Море в моих руках

      Ненависть.       В один момент она, словно гигантская, ужасающая волна, сначала нависла надо мной, а затем обрушилась, оставляя после себя липкий осадок на всём, что было мне когда-либо дорого.       Я ненавидела всё. Само время, богов, пророчества, Гею, гигантов, монстров, каждый дюйм «древних земель», каждый миллиметр белоснежных сетчатых бинтов, которые неспешно выскальзывали из моих ладоней, пока я во все глаза уставилась на своего несносного бойфренда, ощущая, что я просто не могу вдохнуть ни капли воздуха. Моя ладонь осторожно проскальзывает по его всё ещё теплой щеке, и подсознание изо всех сил кричит, напоминая мне, что Перси жив, и что это главное, но разумом я понимала, что это не совсем правда.       Они сломали его. Его — легенду воязыцах, могущественного полубога, без малого героя Олимпа. Будто бы он ничего не значил для них. Они сделали его калекой, я уверена, без грамма сожаления, и я совру, если не скажу, что в то мгновение я захотела вернуть время вспять и вступить в нестройные ряды Люка Кастеллана, и стереть всех богов в порошок.       От того, каким растерянным выглядел Перси, слепо осматриваясь по сторонам, так напоминая маленького беззащитного котёнка, я чуть не разревелась. И, хотя глобального слезопролития удалось избежать, несколько капель все-таки скатились по щекам. Я не могла подобрать слов — любое утешение будет лишь жалкой ложью. Его широко раскрытые глаза, бледно-зеленоватого цвета, безнадёжно пытались на чем-то сфокусироваться. Грешным делом мне захотелось спуститься в конюшни, где лежала эта бестия, из-за которой мой… Из-за которой он был в таком состоянии, но я боялась, что под напором эмоций я могу не услышать голос разума, и принести лишь больше вреда, чем пользы. Я провела подушечкой пальца по его нижнему веку. Синяки под глазами были такими большими, какими я их не видела даже в Тартаре, а это что-то да значит. Я понимала, какую боль приносило ему лечение, наверное, он от того плохо спал, но это был бы не Перси, если бы даже намекнул на подобные, по его мнению, пустяки.       Мой отважный герой сейчас как никогда напоминал маленького ребёнка, но это впечатление быстро прошло, стоило мрачной тени осознания проскользнуть на его лице. Спохватившись, что силам Посейдона было плевать на его увечья, я крепко обхватила парня, прижимая его к себе, и услышала несколько громких взрывов в глубине корабля, но в коридоре не раздались возмущения Лео.       Потому что он знал. Все знали. Прежде, чем открыть Перси страшную тайну, подтвердить самые тёмные опасения, я провела долгую и пренеприятную беседу с остальным составом Арго II, сказала, какой реакции от него ожидать, и предположила, что пострадает корабль, так что ребята были начеку. Все были подавлены, но я не имела права вешать нос и вообще как-либо показывать свои эмоции. К сожалению, на кону все ещё стоял весь мир, миллионы ни в чем не повинных смертных, и хотя мой мир рухнул, ответственность за окружающих никуда не делась, даже если очень хотелось просто запереться в комнате и плакать.       Я объяснила ребятам, что Перси больше не прозреет, несмотря на все наши старания и молитвы. Старалась не вдаваться в неприятные подробности своих мрачных прогнозов, сохраняя какой-никакой приподнятый дух нашей команды. Перси всегда был связующим — просто сидя рядом, он разряжал обстановку колкой шуткой или глупым замечанием, был готов поддержать и заступиться, и я надеялась, что хотя бы это качество останется с ним даже после такого тяжёлого потрясения. Он был нужен нам. Нужен мне, как воздух. И единственное, что ещё держало меня в этом мире — его усталая улыбка, и его мерно бьющееся в груди сердце.       Я помню, как он, взорвав половину труб на корабле, вцепился в меня, как утопающий за спасательный круг, сминая в пальцах мою футболку и вжимаясь в мой живот, и я лишь могла утешающе провести по его спине. Это оказалось тяжелее, чем я думала — разбитый и уязвимый, он был совсем не похож на того Перси, которого я знала. Меня это не отталкивало, и не пугало, просто мне было безумно тоскливо видеть его в таком состоянии. Знать, что ничего, скорее всего, уже не изменится к лучшему.       — Всё будет хорошо, — я заставила себя произнести хотя бы эти слабые слова утешения, молясь всем богам, чтобы Перси был слишком занят своим горем, и не расслышал в моем голосе неуверенности. Однако, дабы привнести хоть толику того, что я действительно думала, я прижала его к себе покрепче и продолжила. — Мы справимся… Тшш, — я прижалась губами к его затылку, и благодаря тому, как крепко я вцепилась в парня, я надеялась, что он не почувствовал, как меня трясёт.       Силы покидали меня. Долгие дни томительного ожидания перед тем, как вынести неутешительный вердикт. Череда бессмысленных процедур, разве что, залечивших его глаза до той степени, чтобы на них было не страшно смотреть.       Впрочем, это как сказать. Когда у человека зрачков почти нет, и радужка такая белесая, то даже не знаю, не может ли это напугать незнакомого человека. Меня — нет.       Я чувствовала лишь горечь и разочарование от самой себя. Что я не смогла его защитить, хотя столь многим была обязана. Что он был и остаётся моим смыслом, а по итогу я не смогла его уберечь.       Я помню, как Перси, уняв волну гнева, вдруг отстранился от меня и даже смог натянуть на лицо улыбку. Из моей груди вырвался нервный, прерывистый выдох, вызванный шоком пополам с невероятным облегчением. Я боялась, что не увижу его улыбки, даже такой, ещё очень долго, что эта новость растопчет его волю к победе, но все-таки мой Перси, действительно, был не из тех, кто сдаётся.       — Зато теперь я могу играть правосудие на школьном спектакле, — отвесил он, и я, ещё больше пораженная тем, что он к тому же разродился какой-никакой, но шуткой, не сдержалась и рассмеялась, чувствуя, как по щекам потекли слезы.       Страх не отступал. Как и мерзкая мысль, мелькавшая на краю сознания.       Если смотреть на ситуацию холодно, и со стороны, то Персей Джексон, могущественный полубог, потеряв зрение, стал бесполезен для выездных заданий, и если бы я осмелилась произнести эти жестокие слова вслух, то он бы никогда не оправился от такой травмы.       Он был воином, отважным солдатом, отлично ориентирующимся на поле боя, с высоко развитой интуицией и ощущением противника, и всё это было применимо лишь на практике, в поединке. И ни о каком поединке и речи не шло, когда мой отважный бойфренд, пытаясь накормить себя, каждые три раза вмазывал себе в щеку или подбородок, теряя расположение собственного рта. В идеях «на берегу» Перси не был особо силен, хотя отлично генерировал обходные пути в критической ситуации, однако одна мысль о том, как Джексон стоит, сжимая в руке меч, подавив панику в груди и абсолютно не понимая, откуда идут враги, и сколько их, сразу же перечеркивала любые несмелые предположения о том, что, может быть, все-таки можно вывести его на поле боя.       Он просто умрёт. Умрёт у меня на руках, истекая кровью, и, все ещё пытаясь быть оптимистом, что-нибудь пошутит. Или, что ещё страшнее, я буду занята боем, когда он будет умирать, и ослепший поверженный мальчик будет лежать на земле, залитой кровью, с испугом вглядываясь в мрак вокруг себя, жалобно и едва слышно пытаясь меня позвать.       Моё сердце просто не выдерживало подобных картин, но эти мысли возвращались ко мне каждый раз, когда я находилась наедине сама с собой. Я думала, что буду всю оставшуюся жизнь искать для него подходящее призвание, замену поля боя, чтобы он не чувствовал себя бесполезным балластом, но впервые все мои идеи были обречены на провал.       Наверное, на третий день после признания увечья Перси постоянным, я поняла, что мне абсолютно плевать.       Не в смысле, что я перестала переживать за него, или что слепота больше не кажется мне чем-то страшным. Я поняла, что мне плевать на то, какой Перси воин, какую роль он может занять на поле битвы, мне плевать, сумеет ли он обойти чудище и нанести подсекающий удар. Мне было важно лишь то, что несмотря ни на что, это был прежний Перси — да, новость застала его врасплох, и он даже поунывал немного, но затем, расправив плечи, вновь стал отважно улыбаться, чуть сощуривая бестолковые глаза, и рассыпался в колкостях, будто бы ничего не случилось. И я отчасти была счастлива, что он не видел, как на мои глаза наворачивались слезы, стоило ему что-то вставить в обсуждение, или в ответ на отказ отпустить его на задание, на которое он вызывался, лишь легко улыбался и говорил «без проблем, дружище».       В Тартаре я ослепла. Ненадолго, но вкупе с проклятием, сгоряча брошенного Калипсо, это была сущая мука — в слепую шарахаться в пространстве, не чувствуя опоры, с полной уверенностью в том, что я потеряла Перси навсегда. И сейчас я с благоговейным ужасом представляла, насколько, должно быть, ему было страшно — вокруг кромешная тьма, мир вокруг мерно покачивается, и ты никогда не знаешь наверняка, один ты в комнате, или нет. И, в отличии от меня, ему в этом кошмаре жить, и, возможно, до конца своих дней, и от одной мысли об этом по спине пробегали мурашки. Однако он каким-то чудом находил в себе силы поднять подбородок выше и с улыбкой встречать новый день, как сиротливый маяк у причала, временами скрывающийся за многометровыми волнами безумного шторма.       Он справляется. Справлюсь и я.       И именно поэтому, утерев остатки своей минутной слабости с щёк, я нашла в себе силы и пришла в каюту к Перси. Пришла не как нянечка, или заботливая подруга, как это было днями ранее. Я зашла в комнату, и увидела, что на кровати сидит юноша, без которого мне, кажется, и свет белый не мил, и почувствовала всем своим существом… Наверное, любовь? Ту, ради которой идёшь на край земли, ради которой ты готов порвать всех и каждого, кто приблизится к объекту твоего… Обожания. Моё сердце пропустило пару ударов, но затем забилось, словно обезумевшее, стоило мне обхватить слегка поникшие плечи Перси и повернуть к себе. И, наконец, я поцеловала его, не отстраненно или по привычке, а по-настоящему, полностью отдавая себе отчёт о своих действиях, пытаясь убедить его, что пусть хоть весь мир схлопнется, но я останусь с ним.       Ведь ничего не изменилось. Верно?       Жизнь после войны шла своим чередом. Выпускной класс быстро оказался за плечами, и передо мной встал выбор учебного заведения. Один престижный колледж в Вашингтоне приглашал меня на обучение за счёт государственных субсидий, обещал заманчивые перспективы, практику в именитых компаниях…       В Вашингтоне. В трёхстах семидесяти двух километрах от моего милого Перси. В четырёх часах езды на машине. Предложение было бесконечно соблазнительным, и будь я обычной умной девчонкой, я бы с радостью схватила эту путёвку в мир больших достижений, но… Зачем мне это, если рядом не будет Перси? Как я смогу смотреть себе же в глаза, проходя мимо зеркала, если буду знать, что ради призрачных амбиций оставила самого дорогого для меня человека в одиночестве. И я прекрасно знала, что Перси обязательно поддержал бы моё решение о поступлении в Вашингтон, сказал бы не оборачиваться на него и лететь вперёд к вершинам — на то он и Перси Джексон.       Но я так не могла. Он бы остался в Нью-Йорке, одиноко глядя в стену. Зная, что я не смогу проверить наверняка, как он, если буду далеко. Он будет успокаивать меня, улыбаться, радоваться моим успехам, пока однажды на него не нападёт монстр, и он погибнет, надеясь, что уж у меня-то получится построить свою жизнь, а он, мол, своё уже отжил, и сломанному герою пора на покой.       Я не могла даже допустить вероятность такого исхода, и отнесла документы в колледж в Нью-Йорке.

***

      Учёба давалась мне относительно легко, однако требовала много сил и времени, отчего, несмотря на относительную географическую близость к Перси, навестить его в последний месяц ну никак не получалось. На мои плечи легло несколько городских олимпиад, плюс я начинала готовиться к дифференцированным зачётом, чтобы безоговорочно сдать всё на «отлично» и со спокойной душой ожидать приказа о повышенной стипендии, так что я даже не всегда успевала ему позвонить.       Однако мысли о нём не давали мне, порою, уснуть по ночам, а потому я, разобравшись с расписанием, наконец-то смогла полностью освободить одну субботу, о чём тут же сообщила Салли и пообещала, что всенепременно приеду в гости, и что очень сильно по ним всем соскучилась. Особенно по Перси, хотя этого уточнять я не стала — Салли и сама была в курсе.       В пятницу, накануне моей поездки, пока я заканчивала в срочном порядке очередной доклад по истории монументальной архитектуры, мне неожиданно стало не по себе. Сначала я отгоняла эти мысли, даже не задумываясь о причинах беспокойства, однако уже поздним вечером, пока я сидела на кровати, медленно прижимая полотенце к влажным волосам, я поняла, что именно так меня взволновало. Я в ужасе смотрела на журнал вызовов в своём телефоне, где последний звонок Перси был помечен красной перечеркнутой трубкой.       Он либо не ответил, либо сбросил.       И до самой ночи так и не перезвонил, и даже не отправил сообщение.       Такого никогда раньше не случалось. Он всегда, всегда проверял свой телефон на наличие пропущенных звонков, как минимум каждый вечер, а то и чаще. Я позвонила ему сразу после пар, около трех часов дня, и потом погрузилась в свои дела, подсознательно ожидая от него весточки, но ничего. Но сейчас я боялась звонить и тревожить его или Салли — все-таки уже было полпервого ночи, и наверняка они уже легли спать.       Если, конечно, у них все хорошо.       Я не заметила, как закусила до крови губу, гипнотизируя телефон в своих руках. А вдруг что-то случилось? Вдруг на Перси напали? Вдруг он пропал? Мои тревожные мысли роились в голове, не оставляя места оптимистичным прогнозам. Вдруг он… Каким-то образом разузнал о том, что ко мне пристаёт этот придурок? Хотя откуда ему знать, он не знаком ни с кем из моих одногруппников, глупости какие. А вдруг кто-то все-таки донёс? Или, может, он сидит с закрытого аккаунта в соцсетях, и… Так, Аннабет, перестань. Какие аккаунты, какая слежка, он же буквально слепой. Я заставила себя глубоко вздохнуть и уткнулась в гаджет лбом.       Липкое беспокойство будто бы медленно стекало по моей спине. Я никак не могла успокоить рвущееся из груди сердце, не могла унять дрожь в коленях и убедить себя, что Перси скорее всего просто забыл проверить сегодня телефон, зная, что у меня скоро сессия, и я скорее всего опять занята. Но у меня было ужасное предчувствие, ужасное тревожное ощущение, как когда ты будто бы что-то забыл сделать, и никак не можешь вспомнить, что именно, и мечешься от варианта к варианту, но все тщетно.       Возможно, все дело в том, что я за последние полтора месяца ни разу не видела Перси вживую, а завтра еду прямиком к ним в гости? Наверное, это просто мандраж. Долгая разлука так влияет на мой уставший от бесконечной учёбы мозг, и в итоге я просто волнуюсь, потому что организм измотан, и это его защитная реакция.       Да кому я вру.       Может, все-таки позвонить Салли?       Я забралась на кровать с ногами и бросила взгляд на окно. Дождь барабанил по стеклу, небо было полностью покрыто черно-серыми тучами, грязно отражавшими свет ночного города. Промозглая осенняя погодка, когда ты как никогда рад, что сидишь в теплом и уютном доме, кутаясь в плед и утыкаясь носом в книгу. Однако сейчас дождь принёс в мои мысли лишь больше смятения. Раньше он меня успокаивал, а теперь тревожность возрастала в геометрической прогрессии, и я, кажется, была готова сорваться с места и пешком добежать до Манхеттена, лишь бы смять моего мальчика в крепчайших объятиях и ни за что не отпускать.       Провести ладонью по его чёрным волосам, которые он наверняка невесть как расчесывал небольшим гребнем. Вдохнуть морской аромат, неизменно исходивший от его тёплой кожи, коснуться его солоноватых губ, почувствовать снова такой родной вздох на своих губах, взглянуть в лишённые зрения, но не жизни, глаза, оказаться в нежных объятиях… Я взвыла с тоски, свалившись на кровать и закрыла лицо подушкой.       Слава богам, что я завтра еду к нему. Ещё дольше я точно не вынесу нашу разлуку. Моё сердце рвётся на куски, стоило мне вспомнить лишь ту малую часть из того, что я так любила в пребывании рядом с Перси. Мне было жизненно необходимо услышать его голос, ненароком прощупать пульс, и…       Пульс.       Моё сердце пропустило пару ударов, пока подсознание подсказывало мне, что что-то в моих мыслях было близко к происходящему на самом деле, и мне это очень, очень не понравилось. Что это может значить? Почему я не нахожу себе места?       С ним что-то случилось.       Я подорвалась с кровати, будто бы ужаленная, и натянула на ещё влажное тело бельё и первую попавшуюся одежду. Меня сейчас не волновало, что тренировочные штаны не сочетались с водолазкой, и уж тем более с пальто, в голове билась одна единственная мысль — лишь бы успеть. Успеть, пока что-то не произошло. Чтобы не испугать тётю комендантшу, я нацепила на голову бейсболку, подаренную мамой, и, к моему облегчению, стала невидимой. На время наших прошлых эпических походов эта вещица потеряла свои способности, но, видимо, мама снова благословила её, и я могла пользоваться ею, как раньше.       Как в то время, когда мы с Перси были совсем ещё юными, и не знали, что наша жизнь без поисков превратится в серые тяжёлые будни, перегруженные учёбой и делами, и что даже проживая фактически в одном городе, мы бы были настолько далеки друг от друга.       Я буквально слетела с лестницы, вызвав такси, и, оказавшись на улице, сняла бейсболку, тут же прыгая в подъехавшую за мной машину. Подпрыгивая от нетерпения, я выглядывала из окна, моё сердце трепетало где-то в горле, пока я со всей силы сжимала подол своего слегка промокшего пальто. Я обязана успеть, не знаю, куда и как, но обязательно успеть. Единственное, что пришло мне на ум — приехать в квартиру Салли. Если что-то и произошло, или происходит, то только там. Если Перси не похитили. О боги Олимпа, пожалуйста, только не похищение. Я опустила лицо в ладони, стараясь глубоко дышать, но все попытки успокоиться были тщетными. Держись, осталось ехать семь минут.       Я не решилась звонить в дверь, подниматься на этаж, и затем ломиться в квартиру. Мне не хотелось будить весь дом, особенно если все мои опасения окажутся напрасными, и все преспокойно спят в своих кроватках, и только какая-то полоумная блондинка носится по Нью-Йорку, охваченная беспричинной паникой. Так что я, недолго думая, нацепила снова свою кепку-невидимку, обошла дом, и, найдя знакомые окна на третьем этаже, сначала забралась на закрытый мусорный контейнер, откуда смогла зацепиться за край пожарной лестницы, и, подтянувшись, полезла наверх. Железные переплетенные ступени грохотали под моими кедами, ноги соскальзывали с мокрых перекладин, но я до побеления костяшек вцепилась в перила и поднималась все выше.       Заглянув в окно в комнате Перси, я чуть не упала в обморок — парня не было в кровати, хотя разглядеть помещение в темноте было не очень легко, но Салли по крайней мере оставила включенным светильник в дальнем углу — все равно Джексону было плевать на освещение. На подоконнике, в нескольких сантиметрах от меня, лежала его шариковая ручка-меч, и я, всмотревшись в неё, поняла, что колпачок с был сдвинут буквально на миллиметр. Возможно, Перси показалось, что в комнате кто-то есть, но он колебался, стоит ли нападать первым? Может, не одну меня так встревожила сегодняшняя ночь?       Волосы липли к лицу, и я, раздражаясь от непогоды все больше, откинула их с лица, и осторожно перегнулась через перила, стараясь заглянуть в окна гостиной комнаты, и чуть не соскользнула и не свалилась вниз.       Прямо возле окна стоял Перси, до восхищения нежно и осторожно держа свою младшую сестру на руках. Его губы шевелились, но невидящий взор был направлен на пасмурное небо. Отчего-то мне показалось, что его лицо было опечаленным, пусть он и пытался изобразить полуулыбку, для ещё ничего не понимающей, но сестры. Однако я хорошо знаю эти чуть нахмуренные брови, и рассеянный взгляд, хотя после того, как он ослеп, его взгляд почти никогда не был направленным. Затем он наклонился к сестре, и, кажется, что-то сказал, и прижал её к себе. Девочка с радостью ухватилась за его футболку, сжимая её в кулачке, и покрывая слюнями его плечо, отчего я не смогла сдержать улыбки. Пусть он и слеп, но не боится держать малышку, делает это осторожно и внимательно, не позволяя её головке запрокинуться, или неудобно загнуться ножке.       Яростный, как шторм, и ласковый, как мать. Да уж, во многом Перси можно было описать этой фразой. Тревога постепенно сошла на нет, но я все-таки осталась помокнуть ещё под дождём, и дождалась, когда Перси скроется во мраке гостиной, и наконец появится в своей комнате. Парень не спеша подошёл к подоконнику, но отчего-то резко отдернул руку, так и не коснувшись своего оружия. Затем он потянулся и лёг в кровать, и я со стоном облегчения осела на пожарной лестнице.       Слава богам. Всё хорошо. Моя тревога была напрасной, и я могу возвращаться в общежитие и принять горячий душ, чтобы уже завтра приехать к ним со спокойным сердцем.       Всю дорогу обратно улыбка играла на моих губах, и я потихоньку начинала задремывать. Вот уж ночное приключение я себе устроила, ничего не скажешь. Давно я так не волновалась.

***

      Когда следующим утром он молниеносно завершил со мной разговор, на моем лице даже заиграла мстительная улыбочка. Мол, вот как заговорили, Рыбьи мозги? Мы тщательно отработали материал по Американской Революции, у него эти имена отскакивали от зубов, и я знала, что не смогу заниматься этим с ним прямо перед тестом, так что надеялась, что он все будет повторять и сдаст его хотя бы на натянутую тройку. Однако его короткое «неуд» и быстрое прощание подсказали мне возможную причину вчерашнего пропуска звонка — наверное, с учёбой у него начались серьёзные проблемы, и ему было неловко со мной говорить, зная, что я обязательно об этом спрошу. Я почувствовала укол вины за то, что не проследила за ним, но с другой стороны — он же взрослый человек. Взрослый человек, прошедший две войны и оставшийся абсолютно слепым, который теперь в ужасе заикался о малейших перспективах. Я снова чертыхнулась, только убедившись в том, что я не должна была от него отдаляться, даже несмотря на дела. Я могу сдать дополнительные проекты когда угодно, а Перси у меня один, и не так-то много времени ему нужно. Может, если бы мы жили вместе…       От этих мыслей у меня порозовели щеки, так что я, ни секунды не медля, пошла собираться в гости к этому несносному сорванцу.       Первым, что я заметила, переступив порог, был хаос на обувной полке. Такое ощущение, что кто-то в спешке покидал жилище, перебрав все ботинки в наличии, либо, возможно, решил вдруг устроить уборку. Наверное, Салли захотела снова сделать перестановку, или сменить остатки летней обуви на более утеплённые модели. Удовлетворённая таким пояснением, я прошла дальше, пряча свой дубликат ключей от квартиры обратно в сумку. Конечно, если я вчера хотела попасть сюда бесшумно, то могла бы и ключи взять, но я слишком сильно торопилась и напрочь о них забыла.       — Привет, я пришла! — крикнула я из коридора, осматриваясь вокруг. Никто сначала не ответил, но затем со мной из кухни поздоровалась Салли.       Сгорая от нетерпения я прошла дальше по коридору, и, постучавшись из вежливости, распахнула дверь в спальню своего парня…       И встретилась с абсолютно пустой комнатой. Я бегло осмотрелась по сторонам, проверяя, не попытался ли мой ехидный бойфренд спрятаться в каком-нибудь углу, чтобы выпрыгнуть на меня в самый неожиданный момент, считая, что эта невинная шуточка меня обязательно развеселит. Но комната, похоже, действительно была пуста, а единственный шкаф, способный вместить в себе Перси, был открыт нараспашку.       Анаклузмоса на подоконнике не было.       Мучаясь догадками, я быстро вышла из комнаты, по дороге проверив ванную комнату и туалет, глянула в гостиную, и наконец забежала на кухню, где непоседы все так же не было.       — А Перси с Полом гулять что ли пошли? — спросила я.       — Гулять? — заинтересованно спросил Пол, появившись у меня за спиной. Я развернулась, и, встретившись взглядом с отчимом Перси, снова посмотрела на Салли. Та, видя смятение в моих глазах, отложила готовку в сторону и вытерла руки о полотенце.       — О чем ты, милая? — осторожно спросила женщина.       — Его нет нигде. Нет в комнате, в ванной, в гостиной… — тут же заявила я, и Салли моментально побледнела.       — О боги, — миссис Блофис на мгновение взглянула на мужа, и, прикрыв рот ладонью, выпорхнула из кухни, тут же вбегая в спальню сына, и я последовала за ней.       Сейчас я начала уже замечать некоторые детали, которых не отметила при беглом осмотре — любимая толстовка Перси исчезла со спинки кресла, и я никогда не поверю, что он убрал её в шкаф, также пропал его рюкзак, в котором, наверняка, были кошелёк, ключи и мобильный телефон, а компьютер был брошен в спящем режиме, так что, полагаю, вряд ли Перси планировал уйти надолго.       — Боги. Божечки, — причитала Салли, и, повернувшись вокруг, ахнула. — Он трость оставил…       — И взял меч, — негромко добавила я, и видят олимпийцы, нисколько не успокоила встревоженную мать.       — Может он… Вышел пройтись по коридору? — вяло предположил Пол, медленно выходя из оцепенения.       — Я бы с ним пересеклась, — тихо возразила я.       Салли, проведя ладонью по столу, рвано вздохнула и села на кровать сына, глядя куда-то перед собой. И я понимала, прекрасно понимала её чувства, ведь испытывала то же самое. Мы обе вновь вспомнили те ужасно долгие, невыносимые месяцы ожидания хоть каких-то новостей о пропавшем безвести Перси Джексоне. Сидели в обнимку, часто плакали, иногда смеялись, вспоминая, какой он все-таки забавный малый, смотрели альбомы и просто поддерживали друг друга. Вот только теперь, я знала, Перси в глазах матери стал будто бы вновь маленьким ребёнком — он нуждался в присмотре, и ладно он освоился и свободно передвигался по дому, но улица полна людей, машин, а значит, громких звуков, резких запахов, и он, лишённый зрения, с непривычки мог с лёгкостью раствориться в этом шуме и потеряться.       Мы с Салли были в ужасе, но я первая решила взять ситуацию в свои руки.       — Думаю, он ушёл недавно, — выпалила я, стараясь занять мозг мыслительным процессом, а не погружаться в не весёлые воспоминания. — Я на улицу, может, кто его видел, и куда он пошёл.       — Но зачем? — жалобно спросила Салли, все также глядя перед собой. — Аннабет, зачем он это делает? — наконец женщина повернулась ко мне, и в её глазах сквозила печаль.       Я неловко закусила губу. У меня была только лишь одна догадка, и она была неутешительной — Перси, возможно, не вынес спокойного, а значит скучного времени, и, чувствуя себя уязвленным из-за недуга, взял оружие и пустился упражняться на первых попавшихся монстрах. Вот только проблема в том, что он гораздо больше рисковал умереть, потерять все, что у него когда либо было, чем какой-либо другой полукровка.       Быть воином и ослепнуть — страшно тяжёлое испытание, и я надеялась, что он его выдержит. Но, кажется, зря.       — Я не знаю, — все-таки неуверенно ответила я, разворачиваясь на каблуках. — Приведу — спросим.       И я припустила по коридору, выбежала из квартиры, стараясь игнорировать тупую, тянущую боль где-то в груди.       Я же чувствовала вчера, что что-то не так. Почему я не зашла, не постучалась, раз знала, что по крайней мере Джексон не спит? Почему лишь убедившись, что он был на тот момент дома, я решила, что все в порядке и уехала домой?! Вдруг он прощался с Эстель и намеревался утром отправиться в дорогу?! Усталость плохо сказывается на моей сообразительности. Нужно будет заранее распланировать время на следующий семестр, чтобы не убиваться так все свое свободное время. Если, конечно, в этом вообще будет какой-либо смысл.       Когда я преодолела второй лестничный пролёт, моё дыхание неожиданно перехватило, и мне пришлось притормозить и даже присесть на ступеньку, пытаясь побороть растущую в груди панику, однако мой мозг уже не мог остановиться и не анализировать сложившуюся ситуацию, которая, по моему скромному мнению, была более чем плачевной.       Мой Перси ушёл куда-то, молча, взяв меч, рюкзак, деньги и ключи. Абсолютно одинокий, незрячий, в огромном шумном городе, будто бы совсем чужой. Нью-Йорк непременно запутает его, улицы будут петлять в его воображении, а Перси потеряет счёт времени, неспособный видеть, как к горизонту катится солнце. И, конечно, всенепременно вляпается в какую-нибудь заварушку. От осознания того, что он мог уйти сразу после нашего с ним разговора, у меня потянуло под коленями. Прошло целых два с лишним часа, прежде чем я добралась до сюда. А зная уверенность и порывистость Джексона, он, несмотря на свои увечья, за это время мог уже пройти большое расстояние.       Значит, нельзя терять ни минуты. Так что я, собрав волю в кулак, вскочила с лестницы и стремглав помчалась на улицу, надеясь застать хоть каких-то свидетелей произошедшего.       Стоило мне помотать головой по сторонам, как я чуть с ума не сошла от счастья. Этот идиот стоял возле продуктового магазина, неловко шарахаясь от прохожих и других покупателей, выходивших из автоматических дверей. Облегчение и злость накрыли меня с головой, и тогда я, набрав в лёгкие побольше воздуха, прокричала, что было сил:       — ПЕРСИ. ДЖЕКСОН.       Беспокойство в моем голосе смешалось с яростью и эйфорией, но я не могла сдержать счастливой улыбки при виде своего непутевого парня. Растрепанный, одетый во что-то совершенно аляпистое и неуместное, криво ухмыляющийся и пытающийся направить на меня взгляд бледных глаз, ориентируясь лишь на голос. Я почувствовала, как веки стало припекать, и я, не сдержавшись, перешла на бег.       — А, крошка, — пробормотал Перси, и в следующее мгновение я буквально влетела в него, крепко обхватывая поперёк спины, и сдерживая поочерёдно то смех, то слезы. Тихо посмеявшись себе под нос, он приобнял меня в ответ, как всегда нежно и деликатно.       — Ты меня убить хочешь, точно, ты просто хочешь, чтобы я умерла, — бормотала я, уткнувшись Перси в плечо и вдыхая солоноватый запах морского прибоя.       — Хэй, Аннабет, все в порядке.       — Рыбьи твои мозги, — начала отчитывать его я, и, оторвавшись от его груди, взяла его растерянное лицо ладонями. — Куда же ты ушёл, окаянный? Ты вообще представляешь, как мы с Салли испугались?       — В магазин, — пояснил он таким тоном, как будто это самая очевидная вещь на свете, и мои глаза полезли на лоб.       — Что? Зачем? — я заглянула ему за спину, пытаясь сопоставить продуктовый магазин и моего парня, и, честно говоря, выходило пока что не очень удачно.       И тут я узнаю, что он хотел сделать нам сюрприз. Хотел испечь на десерт печенье, самостоятельно, закупив продукты и выполнив все указания в рецепте. Я не нашла поначалу, что сказать. Это настолько не вязалось ни с одной из придуманных мной версий, что это и радовало, и разочаровывало одновременно.       Он осмелился выйти в этот шумный и неприветливый мир в полном одиночестве, лишь бы сделать нам с Салли приятно. Его мама по телефону месяц назад сетовала, что Перси не хочет выходить гулять с сопровождением, и практически всегда остается в квартире, но тогда мы решили, что ему просто так спокойнее и не стали ничего предпринимать. А тут такой порыв…       Кажется, вчерашняя ночь всё же была какой-то необычной? Что могло сподвигнуть его на подобный, без лишней скромности, подвиг?       Этот парень просто… Просто невыносимое нечто. Наверное, за это я его и люблю. Так что, наконец отпустив последние тревоги, я поцеловала его в губы и выдумала рассказ о желании его мамы вызывать спасательную бригаду, полицию, пожарных и СМИ. Ну, в общих чертах. А сама лишь крепко сжимала пальцами его локоть и вела домой, буквально всем телом ощущая, насколько Перси устал, как его ноги постепенно подкашивались, а голова почти падала на грудь.       Что он там в этом магазине такого делал?

***

      В колледже было невыносимо одиноко без Перси.       Он бы обязательно скрасил мои тусклые будни, улыбаясь то тут, то там, независимо от способности видеть, поддержал бы в нужный момент, и просто был бы рядом. Даже этого для меня было достаточно. Я любила этого парня всем своим существом, каждой клеточкой своего тела, любила даже самые раздражающие в нем вещи, хотя и не переставала бурчать по их поводу. Я бы отдала многое, возможно, даже всё на свете, чтобы он был рядом со мной прямо сейчас.       Однако, видимо, свято место пусто не бывает, и стоило всем в параллели понять, что я ни с кем не рвусь дружить, выполняю только необходимые командные занятия, как ко мне подсадили почти что разумного примата по имени Флэтчер. Впрочем, имя-то у него было другое, но все звали его тут по фамилии и мне было откровенно плевать на какие клички он откликается. Парень безуспешно пытался со мной заигрывать, однако по большей части только мешал, и я держалась из последних сил, чтобы не вмазать ему по лицу. По крайней мере он не распускал руки, хотя языком молотить был горазд, но это я по крайней мере могу просто проигнорировать.       Возможно я не восприняла это так резко хотя бы потому, что привыкла к бесконечному бесцельному флирту Лео со всем, что движется, и мне не подумалось, что из уст других людей такие фразочки могут нести какой-то смысл. Я затыкала Флетчера, заставляя его снова и снова возвращаться к практической работе по экономике. Парень что-то фырчал в ответ, но к работе все-таки возвращался, кидая на меня почти обиженные взгляды, пока я, набирая на калькуляторе нужные числа, с болью в сердце вспоминала Перси.       Почти половину сентября я проводила ночи в бесконечных попытках наметить хотя бы какой-то призрачный план нашей дальнейшей, совместной, жизни, начиная хотя бы с каких-то бытовых вопросов, и каждый раз была в ужасе от одной мысли, что Перси останется дома абсолютно один, пока я буду учиться или работать. Сможет ли он налить себе чай? Чем он будет заниматься? Не будет ли ему бесконечно одиноко? Я знала, что слепые люди вообще-то не беспомощны, и мне не стоило так думать о Перси, но когда ты мог видеть столько лет, и вдруг ослеп, то переучиваться действительно сложно. А с учётом моей бесконечной занятости… Но с другой стороны взять и сказать ему «тебе лучше жить с мамой» я тоже не могла. Так что я вскоре бросила попытки что-то спланировать наверняка и решила ждать новостей об успехах Перси в его реабилитации.       Конечно, я и подумать не могла, что этот дурак попрётся в одиночку в магазин, до чёртиков напугав нас с его мамой. Однако его рассказ был весёлым, хотя я и понимала, что было в фразе «устал, отдохнул и пошёл дальше» что-то большее, чем простое «перевести дух», но я пока не стала допытываться, что именно. Ещё веселее было разбирать его покупки — творог вместо масла, соль вместо сахара, мне было страшно подумать, что бы этот храбрый кулинар представил нам на ужине, но, несмотря ни на что, мы с Салли были полны надежд и гордости.       И ведь наш Перси делает успехи. В нем ещё остались силы пытаться, пробовать что-то привычное, но вместе с тем и такое новое. И, наверное, лучшего сюрприза для нас было бы сложно придумать. То, что он вообще осмелился выйти в одиночку на улицу, не испугался потеряться, было бесконечно впечатляюще, так что вместо того, чтобы его отчитывать, я, кажется, весь вечер провела, целуя его глупые щеки и губы, понимая, что ещё не все кончено.       Ну и как можно вообще думать об экономике, когда на уме только его ободряющая улыбка и мягкие руки? Я тяжело вздохнула, мечтая поскорее сдать последние практические и больше времени проводить рядом с Перси. Он бесконечно беспокоил меня, но вместе с этим лишь он давал мне надежду на лучшее завтра. Ради него я так старалась, упорствовала и стремилась к вершинам.       Но Флетчер, к сожалению, не остался моей тайной, как бы я того ни хотела. Стоило мне привести моего парня в колледж, после того как я отшила этого мудака и сказала, что у меня уже есть серьёзные отношения, как мои милые одногруппники все разом начали щебетать Перси о том, что есть, мол, один чувачок, ему очень барышня твоя нравится, но она его отшила. Последняя часть этого рассказа мало волновала Перси — его оскорбляло просто то, что кто-то посягнул на меня, и тем более не внимал отказам. Он и без того чувствовал себя уязвимым из-за слепоты, а тут мои любимые одногруппники подкинули ему новых сюжетов для ночных кошмаров.       Перси сопел как-то сердито почти всю оставшуюся экскурсию, и, стоило мне оставить его одного, случилась драка. Естественно Флетчера и Перси. Этот мудак разбил Джексону очки, и тому пришлось открыто «признать» свою слепоту, не прикрывая глаза, и, естественно, этому уроду было жизненно необходимо назвать моего парня инвалидом.       Де-юре он, конечно, был в чем-то прав, де-факто он получил по лицу быстрее, чем я смогла отреагировать. Перси был зол, как стая адских гончих, и в какой-то момент я действительно испугалась, что он убьёт этого придурка, и мне придётся выгораживать его перед полицией. В смысле, конечно, я буду это делать, если придётся, но хотелось бы как-то избежать разбирательств.       Мне в конце концов удалось содрать Перси с Флетчера и увести его подальше от взбудораженной таким аттракционом толпы. Этот урод умудрился разбить моему мальчику нос, но, благо, умывание вкупе с благословением Посейдона ему помогло. Он тяжело дышал, гневно глядя в пустоту, его грудь вздымалась и опускалась, а влажная чёлка падала на лоб, и сейчас он как никогда напоминал мне того Перси. Перси-воина, бесстрашного мечника, с гневным азартом в глазах глядевшего на своего противника, и готового убивать.       Я совру, если скажу, что мне не нравилось его такое амплуа, хотя смертных бить в нашем кодексе чести не очень принято. По крайней мере мой парень не был рассеянно-сонным, он ещё был способен на быструю реакцию и атаку, даже с учётом своей слепоты, а значит, если будет надо, то он сможет за себя заступиться, и это меня успокоило.       Однако это событие не могло пройти незамеченным. По камерам наблюдения в столовой охрана постановила, что конфликт, слава Олимпу, был начат не Перси. Флетчер получил серьёзный выговор, а ректор вдруг заинтересовалась моим молодым человеком. Я знала, что она была немного… Ушлой, если так можно сказать. В смысле, она горячо любила свой колледж, бесконечно привлекала сюда дополнительные инвестиции, подавала заявки на участие в проектах и олимпиадах как города, так и всего штата, старалась сделать его всесторонним, интересным… И если в этих стенах будет учиться слепой студент, о котором будут временами упоминать СМИ, то это также повысит рейтинг колледжа и лояльность к нему со стороны принимающих на дальнейшее обучение вузов. Возможность получить более интересные контракты, больше финансирования, и всего-то надо выделить одно место из квоты на немного агрессивного инвалида.       Я видела всю эту схему насквозь, в притворной заинтересованности миссис Чен, в том, как она неловко отводила взгляд в сторону, когда слышала уточняющий вопрос от меня, однако после того, как мы с ней всё обсудили, я решила, что её расчётливость может сыграть нам на руку. Если миссис Чен выделит под Перси место на каком-нибудь несильно запарном факультете, то это будет восхитительный шанс для него всё-таки получить образование, и плевать, каким путём. У него и так не очень-то широкий выбор возможностей, так что нужно пользоваться всем, что попадается под руку.       Так что я заверила её, что если Перси созреет на дальнейшее образования, намекнув, что постараюсь этому поспособствовать, то он обязательно выберет наш колледж. Миссис Чен была на седьмом небе от счастья, а я чувствовала себя крайне паршиво, будто бы продала душу своего бойфренда дьяволу, и даже не спросила разрешения.       Ладно. Мне осталось два экзамена, и тогда, во время каникул, у нас с Перси будет уйма времени обсудить наши перспективы и планы, и я уверена, что он будет согласен учиться и быть рядом со мной в одном колледже.       Но всё, конечно, не могло пройти так гладко, как мне бы хотелось.

***

      Пока я шла по восточному крылу, откуда забирала чертежи своей грядущей курсовой работы, мне преградил путь Флетчер, и, честно говоря, после его нападения на моего парня, я была готова его растерзать каждый раз, когда видела в толпе, а тут личное столкновение. Мне оставалось сдать последний экзамен, и все мои мысли были заняты необходимым материалом и мечтаниями о скором воссоединении с Перси, а тут этот самодовольный придурок нарисовался.       — Куда спешишь, красотка? — на его лице играла довольная ухмылочка.       — Исчезни, Флетчер.       — Зачем же так грубо, — стоило мне податься в другую сторону, как он снова преградил мне дорогу.       — Флэтчер, сгинь, пока я не ударила тебя.       — А ты в воинственном настроении сегодня? — он подошёл ближе, и мне к сожалению пришлось задрать голову вверх, раз этот ублюдок был выше меня.       — Ты вообще не понимаешь? — со злостью спросила я, огибая его, но парень схватил меня за руку.       — Ну что ты так, — Флэтчер сладко улыбнулся, но крепко сжимал моё запястье, не позволяя сделать и шагу. Я попыталась вывернуть руку из его хватки, и он, воспользовавшись тем, что я отвлеклась, снова подошёл вплотную, оттесняя меня к стене. — Всё я понимаю…       — Флетчер, прекрати сейчас же, — я яростно взглянула ему в глаза, чувствуя покалывание в пальцах зажатой руки.       — Разве гоже такой красотке тратить лучшие годы своей юности на калеку? Хотя твоё доброе и чистое сердце, конечно, поражает, — ухмылялся парень, прижав моё запястье к моей груди.       Мне вспомнилось залитое кровью лицо Перси, его полные ярости глаза. Он пострадал по вине этого ублюдка. Я надеялась, что воспоминания о Перси помогут мне разозлиться и ударить Флэтчера, но я так устала из-за подготовки к экзаменам, волнений и проектов, что даже это не могло вывести меня из полусонливости.       — Я понимаю, у тебя принципы, честь… — Флэтчер глубоко вздохнул. — Но это ведь не приговор, не константа… И я не могу пройти мимо девушки в беде.       Я хотела спросить, чем он может помочь девушке, когда сам стал причиной её проблем и «бед», когда этот ублюдок навалился всеми своими центнерами, и, прижав меня к стене всем телом, без малейшего намёка на моё согласие, поцеловал меня в губы. Меня будто прошибло током от омерзения, и я лишь плотно сомкнула губы, пытаясь понять, как вырваться из его идиотской хватки и не разбить ноутбук с курсовой работой. Ублюдок все не унимался, но когда он в следующее мгновение лизнул мои закрытые губы, мне стало плевать и на курсовую, и на экзамены, и на то, что со смертными затевать драку не совсем в моих принципах, тем более с таким грязным приёмом, но это была безусловная реакция — и я вмазала коленом ему по промежности, со всей силы, хотя из-за стены мне было сложно сделать замах. Однако и этого было достаточно, парень, промычав что-то от боли, все-таки отстранился от меня, и я смогла вырвать покрасневшую руку из его хватки, тут же отходя на несколько шагов в сторону.       — Сука… — Флетчер поднял на меня взгляд, и я была рада, что он подловил меня в пустынном коридоре, где в это время уже никого не бывало, и с удовольствием прыснула в него из перцового баллончика. Да, им нельзя пользоваться в помещении, но и вот так вести себя со мной никому тоже нельзя.       Парень взвыл от боли, вцепившись в своё ублюдское лицо, и я сделала ещё несколько шагов назад.       — Давно надо было это сделать, — бросила я, и наконец, развернувшись, быстрым шагом пошла к нужному кабинету.       Меня трясло от гнева и усталости, хотелось прямо сейчас выбежать из колледжа расплакаться, но Аннабет Чейз так себя не ведёт. Я взяла себя в руки и с гордо поднятой головой зашла в аудиторию, и, конечно, блестяще сдала очередной экзамен, сегодня к тому же подгоняемая гневом, отчего ещё увереннее отвечала на все вопросы.       Усталость, осознание и омерзение пришли ко мне только после экзамена, пока мы дожидались результатов. Всё тело ломило, и меня передергивало от малейшего воспоминания об инциденте. Как этот ублюдок свободной рукой оглаживал моё бедро, будто бы я была обычным куском мяса, об который можно удовлетворить свой спермотоксикоз. Я с силой закусила губу, чувствуя, как от обиды припекает веки, и укуталась плотнее в свой пиджак, когда вдруг зазвонил телефон. Мне хотелось послать звонившего куда подальше, накричать на него, пусть он даже был ни в чем не виноват, но это желание куда-то испарилось, стоило мне увидеть, кто именно мне звонил.       — Хэээй, мисс Чейз, — протянул самый любимый мной голос на всем белом свете, и день мгновенно перестал быть таким мрачным, как мгновение до его звонка.       — Хэээй, мистер Джексон, — устало вторила ему я, радуясь Перси как маленькая. Моя спасительная соломинка, мой так горячо любимый дурак. Так сильно напугавший меня на днях. Вспомнив об инциденте с обмороком, я нервно сглотнула и продолжила говорить. — Как ты там? Нормально себя чувствуешь?       Я никогда, наверное, не забуду его бледное, как мел, лицо, приоткрытые глаза, ни на что не реагирующие, гранатово-красную кровь, медленно вытекающую из носа, и слабое, чуть слышное дыхание. Конечно, когда его начало лихорадить, было тоже страшно, но это был хотя бы знак, что его тело борется, и он хотя бы пока что жив, когда как то состояние было слишком, слишком близко к… Я даже в мыслях произносить это не желаю, нет.       И тут он зовёт меня в ресторан. Конечно, по старой доброй традиции, этот дурачок даже не подумал, в какой, но это и не важно — сам порыв тронул меня до глубины души. Каким-то образом он остаётся бесконечно милым и очаровательным, и стоит мне подумать о нем, как в груди разливается приятное тепло. Я представляю, как он неловко почесывает затылок, пытаясь оправдаться, и мягко улыбаюсь. Говорю ему, что сама все найду, и нахожу аргумент, который особо не заденет его самомнение, и тот с радостью передаёт бразды правления мне, лишь выказывая желание поесть то ли итальянской, то ли азиатской лапши. Ну разве не дурачок?       Я с нежностью вздохнула, думая о предстоящем ужине, и выбирала подходящий ресторан, когда ко мне подошёл ректор. Женщина осторожно поправила свою юбку, и я усиленно делала вид, что не замечаю её, пока она не присела рядом со мной на скамейку и не положила осторожно руку мне на плечо. Оторвавшись от телефона, я посмотрела на неё и слабо улыбнулась.       — Миссис Чен? Я могу вас чем-нибудь помочь?       Ректор немного помолчала, и, тяжело вздохнув, улыбнулась мне.       — Ты в порядке, дорогая? Я… Мне сказали, что по камерам…       — А…       Я поняла, что мы с этим ублюдком Флетчером наверняка попали в объектив камер безопасности. Как я посмотрю, тут охранники только и делают, что подглядывают за подростковыми страстями? Это уже меня слегка напрягало.       — Да… Я просто ждала, что ты сама подойдёшь, но потом решила найти тебя…       — Всё нормально, — буркнула я, но снова попыталась улыбнуться. — Хотя, конечно, его поступок…       — Это неприемлемо, — кивнула мне миссис Чен. — Я разберусь с этим, моя милая. Он переступил все границы дозволенного.       Мне хотелось спросить, стала бы ректор так убиваться и разбираться с этим уродом, если бы он приставал не к студентке-отличнице, за первый же семестр заработавшей колледжу несколько престижных наград города, а, например, к обычной девчонке, но отчего-то не стала. Однако мысль о том, что ректор боится, что из-за этого конфликта я перейду в другое учебное заведение, и унесу туда свои мозги и способности, осталась где-то на периферии сознания.       — Большое спасибо, миссис Чен, — только и ответила я. — Спасибо за заботу. Надеюсь, он усвоит урок, и больше не будет приставать ни ко мне, ни к кому либо ещё.       — Я об этом позабочусь, дорогая, — миссис Чен мягко похлопала меня по плечу. — Хороших тебе каникул, Аннабет. Отдохни как следует, ты отлично поработала.       — Это точно… Спасибо, — я ухмыльнулась и слабо кивнула ректору, и та, улыбнувшись ещё раз напоследок, пошла дальше по коридору.       Хочется итальянской пасты. Так что ресторан нашёлся в два счета.       Я хотела хорошенько отдохнуть с Перси, и, возможно, зайти немного дальше, чем обычно, а потому более тщательно подходила к выбору одежды и белья. Конечно, мне бы хотелось, чтобы Перси увидел меня в этом платье, но, думаю, и так будет здорово. А с учётом наливающегося цветом громадного синяка на запястье, я больше склоняюсь к тому, что его слепота мне сейчас на руку. Если он увидит, что мне кто-то нанёс увечья, он просто убьёт его. Я помнила ту ярость, с которой он набросился на парня, защищая мою и свою честь, зная о его похождениях только со слов моих одногруппников. Если же он узнает, что он сделал мне больно и… Унизил меня, то Флетчер просто не доживёт до следующей сессии. И от этого было одновременно страшно и немного приятно. Знать, что Перси меня защитит, даже будучи слепым, чего бы ему это не стоило. Но все-таки мне было больше за него страшно.       Так что я надеялась, что смогу расслабиться сегодня вечером. Но моим мечтам было не совсем суждено сбыться, по крайней мере не так легко и беззаботно, как мне хотелось.       Зря я сама завела этот разговор. Флетчер все время был у меня на уме, его касания будто бы все ещё болезненными ожогами ссаднили на коже, и я просто не могла не заговорить о нем, не желая уже скрывать от Перси ничего. Однако у меня не было возможности дойти до событий сегодняшнего дня, когда Перси ошарашил меня лишённой абсолютно какой-либо логики новостью.       Он хотел покончить с собой. Он хотел зарезать себя своим же мечом, и, что самое страшное, говорил об этом будто бы это как… Как почистить зубы? Якобы это обыденность, с которой он сталкивается каждый день, вынужден сталкиваться. От всепоглощающего одиночества, без возможности отвлечь себя на что-то, в буквальном смысле увидеть свет во мраке, он погружался в мрачные мысли о бренности своего бытия, и однажды это почти что убило его.       И все потому, что я была далеко. Что он остался один на один со врагом, с которым у него не было ни единого шанса справиться. С самим собой.       Но больше меня пугало не это, хотя это событие само по себе было просто ужасающим.       Страшнее было то, что я знала, что что-то не так. В тот самый, страшный и переломный дождливый день, я терпела, не понимая, отчего меня так мучает плохое предчувствие, я тянула, и только когда стало совсем невыносимо, наплевала на непогоду и рванула к Перси домой. Он уже стоял с Эстель на руках, глядя в окно в гостиной, а значит ручка, лежавшая на подоконнике, с чуть сдвинутым колпачком, предназначалась не для неизвестного монстра, скрывшегося в темноте.       А значит, я опоздала. Я промедлила, и если бы он не отвлёкся, если бы не задержался с Эстель, то, поднявшись по пожарной лестнице, я бы увидела лишь его окровавленное бездыханное тело, лежащее возле кровати в тёмной и абсолютно пустой, одинокой, комнате, с верным мечом Анаклузмосом, торчащим из живота.       Мне показалось, что осознав это, я умерла. Просто услышав его слова, я будто бы лишилась кислорода, весь мой мир, всё, в чем я была уверена, рухнуло. Я попыталась утешить себя, говоря, что вот он, сидит ведь передо мной, улыбается, дышит, и никаких мечей из живота не торчит, но это слабо работало. Я была готова почти успокоиться, когда он намекнул, что я могу просто забыть его, забыть все, через что мы прошли вместе, и если мне вдруг захочется зрячего бойфренда, то я могу просто оставить его, и он даже не будет меня винить, обижаться, и вообще поймёт и примет мой такой «выбор».       Теперь мне показалось, что лучше я сама его убью, чем дам ему наложить на себя руки. Гнев, накопившийся с утра, помноженный на усталость, шок и испуг, выплеснулся самым нелицеприятным образом, и мне было очень стыдно за то, что я испортила тарелку такой восхитительной пасты, перевернув её на голову своему идиотскому бойфренду. Я вылетела из ресторана, почти не в силах сдерживать слёзы, но заставила себя отойти подальше от входа, чтобы не мешать другим посетителям, и за углом упала на колени, прижимая ладони к лицу и наконец позволяя себе разрыдаться.       Это моя вина. Я должна была быть рядом, и не только сейчас, но и в тот злополучный день, я должна была пойти вместо Перси в бой, или вместе с ним, я бы оттолкнула его от этой идиотской никаи, я бы обязательно что-нибудь придумала. Он не должен был так пострадать. Он не должен был после всего того, что нам довелось пережить, навеки погрузиться во тьму, пытаясь выживать, одиноко и сиротливо осматриваясь в чужом и холодном мире, сомневаясь в каждом своём вдохе. Он не должен был быть тем, кто будет считать, что для него смерть была бы более гуманной, чем такая жизнь, он заслужил гораздо большего.       И я не могу помочь ему прозреть. Не могу тащить его через эту мясорубку образования, заставлять его поступать в колледж, зная, что его мало кто рискнет взять на работу. Я не хочу давать ему ложных надежд, но совсем без них он, очевидно, терял всякий стимул к жизни.       Осунулся, похудел, стал бледный и тихий. Так мне по секрету рассказала в телефонном разговоре утром субботы Салли. Она видела изменения в Перси, но и подумать не могла, что её сын дошёл до края. Я доверила его ей, даже не задумавшись, что у неё и так на руках беспомощный младенец, и что за вторым, которого она привыкла считать большим, сильным и самостоятельным она могла не уследить. И не уследила. И нам с ней безумно повезло, что он сам, каким-то чудом, смог положить в ту ночь ручку на подоконник, и уйти из комнаты. Что он смог найти силы отвлечься на Эстель. Что его заботливое отношение к сестре спасло его от смерти.       Вытерев слезы и сопли носовым платком, я попыталась успокоиться. Нужно возвращаться. Я снова оставила Перси одного, наедине со своими мыслями, с тёмным и неприветливым миром, в котором он пусть и научился немного ориентироваться, но все ещё с трудом мог освоиться. Эта мысль отрезвила меня, и я, быстро взяв себя в руки, поднялась с земли, отряхнула как могла мокрый снег и грязь с новеньких колготок, и пошла в ресторан.       Сердце ушло в пятки, когда я поняла, что Перси куда-то уже ушёл. Официант, увидев меня, подошёл и отдал мне его пальто, скрывая заинтересованность во взгляде, и сказал, что молодой человек расплатился и куда-то ушёл. Рвано выдохнув, я вылетела из ресторана, и тут же столкнулась взглядом с одинокой скамейкой, и со стоном облегчения увидела, что на ней сидит Перси. Сгорбленный, наверняка очень грустный, но живой и нигде не потерявшийся. О большем я, казалось, и мечтать не могла. На моем лице помимо моей воли расцвела облегчённая улыбка, и я подошла к нему, опустила пальто ему на плечи и присела рядом.       Мой милый дурачок.       После этой сессии мне начнут выплачивать стипендию, плюс зачтутся мои призы за прошедшие городские олимпиады, и я смогу снять нам небольшую комнату рядом с моим колледжем. Заодно могу взять какую-нибудь работу по написанию, например, контрольных или курсовых на заказ, и зарабатывать дополнительные деньги из дома. И мы сможем с Перси жить вместе.       Он больше никогда не будет так одинок. Я просто не имею права этого допустить, и это то малое, что я могу для него сделать.       Он справится. Но только если я буду рядом, действительно рядом, а не на телефонной линии. А я буду рядом.

***

      Утром я лежала на одной кровати с Перси, прикрывшись одеялом, и медленно проходилась взглядом по его умиротворенным чертам лица. Сейчас о его травме напоминал лишь небольшой шрам на правом веке, слегка проредивший ресницы. Грудь парня медленно вздымалась, пока он спокойно посапывал, наслаждаясь крепким сном, а мне уже не спалось.       То, что вчера удалось отодвинуть на второй план, окунувшись с головой в ощущения, в нежную и заботливую ласку Перси, вернулось вновь в мою голову. Инцидент с Флетчером, дождливая октябрьская ночь, в которую все могло кончиться, отчаяние в голосе Джексона, которого я раньше никогда не слышала, и неожиданно чёткое решение по поводу нашего будущего — всё это не давало мне вновь прильнуть к горячей груди своего парня и задремать. Слишком много всего. С тяжёлым вздохом я опустила взгляд на собственную обнаженную грудь, и слегка смутилась.       Несмотря на то, что мы явно вчера были, так сказать, близки к близости как никогда, я не решилась пока на этот шаг. Хотя, конечно, и это был уже большой прогресс, но… Но от каждого пятого прикосновения мне вспоминалось, как мерзко было от ладоней Флетчера, так что в эту ночь я не смогла переступить через этот негативный опыт. В следующий раз. Тем более такие эмоциональные горки никому на пользу не идут, так что вскоре нас обоих одолела сонливость.       Нужно посоветоваться по поводу переезда Перси с Салли, рассчитать все расходы на первое время, найти предложения по съему жилья, взять пробные заказы, чтобы иметь с самого начала деньги не только на аренду, но и на еду и прочие предметы первой необходимости… А, ну и спросить согласия Перси. Но я не думаю, что уж с этим будут какие-то проблемы.       Ресницы парня легко затрепетали, и он, кажется, начал просыпаться. Я улыбнулась, глядя на то, как он мирно потягивается, и моргает, пытаясь отогнать остатки сна.       — Доброе утро, Перси, — поздоровалась я, и, наклонившись над Перси, чмокнула его в нос.       — Доброе… — сонно просипел парень, и, неосторожно взмахнув рукой, задел предплечьем мою обнаженную грудь, и тут же покраснел. — Доброе.       — Доброе, — ещё раз повторила я, стараясь не засмеяться, глядя на лёгкую растерянность на лице Перси. Однако это не продлилось долго — парень обхватил меня за талию и уложил на себя, так что теперь я прижималась грудью к его груди, и теперь настала моя очередь смущаться.       — Вот так теперь хорошо, — ухмыльнулся Перси, поглаживая меня по голой спине, и я фыркнула, стараясь скрыть смущение.       — Хорошо, значит?       — Угу.       Я погладила ладонью его по животу, и румянец снова проявился на щеках Перси.       — Ты ж мой стесняшка, — фыркнула я и чмокнула его в губы. — Ты согласен жить со мной после Рождества? — вдруг выпалила я, и даже сама себе удивилась. Я же собиралась сначала все распланировать!       — Оу… Эм… Милая, — Перси неловко улыбнулся, напуганно направив глаза на меня. — Даже не знаю, крошка…       — Ты чего? — удивилась я и села ему на бедра. Вот уж новости.       — Я разве не буду тебе мешать?       — Нисколько, — отрезала я, проведя ладонями по его щекам. — Я отказываюсь ещё хоть раз оставлять тебя одного, мистер Джексон.       — Аннабет?.. Ох, — парень прикрыл глаза и тяжело вздохнул. — Только не надо из-за того инцидента свою жизнь перекраивать, малыш…       — Перси, — я нахмурилась, хотя он этого никак не мог увидеть. — Когда ты уже поймёшь простую истину?       — Какую же? — он все-таки снова открыл глаза и перевёл слепой взгляд на меня.       — Мне без тебя также тяжело и одиноко, как и тебе без меня, — медленно объясняла я, поглаживая его по щекам. — Хотя в отличии от тебя я могу иногда отвлекаться на учёбу, но даже когда я учусь, твои дурацкие улыбочки не дают мне покоя. И когда ты будешь рядом, нам обоим будет легче пережить… Это всё, — я наклонилась и деликатно поцеловала его в губы, чувствуя, как щеки под моими ладонями становятся горячими.       Перси накрыл мои руки своими, с нежной улыбкой будто бы изучая моё лицо взглядом. Возможно, он снова пытался увидеть меня с помощью гидрокинеза, но в прошлый раз, кажется, ему от этого стало плохо, так что я обеспокоенно поцеловала его в лоб.       — Не напрягайся, пожалуйста… — я ткнулась лбом в его лоб и улыбнулась. — Дай себе хорошенько отдохнуть.       — Я не могу, — прошептал Перси, поглаживая мою ладонь большим пальцем. — Я не хочу возвращаться в мрак. Лучше я буду падать в обмороки от перенапряжения, чем потеряю прогресс.       — Всё будет хорошо, — пообещала я. — Я никуда не уйду, Перси. Ты можешь чувствовать меня руками, так зачем же тебе напрягать себя лишний раз? — я провела большим пальцем по его щеке, и он, с тяжёлым вздохом, все-таки сдался. Морщинки в уголках глаз разгладились, синяки даже, кажется, стали не такими тёмными.       Я мягко улыбнулась и переместила свои ладони ему на плечи. Перси даже слегка боязно убрал руки с моих и осторожно потянулся открытой ладонью туда, где он полагал, было моё лицо. Он почти попал — его ладонь застыла в паре сантиметрах от моего лица, так что я мягко ткнулась в неё носом и потом потерлась о его пальцы щекой. Парень с еле слышимым облегчением выдохнул и улыбнулся мне.       — Тебе не обязательно постоянно себя преодолевать, заставлять видеть эти… Воздушные потоки, — негромко объясняла я. — Я здесь. Рядом.       — Но я хочу снова увидеть тебя, — также тихо заговорил Перси, и у меня заныло сердце. — Снова посмотреть в твои глаза. Иногда мне кажется, что я забываю, как ты выглядишь. У меня есть лишь… Ощущение, но… Мне всё сложнее описать это.       Я поджала губы, чувствуя, что, пожалуй, впервые за всё то время, что он ослеп, Перси решил поделиться со мной своими переживаниями по поводу слепоты. Ну, помимо вчерашнего вечера. Каждый день он молча справлялся с бесконечными сложностями, страдал, но перебарывал себя, и никто даже не догадывался о его подвигах.       А я должна была догадываться. Я же тут за «умную». Так что мне вновь стало немного стыдно за свою непроницательность.       — Ничего страшного, — постаралась утешить его я, но он помотал головой.       — Это как… Когда Гера похитила меня, — он перевёл пустой взгляд в сторону. — Я помнил лишь тебя, короткий обрывок воспоминания, а остальное — призрачное ощущение, будто бы ежесекундно ускользающее.       Я осторожно взяла его за руку и указательным пальцем провела по своему носу. Дойдя до кончика, провела по крыльям ноздрей и опустила дальше к губам.       — Постарайся сконцентрироваться не на воде, а на ощущениях в руках, — посоветовала я, и, взяв его вторую ладонь, накрыла ей свою щёку. — Если ты сможешь связать тактильные ощущения со своими воспоминаниями, то они останутся у тебя подольше.       Перси закусил губу, осторожно, чтобы случайно не ткнуть в меня пальцем, прощупывая моё лицо.       — То есть ты хочешь сказать, что я все-таки однажды забуду?       — Я не знаю, милый, — осторожно произнесла я, не желая его расстраивать. — Надеюсь, нет.       Перси немного помолчал, но затем, вздохнув, опустил ладонь мне на грудь.       — Эй, — я фыркнула со смеха, пытаясь скрыть смущение.       — Ну а что, её я так никогда и не увидел, значит, на запоминание образа нужно больше времени, — Перси поиграл бровями, самодовольно ухмыляясь, и я не сдержала улыбки.       — Вот как, — почти смеясь кивнула я, подавшись вперёд и прижимаясь к его ладони. — И как оно, запоминается?       Перси активно покивал, все так же ухмыляясь, но его выдавал смущенный румянец на щеках. Я же была в более выигрышном положении в этом смысле — наверняка я была красная, как рак, но он-то этого не видел.       Впрочем, когда вторая его ладонь скользнула мне под резинку трусов и удобненько устроилась на ягодице, то стало как-то не до смеха.       — Перси… — смущенно буркнула я, ерзая на его бёдрах.       Перси переместил ладонь с моей груди чуть выше, прижимая её к зоне декольте, и улыбнулся как-то более мягко.       — Горячая, — фыркнул парень, проведя пальцами по моим ключицам. — Смущаешься.       Я ахнула от возмущения и наклонилась к нему, прикусила кончик его вредного носа. Но тот, воспользовавшись моментом, обхватил меня за талию и прижал к себе.       — Перси, мне же жарко, — пробормотала я, чувствуя, как сердце рвётся из груди, и не у меня одной.       — Жарко в декабре, где ж это видано, — тихо ответил Перси, уткнувшись носом мне в висок и глубоко вдохнул. — Я люблю тебя.       Я окончательно сдалась, больше не пытаясь как-то спрятать свое смущение, и нежно коснулась губами его шеи, и, кажется, он даже вздрогнул. Я знаю, он никогда не скажет этого вслух, но шея всегда была его слабым местом, оттого и было так приятно каждый раз чувствовать, как он чуть дрожит, пытаясь не выдать себя, и упрямо поджимал губы, либо рвано выдыхал, держа себя в руках.       — Хм… — протянул Джексон, еле ощутимо проводя пальцем по моей спине. — Знаешь, если у нас будет много таких вечеров и дней, то я согласен на переезд.       Я тихо посмеялась и несильно ткнулась носом ему в кадык.       — Договорились.       Перси вдруг погладил меня внизу живота, заставив меня замереть на месте, но затем всё-таки убрал руку, а не опустил её ниже. Не уверенна, насколько я готова сейчас переступать ту черту, особенно с учётом того, что его родители с минуты на минуту могут проснуться и заглянуть к нам в комнату.       Но это всё уже не важно.       Главное — он согласен на переезд. Согласен попытаться освоиться на новом месте, продолжить жить дальше, а не кутаться в воспоминания о былом величии. А значит, что всё остальное — в моих руках, и я сделаю всё, чтобы его жизнь вновь обрела смысл. Чтобы в его сердце больше никогда не угасала надежда на лучшее завтра.       И в этот раз я его не подведу.