Море в моих руках

      Я не люблю жаловаться.       В моей жизни случалось множество леденящих кровь событий, пересказ которых способен впечатлить самых прихотливых слушателей. В ходе многих из них я оказывался на краю жизни и смерти, умело балансируя на самом краю, и умудряясь выбраться сухим из воды в самый последний момент. И дело даже не в том что я сын Посейдона. Везение, опыт и много, много интуиции.       И однажды меня это все подвело. Так что теперь мне хочется пожаловаться. Кто бы мог подумать? Я не буду вдаваться в бесславные подробности моих бывших подвигов и сконцентрируюсь лишь на том моменте, когда моя жизнь изменилась навсегда.       Солнце было в самом зените, и я, честно говоря, в тот день не выспался. Оно и понятно — мы с Аннабет буквально несколько дней назад выбрались из Тартара, так что мой сон больше напоминал тревожные метания от одних ужасных воспоминаний к другим, уже искаженным моим уставшим от всей этой кутерьмы разумом. Я только и спасался мыслями о скором освобождении и будущем, в котором мы с Аннабет были бы в безопасности. О чем ещё может мечтать полубог, практически слышащий клацанье уведомлений на планшете Танатоса? Только о спокойной жизни да о печенье с шоколадной крошкой.       С желаниями надо быть осторожным — возможно, в тот момент я не сильно задумывался над формулировкой, и боги решили, что это отличный шанс посмеяться надо мной. Даже не знаю, что обиднее — когда боги пользуются тобой, или пускают все на самотёк, как только ты стал им не так уж и нужен?       Тем не менее, наша маленькая бригада греков, представленных мною и Лео, и римлян, в лице Хейзел и Фрэнка, нестройной кучей приближалась к акрополю. Нашей задачей было пленить богиню победы Нику — справедливости ради, она совсем тронулась рассудком, как только обострился греко-римский конфликт. Так что можно было считать, что мы выступали эдакими санитарами, готовыми на почти что добровольной основе скрутить бедняжку и дать ей отдохнуть на нашем пятизвездочном корабле.       И знаете, я в своей жизни встречал множество трагических совпадений, да и про «эффект домино» знаю не понаслышке. Когда все начинается с какой-нибудь мелочи, запустившей целую цепочку событий, и в конце ты сталкиваешься с проблемами такого масштаба, что хоть в Стикс бросайся. Вот в этот раз случилось что-то из такого разряда.       Хейзел, моя добрая подруга, благодаря покровительству Гекаты и своему упорству, могла подчинить себе часть Лабиринта Дедала — а я уже слышал историю о том, как ребята справились с гигантом в доме Аида, используя эту примочку. Честно говоря я никогда не любил этот чёртов лабиринт — непонятно, страшно, так ещё и пару лет назад мы всей компанией чуть не полегли в его коридорах. Но Хейзел я доверял как себе, а потому сама идея меня не пугала.       Никаи. С этими девчонками вообще неудобно вышло — какие-то железные копии Ники, выступавшие в роли рефери на наших греко-римских состязаниях. Летал попкорн, в воздух взмывали первые языки греческого огня, а мы медленно приближались к судьям — естественно, чтобы их уничтожить. Иначе до самой Ники нам было не добраться.       И сейчас, когда я вспоминаю тот момент, кажется, что я листаю собственные воспоминания кадр за кадром, словно криминалист или следователь, внимательно просматривающий записи с места преступления. Раз — последняя Никая ринулась на Хейзел, пытаясь ранить её. Два — я слышу её вскрик, но скорее от испуга, нежели от боли. Мы с Лео стоим, как два истукана, буквально пару мгновений назад расправившись со своей противницей. Я успеваю взглянуть на Лео — он слегка растерян, но в его глазах нарастает тревога. Три — Лабиринт проворачивается, стена перед нами исчезает, в меня врезается разъяренная Никая, и мы вместе отлетаем на пару метров назад.       Полагаю, Хейзел на автопилоте, пытаясь защититься, подняла между собой и крылатой бестией стену, тем самым опустив её в другом месте. Скорее всего это было простое невезение — так вышло, что мы зависли в том коридоре, и, возможно, если бы мы двинулись дальше, то всего этого не случилось бы. Однако я затупил, честно признаться, а потому попал под удар. Я мог бы искать себе оправдания, неловко поглядывая по сторонам, но не буду. Помню, как под весом этой металлической туши я падаю на землю, ударяясь головой, отчего немного теряю концентрацию. Буквально доля секунды, которую вырвал у меня из рук шок, могла бы мне помочь. Но я лишь смог дотянуться до меча, когда Никая занесла руку над головой. На солнце сверкнули металлические когти, спустя мгновение впившиеся мне прямо в лицо.       Я много раз чувствовал боль. Не хочу хвастаться, но я и небо держал немного, и в Тартаре пил лаву, так что я неплохо разбираюсь в оттенках боли. Однако, признаюсь, мне никогда раньше не пытались выколоть глаза, и, как оказалось, это гораздо больнее, чем пить лаву. Честно, я бы лучше выпил графин этой бурлящей жижи, чем пережил бы такое. Но выбора мне не дали.       Голова моментально взорвалась от боли. Я уже ухватился за рукоять Анаклузмоса, так что рефлекторно вскинул руку, прокалывая Никаю, и тут же скинул её с себя, выпуская из хватки меч. Перекатившись на живот, я вцепился руками в свое лицо, пытаясь прийти в себя, но боль была практически невыносимой. Уши напрочь заложило, так что я не понимал, что происходило вокруг меня, пока кто-то не схватил меня за плечи. Будто по щелчку боль превратилась в ярость, а в животе завязался крепкий узел. Секунда — и я отдалённо почувствовал, что Ника слетела со своей колесницы и попала в заготовленную Лео ловушку.       Я почувствовал, как сильные руки буквально отодрали ладони от моего лица. Потом я узнал, что это был Фрэнк, впрочем, никто кроме него этого сделать и не смог бы. Секунда — и я почувствовал, как по лицу стекает что-то прохладное, отдалённо пахнущее масляными печеньками моей матери, так что я догадался, что это скорее всего был нектар. Следом моё лицо обернули чем-то мягким и сильно пахнущим жженым трикотажем. Звон в ушах стал проходить, и я наконец услышал тревожное причитание Хейзел где-то справа. Кажется, она держала меня за плечи.       — Живой? — коротко спросил Фрэнк.       — Да… Все отлично, братан, — я вымучил из себя улыбку и осторожно встал на ноги, чувствуя, как друзья держат меня, под локти с двух сторон. Мои ноги были будто бы ватные, я некрепко стоял, стараясь не падать духом.       — Обратно на корабль, — голос Чжана дрогнул на секунду, и если бы я не знал этого здоровяка, то сказал бы, что он напуган происходящим. — Перси, идти можешь? Лео, Хейзел, вы справитесь? — где-то совсем рядом недовольно сопела и мычала Ника, что дало мне понять, что мы её все-таки взяли. Хоть что-то хорошее.       — Идем, — Хейзел покрепче взяла меня за локоть. Она набрала воздух, чтобы спросить что-то ещё, но не стала.       Я не особо расстраивался.       Я имею ввиду — я кучу раз получал серьёзные травмы и каждый раз выходил сухим из воды. И был абсолютно уверен, что в этот раз все будет точно так же, а потому, как только голова прошла и мне перестало хотеться спать каждую секунду, я стал стараться проводить больше времени с ребятами. На глазах была повязка, и Аннабет вечером меняла её, запрещая мне открывать глаза, пока все не заживёт — боялась, что я ослепну от света, например.       Ну вы знаете, я парень упрямый. К тому же мне было некогда сидеть в каюте и качаться из стороны в сторону — мир был на грани апокалипсиса, так что моя небольшая травма отошла на второй, а то и на третий план. Гея продолжала подстраивать нам ловушки, из которых мы с разной степенью ловкости выкручивались, времени оставалось все меньше, и наши собратья собирались порвать друг друга в клочья на границе Лагеря Полукровок. В общем, я рвался в бой, даже несмотря на временную слепоту — ударялся о тумбочки, сносил столы и промахивался мимо проёмов дверей, все больше раздражаясь. Мне было очень сложно первое время освоиться на корабле, ничего не видя — однако, когда мы сели на воду, мне стало заметно лучше. Чтобы ориентироваться в пространстве, я старался максимально концентрироваться, представляя, что передо мной стоит какое-нибудь чудовище — так моя интуиция работала на всю, и я мог передвигаться «по наитию», и даже успешно, хоть и сшибал мелкую мебель.       А потом Аннабет сказала, что все зажило, и мы можем снять повязку.       Я действительно чувствовал, что ничего больше не болит. Честно, нектар в сочетании с римской мазью практически творили чудеса, сращивая даже сломанные кости за считанные дни. Так что я возлагал на лечение большие надежды, и без особого страха сидел на стуле, пока Аннабет мучительно медленно разматывала бинт.       Вот знаете, я очень люблю свою девушку. Честно. Лучше неё нет никого, и я мог бы часами рассказывать, какая она клёвая. Но порой она такая раздражающе умная. Как и в этот раз — сейчас-то я понимаю, отчего она медлила. Аннабет наверняка подозревала что-то, но просто не хотела меня расстраивать. Пока я пытался слепо осматриваться по сторонам, проморгаться, ожидая, когда же зрение опять вернётся ко мне.       Но оно не вернулось.       Аннабет осторожно взяла моё лицо в ладони и мягко притянула к себе. Одна рука опустилась ниже, мне на спину, и стала поглаживать меня через футболку. Я уткнулся девушке в живот, пока она перебирала мои пряди, и пытался осознать произошедшее.       Аннабет моя Аннабет. Помимо недюжего ума, она к тому же отлично знает меня и мой нрав. И сейчас, думая о событиях того дня, я понимаю, что она предугадала мою реакцию, и сразу попыталась успокоить. И только благодаря её дальновидности корабль пострадал не так сильно как мог бы. Моя растерянность сменилась осознанием и мгновенной вспышкой гнева. А после Тартара такие вещи контролировать сложно, да и, честно говоря, ни желания, ни сил не было. Где-то вдали послышалось, как рванул фонтан воды, затем ещё один. Видимо, я повредил трубы. Аннабет тут же обхватила меня покрепче, и я скорее рефлекторно обхватил её за талию.       — Всё будет хорошо, — тихо прошептала девушка, прижимая меня к себе. — Мы справимся… Тшш, — она мягко поцеловала меня в затылок, и хотя мне и было приятно, что она сказала, что «мы» справимся, на тот момент меня это практически не утешило. В голову приходило все больше сумбурных и мрачных мыслей.       Я чувствовал, как Аннабет слегка подрагивала. Я тесно сжал её в объятиях, стараясь осознать этот момент. Если мы переживем войну с Геей, то наша борьба на этом не прекратится. Я вспомнил, как с трудом подавил собственную панику, когда Аннабет из-за проклятия лишилась временно зрения. Так что сейчас я прекрасно понимал, насколько ей тяжело пытаться меня поддержать, и при этом не впасть в оцепенение самой.       Злая шутка судьбы.       То самое чувство, когда у тебя было много времени что-то сделать, посмотреть сериал или фильм, например, а потом раз — и возможности это сделать у тебя больше нет. И на тебя накатывает уныние, в перемешку с сожалением — ах, как жаль, что я не посмотрел «Звёздные войны» или все экранизации детективов Агаты Кристи. И в тот момент, одно за другим, всплывали сожаления. Сначала вспоминались мелочи — я никогда больше не посмотрю тот отложенный фильм, не увижу, нормально ли меня подстригли в парикмахерской, не смогу увидеть мамино синее печенье. Последняя мысль утянула меня в куда более серьёзные размышления — например, что я не сдам экзамены в школе, не смогу сражаться, больше никогда не увижу лица своих друзей, свою мать и отчима, свою собственную девушку. Теперь её образ — лишь в моей голове?       Но потом я резко оборвал сам себя и отстранился от Аннабет. Я решил, что сейчас не время пускаться в раздумья. За палубой практически конец света, а я тут сопли распускать собрался? А потому, взяв всю свою волю в кулак, я смог выдавить из себя улыбку и подбодрить Аннабет какой-то глупой шуткой, которую сейчас уже и не вспомню. Но она однозначно посмеялась и мягко поцеловала меня в губы, как и всегда, когда я говорил какую-нибудь глупость.       А это значит, что она много меня целовала.       Итак. Вот я рассказал всю эту слезливую историю моей полной потери зрения. Гею мы победили несколькими днями позже, и, честно говоря, я к этому практически никакого отношения не имел. Даже так — из-за того, что я вслепую пошёл в бой, меня откинули в колонну, и идиотское кровотечение из носа пробудило грязелицею ото сна. По крайней мере меня особо никто не винил — что с него взять, он, вообще-то, слепой. Хотя мне и тогда показалось это грубоватым замечанием, хоть и справедливым. Но это все было больше года назад.       Я держался молодцом. Стоило войне кончиться, так я тут же принялся осваиваться дома. Аннабет с мамой и Полом очень сильно мне помогали, да и ежемесячные встречи нашего небольшого клуба выживших в Великой Семёрке каждый раз радовали меня. Первое время я ничего не замечал. Мне казалось, что никто не обращает внимания на мою травму, даже если я не замечал, как соус капал на мою одежду, или что-то в этом роде. Но потом я стал больше обращать внимания на полутона в голосах окружающих, стараясь снова увидеть их, но по-другому, и без удовольствия отметил, что стоит им обратиться ко мне, так в интонации проскальзывает что-то такое жалостливое. Будто у меня недавно умер кто-то, и все очень аккуратно стараются обходить эту тему стороной, чтобы ненароком не задеть мои чувства. Когда я осознал это в первый раз, то подумал, что ошибся, или преувеличиваю. Но я стал слышать жалость к себе все чаще, и все менее завуалированно.       Представляете, меня, сына Посейдона, пережившего Тартар, жалели только потому что я больше не мог видеть. Сказать, что мне было обидно — ничего не сказать. А потому я решил бороться до последнего — слушал по несколько раз лекции по учёбе, стараясь сконцентрироваться на материале, а не на жужжании мухи, постоянно ходил по дому, чтобы запомнить расположение всех вещей и косяков, и настаивал, чтобы все делал сам. С одеждой, к слову, было легче всего разобраться — щупаешь края, если нашёл шов — значит изнанка. А потом щупаешь ворот и ищешь бумажную бирку. Раз-два и уже оделся. Правда, с носками так не всегда получалось. Но кто туда вообще смотрит? Правильно, никто.       Учеба не клеилась, но для меня это было явлением стабильным, еду я приготовить себе сам не мог, но мог поставить разогреться в микроволновку. Правда, если еда уже была в тарелке в холодильнике — если бы я принялся наливать суп, например, самостоятельно, то весь суп скорее всего был бы на мне и на полу. Я всё также тренировался дома, стараясь поддерживать себя в крепкой физической форме на всякий случай. В общем, я был просто молодцом, и практически смирился со своим новым миром, не обращая на пустоту перед собой абсолютно никакого внимания.       Но что же изменилось сейчас? Зачем снова и снова прокручивать в голове воспоминания, так сильно отпечатавшиеся в моей памяти? Я медленно пошёл к подоконнику в своей комнате и вытащил из кармана ручку.       Если честно, я не знаю. Какое-то время назад у меня в голове будто бы что-то щелкнуло, и моя жизнь превратилась на несколько месяцев в полное затворничество. Возможно оттого, что у Аннабет сильно выросло количество заданий по учёбе, а мама с Полом погрузились в заботу об Эстель. Мне не хотелось их отвлекать от дел, и потому когда меня устало спрашивали о том, хочу ли я выйти на улицу, то я практически всегда отказывался. Прогулка была одним из немногих поступков, на которые я пока не решался — в окрестностях дома не было ни одного светофора с озвучкой, что значит, что я как минимум мог попасть под машину. Я так много использовал своё чутьё и интуицию, что теперь они исправно отказывали, и иногда я не мог сконцентрироваться вообще ни на чём в комнате, зная только расположение предметов на расстоянии вытянутой руки, а дальше — пустота, холодная и кромешная.       И слишком поздно заметил, что загнал себя в ловушку. Сначала это была наша квартира — я выходил максимум до мусоропровода, и все остальное время проводил за входной дверью. Потом Эстель приболела, как обычно болеют малышки, ужасно пугая родителей, и потому в доме стало очень много суеты, и предки были на нервах, так что ненароком просили меня не мешать. Да я и сам врезался в них, если выходил в коридор, а они выносились из комнаты. Так я запер сам себя в собственной комнате.       Сначала было нормально. Я созванивался с Аннабет, спрашивал, как дела в колледже, и старался поддерживать её. Потом она все чаще уходила в дела, и мне не хотелось лишний раз её тревожить. Ну занята же, учится, а я тут ничем не занимаюсь и названиваю ей. В общем, решил отвлечь себя по-другому — больше старался слушать уроки, либо что-то забавное, тренировался, чтобы держать себя в нормальной форме.       Но большую часть времени я лежал на кровати, глядя в никуда, и провалился в беспокойные сны. Я не знаю сколько так продолжалось — изредка сверялся с датами, чтобы вспомнить, когда именно я пропустил крайний срок сдачи домашки. Дела не клеились, учёба все так же не давалась. Всё катилось в Тартар.       Но сегодня все изменилось — мама позвала меня к столу, и это меня безумно удивило. И дело даже не в том, что обо мне забыли, вовсе не так было. Просто меня спрашивали, поел ли я, и я отвечал, что ел. На том и расходились. А так я в основном если и хотел есть, то выбирался за едой ночью, чтобы ни в кого не врезаться. С тоски аппетит у меня пропал, так что делал я это редко.       А тут прямо Перси, иди ужинать. Я так растерялся, что без раздумий поднялся и пошёл есть, будто бы моего распорядка дня никогда не существовало. На кухне вкусно пахло запеченной курицей, ложечкой стучала Эстель, а в районе плиты что-то активно шипело. Такое количество звуков сбило меня с толку, так что я зашёл за косяк, жалко выглядывая.       В мой мозг прокралась жалкая мыслишка, что жизнь прекрасно продолжается и без меня, и что прозябать остатки дней в своей комнате необязательно, но я с лёгкостью отмахнулся от неё. Глупости. Просто все были заняты здоровьем малышки, и, буду честен, я и сам перепугался за неё.       Мама заметила меня в проёме дверей и засмеялась, подходя ближе.       — Перси, милый, что ты стоишь там сам не свой! Я так по тебе соскучилась, — она взяла моё лицо в ладони и крепко чмокнула в нос, и следом обняла меня. Я обнял её в ответ, снова почувствовав запах её волос. Они пахли уже другим шампунем, и почему-то мне от этого стало только тоскливее. Надо собрать себя в кучу и посмотреть на жизнь с другого ракурса.       Посмотреть.       Ну шутник.       Я потрепал осторожно Эстель по пушистым волосикам и сел за стол рядом с Полом. Он шуршал бумагой. Возможно, читал что-то по своему предмету, или готовился к занятиям. Вроде сегодня был будний день. Честно говоря, я понятия не имел. Наверное, надо заговорить.       — Что читаешь? — спросил я, наклонив голову к Полу.       — А? Да я так, листаю каталог, — Пол, судя по голосу улыбнулся. Или удивился? Боги, я совсем забыл как различать интонации. Так, соберись, Джексон.       Каталог оказался у меня на коленях и я взял его в руки. Тяжёлый, с глянцевой гладкой бумагой.       — Икеа?       — Да. Мы с мамой хотим взять какой-нибудь шкафчик для вещей Эстель, — Пол мечтательно вздохнул, а у меня скрутило желудок.       Я очень люблю сестру, правда. Она просто зайка, особенно когда хватает меня за нос или начинает что-то самозабвенно булькать.       А ещё я люблю свою комнату и личное пространство. Да кто же его не любит? Но вот незадача — в нашей квартирке три комнаты. Родительская, моя, и гостиная, где сейчас стоит кроватка Эстель. Пол немного храпит, так что чтобы не мешать малышке спать, они вывезли кроватку в гостиную. Да и так к ней быстрее всего попасть с любого места в квартире. Но вот простой расчёт — я должен был уехать в колледж в Новый Рим. Обосноваться там потом с Аннабет и жить не тужить. Моя комната перешла бы к Эстель, и мне не было бы до этого никакого дела.       Но вот он я. Сижу безвылазно дома. Слепой и в колледж не поступивший. Я облизнул пересохшие от волнения губы. Видимо, лишь вопрос времени, когда меня попросят съехать из комнаты в гостиную. Я ещё никогда не чувствовал себя настолько лишним в собственном доме. И не помню, чтобы я раньше жалел, что пережил войну с Геей. Мир полон новых впечатлений.       — Перси, родной, ты так побледнел. Ты в порядке? — мама была обеспокоена, кажется. Она присела рядом со мной и убрала со лба чёлку, когда как я только отвел глаза в сторону. Привычка.       — Ты кажется ещё и похудел… Что-то стряслось? — мама стала ещё более обеспокоенной, и её настроение передалось мне. Я не хотел бы, чтобы она ещё и за меня переживала, ей и Эстель пока что хватит.       — Всё супер. Устал немного, — я натянул на лицо улыбку, но мама скорее всего не повелась. Однако сейчас развивать эту тему не стала.       — Ты будешь курочку? — она продолжала гладить меня по волосам и я будто постепенно возвращался к жизни. Её ладонь была тёплая и мягкая, а поглаживания успокаивающими, так что веки налились тяжестью и я уткнулся носом ей в плечо. Мама мягко обвила меня руками и прижала к себе.       — Ну, мой мальчик… — она поцеловала меня в макушку и стала чуть покачивать. — А овощи будешь?       — Буду, — пробормотал я, чуть улыбнувшись. — И курицу буду.       Ужин прошёл отлично. Я практически без проблем справился с едой, и даже не заляпался сильно. Было действительно очень вкусно. Сам я ленился греть себе еду, так что ел то, что мог достать и сразу съесть холодным. Пару раз нарвался на просроченный йогурт. Так что тёплая еда с пылу с жару пробудила во мне бывалый аппетит. До поры до времени.       — А как дела в школе? — спросила мама, стукнув о тарелку вилкой. Кусок застрял у меня в горле и я еле смог его проглотить.       Мама всегда понимала, что мне тяжело учиться, а сейчас тем более, и не ругала меня за плохие оценки. Но сейчас признаться ей, что у меня семь неудов из десяти возможных было как-то неудобно.       — Бывало и лучше… Бывало и хуже, — пробормотал я, отведя глаза в сторону и принялся жевать быстрее. Впрочем, думаю, у мамы уже складывалось впечатление о ситуации.       — Хорошо… Тебе нужна помощь?       — Нет, все супер, — я ответил на автомате и понял, насколько фальшиво это звучало. Но и брать свои слова назад я не хотел. Так что только улыбнулся и встал из-за стола. — Спасибо очень вкус-       — Ааатя! — оглушительно крикнула Эстель и швырнула что-то на стол. Я невольно поморщился и вздохнул, потерев уши, и вылез со своего места, ускользнув под шумок в свою комнату.       За закрытой дверью я почувствовал себя одновременно и спокойнее и тоскливее. Некоторое время я ходил по комнате, рассуждая, стоит ли мне идти и признаваться маме насчёт своих оценок и просить помощи, или стоит оставить свои проблемы при себе. Да и чем она сможет помочь? Я понял, что что-то точно не так, когда вспомнил, что сегодня проигнорировал звонок Аннабет. Я собрался с духом, отрепетировал пару раз пламенную речь и тихонько вышел из комнаты.       Родители ещё не спали, судя по приглушенным голосам. Эстель спокойно сопела в гостиной. Я подошёл к двери спальни и прижался к ней ухом, чтобы убедиться, что я не прерву важный и личный разговор.       — Да, я посмотрела его оценки на портале, — мамин голос звучал настолько расстроенно, что у меня желудок ушёл в пятки. — Не надо было оставлять его одного. Он сам без нас не справится. Я… Должна была проследить, что все точно в порядке. А сейчас… Боюсь, его второй раз оставят на второй год.       — Брось, — голос Пола был на удивление спокоен. — Они же в курсе, что с ним. Ну сделают поблажку, выпустят же как-нибудь.       — А потом? — мама была готова, кажется, удариться в отчаяние. — Мой бедный мальчик… Что ждёт его после школы? Куда его возьмут? Я не представляю… — моё терпение лопнуло, когда я услышал, как она всхлипнула. Я отошёл от двери, растерянно глядя в никуда. Мысли, до этого лишь мелькавшие в моей голове, захватили полную власть.       Я должен был справиться. Я не раз заставлял свою мать плакать, и ничего не мог с этим поделать — жизнь полукровки полна опасностей, и я привык находиться на грани. Сейчас же трагедией было моё существование. Я бесшумно скользнул в свою комнату и запер дверь.       Вот он я. И я могу закончить это все здесь и сейчас. Могу освободить мою маму от тяжёлой ноши в виде беспомощного и бесполезного сына. Освободить свою возлюбленную от тяжелого груза заботы обо мне. У мамы есть Эстель, и теперь она точно переживёт мою смерть, а у малышки будет законная комната. Аннабет мудрая и расчетливая девушка, и рано или поздно она обязательно двинется дальше и будет счастлива.       Мне просто нужно снять колпачок, оставив ручку пишущим кончиком к себе. Она волшебным образом растянется в мой верный меч Анаклузмос, и на таком расстоянии наверняка пронзит меня насквозь. Правда, зрелище будет не из приятных, но для этого я и запер дверь. Надеюсь, что полиция будет её вскрывать, а не Пол.       От окна повеяло прохладой и я задумчиво качнул головой. На дворе был уже дождливый ноябрь, если я правильно помню, хлестал дождь. Я полной грудью вдохнул влажный воздух и слабо улыбнулся. Пластиковый корпус ручки нагрелся в руке и теперь практически не ощущался.       Вдох, выдох. Мне вспомнились героические подвиги моих друзей, отчего я почувствовал себя жалким и бесполезным. Скрипнув зубами, я ухватился за колпачок ручки.       Я уже был готов снять его, когда в другой комнате послышалось копошение. Я положил ручку на рабочий стол и медленно вышел из комнаты. Не знаю, сколько времени я провел за размышлениями о бессмысленности жизни, но разговоры в спальне родителей стихли. Я тихо прокрался в гостиную.       И, как и ожидалось, я тут же услышал тихие всхлипывания проснувшейся в одиночестве Эстель и осторожно подошёл ближе. Мама ещё не успела проснуться, так что я решил дать ей отдохнуть. Все-таки завтра и так будет тяжёлый день. Но боль пройдёт, и зато не будет больше переживаний по поводу того, куда бы меня девать. Я знал, что умирать премерзко, но надеялся, что все пройдёт легче, чем, например, в Тартаре, хотя наверняка заслужил достаточно страданий за то, что намеревался сделать. И скорее всего попаду на Поля Асфоделей, перебив все свои подвиги собственной кончиной, выйдя в нулевой счёт.       Не Поля Наказаний, и то спасибо.       Я осторожно наклонился над кроваткой и сестра тут же заинтересованно замолчала. Судя по лёгкому ветерку и шороху, она стала пытаться достать до меня своими маленькими милыми пухлыми ручками. Мне нравилось их щупать, когда её давали подержать. Я опустил руку вниз и Эстель тут же ухватилась за мою ладонь, принявшись её мять. Дети такие странные создания. Я терпеливо стоял, ожидая, когда она наиграется с моей рукой и я смогу вернуться в комнату, но сегодня ей хотелось больше внимания, а потому она отпихнула мою руку и недовольно хрюкнула.       — Ну ладно, пойдём на ручки, — пробормотал я, осторожно спуская обе руки в кроватку и аккуратно поднял сестру, тут же приложив к своей груди. — Что, девчонка, хочешь погулять?       Эстель в ответ протянула что-то неопределённое и шлепнула меня по щеке.       — Отлично, пойдём посмотрим на звёздочки, — негромко предложил я и подошёл ближе к окну. Небо наверняка заволокло тучами, так что сейчас оно скорее всего было черно-желтым, отражая городское освещение. Мне вспомнились звезды, которые я видел во время поиска на Аляске.       — Аба.       — И не говори, — грустно вздохнул я и немного покачал сестру на руках. — Я попрошу маму, чтобы она свозила тебя на Аляску, крошка. Там такая красота, тебе обязательно понравится.       — Абу, — Эстель уверенно шлепнула меня по руке — наверное, в знак крайнего согласия с моей затеей.       — Вот и я о том же, — я чуть улыбнулся, опустив голову вниз. Интересно, что она видит? Я точно смотрю на неё, или куда-то мимо? Конечно, она ещё слишком мала, чтобы понять, что со мной происходит. Но однажды ей расскажут. Ну, кто-нибудь.       Вдруг моё внимание будто бы переключилось. Была у меня такая отличительная черта — когда я спал, то порою пускал слюни. Это было излюбленным подколом Аннабет ещё со времен нашего общего детства. И, судя по всему, эта особенность передавалась по маминой линии, потому как Эстель была заядлой любительницей попускать слюни. Обычно я чувствовал их, прикасаясь к подбородку — он практически всегда был влажным. Однако сегодня было по-другому.       Я буквально чувствовал воду вокруг себя. Я почти что видел влажные пальцы Эстель, облизанные губы. Ощущал, как вода в виде дождя сталкивается с препятствиями, вроде домов и машин, и мог почувствовать их силуэты. От осознания происходящего я немного опешил и не заметил, как Эстель обслюнявила мне всю майку.       — Эй, рыбка, — я поднял сестру выше, осторожно держа её над собой, пока та растерянно вертелась. — Ну и ну... Мы ещё поборемся, да? — губы невольно растянулись в улыбке, и Эстель заливисто засмеялась.       Я опустил сестру и осторожно прижал к себе, покачивая на руках. Нет, зрение не вернулось ко мне, однако сейчас я мог практически чувствовать опору под ногами. Вода снова была на моей стороне, и я чувствовал её сейчас довольно четко. Мои проблемы никуда не улетучились, однако открытие новых возможностей будто бы вдохнуло в меня жизнь. Разум прояснился, и то, что казалось мне секунду назад единственным выходом, оказалось для меня страшным порывом.       Отец мой Посейдон. Я практически покончил жизнь самоубийством. Ничего себе я приуныл.       — Крошка, — прошептал я, опустив глаза на свою сестру. Та уже во всю оттягивала ворот моей футболки и что-то самозабвенно гукала. — Клянусь тебе… Маме, Аннабет… И рекой Стикс, — я решил подкрепить свою клятву чем-то ещё более существенным. — Что никогда не покончу с собой. Я буду держаться. Мы же поборемся с тобой, правда? — я почесал сестру по животику и она, раскрыв рот, попыталась поймать мою руку.       Ну уж нет. Никакого суицида в мою смену. Дожили, называется. И если я обязан своим просветлением отцу… То спасибо ему. Но мог бы и пораньше, на кой черт я год мучился?