Ксюха в землянке, батя на сеновале с новой зазнобой. Невзирая на то, что её рот активно работал, пытаясь удовлетворить такого важного клиента, как председатель колхоза, мысли её были далеки от обшарпанного кабинета, гуляя где-нибудь на Бали, куда, она надеялась, повезёт её новый любовник, впечатленный её способностями делать минет одними губами. Ещё Ксюхе хотелось в Москву, ведь только там, как рассказывала главная прошмандень деревни, её патронесса Маринэ Акакиевна, являющаяся и женой председателя колхоза, оргии происходили прямо на улицах. Часы пробивали полночь и все москвичи двигались в сторону мавзолея, стремясь вовлечь в грех и святого Владимира Ильича Ленина, который, по слухам, оживал в это время и так обильно кончал в пёзды слабых до сексуальных приключений шалашовок, что после таких ночей обычно они все просыпались с огромными животами, а после рожали маленьких политических деятелей (главенствующий в это время президент, так и появился). Легенда то была или правда — никто не знал, но родить пиздюка от известного секс-символа хотели все. — Да-да, Наташенька. Заглатывай, — всплакнул председатель, когда Ксюха всё до капли выпила из него, смакуя дрянной вкус кончи в своём грязном рте. Отстранившись от клиента, шалава улыбнулась беззубым ртом и плавно поднялась, выпячивая худосочную жопу, будто желая напроситься в анальное рабство. — Вы запомнили моё имя, уважаемый? — польщено спросила она, пока клиент лихорадочно пытался продезинфицировать свой хуй старинным антисептиком, опасаясь, что давалка могла заразить его венерой даже от такого невинного действия, как минет (с этими колхозными прошмами ни в чём нельзя быть уверенным). Ксюха хихикнула, зная, что как раз на днях местный дурачок Филька в припадке уебанства нассал во все бутылочки с антисептическими средствами, выёбываясь перед своей возлюбленной коровой Зорькой, пока его батя, главный «химек», отошёл ненадолго подоить мозги убогому Герасько, что посмел подбивать копыта к его бабуле, лежачей Марфуне. Антисептик ему не поможет, как и Герасько — после «дойки» его пустили по кругу, вбивая навоз в раздолбанный анус… Так предпочитали проводить разборки в их деревне. — Ага, Наташенька. На тебе шоколадку, такого в вашем Свинопасово не найти, — икнул окосевший председатель и порывшись в столе, нашёл заплесневелую плитку шоколада с золотыми буквами в названии «Московская». Ксюха быстро схватила шоколадку и убежала, опасаясь, кабы Иваныч не передумал — такими сокровищами с ней ещё не расплачивались.

***

«Наташенька» выбежала во двор роскошного здания местной сельрады. Рот её ещё болел от энергичного минета, но на лице была счастливая улыбка во все два кривых зуба, но она угасла, когда она увидела еблана Фильку, сидящего под берёзой на другой стороне улицы и посасывающего вымя Зорьки, которая смиренно стояла над ним и невообразимо печальным взором коровьих карих глаз смотрела на Ксюху. Взгляд её умолял: «шлюха, спаси меня!». Гражданка Герасько была в ахуе. Ещё никто и никогда не просил у неё помощи, зная, что единственное, чем она могла помочь — это отсосать, подставить анус или даже предложить спидозную вагину, в которой давно всё поросло паутиной. Вот и сейчас Ксюха задумалась, как же помочь несчастной скотине. В голове была лишь одна мысль — присоединиться. — Эгей-гей, Филька, — закричала Ксюха, подходя к дебилу и видя лишь его корявый хуй, приветственно дёрнувшийся в её сторону, ведь рот его был занят и отрываться от любимого занятия он не собирался. Прошма обиделась. Да как это уёбище смеет предпочесть ей, первой красавице Свинопасово, какую-то убогую корову? Стало обиднее вдвойне. Даже плешивая корова была во много раз привлекательнее её. Ксюха желала мести. Она заглянула под пузо коровы и разглядела полуголого сына «химека». Он мало того, что сосал корове, так ещё и успел быстро снять штаны, обнажив свою корягу и надрачивая её огромными лапищами. С природной неуклюжестью Ксюха не удержала равновесие от шока и упала прямо на хуй Фильке своей спидозной мандой, совершенно случайно оказавшись без листа лопуха, который все в их деревне носили вместо нижнего белья. Такое соседство её обрадовало, ведь ей давно уже никто не совал хуй в пизду, лишь она сама иногда шалила с овощами, вставляя то гигантский кабачок, то тыкву, но всё было не то. От неожиданности вымя выпало из рта Фильки, а его и так огромные моргалы стали размером с небольшое яблоко. Он ещё никогда не был в настоящей человеческой пизде и не сказать бы, что случившееся только что его обрадовало… — Ксюха, — выдохнул он, когда шлюха попыталась сделать первое движение, напоминающее те, что делали курицы, пытаясь съебать с его хуя. Но прошмандень успокоила его — она вернулась на прежнее место и продолжила и дальше пытаться скакать на нём, как делала мамка с дядей Витей из сельмага, поднимаясь и вновь опускаясь к корню десятисантиметрового великана. — Любимый, — пискляво протянула Ксюха в ответ, уже почти скача на нём, как на жеребце. Движения её были быстрыми, грациозными, как у Зорьки, приносящие такое ослепительное удовольствие, что Филька даже и не заметил, как из-за того, что она втягивала хуй в свою пизду, не желая его лишаться, хуя лишился он сам… Ослепительная боль сменила удовольствие приближающегося оргазма. Филя не успел понять, как сбросил прошму с себя и посмотрел ниже пояса, где ранее рос его хуй, самый большой в Свинопасово и даже в окрестных деревеньках… на месте хуя зияла дыра, осталось лишь два синих яичка, но и они скоро должны отвалиться — Филя это чувствовал. — Боже мой! Филька… прости меня! — воскликнула причина всех бед. Она полулежала на траве и прикрывала открытый рот, чтобы туда не залетела муха, как предупреждал батя. У неё из пизды торчала уродливая залупа хуя сына «химека», которая, видимо, совсем не приносила ей неудобств, раз она даже не попыталась её вытащить, а может была и другая причина почему она не решалась расстаться с оторванным хуем… Охуевшая Зорька недолго наблюдала за этим цирком. Она боднула копытом «изменника» и ломанулась в другую сторону, явно больше не желая его видеть после случившегося. Опомнился «герой-любовник» лишь, когда Зорька уже неприлично быстро убежала, сверкая копытами, и невзирая на ужасающую боль в паху вознамерился её догнать, крича ей вслед мольбы остановиться: — Любимая, не убегай от меня! Это больше не повторится, я обещаю! Она сама виновата! Я не хотел совать хуй в её пизду безразмерную! Ксюха со слезами на глазах наблюдала, как новоиспеченный клиент убегает, так и не расплатившись, за соперницей… «Ничего, я ещё добьюсь от тебя оплаты, конч. Не сегодня, так завтра. Нас слишком многое связывает…» — поглаживая торчащую из дыры залупу, подумала прошма. Удивительно, но думать она умела.