morpho anaxibia

Не могу сказать точно, сколько времени я провел, лежа под открытым небом. Дождь недавно закончился, и теперь лучи солнца укрывали меня золотистым одеялом. Ветер сушил капли воды на лице, неприятно стягивала кожу засыхающая кровь. К телу возвращалась покалывающая жизнь. Звон в ушах не покидал меня все это время, а мир перед глазами кружился и трясся. Облака раздваивались, превращаясь в невиданных ранее животных, потом я закрывал глаза, а когда открывал вновь- все уже приходило в норму. Иногда голубизна неба покрывалась для меня белыми точками, будто звездами, те приближались и отдалялись синхронно с моими вдохами. Они увеличивались, а потом опять уменьшались, летая в сложном танце, сливаясь друг с другом в одно белоснежное пятно. В голове пульсировала кровь, перенося боль по венам. Живот горел изнутри, а легкие при каждом вдохе будто прорезались сотней невидимых ножей. Я был удивлен уже тем, что до сих пор жив. Было бы обидно умереть в таком раннем возрасте, да еще и в свое день рождения. Но что мне терять? Любимый человек мало того, что отверг меня, так еще и был одного со мной пола. Это запрет. Это отвратительно, и так нельзя. Если продолжить ковать эту цепь, то я тоже отвратителен. Это я понял давно, но принял именно сейчас. Я перевернулся набок, и эта цепь обернулась вокруг меня серой змеей. Теперь из нее не выбраться, она всегда будет со мной, сковывая движения и слова. Смирится с собственным ничтожеством было для меня маленьком победой. Любовь еще никогда не помогала справляться с физической болью. Особенно, когда само это чувство составляет одну третью от боли моральной. Возможно, когда нибудь я переживу это, а возможно и нет, но сейчас это придало мне сил на попытку встать. Первый раз был провальный, как и второй, и третий. Наконец, преодолев главный порог боли, оперевшись костяшками в каменистую почву, я смог опереться на локти, а вскоре- встать на колени. Немного переведя дух я с рваным вздохом встал на ноги. Боль ртутным комом стекла ото лба к затылку, и повела назад. Земля пошатнулась подо мной, и стена рядом оказалась как нельзя кстати. - О Боже правый, мальчик, ты как тут оказался? Кто тебя так? Тебе больно? Где ты живешь? -Голос принадлежал полной даме, только что вышедшей из-за угла. Я через силу усмехнулся, про себя подумав, что при таком грешнике Господа лучше не упоминать. В руках она стискивала две корзинки. Ветки на них были потемневшие, на совесть скрепленные голубой лентой. В первой- фрукты и овощи, во второй- яйца и бутыль молока, заботливо обернутый какой-то тканью. Она дала мне сделать несколько глотков, пока я не стал в состоянии связать двух слов. Язык онемел, и адрес сложно было разобрать из моего лепета, однако, она поняла все с первого раза и решилась меня проводить. Опираться на женщину, которая и сама плохо стояла на ногах под весом продуктов, было очень сложно. Несколько раз я принимал попытки пойти сам, и тут же валился наземь. Добрая женщина не теряла надежды, поднимая меня вновь и вновь, пока мы не дошли до моего дома. Стоя перед знакомой дверью я не решался постучать. Как я буду выглядеть в их глазах? Родной сын ушел неизвестно куда в свое собственное день рождения, и пришел утром с разбитым носом в кровавых подтеках? При мысли о крови я взглянул на свои дорогие ботинки. В некоторых местах порваны, и имеют не самый лучший вид. Безразличие в моих глазах выражало весь диапазон моего покорного ожидания собственной гибели. Больше не из-за избиения, а порчи новых вещей. Я смиренно вздохнул и тихо открыл дверь, в надежде, что родители еще спят. Тут же я услышал шепот на кухне. Небольшой угол помог мне оставаться невидимым, пока Агата и Джеймс стояли возле окна. Увидев, что шторы закрыты, я облегченно вздохнул. Они меня не видели. Теперь главное быстро и незаметно прошмыгнуть в ванную и привести себя в порядок. Я уже хотел было разуться, как одна из фраз их разговора долетела до моих ушей, и заставила оледенеть изнутри: - Мы не можем так поступить, Джеймс, он ведь наш сын! Эти письма еще ничего не значат.. - Письма. Меня кинуло в дрожь, а затем в самую настоящую ярость. Письма! Они прятали их от меня. Мои письма, от моего друга! Держали меня в неведении все эти долгие недели. Мною руководило нечто, до этого сидевшее глубоко в моем нутре. Я не мог контролировать свои действия, и в итоге выбежал на середину комнаты. Что-то кричал, размахивал руками, ведь я наконец-то все понял. Вмиг мои метания из стороны в сторону на протяжении всего месяца изменились на непривычное для меня ощущение глубочайшей обиды. Мать смотрела на меня с испугом в глазах. Джеймс, казалось, сейчас взорвется изнутри. Помните ли вы те случаи, когда злили человека, и он бросался на вас с оскорбления и кулаками? Это далеко не самая последняя стадия ярости. То, что я имею в виду, это моменты, когда человек стоит без движения. Смотрит вам в глаза и просто молчит. Или начинает медленно но уверенно двигаться в вашу сторону. Именно тогда начинайте бояться. В таком состоянии он готов на абсолютно любые поступки. Меня заткнул удар в живот. Джеймса не остановил вид моих синяков и засохшей крови на висках. Он со всей силы толкнул меня в стену, и я с грохотом свалился на пол. Агата стояла без движения. Ее руки тряслись, она не могла вымолвить и слова. И я ее не виню. Я наоборот рад, что она не была заодно с ним. И хотя это можно списать на обычную трусость, тогда это частично сыграло мне на руку. В любом случае, я сидел на полу, облокотившись на стену, и ошеломленно смотрев на отца. Что он делает? Это я должен злиться. Именно меня обманывали все это время. Дыхание сбилось, я был на грани слез, но выплакал весь запас еще вчера. Поэтому мне лишь оставалось сидеть и с испугом смотреть ему в глаза. Я почувствовал себя в самой настоящей ловушке. Приходилось ждать и молчать, если я не собирался получить еще один удар, но сдержать себя было не так просто, как кажется. Страх перед отцом затмило чувство намного сильнее. Любовь. К Джейкобу. Он не бросил меня, писал мне все это время. Должно быть, он посчитал что именно я не хочу с ним общаться, ведь у меня не было возможности ответить. Воспоминания и чувства, преимущественно гневные, заполнили меня, и сами подняли на ноги. Мне всего 14, и все же, в этот момент я ощущал себя в разы сильнее своего отца. Оперевшись на стол от недостатка сил, я посмотрел ему в глаза. Проник в глубочайшие закоулки его души одним своим презрительным взглядом. Мое окровавленное лицо исказила ухмылка. На один лишь миг в его взгляде проскользнуло замешательство. Следующее, что я помню- удар в нос. На пол с глухим стуком капала кровь. Тук-тук-тук, через каждые две секунды белый кафель покрывала алая лужица. В нее медленно опустился лист бумаги. Когда я поднял голову, отца на кухне уже не было. Осталась лишь мать. Она с сожалением и неуверенностью смотрела на собственного сына, которого только что избил собственный отец. Я дышал глубоко и прерывисто, пытаясь вобрать в себя как можно больше драгоценного кислорода. Голова кружилась, и все же я смог вновь посмотреть ей в глаза. Выражение ее лица тут же изменилось на презрение, тонкая линия губ разомкнулась, выпуская из себя слова вперемешку со стрелами. Каждая из выпущенных вонзалась в самое слабое место, ведь я был абсолютно беззащитен. Как морально, так и физически. - Ты опозорил нас своей развратностью и греховной душой. Собирай свои вещи, мы больше не желаем видеть тебя в нашей семье. Ты гнилой изнутри, Пьер. Дьявол соблазнил тебя на отвратительный поступок. Возьми все, что тебе нужно, и убирайся отсюда вон. - Мир перед глазами начал блекнуть, я падал в пустоту. Пустоту неизбежной смерти и моего сломанного будущего. Они узнали. Но как? Верно, Джейкоб упомянул что-то подталкивающее на подозрения в своем письме. Почему он не мог догадаться о том, что произойдет что-то наподобии этого? Хотя нет, постойте, сейчас я виню совершенно не того, кто этого заслуживает. Отец. Он воровал мои письма и читал их все это время. Это так подло, в итоге он узнал то, чего ему знать не следовало. Теперь я обречен. Если не на вечные муки в аду, то точно на попрошайничество на улице. Хотя, погодите ка. Джейкоб. Он может приютить меня на время, пока я не найду себе жилье и работу. И не важно, как я напишу ему, совсем неважно, каким образом я буду добираться до Дина. 500 километров это не такое уж и большое расстояние, поезд преодолеет такое за двое суток за небольшую плату. Я могу выкрасть деньги из семейной копилки, и уехать из этого города навсегда. Я начну новую жизнь, разорвав эту на мелкие кусочки и кинув в овраг. Это не я им не сын. Это они мне больше не семья. Улыбка мечт осветила комнату вокруг меня. Агата молча ушла, наверно, подумала, что я вконец спятил. Но это уже не играет роли. Я не чувствовал боли. Мое тело было лишь оболочкой, наполненной огромным количеством разных чувств. Крылья воспрянувшей души сами подняли меня в воздух. Я готов был бежать. Не останавливаясь, по гонке жизни, и в итоге выиграть главный приз- навсегда остаться с Джеем. Встречать с ним рассветы и провожать закаты на крыше маленького домика на окраине Канады. Завести огромную собаку по кличке Рекс, и лежать втроем под теплым одеялом.. Из сладких грез меня вывел удар по столу. Я вздрогнул от неожиданности. Улыбка тотчас спала при виде разъяренного отца. - Ты мне больше не сын. Ты мерзок мне, и лучше бы ты никогда не появлялся на свет. У тебя есть пол часа, на то, что бы убраться из моего дома. - Несмотря на полыхающее сердце, мозг совершенно трезво отреагировал на такие слова. Я в ступоре замер, пытаясь до конца обработать сказанное отцом. А может и правда было бы лучше, если бы я не рождался? Я молча поднял с пола окровавленный лист бумаги, исписанный знакомым почерком, и пошел в ванную. Я закрыл дверь, и дал волю слезам. Мысли о дорогом мне человеке на время ослабили боль отрекшихся родителей, но после услышанных слов полное осознание произошедшего принесли мне еще большие страдания. Обычного умывания не хватило бы по довольно понятным причинам. Я скинул грязную одежду в кучу для белья, посмотрел в зеркало. Мое отражение вызвало рвотные порывы. Отвращение к себе, смешивающееся со сладким ожиданием будущего, чувствовать мне еще не приходилось. В зеркале мы всегда выглядим хуже, чем есть на самом деле. Человек на "той стороне"- это не мы. Именно так говорилось в одном из книг, что я читал.* Но сейчас мое отражение полностью совпадало с тем, как я вижу себя на самом деле. Грязные волосы, мокрые от крови и пота, прилипшие ко лбу. Все тело покрыто синими пятнами и мелкими порезами. Вид у меня более чем плачевный. Я бы с удовольствием провел в душе всю оставшуюся жизнь, выходя лишь за новыми бутылками шампуня. Но что-бы освежиться, мне хватило и десяти минут. После столь тщательной ванны и теплой воды хотелось забраться под одеяло и проспать следующие восемь часов, ведь всю ночь я провел на улице. Для меня оставалось загадкой, как я вообще проснулся, не получив воспаление легких, но скорее всего, все еще впереди. Я собрал все самое нужное. Так как план действий предусматривал "выживание" на улице лишь ближайшие пару дней, много вещей я не брал. Одна футболка, два свитера, теплый шарф, и несколько носков. В рюкзак все уместилось с трудом, и бутылку с водой придется нести вручную. Кражу денег я оставил напоследок. Сейчас надо было прочитать письмо Джейкоба. Все это время я отлаживал это событие на потом. В примеси предвкушения и страха я развернул влажную бумажку. Мой взгляд забегал по строкам. Медленно глаза наполнялись слезами. Мир поблек и поплыл, буквы размывались перед белой пеленой. Внутри меня что-то загорелось, и начало медленно пожирать. Тлела моя надежда, а вместе с ней- вера в жизнь.